Читать книгу Ни слова о любви - Вера Фальски - Страница 5

Сабина была дома одна. Анджей, сокрушенный и, кажется, все еще не верящий, что это происходит с ним на самом деле, был принудительно выселен в их старую однушку на Хомичувке. Ружа в рамках бойкота вот уже третью ночь оставалась у подруги. Она оказалась достаточно любезной, чтобы поставить Сабину в известность об этом, но, отправив сухое сообщение «Я ночую у Зузы», не пожелала выходить на контакт ни в какой форме. Итак, никто из домашних под боком больше не вертелся. Но желанная еще недавно тишина, окружившая Сабину в ее просторной и в то же время странно гнетущей квартире, теперь совершенно не радовала. Роскошное жилище стало тюрьмой. Сабина почти перестала выходить из дому. Травля, устроенная ошалевшими таблоидами, перемолола ее, точно мясорубка.

Она уже не могла рационально рассуждать, зачем случайный прохожий лезет в карман куртки: то ли чтобы выхватить фотоаппарат и быстро направить на нее объектив, то ли его жест, на удивление, никакого отношения к ней не имеет. Везде ей мерещились вытаращенные глаза и любопытные рожи, гримасы нездорового людского интереса. Мир хотел сожрать ее, и она чувствовала себя беззащитной. И одинокой. Вокруг нее сужалось кольцо врагов – и не было ни одного союзника. Люцина больше вредила ей, чем помогала, а Мариуш Зыгмунтович хоть и поддерживал, но был слишком далеко. Родственники… Сабина даже не знала, есть ли они у нее еще.

Шаркая атласными туфельками, которые служили ей тапочками, она вошла в кухню. Проклятая кофемашина была задвинута в самый дальний угол под столом. На ее солидном корпусе не было и следов варварского обращения хозяйки: Сабина несколько раз зверски пнула ее и больно ушибла пальцы ног, а автомат продолжал невозмутимо поблескивать хромом и сталью (тридцать тысяч злотых, как-никак!). «Что ж, своих денег эта вещь стоит, повредить ее непросто», – признала писательница. Взглянула на стенные часы. Два часа пополудни и двадцать минут. Превосходное время для начала рабочего дня.

Дни, ночи, обязанности, планы – все это потеряло всяческое значение. Время сливалось в однородную, тягучую, как слизь, магму. Сабина заботилась лишь об одном: как отключить голову. На помощь пришло вино. Когда – несмотря на последовательно увеличиваемые дозы – эффективность этого средства начала снижаться, у Сабины возникла гениальная идея сочетать его с успокаивающими таблетками. Эта смесь обеспечивала ей долгие часы непрерывного сна, который, право, стоил всех денег мира.

Сейчас вид длинного ряда пустых бутылок на кухонном столе пробудил в отупевшем сознании писательницы легкое беспокойство. «Надо позвонить в службу помощи по дому…» – подумала она, но тут же осознала, что таким изумительно простым решениям больше нет места в ее жизни. «Черт подери! Недоставало еще, чтобы здесь крутилась какая-нибудь любопытная баба». И она решила прибраться сама, но позже – сейчас у нее не было сил даже убрать куда-нибудь бутылки.

Вдруг она подскочила: раздался звонок в дверь.

В первое мгновение Сабина хотела взять и спрятаться в комнате. Авось этот незваный гость, который пытается пробиться в ее бастион, развернется и уйдет восвояси. Она заткнула уши, чтобы не слышать настойчиво повторяющихся звонков. Бесполезно: назойливый гость не сдавался. В конце концов, ступая на цыпочках и затаив дыхание, Сабина отважилась подкрасться к двери и посмотреть в глазок.

– Ружа!

Облегчение при виде дочери было безмерным. Поспешно открыв дверь, Сабина бросилась к девушке и – впервые с незапамятных времен – обняла ее. Буквально повисла на ней. Она прижималась к своему ребенку, ощущая в себе невероятный прилив любви. Глаза ее наполнились слезами.

– Ты вернулась! Как же я рада, наконец-то ты вернулась! Моя Ружа, милая, дитя мое… – бормотала Сабина.

Наконец она почувствовала, что Ружа не отвечает на ее объятия, и осторожно отлепилась от дочери. Взгляд той нельзя было назвать теплым.

– Я забыла ключ. Почему ты не отвечаешь на звонки? – Действительно, мобильник Сабины давно уже был отключен. – И что ты с собой сделала? – В голосе Ружи звучало отвращение.

Сабина неохотно бросила взгляд на зеркальную стену в коридоре. Что ж, вид у нее и впрямь жалкий. От собственной безупречной версии с фоторекламы косметической линии для зрелых женщин она теперь отличалась неизмеримо. Сабина не могла припомнить, сколько уже дней не принимала ванны. А в связи с этим ей и переодеваться казалось излишним, и она изо дня в день ходила в том, что и одеждой-то называть не хотелось: в длиннющей, почти до колен, растянутой блузе, выуженной из дальнего угла шкафа, и в халате – когда-то белоснежном, а теперь посеревшем и перепачканном пятнами от вина. Кроме того, приходилось с сожалением констатировать, что после прекращения ежедневного ухода за кожей с использованием лучших косметических средств ее лицо выглядело вовсе не так впечатляюще. На коже выступили морщины разной глубины, она потеряла блеск и приобрела какой-то синюшно-серый оттенок. Писательница уже не казалась цветущей сорокалетней леди, радостно проживающей лучший период жизни, – теперь это была уставшая женщина средних лет, на лице которой отражалась нанесенная ей травма.

И весь ее энтузиазм по поводу возвращения дочери внезапно испарился.

– Я все обдумала, – начала девушка, когда они вошли в гостиную. – Надеюсь, ты полностью осознаешь зло, которое мне причинила.

«Из этой соплячки получился бы неплохой прокурор. Ей явно стоит сменить направление образования», – думала Сабина, стараясь сохранить спокойствие под обвиняющим взглядом дочери. Она чувствовала легкий стыд из-за того, что минуту назад обманулась и обрадовалась, увидев Ружу.

– Я не вижу смысла в дальнейшей жизни здесь, – продолжала дочь, и у Сабины сердце подпрыгнуло куда-то к горлу. «Мамочки, что она болтает?! Она хочет покончить с собой?! Из-за меня?!»

– Я совершенно, абсолютно, стопроцентно скомпрометирована. Я не могу показаться людям на глаза.

«Да уж, я тоже», – невзирая на всю серьезность ситуации, с иронией отметила про себя Сабина.

– Я подумывала о смене фамилии, но это не имеет смысла. Все равно люди будут ассоциировать меня с тобой. Кроме того, смена фамилии скорей ударит по отцу, а ведь он ни в чем не виноват. – Вторую часть предложения Ружа особенно выразительно подчеркнула. – Я знаю одно: мне надо исчезнуть.

– Но, дитя мое… – Сабина попыталась прервать эти зловещие умозаключения. – Умоляю тебя, не делай поспешных шагов. Все, что случилось…

– Не перебивай меня! – отрезала Ружа, и Сабина смиренно вжалась в спинку дивана. – Я уезжаю.

– И куда? – машинально спросила мать, ощутив большое облегчение, что ее самые страшные опасения не подтвердились.

– В Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк? – Сабина, опомнившись от первого шока, приподняла брови. Что эта девчонка опять удумала?

– Да, в Нью-Йорк, – повторила Ружа таким тоном, будто обращалась к умственно отсталому ребенку. – Это единственное место, где я смогу начать все сначала. – Ее голос звучал все вдохновеннее. – Только там я снова смогу смотреть в зеркало без стыда. Без стыда за тебя!

Сабина вздрогнула. Неужели ее дочь одержима духом обезумевшего проповедника?

– И надолго ты туда собираешься? – Она попыталась перенаправить разговор в более приземленное русло.

– Навсегда! – Ответ прозвучал патетически.

– И что ты будешь там делать? – Мать решила, что терпеливая беседа в стиле «как ни в чем не бывало» будет лучшей стратегией, чем откровенное выражение глубокого скепсиса относительно идей дочери.

– Жить. Снова дышать полной грудью. Очищаться от грязи, которой меня перепачкали.

От возрастающей экзальтации Ружи у Сабины заныли зубы.

– А поконкретнее?

Дочь медленно выдохнула:

– Учиться буду.

– О! – Это уже вызвало в Сабине неподдельный интерес.

– На актрису. Там лучшая школа актерского мастерства. Обучение проходит по методике воплощения с элементами глубинной психологии, – с видом знатока разглагольствовала Ружа.

– А как же твое мульти-культи? Это тебе уже не интересно?

Ружа пожала плечами:

– Все же это не совсем то, что надо. В этой стране нет по-настоящему свободного образования. Актерское мастерство – единственное, что может мне помочь. Помочь хоть как-то освободиться от того, во что ты меня втянула. – Последнее предложение она проговорила почти мстительно.

– Но… как ты себе это представляешь? – беспомощно спросила Сабина. На конфронтацию у нее не было сил – узнать бы, что надумала дочь.

– Так и представляю. Школа стоит две с половиной штуки в месяц. Баксов. Да еще сверху – мне на жизнь. Как-никак, Нью-Йорк – дорогой город. Будешь перечислять бабки мне на счет, и заметано.

Лицо писательницы в эту минуту имело не самое умное выражение.

– Вот и все, что я хотела тебе сказать, Сабина. Ах да, вот еще что, – Ружа, прищурясь, взглянула на мать. – Напоминаю тебе, что каждый день, проведенный здесь, – это для меня неописуемый кошмар. Поэтому, видишь ли, смотаться я хочу как можно скорее.

Не дожидаясь ответа, она хлопнула дверью и исчезла так же внезапно, как и появилась.

Единственное, на что у Сабины после этого хватило сил, – это выпить две волшебные таблеточки и снова нырнуть в постель. Но спала она недолго. Среди ночи проснулась и соскочила с кровати. Мысли ее были на удивление ясными.

«Вопрос номер один – может быть, не самый важный, но по крайней мере такой, на который легко дать ответ: мне это вообще по карману? Ну… в целом – да. Ладно, идем дальше. Разумная ли это идея? Нет, абсолютно дурацкая. С другой стороны, она не более дурацкая, чем любая другая, которая может прийти в голову Руже. Достаточно ли Ружа взрослая, чтобы в одиночку так далеко ехать? Не знаю. Кажется, я вообще плохо ее знаю. Нужно поговорить с Анджеем…»

В последний момент Сабина сориентировалась, что три часа ночи – не лучшее время для родительских совещаний, и решила не звонить мужу прямо сейчас, а подождать до утра. Она заварила чай и почувствовала облегчение, когда в желудке в кои-то веки оказалось что-то теплое и не содержащее алкоголя. Нью-Йорк, актерское мастерство – все это звучало, разумеется, бесконечно абсурдно, но кое-что не давало Сабине отклонить идею Ружи. Укоры совести.

«Все это какой-то кошмар. Но будем честны: я сама подтолкнула эту лавину. А девчонка, как бы она меня ни бесила, этой грязи не заслужила. В конце концов, мать она себе не выбирала…» И тут Сабина в полной мере осознала, что результаты ее славы, которые в последнее время проявлялись в малоприятной форме, били и по ее семье. Отдавая себе отчет в собственных страданиях, она почувствовала себя еще хуже при мысли о том аду, который вынуждена переживать Ружа. Кто бы мог подумать, что она, Сабина, устроит такое своему ребенку!

«Может, и неплохо будет, если она исчезнет отсюда на какое-то время. Оторвется от этого кошмара. А со временем, должно быть, все утихнет». Сабине стало лучше. Это была первая оптимистичная мысль с тех пор, когда произошла катастрофа. К своему изумлению, она все больше склонялась к тому, чтобы удовлетворить нелепое желание Ружи.

Она даже осмелилась включить компьютер, который, как и телефон, и планшет, был в последнее время отключен: как-никак, сейчас это источники агрессии, оскорблений и назойливых просьб дать комментарий. Сабина хотела проверить, существует ли вообще та школа актерского мастерства в Нью-Йорке, о которой говорила Ружа. Осторожно, чтобы случайно не выйти на какую-нибудь страницу с описанием «скандала вокруг Сони Гепперт», она начала проверять. Поисковик в первую очередь выдал статьи о польских актрисах, ищущих свое счастье в столице мира. Но оказалось, что избежать порталов со светскими сплетнями не так-то легко. Нечаянно щелкнув не на ту ссылку, Сабина наткнулась прямиком на собственное фото, сделанное несколько лет назад во время одной из встреч с читателями. Выглядела она здесь не очень-то: на лице была написана не то усталость, не то нетерпение, губы сжаты, а брови нахмурены. Фото соседствовало с портретом Магдалены Телешко, запечатленной на скамье в парке, с мечтательным взглядом, направленным вдаль, и кроткой улыбкой. Рядом красовался набранный жирным шрифтом заголовок: «Писательницу обозвали шлюхой. Расквитается ли она с соперницей?» Подзаголовок обещал: «Друг Телешко заверяет: Магда этого так не оставит!»

У Сабины кровь отхлынула от лица. «О нет! Не буду я больше этим терзаться!» Разнервничавшись, она кликнула на первый попавшийся рекламный баннер, который привел ее на страницу с объявлениями о продаже недвижимости. Писательница уже собиралась закрыть сайт, как вдруг ее внимание привлекла одна из фотографий. Деревянный, выкрашенный в зеленый цвет домик с синими ставнями и черепицей. Удивительно, но было в нем что-то, что зацепило в Сабине какую-то струну. Она перешла к подробностям объявления. Итак, одноэтажный домик с чердаком. Небольшой, но все, что надо, имеется. Внизу – кухня и гостиная, наверху – две спальни. Спереди – очаровательная веранда, сзади – терраса с ошеломляющим видом на море. Дом стоял на невысоком утесе, а добавленные в фотогалерею виды пляжа показались Сабине знакомыми. «Где это? Миколово… Сейчас, сейчас… Ну да, я ведь ребенком ездила туда с мамой!»

Перед ее глазами начали проплывать залитые солнцем картинки, точно на старых открытках. Мамина соломенная шляпа с широкими полями. Тент в синюю полоску, который они каждый день упрямо таскали с собой на пляж и потом ужасно долго возились, выставляя его так, чтобы он не упал при малейшем порыве ветра. Гофры с неизменными взбитыми сливками и ягодами на десерт после обеда. И это самое приятное время – незадолго до захода солнца, после целого дня на пляже, с которого так не хотелось уходить… И мамины бутерброды, самые вкусные на свете, которыми всегда можно было утолить голод… Сабина обожала отдыхать в Миколово. Они ездили туда раз, наверное, шесть.

В очередной раз просмотрев фотогалерею, она вернулась к тексту объявления. Цена? Высокая, даже для ее кошелька.

Сабина вышла на террасу, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее. Она вглядывалась в спокойный сумрак, окутывающий Жолибож. «Это сущее безумие, – подсказывал разум, но под кожей, вызывая мурашки, расплывалась иррациональная тоска. – Как здорово было бы спрятаться в таком вот зеленом домике, тихом и безмятежном. Где нет таблоидов, лающей своры критиков и кучи знакомых, только и ждущих случая облить тебя грязью». Сабина почти испытала то блаженство, которое могла бы ощущать, если бы жила в таком месте.

«Ну ладно, а как это сделать? Вот так просто взять и купить себе дом у моря?» Голос рассудка предлагал другие решения: «С тем же самым успехом можно спрятаться в какой-нибудь дыре – да в том же Миколово – на месяц-другой, пока буря не утихнет. Собственно, почему я раньше об этом не подумала? Не обязательно сразу переворачивать всю жизнь вверх дном». Но второй голос, тот, что шел из сердца, возражал: «Интересно, а почему это объявление попалось на глаза именно сейчас? Как раз в тот момент, когда я ищу выход из положения… Это знак!»

Сабина вздрогнула. Она вышла на террасу без халата, а сентябрьские ночи уже становились холодными, и это заставило ее вернуться в дом. Она легла в постель, желая согреться под одеялом, и не заметила, как погрузилась в сон.

* * *

Утро у Сабины началось конструктивно – впервые со дня скандала. Она позвонила Анджею и договорилась о встрече, чтобы решить вопрос насчет Ружи. Сама-то она предпочла бы уладить все по телефону – ибо плаксивый голос мужа предвещал, что встреча будет нелегкой, – но Анджей ухватился за ситуацию.

– Сабинка, речь идет о будущем нашей дочери. Впрочем, о нашем будущем тоже. – Он сделал выразительную паузу. – Ты же не думаешь, что такое важное дело мы будем обсуждать в телефонном режиме?

«Почему, собственно, обсуждать личные дела по телефону считается неуместным? По-моему, это сущий предрассудок», – подумала Сабина, неохотно соглашаясь встретиться лицом к лицу с Анджеем, его упреками и претензиями.

Далее, не медля ни минуты, она набрала другой номер – тот, что указывался в объявлении о продаже домика у моря. У маклера была раздражающая, низкопробно-соблазнительская манера говорить, зато он был готов показать дом в любой момент. Сабина обещала вскоре перезвонить и быстро просмотрела расписание самолетов. Вот и очередной – слишком уж нарочитый – знак судьбы: через два часа рейс в Гданьск. По времени – в самый раз: после разведки она еще сможет в тот же день вернуться в Варшаву. «Ладно, еду. Посмотрю, что да как, и тогда уже буду думать».

Готовясь к поездке, Сабина испробовала множество способов не быть узнанной, разве что от грима талиба отказалась, резонно рассудив, что с приклеенной бородой слиться с безликой толпой ей будет непросто. Она остановилась на шапке, надвинутой на самые брови, огромных солнечных очках и большом платке, завязанном так, чтобы закрыть нижнюю часть лица. Правда, работник аэропорта велел ей все это снять, после чего долго и загадочно всматривался в ее лицо, но Сабина как-то выдержала этот взгляд, не теряя хладнокровия.

«Уф, кажется, получилось!» – пела ее душа, когда самолет зашел на посадку. Возле аэропорта уже ждал водитель, с которым договорился маклер: это был местный таксист, и он должен был отвезти ее за семьдесят километров отсюда. «Молю тебя, Зевс, хоть бы этот водила из приморской дыры не был в курсе сплетен литературного мирка». На всякий случай Сабина сразу же уткнулась в смартфон, желая избежать дружеской болтовни, которая могла бы способствовать разоблачению. К счастью, пан Кшиштоф, представительный дяденька в растянутой блузе и рыбацкой кепочке на голове, казался вовсе лишенным интереса к своей пассажирке.

Когда они проезжали указатель с надписью «Миколово», Сабина почувствовала, что голодна. Оставалось еще немного времени до запланированной встречи, и она спросила у водителя, где здесь можно нормально поесть. Пан Кшиштоф бросил взгляд в зеркальце заднего вида – казалось, он вообще только сейчас заметил присутствие Сабины в машине, – и, не ответив, свернул с главной автотрассы, пролегающей через дачные поселки, в слегка заросшую боковую улочку. Пока они ехали, Сабина по привычке придумала историю жизни водителя: «Сирота, вырос благодаря помощи людей доброй воли. Живет один, на отшибе, выращивает кроликов – это единственные существа, с которыми он умеет поддерживать эмоциональный контакт. Когда ему не надо выходить на работу… а работу он ненавидит, потому что, выполняя ее, вынужден общаться с людьми… когда ему не надо выходить на работу, он всегда надевает одну и ту же одежду: поношенный, с неотстирывающимися пятнами рабочий комбинезон».

Они остановились у довольно большого здания с побеленным фасадом. Сабина прочитала надпись над входом: «Афродита». «Надеюсь, это не местное эскорт-агентство», – подумала она, неуверенно поглядывая на водителя. Впрочем, особого выбора у нее не было. Она заплатила таксисту условленную сумму – немного меньше, чем за проезд от ее дома до варшавского аэропорта.

«Афродита» оказалась пансионатом с маленьким ресторанчиком, где мог пообедать любой желающий. Но клиентов было немного: начало сентября выдалось непогожим, и последние дачники потихоньку улетучивались.

«Странная мысль – заведение в греческом стиле на балтийском побережье…» – подумала Сабина, осматривая зал ресторана. Интерьер в белых и бирюзовых тонах, на стенах – фотографии и сувениры, напоминающие о райском отпуске на островах Эгейского моря. Заказ приняла ужасно медлительная молодая официантка, мысли которой, видимо, были поглощены каким-то спором в подсобке, ибо сосредоточиться на словах клиентки ей оказалось довольно-таки трудно. Сабина уже готова была сдаться и уйти из ресторана, но все-таки осталась: у нее заурчало в животе, а лазить по городку в поисках кафешки получше не хотелось совершенно. С тех пор, как она была здесь в последний раз, прошло, как-никак, более тридцати лет (!), поэтому на смутные воспоминания о ларьке с жаровней у входа на пляж полагаться не стоило. Кроме того, картошка фри и рыба, зажаренная в старом жире (как нынче наверняка делают), не вписывались в ее теперешний стиль питания.

Меню представляло собой смесь стандартных блюд, традиционных для здешнего туриста, и деликатесов греческой кухни. Сабина выбрала фирменный салат «Афродита». Стоило попробовать его, как у нее перехватило дух – таким он был вкусным. Ломтики кисловатого яблока, сыр, хрустящий сверху и тягучий внутри, изюм, тыквенные семечки, разные виды зеленого салата и легкая, неострая по вкусу заправка – сочетание было идеальным. Изумленная писательница заказала вдобавок кофе по-гречески, который тоже оказался именно таким, как нужно: крепким и ароматным. Сабина почувствовала, как все напряжение последних недель постепенно уходит из нее; она даже позволила себе снять свой камуфляж, и – внимание! – ничего не произошло. Никто из встреченных тут людей (правда, их было совсем немного) не проявлял к ней чрезмерного любопытства. Писательницу стало клонить в сон: организм тут же среагировал на расслабление и потребовал заслуженного отдыха. Она быстро отпила глоток кофе: сейчас не время дремать. Уходя, Сабина решила оставить чаевые, несмотря на скверное качество обслуживания. «Интересно начинается этот вояж, поглядим, что будет дальше», – с этой мыслью она поспешила на встречу с маклером.

Пан Адриан – и это ее не удивило – оказался чрезмерно фамильярным молодым человеком в дешевом костюме с легким отливом, в плохо вычищенных туфлях и с зализанными гелем назад волосами.

«Он из многодетной семьи, живущей на грани нищеты. Купаются у них раз в неделю, все по очереди в одной и той же воде, вскипяченной специально для этого. Туалет во дворе. Он единственный из шестерых детей получил образование выше незаконченного среднего. Окончил факультет администрации и бизнеса в ближайшем райцентре…» Дальше выдумывать историю жизни пана Адриана у Сабины не было времени – они как раз дошли до продаваемого земельного участка.

В реальности домик выглядел еще очаровательнее, чем на фотоснимках. Правда, хозяева отличались преувеличенной любовью к дереву – деревянными панелями были обшиты все помещения, – но, несмотря на это, все вместе производило приятное впечатление. Планировка показалась Сабине грамотной и удобной.

– Пани Магда… – обратился к ней маклер (Сабина, будучи дальновидной, не представилась ни своим настоящим именем, ни всем известным псевдонимом, а вместо этого спонтанно назвала работнику агентства имя ненавистной писательницы – и сама мысленно поразилась этому). – Как видите, состояние недвижимости вполне приличное.

Это было не совсем так – интерьер говорил о том, что здесь давно никто не жил, – но Сабина простила Адриану эту маленькую профессиональную ложь. Собственно говоря, она его и не слушала: она как раз вышла на террасу, и у нее перехватило дыхание. Вид был ошеломляющий. До моря – рукой подать. Широкий пляж, тянувшийся неправильной линией, растворялся в бескрайнем серо-голубом пространстве. Шум волн наполнял сознание, вымывая из него все нежелательные мысли. Сабина даже заподозрила на миг, что это Адриан, желая поймать покупателя, включил аудиозапись звуков природы. Но нет, так далеко маклер с нагеленными волосами в своем хитроумии не зашел: эта прелестная особенность здешних мест была вполне подлинной.

«Вот бы иметь такой домик…» – размечталась писательница.

– Торг уместен? – обернулась Сабина к маклеру, стараясь не подавать виду, как ей здесь понравилось.

– Увы, нет. – Лицо Адриана стало постным. – Признаюсь вам, пани Магда, иногда я даже думаю, что хозяева и не стремятся его продать. – В его голосе слышалось давнишнее разочарование. – Знаете, сколько уже времени висит это предложение? Цена убийственная – хоть я и не должен этого говорить, но вам скажу, не хочу юлить, вы мне нормальной бабой кажетесь. Думаете, все эти годы желающих не было? Были, да еще сколько! А продавцы каждый раз за свое: «Не уступим ни злотого». И как мне это продать при таком-то раскладе? Скажите хоть вы, пани Магда! Тут сам святой апостол Фаддей, покровитель безнадежных дел, и тот не сумел бы продать!

Сабина покивала, мысленно удивившись забавной эрудиции маклера, и обещала подумать. Взгляд пана Адриана угас: видимо, в этот момент он потерял надежду, что клиентка еще когда-нибудь позвонит.

– Ладно, будь как будет. По крайней мере, я сюда прокатился, а то сидишь день-деньской в офисе – сдуреть можно.

На прощание он размашистым жестом поднес руку Сабины к своему лицу и запечатлел на ней галантный – по его собственному мнению – поцелуй, после чего тщательно запер ключами все двери и уехал на старом «Форде Эскорт».

Прежде чем позвонить пану Кшиштофу, который должен был отвезти ее назад в аэропорт, писательница решила прогуляться к морю. Вдыхая полной грудью терпкий воздух, Сабина чувствовала, как бодрящий дух пронизывает ее, очищая легкие от затхлой гнетущей варшавской атмосферы.

Она отыскала взглядом дом – хотела посмотреть на него и со стороны моря. Синяя крыша, так красиво вписанная в окружающий пейзаж, виднелась между клонящихся от ветра сосен. Сабина не ощущала необходимости анализировать свои впечатления: это место манило ее с необъяснимой силой. «Это какое-то безумие, – попыталась она приглушить свои эмоции, – ведь еще вчера я и знать не знала о его существовании». И наконец опомнилась: пора в аэропорт, если она хочет успеть на последний рейс в Варшаву.

В такси Сабина, преисполнившись свежих сил, принялась выспрашивать у водителя историю домика на утесе. Мужчина – в который уже раз за сегодня – окинул ее взглядом в зеркале заднего вида.

– Вы приехали, чтобы посмотреть этот дом? – уточнил он и помолчал, будто ему нужно было время, чтобы осмыслить новую информацию. – Предыдущие хозяева сюда приезжали, вроде были очарованы этим местом, но энтузиазм их быстро угас. Жизнь в провинции, знаете ли, не для людей из больших городов. Здесь нужно толстокожим быть. Моя жена только и мечтает убраться отсюда. Она до сих пор упрекает меня, что мы переехали сюда из Быдгоща.

– Так вы женаты? – вырвалось у Сабины.

– Да, а почему бы и нет? – Таксист бросил на нее взгляд и усмехнулся краем губ. – Вы ведь не претендуете? Если да, то прошу меня простить, но я занят. Более двадцати лет уже.

– О нет, не бойтесь. – Сабина даже удивилась: шутливая болтовня водителя ее развеселила. – Извините. Когда мы ехали из аэропорта, я подумала, что вы скорее одиночка. – И снова она изумилась – на этот раз себе самой: обычно она не делилась своими догадками о людях.

– А-а, так я увидел выражение вашего лица и сразу понял, что рот лучше держать на замке. При моей профессии, видите ли, в людях нужно разбираться, – глубокомысленно пояснил пан Кшиштоф, а затем подробно рассказал свою биографию: всю жизнь он плавал на судах, а когда надоело, купил дом неподалеку и перевез сюда семью, хотя жена была против.

Сабина не без стыда вынуждена была признаться самой себе, что ее предположения о судьбе пана Кшиштофа оказались весьма далекими от действительности.

* * *

Была уже ночь. Сабина снова сидела в такси, но уже в варшавском. Возвращаясь из аэропорта домой, она не перекинулась с водителем ни словечком, если не считать необходимого указания адреса. В сумке завибрировал телефон, и напряжение, которое удалось было смягчить поездкой к морю, снова охватило Сабину. «Кто, черт подери, звонит в такое время и чего от меня опять надо?» Ничего хорошего она не ждала.

Звонила Люцина. Самая ужасная агентша в мире, как думала о ней в последнее время писательница. Агентша, бросившая свою подопечную на растерзание стае ошалевших гиен, которые безжалостно разрывали ее на части, – а Люцина даже не отвечала на телефонные звонки. Вместо помощи она утопила ее окончательно, подстроив то злополучное интервью с Анджеем. О да, Сабине есть что ей сказать!

– Чем обязана столь неожиданной чести? – ехидно начала Сабина, взяв трубку.

– Дорогая, да я же соскучилась по тебе безумно!

«Вот наглая обезьяна!» Сабина даже почувствовала что-то вроде восхищения такой дерзостью, но это чувство тут же сменилось гневом.

– Да? Жаль, что тебя ветром сдуло, когда ты действительно была нужна мне! – За всю свою карьеру Сабина не знала столь болезненного кризиса и совершенно не была к нему готова. Именно от Люцины она ожидала самой большой поддержки в этой ситуации. – Я в тебе разочаровалась, – чистосердечно призналась она.

– Сонечка, я ведь для того и звоню, чтобы перед тобой извиниться. Это и впрямь было нехорошо с моей стороны.

Сабина молчала.

– Но я о тебе не забыла, ты ведь это знаешь, да?

– И что же помешало тебе протянуть руку, когда я тонула во всей этой грязи? Тем более что это твоя прямейшая обязанность! За это я плачу тебе солидный процент!

– Соня, – торжественно произнесла Люцина, – ты мой лучший автор. Ты совершенно уникальна. Я никогда, никогда не хотела разочаровывать тебя.

– Однако тебе это удалось.

– Знаю, все это несколько удручает…

– Да уж, удручает, б**! – Сабина и не заметила, что таксист присматривается к ней в зеркальце заднего вида и слегка усмехается. – Я не желаю слушать твоих объяснений. – Она вдруг ощутила огромную усталость, полное бессилие. – Это все твоя вина. Если бы не ты и не твои дурацкие идеи, ничего бы не случилось. Я бы не стала посмешищем для всей Польши.

– Бедная моя Сонечка… Что ж, у тебя есть право чувствовать себя немножко разочарованной, – понимающе сказала Люцина. – Но дай мне кое-что рассказать. Я тебе не звонила, потому что у меня была куча работы. Понимаешь, я ковала железо, пока горячо.

Сабине стало дурно, когда она попыталась себе представить, что именно Люси могла иметь в виду.

– Я раздобыла для тебя два новых рекламных контракта. – Агентша сделала выразительную паузу, словно ожидала бури аплодисментов.

– Ты шутишь? Нет, этого не может быть! Не думаешь же ты, что теперь я буду…

– Говоришь, это все моя вина? – бесцеремонно перебила ее Люцина. – Так вот, дорогая, я не могу согласиться ни с одной частью этого утверждения: во-первых, не моя, во-вторых, никакая это не вина. И не думай, что я скромница, Орлеанская девственница. Не отрицаю, мои способности в пиаре выше средних – что есть, то есть. Но тебе, милочка, я скажу так: такого ивента,[8] какой ты нам устроила, даже я не сумела бы выдумать! Соня, это было шедеврально! Ты чемпионка мира! И я не имела к этому ни малейшего отношения. Ты сделала все сама. Сама, моя Сонечка, такая пробивная и неотразимая Сонечка…

Сабина слышать не могла ее инфантильного щебета. Но в одном Люцина была права. Сумей она, Сабина, тогда взять себя в руки, нашумевшую передачу на «Пятом канале культуры» посмотрела бы всего горсточка телезрителей, да и те забыли бы об этой бессмысленной и никому не нужной дискуссии еще до окончания рекламного блока перед следующей программой. Действительно: в том, что случилось, она могла винить только себя. И это еще больше ее злило.

– Ты просто гениальна. Такого количества упоминаний в масс-медиа не имел еще ни один писатель, никогда! – взволнованно продолжала Люцина. – Я проверяла! Понимаешь? Никто и никогда! – с триумфом в голосе повторила она.

– А не заметила ли ты, что при этом упоминались вовсе не мои книги?

– Да какая разница, зайчик? Это даже лучше: публикации на житейские темы продаются гораздо успешнее, чем рецензии. Я читала исследования, могу тебе отправить, если хочешь, это очень интересно, – уговаривала агентша.

– Люцина, давай закончим этот разговор. У меня уже нет сил. И знаешь что? Выбрось из головы всякие контракты и прочую ерунду. Я исчезаю. Перебираюсь поближе к морю. – Произнеся это, Сабина застала сама себя врасплох: она-то была уверена, что еще не приняла решения. – Книг про Амелию больше не будет. В кои-то веки я возьмусь писать что-нибудь приличное. – Она осознала, что стремление создать иной, настоящий роман в ней только усилилось, обретя новый мотив, более сильный, нежели все предыдущие: Сабина отчаянно желала доказать миру, что она не какая-нибудь туповатая бумагомарательница, выезжающая благодаря дешевым скандалам, – ведь именно такой ее теперь считали все. – Ничего уже не будет как прежде.

В трубке какое-то время молчали.

– Пусть будет так, как ты хочешь, Соня, – наконец отозвалась Люцина осторожно. – Я за тебя горой, что бы ты ни решила.

– Не хочу я с тобой говорить, – закончила Сабина.

Она немного стыдилась столь дешевой цитаты,[9] но это была истинная правда.