Читать книгу Тайные раны - Вэл Макдермид - Страница 6

Иногда подтверждение твоей правоты совершенно не радует, думала Элинор, глядя на лабораторные данные. Сейчас, несомненно, так оно и было. Результаты анализа неопровержимо показывали: в организме Робби Бишопа содержится достаточное количество рицина, чтобы убить его несколько раз.

Элинор послала сообщение Денби, прося его встретиться с ней в отделении интенсивной терапии. Пока она шла по крытой галерее, соединявшей лабораторный корпус с основной частью больницы, то невольно наблюдала за фанатами Робби, чья терпеливая вахта теперь лишалась всякого смысла из-за листка бумаги, который она держала в руке. По словам одной из сотрудниц администрации, сегодня утром разглагольствовавшей в столовой для персонала, больницу просто завалили предложениями сдать кровь, почку и тому подобное – все, что можно пожертвовать для Робби. Но сейчас ему уже никто не мог дать ничего такого, что изменило бы его печальную судьбу.

Приближаясь к отделению интенсивной терапии, она сложила заключение пополам и сунула его в карман. Она не хотела, чтобы охранники случайно заглянули в него, проверяя ее удостоверение, прежде чем пропустить внутрь. Желтая пресса все наводнила своими шпионами, и Элинор считала, что должна постараться хотя бы сделать так, чтобы последние часы Робби прошли как можно спокойнее. Она миновала охрану, пересекла приемную, заметив Мартина Фланагана, тяжело привалившегося к боковине дивана. Увидев врача, он вскочил; решимость и тревога ненадолго вытеснили с его лица усталость.

– Есть новости? – спросил он. Его ольстерский акцент придавал этому простому вопросу какую-то непреднамеренную агрессивность. – Мистер Денби только что прошел туда. Он посылал за вами?

– Извините, мистер Фланаган, – автоматически ответила Элинор. – Пока я ничего не могу вам сказать.

Лицо у него снова обмякло: казалось, ее слова лишили менеджера надежды. Запустив пальцы в седоватые волосы, он обратил к ней молящий взгляд.

– Знаете, они не разрешают мне сидеть с ним. Его мать и отец здесь, им удалось к нему пробраться. Но не мне. Он там, а мне к нему нельзя. Знаете, я ведь взял Робби, когда ему было всего четырнадцать. Я его воспитал. Он лучший игрок, с каким я когда-нибудь работал. У него доброе сердце. – Он покачал головой. – Просто не верится, знаете. Он для меня как сын.

Фланаган отвернулся от нее.

– Мы делаем все возможное, – проговорила Элинор. Он кивнул и мешком рухнул на диван. Она знала: нельзя поддаваться эмоциям. Но страдания Фланагана трудно было созерцать безучастно.

Палата интенсивной терапии – великая уравнительница, подумала она, проходя в сумрачное пространство, все закоулки которого были забиты медицинским оборудованием. Здесь неважно, кто ты – местная знаменитость или самый обычный человек. В любом случае ты получаешь то же максимальное внимание персонала, тот же доступ ко всем методам и средствам, которые нужны для того, чтобы поддерживать в тебе жизнь. И те же ограничения посещений. Допускаются лишь ближайшие родственники, и даже их бесцеремонно отпихивают в сторону, если требуется. Главное – больной, и медики здесь правят самовластно.

Элинор прошла прямо к боксу, где лежал Робби Бишоп. Приблизившись, она увидела пару, сидящую слева от его койки: женщина и мужчина, средних лет, оба очень напряжены. От них явно исходили неприкрытый страх и отчаяние. Все свое внимание они целиком и полностью сосредоточили на фигуре, подсоединенной к приборам. Судя по всему, они не замечали Томаса Денби, стоявшего в ногах кровати, как если бы он был невидим. Элинор подумала: может быть, они так привыкли наблюдать сына лишь издалека, что теперь поражены не только его внезапной болезнью, но и неожиданной близостью?

Она помедлила возле этой группы людей; приглушенный свет создавал какой-то странный эффект. В центре – Робби Бишоп, бледная пародия на себя прежнего. Сейчас трудно было представить его блистательную игру, его стремительные прорывы по флангу, его крученые передачи, создававшие так много удачных моментов для нападающих «Виктории». Невозможно сравнить это опухшее восковое лицо с сияющим ликом человека, который зарабатывал миллионы, рекламируя все на свете – от экологически чистых фруктов и овощей до дезодорантов. Копна светло-каштановых волос, с умело выкрашенными прядями, делавшими его похожим на модного серфингиста, теперь стала вялой и потемневшей: в больнице придавали меньше значения причесыванию подопечных, чем в премьер-лиге. А теперь Элинор лишит всех последних проблесков надежды.

Она шагнула вперед и деликатно кашлянула. Ее появление заметил лишь Денби; он повернулся, слегка кивнул ей и отвел подальше от кровати, в боковую комнату, где располагались медсестры. Денби улыбнулся двум сестрам, сидевшим перед компьютерными терминалами, и попросил:

– Не могли бы вы на минутку нас оставить?

Просьба убраться с собственного рабочего места, похоже, не обрадовала их, но они были хорошо вышколены и привыкли подчиняться врачам-консультантам. Когда дверь за ними закрылась, Элинор вынула из кармана результаты анализа и протянула их Денби.

– Дело плохо, – предупредила она.

С бесстрастным лицом врач взял у нее листок.

– Никаких сомнений, – пробормотал он.

– Что же нам теперь делать?

– Я скажу его родителям, а вы скажете мистеру Фланагану. И мы сделаем все, что в наших силах, чтобы мистер Бишоп как можно меньше страдал в свои последние часы.

Денби уже поворачивался к двери.

– А как же полиция? – спросила Элинор. – Теперь-то мы им, конечно, уже можем сообщить?

– Полагаю, да, – с несколько растерянным видом ответил Денби. – Почему бы вам не заняться этим, пока я буду разговаривать с мистером и миссис Бишоп?

С этими словами он вышел.

Элинор села за стол и какое-то время смотрела на телефон. Наконец она подняла трубку и попросила больничный коммутатор соединить ее с брэдфилдской полицией. Ей сухо ответил деловитый голос.

– Меня зовут Элинор Блессинг, я старший врач-стажер в больнице «Брэдфилд кросс», – начала она, и душа у нее ушла в пятки, когда Элинор осознала, насколько невероятным покажется ее известие.

– Чем могу вам помочь?

– Думаю, мне надо поговорить с кем-то из детективов. Мне нужно сообщить о подозрительной смерти. Нет-нет, я сказала «смерть», но на самом деле он еще жив. Но он очень скоро умрет.

Элинор поморщилась. Неужели она не могла сформулировать иначе?

– Извините. Что-то произошло? Нападение?

– Нет, ничего такого. То есть в каком-то смысле, мне кажется, да, но не в том, о котором вы подумали. Послушайте, я не хочу терять время и объяснять много раз одно и то же. Вы не могли бы просто связать меня с кем-то из отдела уголовного розыска? С кем-то, кто занимается убийствами?

По вторникам Юсеф Азиз взял себе за правило навещать своего главного торгового посредника. Трудно было найти веские причины, чтобы это делать, но ради родителей и братьев он заставлял себя. В конце концов, он их должник. Их семейный текстильный бизнес выжил в тисках яростной конкуренции благодаря тому, что отец понимал важность личных связей для дела. Это было первое, чему он научил двух старших сыновей, приведя их в «Ткани номер один». «Всегда заботьтесь о клиентах и поставщиках, – наставлял он их. – Если вы с ними подружитесь, им будет труднее предать вас в трудные времена. Ибо первое правило бизнеса гласит: трудные времена рано или поздно наступают».

И он был прав. Он выстоял во время краха текстильного бизнеса на севере Англии, когда дешевый импорт из Азии чуть не стер с лица земли британских производителей тканей. Но он держался, стиснув зубы, всегда на шаг опережая конкурентов, повышая качество товара, когда больше не мог себе позволить снижать цену, и выкраивая новые сегменты рынка в среде более богатых покупателей. А теперь все повторяется. Одежда продается за смешные деньги: сегодня наряды, только что вышедшие из моды, можно за гроши купить в сетевом магазине. Купи дешево, надень один раз, выброси. Эта новая философия захватила целое поколение, независимо от социального класса. Девушки, чьи матери скорее отравились бы, чем вошли в магазин, торгующий уцененной одеждой, теперь покупают в «Маталане» и «Ти-Кей Максе»[6] бок о бок с несовершеннолетними мамашами, живущими на пособие. Так или иначе, Юсеф и Санджар придерживались проверенной временем формулы, чтобы держать фирму на плаву.

Он все это ненавидел. Давным-давно, затевая бизнес, отец имел дело главным образом с собратьями-азиатами. Но когда «Ткани номер один» достигли прочного положения на рынке и определенной известности, пришлось иметь дело со всеми на свете. С евреями, киприотами, китайцами, англичанами. И у всех одно общее: они ведут себя так, словно 11 сентября и 7 июля[7] дают им право относиться ко всем мусульманам презрительно и подозрительно. Искажение канонов ислама служит для них отличным оправданием их расизму и национализму. Они знают, что открытый национализм теперь невозможен, так что находят другие способы его проявлять. Вся эта болтовня насчет женщин в хиджабах. Все эти жалобы на то, что кто-то говорит по-арабски или на урду, а не только по-английски. Черт побери, они что, никогда не бывали в Уэльсе? Зайдите в любое кафе, и вам покажется, что там никто никогда не учил английского.

Но едва ли не больше всего Юсефа злило, как с ним обращаются те, кого он знал долгие годы. К примеру, когда он входил на фабрику или на склад, где покупал или продавал товары уже семь лет – с тех самых пор, как начал работать у отца. Теперь местные уже не называли его по имени, здороваясь, и не смеялись вместе с ним, болтая о футболе, крикете и прочем. Их взгляд скользил мимо него, или же они держались с фальшивым дружелюбием, словно снисходя к нему, наверное, лишь для того, чтобы потом заявить в каком-нибудь баре: «Да у меня у самого есть друзья-мусульмане…»

Однако сегодня он загнал свой гнев поглубже. Все это не будет продолжаться вечно. Будто в подтверждение его мыслей, зазвонил мобильный – как раз когда он подъезжал к стоянке позади фабрики Говарда Эдельштейна. Он узнал мелодию и улыбнулся, поднося телефон к уху.

– Как идут дела? – спросил голос в трубке.

– Все по плану. Рад тебя слышать. Не ожидал, что ты сегодня утром позвонишь.

– Отменили одну встречу. Дай, думаю, звякну тебе, узнаю, все ли на мази.

– Ты же знаешь, что можешь на меня положиться, – ответил Юсеф. – Когда я говорю «сделаю», считай – уже сделано. Не волнуйся, я от намеченного не откажусь.

– Об этом-то я не волнуюсь. Ты ведь сам прекрасно понимаешь, что мы совершаем благое дело.

– Понимаю. И в такие дни, как сегодня, я рад, что мы решили действовать именно так.

– У тебя неприятности?

– Просто ненавижу вылизывать кому-то задницу. Но скоро я это брошу.

Смешок на том конце линии:

– Еще бы. Через неделю в это же время мир станет совсем другим.

Не успел Юсеф ответить, как за водительской дверцей замаячила знакомая фигура самого Говарда Эдельштейна: тот небрежно махнул рукой и ткнул большим пальцем в сторону здания.

– Пора мне двигать, – сказал Юсеф в трубку. – До скорого.

– Надеюсь.

Юсеф разъединился и выскочил из машины с улыбкой на лице. Эдельштейн кивнул ему без всякой улыбки.

– Ну, давайте разбираться, – произнес он, первым проходя в дверь и даже не останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли за ним Юсеф.

«Через неделю в это же время, – думал Юсеф. – Через неделю в это же время, сукин ты сын».

Кэрол внимательно разглядывала Томаса Денби. Преждевременно поседевшие волосы, одинокая прядь свешивается над бровью. Зеленовато-голубые глаза, розовая кожа. Прекрасно скроенный черный костюм в мелкую полоску, пиджак расстегнут, и видна ярко-алая подкладка. Он мог бы позировать для портрета преуспевающего молодого врача-консультанта. И он совершенно не походил на человека, который развлекается тем, что мистифицирует старших офицеров полиции.

– Итак, если я вас правильно понимаю, вы сообщаете об убийстве, которого еще не произошло?

Она была не в том настроении, чтобы выслушивать всякие разглагольствования, к тому же ее вынудили прождать почти четверть часа – не лучшее начало для разговора.

Денби покачал головой:

– Убийство – это ваш термин, не мой. Я говорю лишь, что Робби Бишоп скоро умрет. Вероятно, в течение ближайших суток. Причина – наличие рицина в его организме. Противоядия не существует. Мы не можем ничего для него сделать, только ослабить боль, насколько это возможно.

– Вы уверены в своих выводах?

– Я знаю, это звучит странно. Как в фильмах про Джеймса Бонда. Но мы и в самом деле уверены. Мы провели анализ. Да, он умирает от отравления рицином.

– Это не может быть самоубийство?

– Мне такая мысль и в голову не приходила, – изумленно ответил Денби.

– Но такая вероятность есть? Теоретически?

Казалось, вопрос вызвал у него некоторое раздражение. Кэрол подумала: видимо, он не привык к тому, чтобы в его умозаключениях сомневались. Он положил ручку параллельно лежащей перед ним папке.

– Я собрал справки о рицине, как только врач-стажер, которая у меня работает, предположила, что симптомы Робби Бишопа могут объясняться таким отравлением. Действие рицина основано на том, что он вторгается в клетки живого организма и ингибирует, то есть подавляет, процесс синтеза белков, которые им необходимы. Клетки умирают, останавливается сердце. В литературе я не нашел ни единого намека на то, чтобы рицин когда-нибудь применялся для самоубийства. Более того, надо признать, что его не так-то легко раздобыть. Даже если вы сумеете достать исходные компоненты, нужно иметь определенные навыки и познания в химии, чтобы его синтезировать. Либо у вас должны быть связи с какой-нибудь террористической организацией – недавно в афганских пещерах «Аль-Каиды» якобы обнаружили большие запасы рицина. Еще один аргумент против: это очень долгая и мучительная смерть. Не могу представить, зачем кому-то выбирать такое вещество для того, чтобы покончить с собой. – Он развел руками и пожал плечами.

Кэрол сделала пометку в записной книжке.

– Получается, мы можем исключить и несчастный случай?

– Если только мистер Бишоп не имел привычки околачиваться возле заводов касторового масла, – довольно бестактно заметил Денби.

– Тогда как же это вещество попало в его организм?

– Вероятно, он его вдохнул. Мы тщательно осмотрели пациента и не увидели следов от уколов. – Денби наклонился к ней. – Не думаю, чтобы вы помнили дело болгарского перебежчика Георгия Маркова, это конец семидесятых. Его убили с помощью капсулы с рицином, которую выпустили из специального зонтика. Как только мы узнали, что здесь отравление рицином, я попросил наших сотрудников из интенсивной терапии тщательно обследовать кожу мистера Бишопа. Никаких следов того, чтобы вводили какое-то инородное тело, не обнаружено.

Кэрол недоуменно произнесла:

– Трудно поверить. Обычно в Брэдфилде такие вещи не происходят.

– Верно, – согласился Денби. – Вот почему мы только на второй день поняли, в чем дело. Полагаю, то же самое испытывали врачи из больницы Университетского колледжа, которые лечили Александра Литвиненко. Меньше всего они ожидали столкнуться с радиационным отравлением. Однако это именно оно и было.

– Как его могли отравить, чтобы он сам этого не понял?

– Очень просто, – ответил Денби. – Сведения, которыми мы располагаем о рицине, позволяют заключить, что при инъекции достаточно всего пятисот микрограммов этого соединения, чтобы убить взрослого человека. Опыты на животных показывают, что поступление такого же количества этого вещества через дыхательные пути или пищевод также может оказаться летальным. А пятисотмикрограммовая доза рицина по объему не крупнее булавочной головки. Не так уж трудно бросить в питье или подмешать в пищу. В таких незначительных количествах рицин не имеет вкуса.

– Значит, мы ищем кого-то, кто имел доступ к его еде или питью?

Денби кивнул:

– Это самый вероятный путь. – Он поиграл ручкой. – Возможно, вещество подмешали в какой-то, что называется, «наркотик для отдыха», наподобие кокаина или амфетамина, во что-то вдыхаемое. Опять-таки, в этом случае никто бы не заметил необычного вкуса или запаха.

– У вас есть пробы крови и мочи, которые можно проверить на содержание таких наркотиков?

Денби кивнул:

– Я распоряжусь.

– А как вы вообще это обнаружили?

– Обнаружила доктор Блессинг, мой стажер. Кажется, вы или кто-то из ваших коллег говорили с ней?

– Да, я знаю, доктор Блессинг с нами связывалась. Но что ее насторожило?

Денби слегка ухмыльнулся. Кэрол он нравился все меньше.

– Не хочу показаться тщеславным, но доктор Блессинг сочла, что если уж я не сумел понять, что происходит с мистером Бишопом, то это наверняка что-то совершенно необычное. Она сверила симптомы с нашей базой данных, и оказалось, что подходит только рицин. Она явилась со своими выводами ко мне, и я заказал стандартный анализ. Результаты положительны, со всей определенностью. Никаких сомнений быть не может, старший инспектор.

Кэрол закрыла книжку.

– Спасибо, что так доходчиво все объяснили, – поблагодарила она. – Вы говорили, что собирали сведения о рицине. Может быть, вы смогли бы составить для меня и для моей команды что-то вроде конспекта?

– Я сейчас же попрошу доктора Блессинг это сделать.

Он встал, тем самым давая понять, что беседа окончена.

– Можно мне его увидеть? – спросила Кэрол.

Денби потер подбородок большим пальцем.

– Видеть там особенно нечего, – нерешительно заметил он. – Впрочем, я вас проведу. Не исключено, что его родители вернулись: они были в комнате для родственников. Мне пришлось сообщить им эту печальную новость, и для них она, конечно, стала страшным потрясением. Я попросил их никуда не уходить, пока они немного не успокоятся. Ребятам из интенсивной терапии ни к чему, чтобы возле пациентов находились люди в таком состоянии.

Он говорил все это таким спокойным и снисходительным тоном, как будто для него деятельность больничного отделения была куда важнее, чем тревоги родителей, которые вот-вот потеряют сына.

Кэрол проследовала за ним к койке Робби Бишопа. Два кресла, стоявшие возле кровати, были пусты. Кэрол встала в ногах, окинула взглядом разнообразные мониторы, трубки и механизмы, еще поддерживающие жизнь Робби Бишопа. Кожа у него отливала восковой бледностью, на щеках и на лбу поблескивали капельки пота. Судя по всему, это будет кошмарное расследование. Пресса станет громогласно добиваться ответов, фанаты будут требовать, чтобы им поднесли чью-нибудь отрезанную голову на блюде, а ее начальство примется жадно тянуть на себя те куски славы, которые ей, быть может, удастся добыть.

Кэрол была полна решимости выяснить, кто и почему расправился с Робби Бишопом. Но она хотела удостовериться, что разыскивает именно его убийцу. Теперь, увидев Бишопа на больничной койке, она абсолютно уверилась в этом.

О том, что такое потрясение и горе, детектив-констебль Пола Макинтайр знала. Она видела этого достаточно много. Поэтому она не искала иных объяснений поведению Мартина Фланагана, кроме того очевидного факта, что новость, сообщенная доктором Блессинг, поразила его в самое сердце.

Реакция у него была активно-возбужденная. Он не мог усидеть на месте. Полу это не удивило: она видела такое и раньше, особенно у мужчин, чья работа напрямую связана с физической активностью, будь то на стройке или на футбольном поле. Фланаган неутомимо расхаживал взад-вперед, бросался в кресло, шевелил пальцами рук и ступнями, но потом, не в силах находиться без движения, снова вставал и начинал мерить шагами комнату. Пола же просто сидела и ждала.

– Не верится, – вымолвил Фланаган. Он твердил это с тех пор, как появилась Пола. – Знаете, он мне был как сын. Не верится. С футболистами такого не случается. Знаете, они ломают кости, растягивают мышцы, разрывают связки. Но им не подсыпают яд. Просто не верится.

Пола позволила ему разгорячиться, ожидая, пока он начнет остывать: тогда она приступит к вопросам. Она привыкла ждать. Она хорошо этому научилась. В искусстве ведения допроса Поле не было равных, во многом благодаря тому, что она чувствовала, когда нужно надавить, а когда отступить назад. Поэтому она дождалась, чтобы Мартин Фланаган выпустил пар. Он замолк, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, упираясь ладонями в стену по обе стороны от рамы. Она видела отражение его лица, измученного болью.

– Когда у Робби появились первые признаки болезни? – спросила она.

– За завтраком в субботу. Накануне домашних матчей мы всегда останавливаемся в «Виктории гранд». – Фланаган дернул плечом. – Так за ними легче присматривать, знаете. Большинство из них – молодые дуралеи. Они бы до утра шлялись по городу, не держи мы их на коротком поводке. Иногда я думаю, что нам не помешало бы нацеплять им электронные браслеты, наподобие таких, какие вешают кошкам, собакам и педофилам.

– И Робби сказал, что ему нездоровится?

Фланаган шмыгнул носом.

– Подошел к моему столику. Я сидел вместе с Джейсоном Грэмом, это мой помощник, и с Дейвом Кермодом, он у нас физиотерапевт. Робби сказал, что ему нехорошо. В груди тесно, пот, лихорадка. И суставы ноют, словно он подхватил грипп, знаете. Я велел ему доесть завтрак и отправляться в номер. Сказал, что попрошу нашего врача к нему зайти. Он ответил, что не голодный, сразу поднялся к себе наверх и лег. – Фланаган покачал головой. – Не верится. Просто не верится.

– Значит, в ночь с пятницы на субботу он точно не гулял по городу?

– Совершенно точно. Робби жил в одном номере с Павлом Алджиновичем. – Он повернулся к Поле лицом и, соскользнув по стене вниз, опустился на корточки. – Это наш вратарь, знаете. Они всегда селились в одном номере, с тех пор как Павел два сезона назад перешел в «Брэдфилд». Честно говоря, Робби всегда говорил, что Павел – жуткий зануда. – Фланаган грустно улыбнулся. – Некоторым из парней я совсем не доверяю, знаете, но Павел не из таких. Робби прав, Павел – жуткий зануда. Он никогда не пытался тайком улизнуть ночью, чтобы повеселиться. И Робби он тоже этого не позволял.

– Я плохо ориентируюсь в спортивной жизни, – призналась Пола. – Не очень себе представляю, как Робби обычно проводил время. Может быть, вы меня немного просветите? Начните, скажем, с утра четверга.

Пола не знала, сколько времени должно пройти, чтобы начали проявляться симптомы отравления рицином, но она прикинула, что яд наверняка ввели не раньше четверга.

– В среду вечером у нас был матч Кубка УЕФА, так что у них, знаете, утро четверга было свободно. Робби заходил к физиотерапевту, потому что накануне во время игры получил удар по лодыжке, и она слегка опухла. Ничего особенного, но они все принимают всерьез малейшее недомогание. Они же зарабатывают футболом на жизнь, знаете ли. В общем, к половине одиннадцатого он закончил. Думаю, он направился домой. В квартале Миллениум у него есть квартира, это возле площади Белуэзер-сквер. В четверг днем он пришел на тренировку. Мы, знаете, провели легкую разминку, и все. Больше сосредоточивались на мастерстве, чем на тактике. К половине пятого мы ее завершили. А что он делал дальше – понятия не имею.

– Вы совсем не представляете, как он проводил свободное время?

Он же для вас как сын, подумала Пола с иронией. Робби Бишопу лет двадцать шесть, но если он хоть чем-то напоминает тех футболистов, о которых она читала, то наверняка страдает задержкой в развитии. Образ жизни, как у шестнадцатилетнего паренька, только с неограниченным количеством денег и с доступными красивыми женщинами. И меньше всего о его затеях будет знать тот, кто выполняет в его жизни родительскую функцию.

Фланаган пожал плечами:

– Они же не дети, знаете. И я не как другие тренеры. Я не вламываюсь к ним домой, не вырубаю их стереосистемы, не вышвыриваю их девчонок. Есть правило: не гуляй вечером и ночью накануне игры. Но в остальном они делают что хотят. – Он снова покачал головой и в который раз повторил: – Просто не верится.

– А что хотел делать Робби?

– Он живет рядом с фитнес-центром. Там в подвале большой бассейн. Он любит плавать, расслабляться в сауне, всякие такие вещи. Они близкие приятели с Филом Кэмпси, у того есть кое-какая землица на краю болот. Они туда вместе ездят рыбачить и охотиться. – Фланаган резко выпрямился и снова стал расхаживать туда-сюда. – Больше вам, пожалуй, ничего сказать не могу.

– А как насчет подружек? У Робби с кем-то были длительные отношения?

Фланаган покачал головой:

– Ничего об этом толком не знаю. Какое-то время он был помолвлен с Бинди Блис, знаете, она диджей на «Радио один». Но месяца три назад они положили этому конец.

Пола удвоила интерес:

– Кто положил этому конец? Робби или Бинди?

– Мне об этом ничего не известно. Но его, похоже, это особенно не тревожило, знаете. – Он опять прижался лбом к стеклу. – Да и вообще, при чем тут история про то, как кто-то отравил Робби? Такую штуку не стали бы вытворять ни его приятели по команде, ни его бывшая невеста.

– Мы должны рассмотреть все варианты, мистер Фланаган. Что у него было после Бинди? Просто какие-то товарищеские игры?

Пола поморщилась: нечаянно получился дурацкий каламбур. Пусть он только не подумает, что я насмехаюсь. Пожалуйста.

– Скорее всего, да. – Он повернулся к ней, потирая виски кончиками пальцев. – Поспрашивайте у парней. Фил и Павел наверняка знают. – Он тоскливо взглянул на дверь, ведущую в палату интенсивной терапии. – Знаете, жаль, что они не дают мне его увидеть. Хотя бы попрощаться. Не верится, просто не верится…

– А что насчет пятницы? Вам известно, чем он занимался в пятницу?

– Так… Мы, значит, были на тренировочной площадке. – Фланаган помедлил. – Теперь я припоминаю, что он был немного вяловатый, знаете. Голова опущена, плоховато успевает к мячу. Какой-то вроде как сонный. Но я не придал этому значения. У них у всех бывают неудачные дни, и, честно говоря, пускай уж лучше это будет на тренировке, чем во время матча. Но он был не настолько плох, чтобы я решил, что надо что-то предпринять. А уже потом, когда в субботу он сказал, что подцепил грипп, я и подумал: так вот отчего такая вялость.

Пола кивнула:

– Так подумал бы каждый. А теперь я хочу спросить вот что. Может быть, кто-то затаил обиду на Робби, как вам кажется? Может такое быть? Он не получал писем с угрозами? Его никто не преследовал?

Фланаган поморщился и качнул головой:

– Когда добираешься до высот, обязательно заденешь кого-то по пути. Знаете… Ну, к примеру, у него всегда были трения с Нильсом Петерсеном, центральным защитником «Юнайтед»[8]. Но это футбол. Это не реальная жизнь. Я хочу сказать, если бы он столкнулся с Петерсеном в баре, они бы с ним наверняка повздорили, только и всего. До драки не дошло бы, не говоря уж о яде. – Он всплеснул руками. – Это безумие. Это как в плохом фильме. Ничего другого не могу сказать, слишком уж все бессмысленно. – Большим пальцем он указал в сторону двери. – Молодой парень там умирает, и это настоящая трагедия. Вот и все, что я знаю.

Пола почувствовала, что на сегодня возможности Фланагана отвечать на вопросы исчерпаны. Вероятно, придется поговорить с ним снова, но сейчас, решила она, он вряд ли сможет сообщить ей что-то еще. Она встала.

– Надеюсь, вам удастся с ним попрощаться, мистер Фланаган. Спасибо, что со мной поговорили.

Он рассеянно кивнул, ему явно было все равно, что она скажет; скорее всего, он этого даже не расслышал. Пола удалилась, размышляя о смерти. В свое время ей самой вернули жизнь. И только благодаря Тони Хиллу она все отчетливее понимала: этот дар нужно наполнить смыслом. Дело Робби Бишопа – вполне подходящее начало.

Не все фанаты Робби Бишопа сгрудились у больницы «Брэдфилд кросс». Жившие в Рэтклиффе решили не путешествовать через весь город и предпочли принести охапки купленных в супермаркете цветов и детские рисунки на тренировочную площадку «Брэдфилд Виктории». Все это они прислонили к металлической сетке, ограждавшей футболистов от болельщиков. Детектив-сержант Кевин Мэтьюз едва сдерживал отвращение, ожидая, пока охранники у входа позвонят куда надо и получат подтверждение, что пришедшим разрешается войти на территорию. Он терпеть не мог этих публичных излияний чувств. Он был уверен на все сто, что никто из тех, кто совершил это паломничество к рэтклиффскому стадиону, на своем веку не обменялся с Робби Бишопом и несколькими словами. Вряд ли они слышали от него что-то, кроме обычного уточнения: «Какое имя мне тут написать?» – во время раздачи автографов. Миновало не так много времени с тех пор, как Кевину пришлось самому испытать настоящее горе, и его оскорбляла дешевая вульгарность их показных жестов. Ему казалось, что, если бы они расточали свои эмоции на живых – своих детей, родителей, знакомых, – мир стал бы лучше.

– Вот пошлость, – произнесла Крис Девайн с пассажирского сиденья, словно угадав его мысли.

– А уж что тут начнется через пару дней, когда он действительно умрет…

Охранник махнул, чтобы они проезжали, и указал на стоянку близ длинного приземистого строения, отгораживавшего поле от улицы. Кевин замедлил ход, проезжая мимо многочисленных «феррари» и «порше» игроков.

– Славные тачки, – заметил он одобрительно.

– У тебя же «феррари», правда? – Крис вспомнила, что ей о чем-то таком рассказывала Пола.

Он вздохнул:

– Красный «феррари-мундиаль», кабриолет, четырехклапанный мотор. Один из всего-навсего двадцати четырех праворульных кабриолетов, которые они выпустили. Машина-мечта. Скоро она меня покинет.

– Ну вот. Бедный Кевин! Ты хочешь от нее избавиться? Почему?

– Она двухместная, а дети уже слишком большие, не влезают. Это авто для одинокого человека, Крис. Тебя вряд ли заинтересует, а?

– Думаю, для меня она дороговата. Моя Шинед меня живьем съест.

– А жаль. Я был бы рад ее пристроить в хорошие руки. Что ж, мне, по крайней мере, удалось ненадолго отсрочить исполнение приговора.

– Это как же?

– Есть такой Джастин Адамс. Печатается в автомобильных журналах. Недавно он решил написать статью про обычных парней, которые водят необычные машины. Очевидно, коп на «феррари» – как раз подходящий материал. Так что я убедил Стеллу: мне нужно оставить у себя эту машину, пока не выйдет журнал, а то все станут потешаться: вот статья, в ней мое имя и фотография, а машины-то этой у меня больше нет.

Крис усмехнулась:

– По-моему, неплохой договор.

– Ну да, только вот все закончится на следующей неделе, когда я дам ему интервью. – Кевин потянул носом, вылезая из машины. – Настоящий праздник для желудка, – объявил он.

– Что-что?

Он указал на запад: вдоль кромки футбольных полей тянулось двухэтажное кирпичное здание.

– Это кондитерская фабрика. В детстве я один сезон тренировался вместе с молодежкой «Виктории». Когда ветер дует в нужную сторону, чувствуешь, какое печенье они там пекут. Мне всегда казалось, что это изощренная пытка для подростков, которые стараются сохранить форму.

– И что было дальше? – поинтересовалась Крис, огибая вслед за ним торец павильона-раздевалки.

Поскольку Кевин шел впереди, она не увидела на его лице сожаления.

– Я оказался недостаточно хорош, – ответил он. – Много званых, да мало избранных.

– Наверное, было обидно.

Кевин фыркнул:

– Тогда-то я думал, что это просто конец света.

– А теперь?

– Теперь думаю, что там я уж точно получал бы больше. И у меня было бы целое стадо «феррари».

– Что верно, то верно, – согласилась Крис, нагоняя его; он остановился, глядя на травяное поле, где пара дюжин молодых людей обводила мячи вокруг расставленных конусов. – Но большинство футболистов к нашему с тобой возрасту уже отправляются на помойку. И что им остается? Ну да, кто-то пробивается в тренеры, но таких единицы. Остальные в конце концов оказываются за стойкой в каком-нибудь заплеванном баре, болтают о днях своей былой славы, поносят бывшую жену, которая выставила из дома.

Кевин ухмыльнулся:

– Думаешь, это было бы хуже?

– Конечно. Сама знаешь.

Обходя здание кругом, они увидели, как к ним направляется человек в шортах и фуфайке «Брэдфилд Виктории». Похоже, ему было лет сорок пять, но он пребывал в настолько хорошей форме, что возраст не удавалось определить точно. Если бы его темные волосы по-прежнему сохранили прическу «маллет»[9], его бы сразу узнали и болельщики, и даже те, кто совершенно равнодушен к футболу. Но теперь у него была короткая стрижка, и Кевин лишь спустя несколько мгновений сообразил, что перед ним один из кумиров его юности.

– Вы Терри Малькольм, – выпалил он, чувствуя, что ему снова двенадцать и он снова зачарован мастерской игрой этого полузащитника «Брэдфилда» и сборной Англии.

Терри Малькольм с улыбкой повернулся к Крис:

– Если меня когда-нибудь сразит Альцгеймер, ничего страшного, свое имя я уж точно не забуду. Поразительно, как часто людям нужно обязательно сообщить мне, кто я такой. Видимо, вы сержант Девайн. Имейте в виду, я только предполагаю. Надеюсь, я угадал, потому что ваш спутник не в моем вкусе и я не могу представить, как я буду называть его «Девайн» – «божественный».

По выражению его лица было видно: он привык, что его считают обаятельным весельчаком. Кевин, успевший разочароваться в своем былом герое, порадовался, что на Крис Девайн чары весельчака, судя по всему, не подействовали.

– Мистер Фланаган сказал вам, почему мы здесь? – спросил Кевин.

В голосе его сквозило недоверие: как человек, работающий в «Виктории», может держаться настолько легкомысленно, в то время как их ключевой игрок лежит при смерти?

Вопрос, казалось, осадил Малькольма.

– Сказал, – ответил он. – И поверьте, я очень переживаю насчет Робби. Но я не могу себе позволить выставлять напоказ свои чувства. В команде еще двадцать один игрок, и им нельзя терять мотивацию. В субботу нам играть со «спурами»[10] в чемпионате страны, а на этой стадии сезона мы не можем терять очки. – Он снова соизволил улыбнуться Крис. – Надеюсь, это не звучит бессердечно. Я уже сказал, что очень переживаю. Но нашим парням надо сохранять бодрость. В субботу мы должны выиграть – ради Робби. Еще один повод не нарушать режим.

– Согласна, – отозвалась Крис. – Вы должны выиграть, а мы должны узнать обо всех передвижениях Робби на протяжении сорока восьми часов перед тем, как в прошедшую субботу он почувствовал себя плохо. Мы хотим поговорить с его товарищами по команде. С теми, кто был к нему достаточно близок и знал его планы на период между окончанием тренировки в четверг и субботним завтраком.

Малькольм кивнул:

– Значит, вам к Павлу Алджиновичу и Филу Кэмпси. Когда мы останавливаемся в гостинице, Робби всегда живет в одном номере с Павлом. А Фил его лучший друг.

Однако Малькольм не двинулся с места, чтобы вызвать игроков.

– Итак, мистер Малькольм… – произнесла Крис.

Снова отработанная эффектная улыбка:

– Зовите меня Терри, золотце.

Настал черед Крис улыбнуться:

– Я вам не золотце, мистер Малькольм. Я сотрудник полиции и расследую весьма серьезное дело об отравлении одного из ваших коллег. И я хочу немедленно поговорить или с Павлом Алджиновичем, или с Филом Кэмпси.

Малькольм покачал головой:

– Они на тренировке. Я не могу прерывать процесс.

Кевин налился неуместным румянцем, на щеках у него стала заметна темная россыпь веснушек.

– Хотите, чтобы я арестовал вас за противодействие полиции? Тогда, похоже, вы на верном пути.

Мальком ухмыльнулся, приподняв верхнюю губу:

– Не думаю, что вы меня арестуете. Ваш шеф слишком любит свое кресло в нашей директорской ложе.

– Тем более удачно. – Крис ласково улыбнулась. – Это значит, мы сможем быстрее связаться с вашим собственным шефом. Не думаю, что он будет очень рад услышать, как вы препятствуете расследованию убийства его знаменитого игрока.

Хотя говорила Крис, взгляд, полный глубочайшей неприязни, получил Кевин. Малькольм явно принадлежал к числу тех, кто с женщинами может исключительно флиртовать, а разговаривать по делу предпочитает с мужчинами.

– Ладно, сейчас приведу Павла. – Он ткнул большим пальцем в сторону павильона. – Подождите там, внутри, я вам сейчас выделю комнату.

Пять минут спустя они сидели в тренажерном зале, где пахло застарелым потом и мазью для мышц. Вскоре явился голкипер-хорват. Войдя, он сморщил нос, и на его точеном лице промелькнуло выражение неудовольствия.

– Ну и вонища уж тут, извините. – Он взял пластиковый стул и уселся напротив двух детективов. – Я Павел Алджинович. – Он вежливо кивнул обоим.

Кевину пришло в голову слово «величавый». Темные волосы до плеч, в дни матчей убираемые в хвост, но сегодня свободно ниспадающие. Глаза цвета печеных каштанов. Высокие скулы, впалые щеки, полные губы, узкий прямой нос: все это придавало ему почти аристократический вид.

– Тренер говорит, кто-то пытался отравить Робби, – произнес он со слабым, но совершенно отчетливым славянским акцентом. – Как такое могло произойти?

– Это мы и пытаемся выяснить, – отозвалась Крис, наклоняясь вперед, поставив локти на колени и сведя ладони.

– А Робби? У него-то как?

– Не очень, – ответил Кевин.

– Но он выкарабкается?

– Трудно сказать, мы же не врачи. – Крис нарочно старалась не говорить, что близкая смерть Робби неизбежна. По опыту она знала, что люди замыкаются и начинают рассказывать куда меньше, когда имеют дело с убийством. – Нам хотелось бы узнать, где был Робби в четверг и в пятницу.

– Ясное дело, на тренировках. А в четверг вечером не знаю, что он делал. – Алджинович развел свои крупные вратарские ладони. – Я сторож ворот, а не сторож Робби. Вот в ночь с пятницы на субботу мы с ним ночевали в одном номере. Как обычно, вместе поужинали. Бифштекс с картошкой, салат, бокал красного. Потом фруктовый салат и мороженое. Мы с Робби всегда едим одно и то же. Да и большинство ребят так же. Часов в девять поднялись наверх. Робби принял душ, а я позвонил жене. Потом мы с ним посмотрели футбол по «Скай», часиков до десяти, а потом завалились спать.

– Робби ничем не заправлялся в мини-баре? – спросил Кевин.

Алджинович усмехнулся:

– Видать, вы мало смыслите в футболе. Кто ж нам даст ключи от мини-бара? Считается, что мы должны быть как стеклышко. Вот почему в такие дни мы живем в гостинице, а не дома. Так они могут контролировать, что мы едим и пьем, ну и следить, чтобы мы держались подальше от женщин.

Крис улыбнулась ему в ответ:

– А я думала, это сказки – насчет того, чтобы перед матчем копить силы и воздерживаться от секса.

– Не секс тут главное, а сон, – заметил Алджинович. – Им хочется, чтобы перед игрой мы как следует высыпались.

– А у Робби с собой была какая-нибудь еда или питье? Например, вода в бутылке?

– Нет. В номере всегда полно воды. – Он нахмурился. – Хотя погодите, вы мне напомнили. В пятницу вечером Робби вдруг сказал, что страшно хочет пить. И что он, похоже, подхватил простуду или что-то в таком роде. Он насчет этого не так уж переживал, просто сказал – неважно себя чувствует. А утром он, понятное дело, решил, что у него грипп. Я стал беспокоиться – вдруг от него заражусь? Это его ощущение, будто у него грипп, оно что, от яда? Или он вдобавок еще и заболел?

– От яда. – Кевин посмотрел ему прямо в глаза. – Робби в пятницу вечером нюхал кокаин?

Алджинович с оскорбленным видом отшатнулся:

– Конечно нет. Ничего такого с ним никогда не было. Кто вам сказал? Робби не принимал наркоту. А почему вы спросили?

– Возможно, яд он вдохнул. Если его смешали с кокаином или амфетамином, Робби мог этого не заметить, – пояснила Крис.

– Нет. Не могло такого быть. Никогда в жизни не могло. Никогда не поверю, чтобы он баловался такими вещами.

– Но вы же сказали, что стережете ворота, а не Робби. Почему тогда вы так уверены, что он никогда не принимал наркотики? – спросил Кевин мягким голосом, пристально на него глядя.

– Мы с ним об этом говорили. О наркоте, которую применяют в спорте и для кайфа. Мы с Робби думаем одинаково. Это для дурачков. Ты и сам себя надуваешь, и фанатов надуваешь, и свой клуб. Мы с ним оба знаем ребят, которые употребляют, и мы оба их презираем. – Он говорил напористо и гневно. – Кто бы там ни отравил Робби, они это сделали не через наркотики.

К тому времени, как Кэрол прибыла на квартиру Робби Бишопа, детектив-констебль Сэм Ивенс уже начал производить там обыск. Футболист жил в самом центре города, в пентхаусе с террасой на крыше. Сэм изучал содержимое ящиков письменного стола, его кофейная кожа поблескивала в снопе солнечных лучей. Он поднял глаза на вошедшую Кэрол и удрученно помотал головой:

– Ничего. Пока ничего.

– В каком смысле ничего? – Она натянула пару перчаток из латекса.

– Квитанции, банковские выписки, чеки, все аккуратненько сложено. Он вовремя оплачивает счета, каждый месяц делает все нужные выплаты по карточкам, не оставляет задолженности. У него есть счет у букмекера, ежемесячно он ставит на лошадок по нескольку сотен. Ничего необычного. Его компьютер я пока не смотрел. Думаю, стоит предоставить это Стейси.

– О да, она будет просто в восторге. По-твоему, она знает, что такое футбол?

Кэрол пересекла комнату, чтобы посмотреть в окно. Вид на центр города с птичьего полета. Люди спешат по делам, туда-сюда снуют трамваи, струятся фонтаны, газетчики, покупатели слоняются у витрин. И никто не думает о том, что футболиста премьер-лиги отравили рицином. По крайней мере, сегодня не думает. Завтра или послезавтра, когда Робби Бишоп умрет, все будет по-другому. Но не сегодня. Пока – нет.

Она повернулась обратно:

– Что ты уже обследовал?

– Только стол.

Кэрол кивнула, огляделась. Сэм прав, что начал со стола. Других мест для поиска не так много. Столовая вся из стекла и стали, там ничего не спрячешь. Две группы диванов, обтянутых алой кожей; одна группа расставлена перед громадным плазменным экраном домашнего кинотеатра, с игровой приставкой «Плейстейшн»; другая – вокруг низенького журнального столика из стекла. В стенном стеллаже – необозримая коллекция DVD и CD. Кому-нибудь придется перебрать все диски до единого, но она предоставит это команде экспертов. Она подошла поближе. На музыкальных дисках в основном значились имена, о которых она никогда раньше не слышала. Кое-какие из числа исполнителей данса и хип-хопа Кэрол все-таки узнала и предположила, что на остальных дисках – что-то в этом роде.

Видеодиски расставлены небрежно: на двух средних полках – футбол, под ними – популярные боевики и кинокомедии, выше – комедии и драмы. Нижнюю полку занимали диски с компьютерными играми. На верхней, чего и следовало ожидать, хранилась порнография. Кэрол проглядела названия и решила, что вкус Робби по части порно такой же простенький, как и по части всего прочего. Если тут нигде нет тайника, тогда, по-видимому, сексуальные пристрастия у Робби не таковы, чтобы из-за них убить.

Кэрол побрела в спальню, криво улыбнулась при виде кровати – футов семь шириной. Смятые шелковые простыни синего цвета, на них одеяла из искусственного меха, вокруг разбросана дюжина подушек. На стене напротив кровати еще один плазменный телевизор, на других стенах – картины-ню, которые продавец наверняка именовал «художественными произведениями».

По всей длине стены тянулся гардероб. Одна из его секций оказалась пуста. Может быть, здесь держала свою одежду его невеста, подумала Кэрол, а может быть, он недавно навел порядок и что-то выбросил. В дальнем конце расположились две прямоугольные корзины, на одной наклейка «Для прачечной», на другой – «Для химчистки». Обе почти полные. Очевидно, о них заботился кто-то другой. К счастью, этот кто-то явно не наведывался сюда с тех пор, как Робби заболел.

Наверху корзины «Для прачечной» лежали джинсы «Армани», трусы «Кельвин Кляйн» и рубашка «Пол Смит» с очень экстравагантным рисунком. Кэрол взяла в руки джинсы и прошлась по карманам. Сначала ей показалось, что в них ничего нет, но потом она нащупала туго свернутую бумажку, забившуюся в правый передний карман. Она извлекла ее и осторожно разгладила.

Уголок линованной бумаги, скорее всего вырванной из записной книжки. Черной ручкой написано: «www.bestdays[11].co.uk». Кэрол принесла находку в гостиную и попросила у Сэма пакет для вещдоков.

– Что вы нашли, шеф? – спросил он, протягивая ей пакет.

Кэрол бросила листок внутрь, запечатала пакетик, поставила дату.

– Интернет-ссылку. Наверное, ничего особенного. Отвези ее Стейси, пожалуйста. Ты что-нибудь отыскал?

Сэм покачал головой:

– По-моему, он довольно скучный тип.

Кэрол вернулась в спальню. В прикроватных столиках не нашлось никаких особых сюрпризов: презервативы, мятная жевательная резинка, бумажные салфетки, упаковка нурофена, анальная затычка размером с мизинец и тюбик смазки «Кей-Уай». Кэрол не сомневалась, что в наши дни все это вполне укладывается в понятие «традиционный секс без изысков». Любопытно: в левом ящике обнаружилась критическая биография Алекса Фергюсона, тренера «Манчестер Юнайтед», автор – Майкл Крик. Хотя Кэрол плохо разбиралась в футболе, даже она понимала, что это интересный выбор среди моря хвалебных жизнеописаний звезд кожаного мяча.

В совмещенном санузле ничто не задержало ее внимания. Вздохнув, она вернулась к Сэму.

– Жутковатое место, – заявила она. – Как будто нежилое. Почти никаких следов человеческой личности.

Сэм фыркнул:

– Может, потому, что у него ее никогда и не было, личности. Все эти футбольные знаменитости навсегда застряли в отрочестве. Их подцепляют крупные клубы еще до того, как они впервые поцелуются, и вместо мамочки у них тренеры. Если они делают успехи, то годам к двадцати они богаты денежками и бедны умишком. Живут между ног у моделей. Денег больше, чем здравого смысла или опыта. Шайка питеров пэнов с повышенным уровнем тестостерона.

Кэрол усмехнулась:

– С какой горечью ты это говоришь. У тебя что, кто-то из них увел девушку?

Сэм ухмыльнулся в ответ:

– Женщины, которые мне нравятся, слишком умны для футболистов. Нет, я переживаю, потому что не могу себе позволить «бентли-маллинер» типа «гранд туризмо», концепт-кар. – Сэм помахал счетом. – Его новое авто. Прибудет в следующем месяце.

Кэрол присвистнула:

– Я знаю мужчин, которые готовы убить за такую штуку. Но, думаю, не с помощью рицина.

В этот момент у нее зазвонил мобильный.

– Старший детектив-инспектор Джордан, – произнесла она в трубку.

– Это доктор Блессинг. Мистер Денби просил меня вам позвонить. У Робби Бишопа наступило ухудшение. Мы считаем, что он долго не протянет. Не знаю, может быть, вы захотите приехать?

– Выезжаю, – ответила Кэрол. Она сложила телефон и вздохнула. – Похоже, наше дело об отравлении вот-вот станет расследованием убийства.

Они ждали Фила Кэмпси. Крис от нечего делать взяла гирю и, согнув локоть, сделала несколько круговых движений.

– Это уродец, верно? – спросила она. – Помесь мартышки и Мистера Картофеля?[12]

– Ты о Филе Кэмпси? Ну да, не красавец.

Кевин потянулся, зевая. Его четырехлетней дочке недавно разонравилось спать всю ночь, не просыпаясь. Жена довольно резонно заметила, что когда она кормила Руби грудью, то именно ей приходилось вскакивать по ночам. А теперь пришла очередь Кевина убаюкивать дочку. Однако ему казалось, что это несправедливо: в конце концов, ему утром на работу, а Стелла сидит дома. Но с ней лучше не спорить о таких вещах, иначе она скажет, что он не любит дочь.

– Совсем не красавец, – добавил он, еще раз зевнув.

– Значит, не только девочки-подростки сбиваются в пары по внешности.

– То есть?

– Хорошенькая ходит с некрасивой. На фоне уродины она выглядит еще лучше, а уродка получает объедки со стола красавицы. Взаимная польза.

Кевин хмыкнул:

– Ну ты даешь! Вот тебе и женская солидарность.

Крис насмешливо фыркнула:

– Ты по-прежнему считаешь, что все лесбиянки – феминистки. Уж лучше считай, что все они – прагматики.

Он ухмыльнулся:

– Постараюсь запомнить. Значит, ты считаешь, что у Робби с Филом происходило то же самое?

– В каком-то смысле да. Конечно, Фил вдобавок богат и знаменит, а это затмевает любое уродство. Но, думаю, вряд ли он совсем не страдал, когда развлекался в городе бок о бок с одним из самых узнаваемых мужчин Европы. Не говоря уж о сексуальности.

– По-твоему, Робби сексуальный?

– Сексуальная привлекательность от пола не зависит, Кевин. Не говори мне, что в глубине души ты не считаешь Робби сексуальным.

Кевин покраснел.

– Никогда об этом не задумывался.

– Но тебе нравится, как он выглядит. Как он движется. Как одевается, – не унималась Крис.

– Похоже, что так.

– Ничего страшного, это не значит, что ты голубой. Я просто пытаюсь сказать, что в Робби есть сексапильность, харизма, называй как хочешь. У Дэвида Бекхэма она есть, а вот у Гэри Невилла – нет. У Джона Леннона она была, а у Пола Маккартни ее нет. У Билла Клинтона она есть, а вот у Буша-сынка – увы! Если же у тебя ее нет, удачный ход – тусоваться с кем-то, у кого она имеется.

Дверь открылась, и Крис положила гирю на место. Она включила свою самую обаятельную улыбку:

– Мистер Кэмпси! Спасибо, что нашли для нас время.

Фил Кэмпси подцепил ногой стул и оттащил его на пару футов подальше от них, а потом уже сел.

– Вы насчет Робби, точно? – Простонародный лондонский акцент был у него почти такой же сильный, как у самой Крис. – Я для него хоть чего. Он мой дружбан.

Вблизи Фил Кэмпси выглядел еще менее привлекательным. Бледная нечистая кожа, напоминающая скобленую картофелину, приплюснутый нос, выглядящий так, словно его несколько раз ломали. Голова как пушечное ядро, широко расставленные серые глазки. Рыжеватые волосы коротко подстрижены. Но когда он улыбался, то становились видны не только неровные желтоватые зубы, но и его искренняя, прямодушная теплота.

Кевин пустился с места в карьер:

– Мы слышали, что после тренировки Робби проводит с вами больше времени, чем с другими товарищами по команде.

– А то! Мы с Робби не разлей вода.

– И как вы с ним веселились? – Крис подняла брови, словно показывая, что ее не смогут шокировать никакие признания.

– Да по-всякому. У меня домик имеется, за городом. Землица, пара миль речки с форелью. Мы с Робби частенько постреливаем – кролики там, голуби, все подряд. А еще рыбачим. – Он ухмыльнулся, точно мальчишка, каковым он и был совсем недавно. – Ко мне из деревни одна баба приходит, сготовить там, постирать. Она и занимается зверьем, какое мы притащим. Наготовит и в холодильник уберет. Это круто – лопать то, что ты сам убил, смекаете, о чем я?

– Впечатляет, – проговорила Крис, прежде чем Кевин успел наступить ей на ногу. – Ну а как вы развлекаетесь, когда не охотитесь и не рыбачите?

– По городу, бывает, прошвырнемся, – поведал Фил. – Поужинаем где-нибудь в шикарном месте, а потом двинем в клуб. – Он чуть пожал плечами, довольно потешно изображая самоосуждение. – Хозяевам клубов нравится, когда мы приходим. Вроде как создает их заведению репутацию. Так что нас сразу ведут в ВИП-зону, бесплатно поят шампанским, снабжают классными девчонками.

– Нас интересуют перемещения Робби в четверг и в пятницу, – произнес Кевин.

Фил кивнул, по-боксерски сгорбившись, точно намереваясь нанести кому-то удар.

– В четверг, после тренировки, мы направились на квартиру к Робби. Малость поиграли на приставке. «Угонщики машин» в высоком разрешении, не видали? Новую, там, где всякие «феррари»? Блеск. Приняли пару пива и зарулили ужинать в «Лас-Бравас». Испанское название, – пояснил он, явно пытаясь сообщить как можно больше полезных деталей.

– Я слышала, у них очень мило. Что вы там ели? – с невинным видом поинтересовалась Крис.

– Между нами стояла громадная тарелка тапас[13]. Мы разрешили официанту выбрать самому, и он притащил нам старую добрую смесь всего на свете. Почти все – пальчики оближешь, но кой-какая морская дрянь мне совсем не пришлась по вкусу. – Он скорчил рожу. – Кому охота жрать кальмарьего детеныша? Бр-р.

– Вы оба ели одно и то же? – осведомился Кевин.

Фил на несколько секунд задумался, возвел глаза к потолку, потом скосил их куда-то влево.

– Вообще-то да, – медленно проговорил он. – Только вот Робби не брал грибов с чесноком, он грибы не очень. А так мы оба всего попробовали.

– А напитки?

– Мы с ним налегли на риоху[14]. Добрались до второй бутылки, но не допили.

– И что было дальше?

– Двинули в «Аматис». Знаете, нет? Такой танцклуб на том конце Темпл-Филдз.

Кевин кивнул:

– Мы же полицейские, Фил. Мы знаем «Аматис».

– Местечко-то славное, – заметил Фил, точно оправдываясь. – И народ там славный. И музыка шикарная.

– Значит, вы с Робби увлекаетесь музыкой?

Фил сделал долгий выдох.

– Мне-то неважно какая, лишь бы ритм был правильный. Но Робби – да, он у нас дока по этой части. Он же был с Бинди Блис помолвлен. – Встретив их непонимающие взгляды, он пояснил: – Она ночной диджей на «Радио один». Их свела музыка, вот что. – Он поерзал на стуле, вытянул ноги перед собой, скрестил лодыжки. – Правда, этого не хватило, чтоб удержать их вместе. Они месяца два назад разбежались.

Крис почувствовала, как Кевин насторожился. Она попробовала пойти напролом:

– Почему так?

– А зачем вам-то знать про Бинди?

Крис развела руками:

– Да мне просто все на свете интересно. Так почему они расстались?

Фил отвел взгляд:

– Просто ни к чему это не вело, вот и все.

– Он что, погуливал? – спросила Крис.

Фил осторожно глянул на нее:

– Дальше вас это не пойдет, правда ведь?

– Правда. Что случается в Лас-Вегасе, остается в Лас-Вегасе, – заверила Крис.

– В таком уж мире мы живем, – изрек Фил. На секунду Крис показалось, что он намерен произнести философскую сентенцию о современных нравах. – Всякий раз, как мы выходим на улицу, вокруг кишмя кишат всякие люди, которые хотят на нас произвести впечатление. Бабы, что хотят с нами поваляться, парни, что хотят или выпивку нам поставить, или с нами подраться. А если твоя девушка за пару сотен миль от тебя, это ж надо быть святым, чтоб удержаться. А Робби никакой не святой, это уж точно.

– Значит, Бинди взбрыкнула и распрощалась с ним?

– Вроде того. Но они не хотели, чтобы на них насели репортеры, вот и договорились, что скажут – это, мол, по взаимному согласию. Мол, слишком трудно поддерживать отношения, когда у обоих такая напряженная работа, и все дела. Никаких обид и прочее.

– А на самом деле обиды были? – вмешался Кевин, и Крис захотелось шлепнуть его за то, что он прервал поток ее вопросов.

Фил склонил голову набок.

– Нет, – ответил он твердо, словно от чего-то защищаясь. Потом его лоб медленно прорезала морщина. – Хотя погодите-ка. Вы ж не думаете, что тут замешалась Бинди? – Он оглушительно расхохотался. – Черт дери, ясно, что вы сроду не слушали ее передачку. Бинди – просто бой-баба. Если бы она так на него взъелась, живо бы отправила Робби на все четыре стороны, и яйца свои он бы нес в бумажном мешочке. Бинди – из тех баб, кто вываливает тебе все в лицо. Не стала бы она хитрить с ядом. – Он покачал головой. – Бред какой-то.

– Никто и не предполагает, что Бинди имеет к этому отношение, Фил. Мы просто пытаемся себе представить жизнь Робби. Итак, четверг. Расскажите нам про «Аматис».

Фил заворочался на стуле: движения человека, который собирается кое-что скрыть.

– Особо-то нечего рассказывать. Мы по большей части сидели в ВИП-зоне, пили шампанское. Там еще была пара ребят из Йоркширского крикетного клуба, потом еще этот болван, что ведет по ящику передачу. Он там объясняет, как разбогатеть на всяком хламе, который у вас валяется на чердаке. И еще какой-то придурок, который пару серий назад мелькал в «Большом брате», а других парней я не знаю. Ну и обычный набор девчонок. Миленькие и довольно стильные. В «Аматисе» они все такие.

– Робби кем-нибудь занимался всерьез?

Фил ненадолго задумался.

– Да нет. Мы оба танцевали, но он не плясал с одной и той же подолгу. Все их менял, как будто никак не мог найти подходящую. – Он ухмыльнулся. – Со мной было по-другому. Я-то почти сразу себе выбрал. Жасмин, вот как ее звали. Ножки от горла, сиськи во какие. – Он изобразил внушительных размеров грудь. – Так что я не больно-то смотрел на Робби, если понимаете, о чем я. А вскоре после того, как я склеился с Жасмин, он двинул к водочной стойке. Ну а мы решили уйти, так что я пошел искать Робби. Отыскал его, когда он возвращался из сортира. Сказал, что еду к Жасмин, он был не против. Сказал, что случайно встретил кого-то, с кем вместе учился в школе, и они, стало быть, пьют. – Фил пожал плечами. – А в следующий раз я его увидел уже на тренировке в пятницу, он был помятый какой-то, будто изжеванный. Видок у него был, словно он ночью оттянулся по полной. И прикинулся такой овечкой, мол, толком ничего не помнит. Да так ведь и бывает, нет? Накачаешься, а утром в памяти черная дыра.

Крис вдруг поняла, что сидит затаив дыхание. Она выпустила воздух и произнесла:

– Старый школьный друг… А имя?

– Он не назвал. Даже не сказал, девчонка это или парень. – Фил явно расстроился. – Я его должен был спросить, ведь так? Я о нем должен был получше заботиться.

Крис улыбнулась, скрывая разочарование:

– Никто вас не винит, Фил. Мы не знаем, когда отравили Робби. Но, если судить по моему опыту, когда кто-то всерьез решился извести другого человека, помешать этому очень трудно.

– Он же поправится, ведь так? Доктора-то свое дело знают, верно? – Он прикусил нижнюю губу. – Он сильный как бык, наш Робби. И он настоящий боец.

Кевин отвел взгляд, предоставляя Крис выбирать дальнейший путь беседы.

– Врачи делают что могут, – ответила она. – Не успеете оглянуться, как вы с ним опять будете разгуливать по городу.

Фил поджал губы и кивнул. Казалось, он вот-вот заплачет.

– «И никогда не будешь ты один»[15], ведь так? – Он поднялся на ноги. – Ну, ладно. Пойду я.

Крис тоже встала, положила руку ему на локоть.

– Спасибо, Фил. Вы нам очень помогли.

Она смотрела ему вслед: широкие плечи ссутулились, шаг утратил всю свою пружинистость. Дверь за ним закрылась, и Кевин повернулся к Крис:

– Похоже, ты не считаешь его подозреваемым.

Крис покачала головой:

– Скорее всего, он думает, что рицин – это что-то из области скачек и ли охоты. Но он нам, по крайней мере, кое-что сообщил.

– Про одноклассника?

– Именно. Тут открывается много мотивов. Может, наш вундеркинд, когда учился в школе, доводил других? Может, он соблазнил чью-нибудь девушку? Может, он проделал какой-нибудь грязный трюк и лишил кого-то каких-то шансов? Да мало ли что.

Кевин направился к двери:

– Эту косточку явно не прочь будет погрызть наш старший детектив-инспектор.

– Как раз то, что ей нужно. Хоть перестанет терзаться, что никто ей вовремя не сказал, что Тони в больнице.

Кевин поморщился:

– Ладно тебе. Если бы в выходные дежурила не Пола, а кто-то еще, у нас уже по всему полу валялись бы выбитые зубы, можешь мне поверить.

– А что у Тони с нашей шефиней? Когда я их впервые увидела вместе, то подумала, что у них роман. Но все говорят – нет, никогда такого не было и быть не может. Не понимаю.

– Как и все остальные, – заметил Кевин. – Боюсь, меньше всего понимают они сами.

Если у Сэма Ивенса и имелся жизненный девиз, то звучал он следующим образом: «Знание – сила». Этот афоризм он применял всегда – будь т о информация о преступниках или сведения о собственных коллегах, которых он всегда стремился обскакать. Поэтому, после того как Кэрол покинула квартиру Робби Бишопа, он решил быстренько заглянуть в компьютер футболиста, обогнав Стейси. Он знал, что есть веские причины, по которым ему не следовало бы этим заниматься, но, судя по тому, что ему удалось узнать о Робби Бишопе, компьютер у парня вряд ли оснащен цифровой бомбой, которая настроена на уничтожение данных, как только кто-то посторонний попытается в него залезть.

Он оказался прав. Компьютер даже не был защищен паролем. Поэтому у него сразу возникло искушение изучить файлы, но он знал, что это оставит следы, которые не укроются от внимания Стейси. Однако он решил, что ничем не рискует, если просто скопирует файлы на чистые диски, которые он нашел в одном из ящиков стола.

Вскоре он понял, что здесь нет ничего достойного внимания. Тысячи музыкальных файлов: по данным программы «iTunes», установленной у Робби, на то, чтобы все их прослушать, уйдет 7,3 суток. Порядочное количество музыки, но едва ли она прольет свет на убийство парня. Вряд ли принесут пользу и несколько десятков сохраненных файлов к компьютерным играм: еще одно доказательство того, что компьютер служил Робби главным образом для развлечения. Поэтому Сэм сосредоточился на электронной почте, фотографиях и немногочисленных вордовских документах. Даже при столь безжалостном отсеве понадобилось три диска, чтобы переписать на них то, что он хотел.

Потом он закрыл все программы, убежденный в том, что никакая электронная бомба ему не грозит. Пускай теперь Стейси сколько угодно забавляется с этой штукой.

Довольный, Сэм отключил компьютер и вернулся за письменный стол. Теперь, когда у него имелись кое-какие конкретные отправные точки для работы, он уже меньше сердился, что торчит здесь вместо того, чтобы сражаться на передовой, опрашивая главных подозреваемых. Проклятая Джордан! Что бы он ни делал, на нее это не производит никакого впечатления. Ему надо придумать, как действовать через ее голову, иначе ему не добиться продвижения. Все еще немного злясь, он дотянулся до сигарет и закурил. Вряд ли Робби Бишоп вернется и проявит недовольство, что в комнате накурено.

Кэрол стояла в тени, наблюдая, как перед ее глазами разворачивается последний акт трагедии Робби Бишопа. Даже медицинская аппаратура уже не могла поддерживать в нем жизнь. Денби объяснил ей это, когда она приехала в больницу:

– Как я вам говорил, из-за рицина клетки прекращают вырабатывать белки, которые им необходимы, и поэтому начинают погибать. До какой-то поры мы можем компенсировать это с помощью наших приборов, но потом наступает момент, когда кровяное давление падает настолько, что мы уже попросту не в состоянии подавать достаточное количество кислорода в мозг, и все в организме начинает отключаться. Сейчас наступает как раз этот момент.

Она знала: боли он не ощущает, об этом заботится морфий. А профанол – о том, чтобы он все время спал. И хотя формально он был еще жив, в нем уже не оставалось ничего от прежнего Робби Бишопа. Трудно было поверить, что умирающий, который лежал перед ней, еще несколько дней назад вдохновил своих товарищей по команде на славную победу. Он больше не походил на спортсмена. Голова у него, казалось, увеличилась вдвое, тело разбухло, раздалось, раздулось. Под тонким одеялом его некогда прекрасные ноги были как две колонны. Робби Бишоп, спортивный герой, кумир миллионов, выглядел ужасно жалко.

Рядом с ним сидела его мать, сжимая обеими руками его вялые пальцы. По ее щекам текли слезы. Ей не было и пятидесяти, но эти два дня превратили ее почти в старуху, сгорбленную и ничего не понимающую. За ее спиной стоял муж, положив ей руки на плечи. Поражало его сходство с сыном – прежним, еще здоровым. Брайан Бишоп служил живым напоминанием о том, каким Робби никогда не станет.

По другую сторону кровати стоял Мартин Фланаган, склонив голову, сцепив руки перед собой. Кэрол видела, что он кривится, изо всех сил пытаясь не заплакать. Когда Англия с позором покинула последний чемпионат мира, Кэрол решила, что для настоящих мужчин вполне допустимо лить слезы. Но, вероятно, не для мужчин поколения Фланагана, подумала она.

Она увидела, как грудь Робби словно бы сжалась, тело спазматически дернулось. И в какие-то секунды все кончилось. Показания кардиомониторов резко пошли вниз, кровяное давление мгновенно упало, уровень кислорода в крови ринулся к нулю так быстро, что цифры на дисплее слились в неразличимую муть.

– Мне очень жаль, – произнес Томас Денби. – Теперь мы вынуждены отключить системы жизнеобеспечения.

Миссис Бишоп заплакала. Она издала всего один долгий, пронзительный всхлип, потом рухнула вперед, на своего сына, и стиснула рукой его разбухшую грудь, словно могла вдохнуть в него жизнь. Ее муж отвернулся, закрыв лицо руками, плечи у него тряслись. Фланаган, опустившись на корточки, привалился к стене, уткнув голову в колени.

Это было уже чересчур. Кэрол отступила назад. А когда она вышла в коридор, за ее плечом оказался Денби:

– Нам придется выступить с заявлением, провести пресс-конференцию. Предлагаю сделать ее совместной. – Он посмотрел на часы. – Вам хватит получаса на подготовку?

– Я не уверена, что мы должны…

– Послушайте, я собираюсь рассказать им все то, что мы знаем, а именно – что Робби Бишоп умер от отравления рицином. Но они захотят знать, что делаете вы, полиция. А я лишь хочу, чтобы вся эта история была представлена более или менее целостно. Чтобы потом не было всякого рода спекуляций, которые могут вызвать мои рассуждения.

Денби говорил раздраженно: было похоже, он не привык, чтобы ему возражали. Но Кэрол никогда не испытывала трудностей в противостоянии с ему подобными.

– Полагаю, у меня больше опыта, чем у вас, в том, что касается того, как делать свою работу посреди толпы кровожадных журналистов, – лучезарно улыбаясь, сказала она. – Если вам легче проводить пресс-конференцию при моей поддержке, я наверняка сумею это устроить. Где мы встретимся с репортерами?

Явно захваченный врасплох, Денби сухо ответил:

– Полагаю, оптимальное место – зал заседаний на втором этаже. Увидимся там через двадцать минут.

Он удалился.

– Сукин сын, – пробормотала она.

– Какие-то проблемы, шеф? – Пола стояла в дверях комнаты для родственников, в которой недавно беседовала с Фланаганом.

– Мистер Денби не любит тратить время зря. Заявляет, что пациент скончался, и тут же объявляет пресс-конференцию. Я бы предпочла немного перевести дух, чтобы убедиться, что поспеваю за событиями, только и всего.

– Хотите, обзвоню наших? Узнаю новости?

Кэрол трудно было поверить в искренность Полы. Когда она сама оказалась в сходном положении, она ощущала обиду и страстное желание отомстить. Она не могла себе представить, как стала бы работать с теми, кто подставил ее, предал, злоупотребил ее доверием. Но, судя по всему, Пола, вместо того чтобы ее возненавидеть, только еще сильнее стремится заслужить ее одобрение. В свое время Кэрол просила Тони растолковать ей это, но Тони мешала врачебная этика – как психолог он сам вел беседы с Полой и не мог передавать их содержание посторонним. Вот только что он счел возможным ей сказать:

– Она действительно не винит тебя в том, что в тот вечер на Темпл-Филдз все пошло не так. Она понимает, что ты не подставляла ее. Понимает, что ты, наоборот, изо всех сил старалась обеспечить ее безопасность. Она ничего против тебя не затаила, Кэрол. Поверь, она на твоей стороне.

Так что сейчас она действительно попыталась поверить. Улыбнулась, положила руку Поле на плечо:

– Это бы очень помогло. Я буду в кафе. Давай встретимся там через четверть часа.

По пути Кэрол, нарушив больничное правило насчет отключения мобильных телефонов, позвонила своему начальнику. Именно Джон Брэндон, главный констебль Брэдфилдской городской полиции, уговорил ее вернуться обратно к полицейской работе, когда ей отчаянно хотелось бросить ее. Это именно он создал Группу расследования особо важных преступлений, которую она возглавила. Не говоря уже о том, что он был единственным старшим офицером полиции, которому она безоговорочно доверяла.

Она познакомила его с новой информацией по делу Робби Бишопа, объяснила, почему необходимо созвать совместную пресс-конференцию.

– Вот и давайте, – одобрил Брэндон. – На месте работаете вы. Я полагаюсь на ваши суждения.

– Только одна сложность: я не знаю, говорить ли общественности об убийстве или придерживаться версии «смерть при подозрительных обстоятельствах».

– Вы считаете – убийство?

– Трудно представить, чтобы это было что-то другое.

– Значит, сообщайте об убийстве. Дело касается знаменитости, нас растерзают, если решат, что мы трусливо прячемся. Назовите это дело так, как вы его сами понимаете.

– Спасибо, сэр.

– И вот что… Держите меня в курсе насчет этой истории.

Кэрол разъединилась. Когда она бросила телефон обратно в сумку, один из телерепортеров узнал ее. Он отделился от толпы, окликнул Кэрол, кидаясь к ней. Она улыбнулась и помахала ему. Итак, началось.

Юсеф вошел в гостиную сразу после того, как начались местные вечерние новости. Он заговорил было, но Радж и Санджар зашикали на него.

– Что такое? – возмущенно спросил он, отпихивая Раджа, чтобы тот потеснился и позволил Юсефу пристроиться на краю дивана.

– Насчет Робби Бишопа, – объяснил Санджар. – Умер.

– Не может быть, – недоверчиво отозвался Юсеф.

– Ш-ш-ш, – снова зашипел Радж. Среди трех братьев он был единственным заядлым футбольным болельщиком. Санджар обожал крикет, а вот Юсеф так и не заразился спортивной лихорадкой. Но все равно его заинтересовало это известие – в свете его собственных планов на выходные.

Ведущий на экране с важным видом объявил:

– А сейчас вы увидите прямой репортаж с пресс-конференции, проходящей в больнице «Брэдфилд кросс». Заявление делает мистер Томас Денби, лечащий врач Робби Бишопа.

Картинка сменилась. Вот какой-то тип в дорогом костюме и со стильной прической сидит за столом, по бокам – хорошенькая блондинка и невзрачная брюнетка в белом халате.

– С прискорбием вынужден сообщить, что полчаса назад Робби Бишоп скончался в отделении интенсивной терапии, здесь, в больнице «Брэдфилд кросс», в присутствии своих родителей и мистера Фланагана, тренера команды «Брэдфилд Виктория». – Прочистил горло. Типичный голос британского аристократишки. – В течение нескольких часов мы осознавали, что уже ничем не в состоянии помочь Робби, кроме как сделать его последние часы как можно менее тяжелыми.

В зале загудело множество голосов: не у всех репортеров хватило терпения выслушать до конца. Прямо как его самый младший брат, который все повторяет: «От чего же он умер?» Аристократишка поднял ладонь, призывая к тишине. Помедлил несколько секунд, чтобы шум улегся, и заговорил снова:

– Сегодня утром мы получили результаты лабораторного анализа, которые убедительно свидетельствуют: у Робби Бишопа не было никакой инфекции. Его убила значительная доза рицина.

Зал так и взорвался.

– Черт подери, – выдохнул Санджар. – Это та штука, которую якобы делают так называемые террористы? За которую их сажают?

– Да, но большинство из них отпускают, – заметил Юсеф. – По-моему, до суда дошел только один.

– Значит, они нас и обвинят, – произнес Радж. Лицо у него было хмурое, глаза сверкали. – Скажут, это все мусульманские фундаменталисты. Я с самого детства болел за «Викторию», но кому какое до этого дело.

Юсеф неуклюже похлопал его по плечу. Жалко Раджа, но надо мыслить шире, перспективно. А перспектива эта сейчас выглядит даже лучше, чем прежде. В последнее время он погружался во внутренний мир, когда усаживался перед телевизором, но теперь сосредоточил внимание на экране:

– Давайте-ка послушаем, что скажут.

Они снова обратились к телевизору, где болван в костюме уже уступил слово блондинке.

– Моя группа уже начала расследование этой трагической смерти, – вещала она. – Для нас это дело об убийстве. – Ага, подумал он, стало быть, она коп. – Мы хотели бы побеседовать со всеми, кто видел Робби или говорил с ним в брэдфилдском ночном клубе «Аматис» в четверг вечером. Если у кого-то есть соответствующая информация, прошу вас позвонить по этому телефону.

Она взяла какую-то бумажку и зачитала бесплатный номер.

Как только она договорила, репортеры снова разбушевались. Среди прочих особенно громко прозвучал вопрос:

– Вы предполагаете, что в дело вовлечены террористы?

Губы блондинки сжались в ниточку.

– В данном случае нет оснований подозревать, что речь идет о терроризме, – ответила она. – Кроме того, мы не считаем, что кто-то еще подвергается риску из-за тех событий, которые привели к смерти Робби Бишопа.

– Когда вы начали расследование?

– Из больницы нам сообщили сегодня утром, – ответила женщина-коп.

– Мы обратились в полицию, как только подтвердился диагноз «отравление рицином», – вставил врач.

– Задницу свою прикрывает, – произнес Санджар.

На экране снова возникла студия, и ведущий пообещал немедленно сообщить новую информацию, как только она поступит. Дальше пошла наспех сделанная подборка самых знаменитых футбольных моментов Робби Бишопа. Радж жадно впился глазами в экран, словно пытаясь насытиться волшебством, которое никогда больше не повторится.

– Я там был, – заявил он, когда показали великолепный удар Робби с тридцати ярдов: гол, обеспечивший «Виктории» место в полуфинале прошлогоднего Кубка УЕФА. – Черт побери, без Робби у нас больше нет шансов в премьер-лиге. Никаких.

Юсеф предупреждающе покачал головой:

– Лучше держись подальше от стадиона, пока они не поймают того, кто это сделал.

– Но у меня билет на субботу, – заныл Радж. – И на следующую игру Еврокубка.

– Юсеф прав, – вмешался Санджар. – Пока они не найдут, кто это устроил, некоторые станут искать козлов отпущения. Хоть эта дамочка-коп и сказала, что терроризм тут ни при чем, найдутся ублюдки, которые решат, что у них появилось оправдание мочить пакисташек. Страсти накалятся, Радж. Лучше не подходи близко.

– А я хочу. И на матчи хочу, и сегодня вечером тоже пойду. Все двинут на стадион, принести соболезнования и прочее. Я хочу участвовать. Это и мой клуб тоже.

Радж чуть не плакал.

Старшие братья переглянулись.

– Думаю, насчет матчей Санджар прав. Когда эту новость усвоят, у людей, скорее всего, появятся всякие неприязненные чувства. Ладно, сегодня вечером я пойду с тобой, если уж ты так рвешься, – произнес Юсеф. – Пойдем туда вместе.

Тони выключил телевизор и откинулся на подушки. Действие вводимого внутривенно морфия уже заканчивалось, и он чувствовал, как начинает ныть колено. Медсестра строго сказала, что мучиться ему незачем, что в таких случаях следует вызвать сиделку и попросить обезболивающее. Он попытался подвигать ногой, чтобы определить пределы своей выносливости. Решил, что может немного подождать. Если дадут еще лекарство, он просто уснет, а сейчас он не хочет засыпать: сейчас к нему, возможно, пожалуют с визитом.

Кэрол здесь, в больнице. Он только что видел ее по телевизору: она в прямом эфире проводила пресс-конференцию. Ей заниматься преступлением. Да еще каким. Труп знаменитости и изощренный способ убийства. Наверняка она захочет поговорить с ним об этом. Но он не знал, когда она сумеет освободиться.

Он подумал о Робби Бишопе, о тех вечерах, которые он, Тони, проводил в уютной пещере своего кабинета, наблюдая игру «Виктории» по телевизору. Он вспомнил этого вдумчивого игрока, редко отдававшего пас небрежно. Парень всегда отлично контролировал и мяч, и себя самого. Тони не мог припомнить, чтобы Робби Бишоп когда-нибудь заработал желтую карточку. Но все это вовсе не означает отсутствия страстей. Робби в своей майке с седьмым номером старался на совесть, трава под его ногами словно дымилась. Но главная особенность Робби была в том, что он умел создавать великолепные моменты партнерам буквально из ничего: в таких случаях не приходится объяснять скептикам, почему футбол – красивая игра.

А теперь кто-то отнял у мира эту красоту. И сделал это таким жестоким способом. Зачем кому-то нужно было убивать Робби Бишопа? И зачем было выбирать такой изощренный способ убийства? Личные счеты? Или какая-то идея? Возможно и то и другое. Тони требовались подробности. Тони требовалась Кэрол.

Ждал он недолго. Не прошло и десяти минут после завершения пресс-конференции, как Кэрол явилась, захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, точно за ней гнались.

– Ему не нравится, когда лучи славы падают на кого-то, кроме него, верно? – спросил Тони, махнув в сторону прикроватного кресла.

– «Или по-моему, или никак», – отозвалась Кэрол, оторвавшись от двери и плюхаясь в кресло. – Как почти все врачи-консультанты, с кем я имела дело.

– Ты еще не видела миссис Чакрабарти. Впрочем, она, по крайней мере, внушает тебе приятную, хотя и совершенно ни на чем не основанную уверенность, что прислушивается к твоим словам. Итак, у тебя дело о кубке с ядом?

– О да. Ближайшие несколько дней будут не очень-то приятными. Но хватит рассуждать обо мне и о моих заботах. – Кэрол словно бы попыталась стряхнуть свои тревоги с плеч. – Ты-то как?

Тони улыбнулся.

– Это же я, Кэрол, а не кто-то еще. Со мной тебе незачем притворяться, что у тебя в голове есть место для чего-то, кроме Робби Бишопа. Но если уж говорить обо мне и если ты правда хочешь знать, то я буду гораздо лучше себя чувствовать, если ты перестанешь обращаться со мной как с инвалидом. Мне раскроили колено, а не голову. А ты могла бы сообщить мне подробности этого дела. Как всякого другого убийства без очевидного мотива.

– Ты уверен, что могу? Судя по твоему виду, у тебя не все работает на полную мощность, если уж говорить начистоту.

– Конечно. Сосредоточиться мне сейчас не очень-то удается, что делает невозможным чтение сложных текстов. – Он пренебрежительно отмахнулся от книг, которые сам просил ее принести. – Но меня сняли с морфия, и мой мозг нормально реагирует на происходящее. Мне лучше распутывать эту загадку, чем смотреть дневные передачи. Ну, что ты мне можешь рассказать?

– До обидного мало.

Кэрол кратко поведала ему, что удалось выяснить.

– Стало быть, подведем итоги, – произнес Тони. – Мы не знаем никого, кто ненавидел бы его настолько, чтобы убить. Видимо, его отравили в ночном клубе, набитом людьми. И мы не знаем, откуда взялся рицин.

– Что-то типа того. Но вот еще что: я нашла в кармане его джинсов скрученную бумажку. А на ней записан какой-то интернет-адрес, у меня пока не было времени проверить его: www.bestdays. co.uk.

– Можем сейчас и посмотреть, – предложил Тони, нажимая кнопку пульта, чтобы поднять кровать, и морщась боли.

– Болит? – спросила Кэрол.

– Нем ног о, – признался он и включил ноутбук.

– Они что, не могут тебе дать какое-то лекарство, чтобы не болело?

– Стараюсь принимать поменьше анальгетиков, – пояснил Тони. – Не нравится мне, какое у меня после них самочувствие. Предпочитаю ясный рассудок.

– Ну и глупо, – заявила Кэрол. – В боли ничего полезного нет.

Не спрашивая его разрешения, она нажала кнопку вызова сиделки.

– Что ты делаешь?

– Улаживаю твои проблемы.

Она развернула кресло, чтобы видеть экран компьютера.

Тони ввел адрес. Открылась страница: «Лучшие дни нашей жизни». Всего за пять фунтов в год создатели сайта обещали предоставить желающим услуги лучшей в Великобритании службы воссоединения бывших одноклассников и коллег. После краткой экскурсии по сайту Тони с Кэрол выяснили: зарегистрировавшись здесь, можно разыскать любых давних знакомых и связываться с ними посредством электронных писем.

– Зачем бы Робби Бишопу выходить на связь со старыми школьными приятелями? – спросил Тони. – Думаю, они сами из кожи вон лезли, лишь бы не терять его из виду.

Кэрол пожала плечами:

– Мало ли, может, он хотел найти девушку, которая его когда-то бросила? После разрыва помолвки он был вполне свободен.

– Все равно не сходится. Привлекательный парень, богатый, талантливый. Женщины на него вешались. И он, по всей видимости, время от времени кого-то из них подцеплял. И он был помолвлен. Если бы он по-прежнему был неравнодушен к какой-то девице, которая когда-то бросила его, он бы вел себя иначе. – Тони покачал головой. – Нет, в психологическую картину это совершенно не укладывается. А мы точно знаем, что на бумажке почерк Робби?

– Нет. Сейчас она у экспертов. Думаешь, кто-нибудь ему ее дал?

– Он сказал Филу Кэмпси, что выпивает с кем-то из старых школьных знакомых. Предположим, этот кто-то посоветовал ему зайти на сайт, поискать приятелей. Робби это не заинтересовало, но он не хочет показаться невежливым, поэтому сует записку в карман и потом просто забывает о ней.

– Может быть. Это логично.

Тони набрал в поисковике: «Харристаунская школа, Брэдфилд».

– Ты знаешь, в какой школе он учился? – подозрительно спросила Кэрол.

– Я слежу за футбольными новостями, Кэрол. Я знаю, где он родился и вырос. Его родители до сих пор живут все в том же доме в Харристауне. Он предлагал купить им новое жилье, но они предпочли остаться в родных стенах.

– Из футбольных новостей такие вещи не узнать.

Тони изобразил смущение:

– Ну да, время от времени я просматриваю колонки слухов. Вот посмотри.

Он указал на экран. Фотография Харристаунской школы: угловатый флигель из стекла и бетона, примерно шестидесятых годов, пристроен к основному корпусу – кирпичному зданию Викторианской эпохи. Под кратким рассказом истории школы – раздел «Знаменитые выпускники». Два члена парламента; две рок-группы; средней руки детективщик; малоизвестная актриса, какой-то модельер. И Робби Бишоп. Еще пара щелчков мышью – и Тони получил список тех, кто учился в Харристаунской школе одновременно с Робби.

– Кто бы ни дал ему эту ссылку, есть вероятность, что его имя среди них.

Кэрол застонала:

– Надеюсь, это хоть чуть-чуть сузит список.

– По крайней мере, теперь ты ищешь иголку не в стоге сена, а в копне.

– Думаешь, от этого легче? Тут-то и трудность, когда в деле нет явного мотива: не знаешь, с чего начать.

Тони прищурился:

– Для этого я и нужен, верно? Человек, который выдвигает дурацкие идеи и тем самым сокращает список подозреваемых, когда невозможно оттолкнуться от принципа «Кому выгодно?».

Кэрол усмехнулась:

– Пожалуй. Ну, на этой оптимистической ноте я тебя оставлю. Еду в Лондон беседовать с бывшей подружкой Робби.

– С очаровательной Бинди Блис, не так ли?

– Ты совершенно прав. Теперь я понимаю, что означает «просматриваю колонки слухов». А перед тем, как уехать, я отправлю кое-кого добыть как можно больше записей с камер уличного видеонаблюдения, которые установлены в центре города. Им придется попотеть.

– Как просматриваются окрестности «Аматиса»?

Кэрол вздохнула:

– К сожалению, по-разному. Где-то камер чересчур много, где-то нет совсем. Фасад клуба просматривается хорошо, подходы к ближайшим многоэтажкам – тоже. Но возле ВИП-зоны есть боковой выход в переулок. Переулок идет вдоль торца здания, а дальше – целый лабиринт улочек, это же Темпл-Филдз. Несмотря на все наши усилия, камер там до сих пор почти нет.

Они ненадолго замолчали. Каждый вспоминал прошлые дела, связанные с Темпл-Филдз – территорией, умудрявшейся сочетать в себе и район красных фонарей, и квартал геев, и роскошные квартиры, и целый улей мелких торговых предприятий. Темпл-Филдз – смешение и самого крутого и откровенного отстойника.

– В этой части города по-прежнему может случиться все что угодно, – полусонно пробормотал Тони. – И хорошее, и плохое.

Кэрол насмешливо фыркнула:

– Насчет хорошего – поверю тебе на слово.

– Просто мы там всегда видели одно плохое.

– Скажи это Поле.

Голос Кэрол звучал печально: она вспоминала, как однажды Пола чуть не погибла в вонючей комнатке района Темпл-Филдз.

Тони улыбнулся:

– Кэрол, Пола понимает, что такое грех, куда лучше, чем мы с тобой. Ей многое известно про Темпл-Филдз. Долгое время это было единственное место, где ей подобные могли чувствовать себя в безопасности. Геи жили в Темпл-Филдз задолго до того, как тамошний гейский квартал стал модным местом.

Упрек прозвучал мягко, но он напомнил Кэрол: не следует считать, что ее восприятие во всем совпадает с восприятием Полы.

– Ты прав, – согласилась она.

Но тут, постучавшись, вошла медсестра.

– Чем я могу вам помочь?

– Ему нужно болеутоляющее, но он не хочет в этом признаваться, – объяснила Кэрол, вставая и собирая свои вещи.

– Это действительно так?

Тони кивнул:

– Похоже что да.

Медсестра сверилась с историей болезни, прикрепленной у кровати, и заметила:

– Я же вам говорила, здесь м учеников не награждают медалями. Сейчас что-нибудь вам принесу.

Кэрол прошла к выходу вслед за ней:

– Не знаю, когда я вернусь из Лондона, но постараюсь заскочить к тебе завтра.

– Удачи, – отозвался Тони.

Ему не жаль было ее отпускать: это посещение напомнило ему, насколько мало у него сил. Какое облегчение – знать, что сегодня вечером никто уже больше не придет. Есть свои преимущества в лежачем режиме, когда весь твой мир находится на расстоянии вытянутой руки.

Он провел много лет, чувствуя себя ребенком, прижавшимся лицом к окну, как бы подглядывая за счастливыми семьями, которые празднуют классическое диккенсовское Рождество. И он не сразу уяснил себе, что большинство этих счастливых с виду семейств тоже хранят немало мрачных и печальных тайн, как и его собственная семья. Но к тому времени он уже сознательно выстроил себе жизнь одиночки.

А затем в его жизни возникла Кэрол Джордан. Ни учебники психологии, ни тысячи часов врачебной практики не сумели подготовить его к тому, что однажды появится человек, который пройдет сквозь все его защитные барьеры, будто их не существует. Это было одновременно и слишком просто, и слишком сложно. Если бы кто-то из них был устроен иначе, они бы могли влюбиться друг в друга. Но уже на первой стадии их знакомства обнаружилось слишком много препятствий, и теперь казалось, что всякий раз, как он или она осторожно нащупывает возможность сближения, на пути вырастают все новые и новые непреодолимые преграды.

Обычно ему хотелось, чтобы все было по-другому. Но иногда, как вот сейчас, он понимал, что для него и для нее, быть может, вполне достаточно знать, что все, что они делают друг для друга, – вполне бескорыстно, без всякой задней мысли.

Когда она добилась для него доступа в Интернет непосредственно с больничной койки, она не руководствовалась никакими личными соображениями. Зато теперь он будет помогать ей, просеивая информацию из Сети. Просто потому, что он может это сделать.

Когда медсестра вернулась, он покорно выпил лекарство и лег, позволив мыслям порезвиться на свободе. Там, где нет явного мотива, он способен нащупать смысл. Что мог выиграть убийца Робби Бишопа от этого преступления? Если удастся это понять, сделаешь громадный шаг на пути к тому, чтобы определить этого невидимку. По счастью, чтобы проделать такой шаг, ему не нужны здоровые колени. Нужен лишь мозг, которому, по всей видимости, только помогают эти вещества, успокаивающие боль, всасывающиеся в кровь.

Журналисты всегда испытывают острую потребность в информационном поводе. Теперь, когда Робби Бишоп умер, его смерть стала таким поводом, а главное место действия переместилось от больницы к стадиону «Брэдфилд Виктории». Известие распространилось так быстро, что большинство из них прибыли раньше фанатов. Собственно, журналистов и операторов там оказалось больше, чем скорбящих. Было прохладно; представители пишущей и снимающей прессы бесцельно бродили туда-сюда, перебрасываясь невеселыми шуточками и ожидая начала действа.

Не прошло и часа, как они получили желаемое. Сотни людей стеклись под наклонную трибуну «Грейсон-стрит». Металлические ограждения, не пропускавшие людей на стадион, стали подставками для охапок цветов из супермаркета, для игрушечных медвежат, перевязанных ленточками, для посланий с соболезнованиями и фотографий самого Робби. Женщины рыдали; мужчины в канареечной форме имели такой потрясенный вид, как будто их любимая команда только что потерпела домашнее поражение со счетом 0:5. Среди людей сновали репортеры, подставляя им микрофоны и диктофоны. Полицейские ненавязчиво, но пристально следили за всеми.

Юсеф и Радж пришли в числе первых. Юсеф чувствовал себя неловко, ему казалось, что на него все обращают внимание: похоже, он тут единственный, кто не надел футболку или шарф «Виктории», если не считать копов и прессу. Он вежливо уклонился от пары телевизионщиков, просивших его дать комментарий, и оттащил упирающегося Раджа подальше от их камер и микрофонов.

– Дай я чего-нибудь скажу, нельзя, что ли? – возмущался Радж.

– Ты здесь в качестве скорбящего, а не для того, чтобы твою болтовню показывали все каналы, – объяснил Юсеф. – Тут не ты главный, забыл?

– Это несправедливо. Я правда любил Робби. И «Викторию». А половине из тех, кто сейчас начнет трепаться на радио и по ящику, плевать на нашу команду. Они просто притворяются, хотят прославиться.

Радж, шаркая каблуками, тащился следом за братом.

– Ну и пусть, – бросил Юсеф.

Еще один репортер сунул им под нос диктофон:

– Некоторые связывают смерть Робби Бишопа с производством рицина мусульманскими террористами, – зачастил он. – Ваше мнение?

– Чушь, – заявил Юсеф, раздражаясь, что его все-таки вынудили заговорить. – Разве вы не слышали, что сказала та женщина-коп? Нет причин связывать это с терроризмом. Вы просто пытаетесь взбаламутить народ. Такие, как вы, как раз и провоцируют всякие националистические выступления. Вот мой брат, он никакой не фанатик, а всего лишь болельщик «Брэдфилд Виктории». – Он сплюнул на землю. – Все вы недостойны никакого уважения. Пойдем, Радж.

Он схватил брата за рукав и утащил прочь.

– Отлично, – заметил тот. – Мне и рта нельзя раскрыть насчет Робби, а тебе можно разоряться, делать из нас каких-то смутьянов.

– Да, знаю. Это несправедливо. – Юсеф увел Раджа от журналистов, двинулся вместе с ним в сторону. – Но я устал от всего этого бреда. На хрен террористам убивать Робби Бишопа?

– Потому что он символ упадка западной цивилизации, тупица, – произнес Радж, подражая глупым интонациям записных ораторов, которых он наслушался в шашлычных и на парковке при мечети.

– Кстати, так оно и есть. Но это еще не причина, чтобы его убивать. Убийство Робби вызовет не страх, а негодование. Чтобы терроризм сработал, надо бить по обычным людям. Но это чересчур сложное рассуждение для таких, как тот козел с микрофоном, – горько добавил Юсеф.

Сами того не желая, они оказались у края растущей толпы, собравшейся вокруг скорбных огоньков свечей. Пламя трепетало на легком вечернем ветерке, и это зрелище почему-то казалось куда трогательнее всего остального. Чей-то тенор запел «И никогда не будешь ты один», другие подхватили, и Юсеф с Раджем вдруг обнаружили, что тоже поют гимн футбольных болельщиков вместе со всеми.

Голос Юсефа вплетался в общий хор, и он невольно заулыбался. Он знал, каково это – когда ты не один. Он понимал, какую силу это дает человеку. Когда шагаешь вместе с кем-то еще, можно совершить все. Все что угодно.

Мили равномерно убегали под колеса. К этому вечернему часу автомобильный поток ослабел. Все шесть рядов по-прежнему были заняты, но теперь машины уже свободно катились по Среднеанглийской низменности. Кэрол протянула руку к приемнику и переключилась на бешеное «Радио один». Раз уж они едут побеседовать с Бинди Блис, нелишне будет послушать ее программу.

Десятичасовой выпуск новостей в основном посвящался смерти Робби Бишопа. Сидя за рулем, Сэм покачивал головой, слушая, как ведущий с театральным придыханием превращает ее в событие планетарного масштаба.

– Они же просто ничего не понимают, а? – проговорил Сэм. – Им следовало бы просто излагать факты. Нам меньше всего нужно, чтобы они заводили публику своими истериками.

– Это-то у них получается лучше всего, – отозвалась Кэрол. – И все им подыгрывают. Спорим, к утру вставит словечко и премьер-министр?

Сэм ухмыльнулся:

– К завтраку Робби сделается настоящим «народным игроком».

– Да, только вот сейчас на свободе разгуливает настоящий убийца, а не какие-то призраки, которых изобрели любители теории заговоров. – Она вздохнула. – И наша работа – его найти.

Выпуск новостей кончился, сразу перейдя в какой-то дерганый танцевальный трек. Наконец музыка закончилась, уступив место теплому и негромкому женскому голосу:

– Сегодняшнюю программу открыла Катиша, исполнившая для вас песенку Деффа-младшего «Счет не изменился». С вами Бинди Блис, я помогу вам скоротать ночь на «Радио один», любимой станции в стране бита. Все вы уже знаете или скоро узнаете, что сегодня вечером умер Робби Бишоп. Еще два месяца назад у нас с Робби был роман. Он сделал мне предложение, и я согласилась. До алтаря мы в итоге так и не дошли, но он остался моим лучшим другом. Почему мы остались близки? Одна из причин – музыка. Мы оба любили одни и те же звуки, те самые, которые вы слышите каждую ночь в моей программе. У каждого есть своя десятка любимых вещей, и Робби не был исключением. Мы с Робби частенько лежали в постели воскресным утром, составляя воображаемые диски, которые можно было бы захватить на необитаемый остров. «Счет не изменился» всегда попадал в его список хитов. Сегодня мне грустно. Я потеряла человека, который много для меня значил. Поэтому моя сегодняшняя программа станет данью памяти мужчине, которого я любила. Мужчине, который был по-настоящему особенным. Не волнуйтесь, никакой трагедии не будет. Не надо слез. По крайней мере в ближайшие два часа. Нет, я просто дам вам послушать те звуки, которые любил Робби. Данс и транс, хип-хоп и трип-хоп и, может быть, чего-нибудь еще. Так что держите ушки на макушке, и пусть ваши ноги двигаются как им захочется под песенку «Впитывай мой ритм» от «Рехэб бойз».

Ее последние слова потонули в безумном ритмическом биении: так начиналась композиция с барабанами и басом, от которой у Кэрол сразу завибрировала грудная клетка.

Она убавила звук, чтобы они снова могли друг друга слышать.

– Похоже, ей удалось лучше справиться с ситуацией, чем ведущим новостей. Как ее зовут – Бинди? Это что, ник? Или уменьшительное?

– Судя по ее сайту, уменьшительное от «Белинды».

Кэрол улыбнулась. Разумеется, Сэм успел почитать о ней в Сети. Что и говорить, Сэм никогда не упускает случая тем или иным способом раздобыть информацию. Если эту способность направить в нужное русло, она может принести огромную пользу. Но по натуре Сэм – не командный игрок. Ей всегда приходится следить, чтобы он не забывал делиться сведениями.

– Ну да, – отозвалась она. – Наверняка мать по-прежнему зовет ее Белиндой, и это ее доводит. А откуда она? Судя по акценту, не из Средней Англии, но я не могу определить точнее.

– Откуда-то из восточных графств, – ответил Сэм, беззвучно постукивая пальцем по рулю. – Кажется, из-под Норвича. Она ничего.

– Наверно, я старовата для таких звуков.

– Вот уж не думаю. Скорее, тут дело во вкусе, чем в возрасте.

– Пожалуй. Хотя у меня сейчас не так много времени остается для музыки.

Они замолчали. Когда композиция закончилась, Бинди сказала:

– Сегодня вечером мы все услышали, что кто-то отравил Робби. У меня это просто в голове не укладывается. Какую же надо иметь извращенную психику, чтобы подсунуть человеку яд, от которого тот будет мучительно умирать несколько дней. Для этого нужно очень сильно ненавидеть. А я не знаю никого, кто мог бы настолько ненавидеть Робби. Как можно ненавидеть человека, который любил, например, такую песню?

Она оказалась права. В музыке, которую она поставила, была заразительная энергия, и ноги у Кэрол сами по себе стали постукивать в такт. Она глянула на часы. В Лондон они приедут, видимо, примерно за полчаса до окончания передачи Бинди. Будем надеяться, она еще сохранит возбуждение после прямого эфира и согласится побеседовать. Кэрол нужно было, чтобы Бинди откровенно рассказала им о Робби. Это куда важнее, чем здоровый сон Бинди Блис. Да и ее собственный.

Было одиннадцать вечера, но «Аматис» только начинал оживляться. Приглушенный свет, оглушительный уровень звука, в воздухе – смесь алкоголя, табачного дыма, парфюмерии, потных, разгоряченных тел. Пола с Кевином оставили Крис в неряшливом кабинетике управляющего клубом. Впрочем, Крис не надеялась выудить здесь что-то ценное.

– К тому времени, как Робби начал оттягиваться со своим однокашником, возле стойки началось форменное столпотворение, – заявила приглашенная свидетельница. – Слишком много фанатов пытались обратить на себя их внимание. Сомневаюсь, чтобы они заметили, с кем он. Если кто-то из них и углядел, что с его питьем вытворяют что-то неладное, то по чистой случайности. И эти люди уже давно позвонили бы либо нам, либо репортерам. Нет, если уж кому-то сегодня и повезет, так это вам двоим.

Но Пола в этом сомневалась. Для большинства тех, кто приходит в «Аматис», смысл хорошего вечернего или ночного времяпрепровождения состоит в том, чтобы употребить такое количество спиртного и наркотиков, которое свело бы к минимуму вероятность того, что на другой день вы сможете сколько-нибудь отчетливо припомнить, что с вами происходило накануне.

Все эти люди озадаченно глядели на Полу, когда она спрашивала, были они здесь в прошлый четверг или нет. Как только Поле удавалось втолковать собеседнику, кто она такая и чего хочет, – с помощью жеста или демонстрации служебного удостоверения и фотографии Робби, – большинство собеседников пожимали плечами в знак того, что ничего не помнят или же им все это безразлично.

Через час она вынуждена была признать, что удача от нее сегодня отвернулась. Мечтатели, с которыми она поговорила, пребывали в расстроенных чувствах – либо из-за того, что упустили последний шанс сфотографироваться с Робби Бишопом, либо, что еще печальнее, из-за того, что видели его, но толком не сумели осознать этот факт. Только один парень рассказал ей, что видел Робби у барной стойки: тот пил, причем не один.

– Он пил с мужчиной или с женщиной? – нетерпеливо спросила Пола.

– С каким-то типом. Я его не узнал, так что не стал, короче, обращать на него внимание. Я бы, может, его попросил меня щелкнуть вместе с Робби, но я, короче, забыл зарядить телефон, он у меня отрубился, и я, короче, не парился насчет фотки.

– А вы его когда-нибудь раньше видели, этого парня? – Пола не готова была отступиться так рано.

– Я ж вам говорю, я на него, короче, особо не глядел. Без понятия, видел я его или как. Может, да, а может, и нет. Я его, короче, не рассмотрел.

– Высокий? Низенький? Волосы светлые? Темные? – Пола старалась не показывать раздражения.

Свидетель помотал головой:

– Правду вам сказать, я тогда хорошо принял. Я на него не особо-то пялил глаза. С Робби и с такими, как он, всегда так. Встретишь где-нибудь случайно – вылупишься на него и совсем, короче, не замечаешь, с кем он. Если только это, короче, тоже не какая-нибудь знаменитость. Или не какая-нибудь клевая девчонка. Ты просто стоишь и думаешь: «Черт, да я ведь рядом с самим Робби Бишопом». – Вид у него сделался удрученный.

В унынии Пола протолкалась к углу барной стойки и попыталась привлечь внимание кого-нибудь из персонала. Пот лил с нее градом, ее мучила жажда. Наконец один из облаченных в черное служащих принял ее заказ. Ожидая сдачи, Пола рассеянно смотрела перед собой.

У нее вдруг перехватило дыхание: она заметила крошечную камеру видеонаблюдения, угнездившуюся среди прожекторов, ярко светивших вниз на гранит стойки.

– Ах ты моя красавица, – прошептала она.

Когда бармен вернулся с пригоршней монет, он с удивлением обнаружил, что посетительница исчезла.

Тяжелая дверь, наглухо отделявшая студию от каморки звукорежиссера, открылась, и на пороге возникла Бинди Блис; в руке у нее болталась полупустая бутылка минеральной воды. Другой рукой она стянула с головы повязку цветов Африканского национального конгресса, высвобождая темные кудри. Кэрол подумала: они наверняка являли собой колоритную пару – красавчик Робби, типичный англичанин, и смуглокожая Бинди. Эта масса волос, черные джинсы и облегающий черный топик подчеркивали стройность ее фигуры. Кэрол решила, что ей вполне могла бы подойти детская одежда.