Читать книгу Рецепт тумана со специями - Вера Анатольевна Прокопчук - Страница 3

Мраморная лестница сверкала. Хрустальная люстра играла огнями, и блики ее отражались на тяжелых бархатных портьерах, на драгоценностях дам, на блестящей серебряной посуде, которую куда-то несли лакеи…. Ибо рассмотреть все сразу Агнес не могла. Великолепие дома миссис Олридж, в который их с мужем пригласили на праздник, подавляло ее. Она поднималась вверх по плюшу красной ковровой дорожки, опираясь на руку своего супруга. Боязливо поглядывая на него, она могла видеть, что он совершенно невозмутим.

– Мне что-то не по себе, – призналась она шепотом, – и как еще тут меня примут?

И пока они поднимаются по лестнице, позвольте, дорогой читатель, представить вам мою главную героиню: миссис Агнес Парсон, урожденная Мэйси; ей двадцать два года от роду, она очень хорошенькая и очень своенравная. Выражение наивности на ее пикантной мордашке пусть вас не смущает: ее хорошенькая головка, украшенная роскошной копной волос с медным отливом, соображает весьма недурно, и до истины она доберется всегда. Держит она эту голову очень гордо, и тому есть причина: уже целых две недели как она замужем! А это – достижение для английской леди немалое, особенно если удалось окрутить самого завидного жениха своих мест! На вопрос мужа, куда бы она хотела поехать в свадебное путешествие, Агнес отвечала с придыханием:

– В Лондон! Можем мы поехать в Лондон?!

Супруг ее, мистер Невилл Парсон (интересный брюнет и безупречный джентльмен), при этих словах сделал гримаску. Он, выросший в Лондоне, решительно предпочитал большому городу деревенские пейзажи: что может быть прекраснее сливочной прелести английской природы! Но не отказывать же любимой жене; тем более, рассудил он, надо проявить снисходительность – в ней просто говорит любопытство. Никогда не видевшая больших городов, она, естественно, жаждет узнать, что это за штука такая, столичный город; а в Лондоне у него пустует квартира… так почему бы и нет?

Теперь, глядя на волнение своей юной супруги, оробевшей перед лондонским обществом, Невилл покровительственно молвил:

– Вы просто мило улыбайтесь, подавайте первой руку мужчинам, опускайте глазки перед дамами – и не высказывайте своего мнения ни по какому поводу. Вот и все.

– Собственных мнений здесь не любят? – хихикнула Агнес.

– Собственное мнение в здешних местах подобно собственному фраку – есть у каждого, но не отличается от фраков всех прочих. А если отличается, то это как пижама вместо фрачной пары, то есть скандал…

– Пожалуй, мне лучше просто молчать и наблюдать, – решила Агнесс.

– Да, это лучше всего.

– Моя прическа в порядке?!

– Да, выше всех похвал.

– Слава богу! Из-за этого модного рукавчика я не смогла бы поднять рук, чтобы ее поправить.

И вместо прически она поправила гирлянду шелковых цветов, спускавшуюся от плеча на изящный лиф платья, а потом кокетливо убегающую под шуршащий шелковый турнюр.

Супруг ее не без удовольствия кинул взгляд в огромное венецианское зеркало, где он отражался рядом с совершенно прелестной декольтированной дамой. Такая спутница сделает честь кому угодно!

– А вот и хозяйка дома…

Пожилая леди в серо-зеленом платье, завидев наших героев, всплеснула руками и защебетала:

– Ах, мальчик мой, Невилл! Сто лет тебя не видела! А это, должно быть, твоя жена, простите, запамятовала ваше имя…

– Агнес, мадам, – полушепотом пролепетала Агнес, нежно улыбаясь, и на секунду подняла глаза на тетушку – а затем с увлечением принялась рассматривать носки своих туфель.

– Она так очаровательна, мой мальчик, где ты нашел такое сокровище! Как вам нравится Лондон, моя дорогая?

– Я еще не рассмотрела его как следует, – отвечала Агнес вполне искренне, – но ваш дом – это лучшее, что я успела увидеть в Лондоне!

– Как она мила, – растрогалась тетушка, – Жаль, что я не была на твоей свадьбе…

– Зато мы сегодня на помолвке вашего сына, тетя Пэнси, – мило согласился Невилл, скрывая улыбку, – а где же Джеймс? Герой сегодняшнего торжества?

– Бог знает, где этот несносный мальчишка… а! Вот он! Беседует со своим папашей, – она поджала губы, и он наблюдательной Агнес не укрылись ни презрительные интонации, с которыми были произнесено слово «с папашей», ни выражение глаз, в которых словно мелькнули острые злые льдинки.

Агнес оглянулась.

Вполне симпатичный юноша, светлый шатен с пышными усами, стоял рядом с довольно-таки потасканного вида джентльменом, чей фрак, судя по фасону, был сшит лет пятнадцать назад, да и выглядел поношенным.

– Папашей? Но ведь тетя Пэнси вдова, разве нет? – тихо удивилась Агнес, когда тетушка отошла к другим гостям.

– Джеймс – не родной, а приемный сын тетушки Пэнси, – пояснил ее муж, – ну вы же знаете, богатые родственники у нас порой усыновляют детей родственников бедных… так что Джеймс теперь не Ларкинс, как его папенька, а Олридж.

– Да, похоже, финансовые дела папеньки не блестящи, – заметила Агнес, приглядываясь к папенькиному фраку.

– Папенька вообще темная личность. – скривил гримаску Невилл. – Жена его погибла, говорят, при крушении парохода на Темзе, двадцать лет назад, и по мне, в этом есть что-то подозрительное…

– Бедняжка Джеймс, так он сирота…

– А тетушка усыновила Джеймса, когда поняла, что папенька пустился во все тяжкие…

– В смысле?

– Принялся проматывать придание покойной жены – и весьма в этом преуспел. Жена его, видимо, как-то сдерживала от опрометчивых поступков, а тут он потерял всякую меру… Боюсь, бедному Джеймсу от него достанутся в наследство одни долги. Впрочем, его невеста – весьма состоятельная девица, так что жизнь впроголодь ему не грозит. О! Вот и она.

– Миссис и мисс Виллоуби!

В комнату вошли две дамы – одна лет сорока пяти, другая – совсем юная.

Взгляд Агнес как-то сразу устремился к старшей даме. Это была истинная англичанка! Удлиненный овал лица, очень тонкие губы, тяжелый подбородок и яркие большие глаза. Нос ее был крупноват, как оно и пристало быть носу истинно английской леди. Великолепного покроя платье цвета красного вина, отделанное черными кружевами, золотой фермуар, но главное – прямая спина и твердый спокойный взгляд – все это создавало впечатление женщины с большими деньгами, уверенной в себе и преуспевающей.

Ее дочь, миловидная белокурая девица, имела вид ангела с пасхальной открытки: нежные голубые глазки, губки бантиком – и общее впечатление трогательной невинности, которая ничего не знает о сложностях и скорбях нашего бренного мира. Вся эта ангельская сущность оттенялась кисейным платьем цвета фисташек. Взволнованная, смущенная, она искала глазами своего жениха, и тот, разумеется, устремился к ней, не видя ничего, кроме предмета своих чувств.

Отец его, однако, помедлил, прежде чем подойти к дамам. Лицо его странно вытянулось; он смотрел на миссис Виллоуби, пожирая ее глазами. Он прищурился, губы крепко сжались – затем сделал глубокий вздох, как бы собираясь с духом, и, наконец, подошел к дамам.

– Позвольте, миссис Виллоуби, представить вам моего отца, – любезно ворковал Джеймс, – Папенька, это миссис Виллоуби, матушка моей дорогой Софи…

Лицо миссис Виллоуби застыло, как восковая маска. Однако, через долю секунды, она уж протягивала руку отцу жениха, со словами:

– Я рада, очень рада.

Взяв ее руку, мистер Ларкинс пристально посмотрел ей в глаза, а затем сделал глазами ей знак, указывая на дверь в оранжерею. Они тихонько привздохнула, и опустила ресницы.

***

Когда на улицах замерцали фонари, и гости стали расходиться домой, разговоров только и было, что о прелестной малютке Софи. Все сошлись во мнении, что она – идеальная девушка, так как ничего не знает о жизни, сама невинность, воплощенная беспомощность и так далее. Жениху, разумеется, повезло. Хотя некоторые мужчины все же высказались в том духе, что женщина, способная позаботиться о себе и кое-что понимающая в жизни, все же предпочтительнее для брака, ибо забота о ней не ляжет на плечи мужа непосильным бременем… но дамы им дали сухо понять, что их мнения не разделяют.

Сама же Софи, подсаженная в экипаж сияющим женихом, подарила ему нежный взгляд, помахала пальчиками, экипаж тронулся, и только теперь улыбка сползла с ее лица. Она обратилась к матери с искренней тревогой:

– Мама, что случилось? На вас лица нет…

– Я просто устала, мне дурно, – отвечала ее матушка, помахав рукой и как бы отмахиваясь от заданного вопроса. Из чего девушка с досадой поняла, что на самом деле все-таки что-то случилось, и случилось очень нехорошее, но мать по какой-то причине не хочет говорить.

«Может, не желает говорить в экипаже, а может, просто ей надо дать время успокоиться. Но в любом случае, случилось что-то серьезное».

Она была права; но всю меру серьезности она поняла, когда услышала из спальни матери глухие сдавленные рыдания, и вбежала к ней с округленными глазами. Платье и корсет уже были сброшены, а матушка, в одном пеньюаре, лежала на огромной кровати под балдахином, утопая в слезах.

Отыскать в этой огромной кровати, среди всяких пышных одеял и подушек одну-единственую даму было не так просто, но Софи, забравшись на кровать и проползя по ней на четвереньках, с задачей справилась. А найдя матушку, она очень удивилась.

Ибо выражение ее лица было странным – Софи никак не могла понять смысл блуждающей по лицу улыбки и в то же время – отчаяния в ее глазах.

– Мама, – решительным голосом, не допускающим возражений, заявила Софи, – вы мне сейчас все расскажете.

– Я… не могу, – раздался в ответ слабый голос, еле пробивающийся через рыдания.

– Можешь. Потому что я не позволю тебе прокисать тут в слезах, – заявила юная особа. – Это из-за папаши Джеймса? Я заметила, он тебе подавал какие-то знаки… Что он тебе сказал?

– Не проси меня, чтобы я тебе рассказала, – взмолилась миссис Виллоуби, – я и правда не могу говорить об этом…

– Все ясно, – вздохнула Софи, дергая ленту звонка для прислуги, – Мэри! Горячего чаю.

Когда служанка внесла поднос с ароматной дымящейся чашкой, в руках у Софи была весьма солидная бутылка бренди.

– Мама, тебе добавить бренди в чай? Это тебя поддержит, ну давай..

– Нет, – простонала миссис Виллоуби, – меня от бренди всегда тошнит…

– Ну как хочешь, – пролепетала малютка Софи, и уверенно сделала глоток прямо из горлышка бутылки.

– Что ты себе позволяешь, – простонала ее матушка, – а впрочем, теперь уже все равно…

Когда служанка удалилась, Софи склонилась к матери.

– Мамочка, он тебя чем-то шантажировал? Да? Скажи, чем?

Глухие рыдания были ей ответом. Наконец, матушка вынырнула из груды подушек и спросила тихо:

– Софи, ты не могла бы дать мне денег?