Читать книгу Русский рыцарь - Вера Гривина - Страница 2

В 1113 году Владимир Всеволодович Мономах стал великим киевским князем, и тогда же к дочери его Евфимии посватался венгерский король Кальман. Правитель Венгерского королевства хотел этим браком положить конец своей пятнадцатилетней вражде с Мономахом, в чем нашел у последнего отклик, поэтому договор между ними был заключен незамедлительно. Отец невесты мыслил, как политик, не беря во внимание ни возраста венценосного жениха княжны (ему исполнилось сорок восемь лет), ни его тяжких увечий, ни слухов о том, что он жесток и подозрителен.

Будучи хромым, полуслепым да еще и заикой, Кальман, понятно, никогда не пользовался успехом у женщин, за что в душе ненавидел их. До того, как посвататься к Евфимии, он был женат на дочери воинственного правителя Сицилии графа Рожера I, Филиции, которой удалось ему стать идеальной во всех отношениях супругой. Только рядом с такой некрасивой, как Фелиция женщиной Кальман мог не чувствовать себя ущербным. А еще она родила ему двоих сыновей, чем очень его порадовала. Хотя вообще-то были еще две дочери, но к ним король относился с ледяным безразличием. Мальчиков же он обожал, беспокоясь, однако, о том, что со временем они начнут оспаривать друг у друга корону. Возможную междоусобицу предотвратил никто иной, как Сам Господь, забрав принца Ласло в одиннадцатилетнем возрасте. Остался принц Иштван, к которому отец воспылал еще большей любовью. Фелиция же скончалась за несколько лет до того, как не стало одного из ее сыновей, мало огорчив своей смертью мужа.

Во время сватовства к дочери князя Владимира Мономаха Кальман думал о выгоде брака гораздо больше, чем о невесте. Когда же она прибыла к нему, он испытал сильную досаду. Княжна была молода и хороша собой, из-за чего ее жених не мог забыть даже на мгновение о своих увечьях. Еще она оказалась очень жалостливой, а король не приемлил сострадания – особенно, если оно относилось к нему. Однако Кальману надо было исполнять заключенный договор, и он женился на Евфимии.

Спустя полгода неприязнь короля к молодой жене превратилась в настоящую ненависть. На беду королевы не удалось достичь и политической цели этого брака: киевский князь окончательно рассорился со своим венгерским зятем, начав против него военные действия. Последней каплей для Кальмана стала беременность жены, ибо он вовсе не хотел иметь от нее детей.

Король заявил, что он не имеет никакого отношения к ребенку, которого носила королева. И хотя иных подозреваемых в отцовстве не нашлось, это не помешало Кальману с позором отослать Евфимию в Киев.

Разгневанный князь Владимир Мономах в отместку за нанесенное ему и его дочери оскорбление разорил порубежные венгерские земли, но больше он ничем, к своему сожалению, не сумел досадить нечестному зятю. ностить е, А в 1116 увечный король на радость тестю скончался.

За год до смерти Кальмана его жена родила в Киеве сына, которого назвали Борисом. Десять лет мальчик рос при дворе своего деда, князя Владимира Всеволодовича Мономаха, а когда того не стало, заботу о племяннике взял на себя брат Евфимии, киевский князь Мстислав Владимирович, прозванный Великим.

Борис сызмальства отличался упорством и терпением. Любое дело мальчик доводил до конца, чего бы ему это не стоило: объезжал ли он строптивого жеребца, дрался ли с сильным противником, овладевал ли каким-нибудь мастерством.

– Жаль, что ты, Бориска, не мой наследник, – частенько говаривал внуку Владимир Мономах. – Как князю тебе цены не было бы. Ты своим упрямством горы сворачивал бы.

Обучался Борис, как и любой княжеский отпрыск, владению оружием, верховой езде и различным наукам. У него обнаружились большие способности к чужим языкам, благодаря чему он в шестнадцать лет свободно говорил по-польски, по-половецки и по-валашски1, знал латынь, читал и писал по-гречески, более ли менее понимал бывавших в Киеве германцев и скандинавов. Но с особым прилежанием Борис осваивал трудный венгерский язык, в чем ему помогал некий Матвей Угрин23, которого звали прежде Матьяшем, и который верой и правдой служил королю Кальману, пока тот не обидел свою вторую жену. Матвей проникся таким сочувствием к оскорбленной королеве, что уехал вслед за ней в Киев.

Пока Борис мужал и набирался знаний, Венгерским королевством правил его единокровный брат, Иштван II. Из любимого сына Кальмана вышел бездарный король, которого неудачи преследовали повсюду: в политике, ратном деле, взаимоотношениях с подданными, семейной жизни. Потомством Иштван так и не обзавелся, хотя дважды был женат, поэтому со временем встал вопрос о наследнике престола. Кроме Бориса, чьи права король отказывался признать (не мог же он уличить во лжи своего отца), существовал еще один потомок Арпада4 по имени Бела – слепой и обязанный своей слепотой королю Кальману.

Когда-то давно – задолго до рождения Бориса, – Венгерским королевством правил славный король Ласло I5. Не имея сыновей, он должен был выбрать себе в приемники одного из двух племянников, и выбор его пал на младшего, полного сил Алмоша, а не на старшего, увечного Кальмана. Однако калека сумел-таки, вопреки воле покойного дяди, получить королевский венец, с чем его брат не желал соглашаться. Долгая борьба между братьями закончилась тем, что Кальман, взяв Алмоша в плен, велел его ослепить. Заодно был ослеплен и Бела – ни в чем не повинный маленький сын неудачливого претендента на венгерский престол.

Иштван II держал слепого двоюродного брата в заточении, пока остро не встал вопрос о наследнике власти. Бела был освобожден, его объявили будущим королем, и ему даже нашли невесту – дочь сербского жупана6 Уроха, Елену, получившую в Венгрии имя «Илона». Молодые обвенчались, а спустя год у них родился первенец – Гёза.

Иштван II скончался в 1131 году, дожив только до тридцати лет. Едва успели его схоронить, как кое-кто из венгерских сановников предложил призвать на престол младшего сына короля Кальмана. Доводы сторонников киевского претендента были таковы: во-первых, для слепца власть – слишком тяжелая ноша; во-вторых, почти все свидетели изгнания королевы Евфимии не сомневались в ее невиновности, поэтому Борис достоин надеть корону. Однако самые влиятельные вельможи и иерархи церкви отдали предпочтение Беле – в расчете на то, что им будет легко управлять.

Едва слепой король занял трон, как он принялся яростно мстить за свои прежние унижения, казня одного за другим приближенных Кальмана и Иштвана II. Многим знатным вельможам пришлось пожалеть о собственном выборе, но было уже поздно что-либо исправить.

А на Руси тем временем умер князь Мстислав Владимирович Великий. Как только его не стало, разгорелась борьба за Киев между переславльским князем Ярополком Владимировичем и сыновьями покойного князя Олега Святославовича7. Семнадцатилетний Борис не пожелал участвовать в этих распрях, а счел, что для него настала пора добывать венгерскую корону. Он отправился в Польшу, чтобы заручиться поддержкой тамошнего правителя, князя Болеслава Кривоустого, имевшего немало претензий к Беле Слепцу.

Вначале обстоятельства складывались в пользу юного претендента на венгерский трон: польский князь заключил с ним договор и начал военные действия. Но йв битве при Шайо поляки потерпели поражение, да к тому же еще и союзник Белы, чешский князь Себеслав, совершил нападение на Силизию. Пришлось Болеславу Кривоустому согласиться на мир с венгерским королем и отказать его сопернику в помощи.

Борис вернулся в Киев, где вот уже несколько лет правил его дядя, Ярополк Владимирович. Поскольку киевский князь все больше сближался с Белой Слепцом, он встретил племянника неласково. Борису велено было немедленно убираться прочь, но ему пришлось задержаться с отъездом потому, что тяжело заболела его мать. Когда же несчастная королева Евфимия тихо скончалась, Борис перебрался ненадолго в Туров, где княжил еще один его дядя, Вячеслав Владимирович, а затем отправился в Перемышль, к князю Владимирку Володарьевичу, женатому на одной из двух дочерей короля Кальмана от брака с Филицией.

Перемышльское княжество граничило с Венгерским королевством и Польшей. Отношения соседей были неровными и менялись в зависимости от обстоятельств князя Владимирко: так, воюя со своим братом Ростиславом за Перемышль, он охотно дружил и с венграми, и с поляками, а когда Ростислава Володарьевича не стало, прежняя дружба сразу закончилась, и Владимирко Володарьевич начал без зазрения совести нападать на владения своих недавних союзников.

Хотя о перемышльском князе ходила дурная слава, как о человеке коварном и бессовестном, Борис все же на него рассчитывал.

«Не больно-то у меня велик выбор, а князь Владимирко как-никак враждует с Белой Слепцом».

Владимирко Володарьевич принял Бориса по-родственному, но когда гость завел речь о том, зачем, собственно, он прибыл, князь принялся жаловаться на свои беды. Помощь Борису была обещана, но лишь в том случае, если он найдет себе еще покровителей.

– Я тебе подмогну, непременно подмогну, – говорил Владимирко Володарьевич. – Но вдвоем нам не справиться, а коли ударить по Слепцу с двух али с трех сторон, он вряд ли устоит, и ты тогда сядешь на угорский стол.

– Где же мне сыскать себе еще поборников8, – озадачился Борис.

– Ты подумай, а покуда можешь у меня пожить.

Борис остался в Перемышле, чтобы передохнуть, однако спокойного отдыха у него не получилось, потому что Владимирко Володарьевич постоянно что-то затевал и во что-то ввязывался. Самой большой авантюрой перемышльского князя стала его попытка отнять владения у своего двоюродного брата, теребовльского князя Ивана Васильковича, за которого вступился киевский князь Всеволод Ольгович (Ярополк Владимирович уже умер), заставивший не в меру разошедшегося князя Владимирко заплатить обиженному родственнику тысячу двести гривен серебром.

– Не пойдет впрок сие серебро теребовльскому князю! – изрек Владимирко Володарьевич.

Сказал и, как говориться, словно в воду глядел: Иван Василькович преставился, и то, что перемышльский князь пытался взять силой, отошло ему по праву наследования, ибо ни детей, ни родных братьев покойный не имел. Объединив под своим началом оба княжества, Владимирко Володарьевич сделал своей резиденцией Галич, и его владения стали называться Галицким княжеством.

Как раз в то время, когда Владимирко Володарьевич обосновывался на новом месте, Венгрия опять лишилась короля. Почти сразу после похорон Белы Слепца королева Илона и ее брат Белуш короновали одиннадцатилетнего Гёзу, чтобы выбить почву из-под ног сторонников сына короля Кальмана.

Борис не собирался сдаваться. Он двинулся в Польшу в надежде договориться с сыновьями скончавшегося несколько лет назад Болеслава Кривоустовго. Но, увы, у польских князей было слишком много внутренних проблем, чтобы они захотели вмешаться в дела соседей. Покойный Болеслав Кривоустый поделил земли между своими пятью наследниками, отдав главенство и титул князя-принцепса старшему из них, Владиславу. И, как это часто бывало, следствием такого решения стала междоусобица. На Владислава ополчились его единокровные братья, которыми руководила их мать, урожденная немецкая графиня Саламея фон Берг-Шелкинген (матерью Владислава была дочь киевского князя Святополка Изяславовича), а центром противоборства князю-принцепсу стала резиденция старшего сына Саламеи, правителя Мазовии9 Болеслава Кудрявого – расположенный на правом берегу реки Вислы город Плоцк, куда и прибыл Борис.

Болеслав Кудрявый хорошо принял гостя, но помощи не обещал, ибо обстановка в Польше накалялась. Назревал конфликт, в стороне от которого были лишь двое самых младших сыновей Болеслава Кривоустого – Генрих, которому исполнилось четырнадцать лет и десятилетний Казимир. Оба юных князя жили у Болеслава Кудрявого, но Генрих должен был в недалеком будущем перебраться в завещанный ему отцом Сандомир10.

Генрих Сандомирский был одержим рыцарством. Он мог часами говорить взахлеб на свою любимую тему и радовался тому, что нашел в Борисе терпеливого слушателя. После пяти дней такого общения Генрих возжелал посвятить гостя в рыцари и получил на это согласие. Посвящение было проведено со всей возможной торжественностью, а в заключение обряда князь Сандомирский нарек новопосвященного «рыцарем Конрадом» и преподнес ему в дар серебряные шпоры.

Оставаться долго в Мазовии не имело смысла, и Борис, покинув гостеприимного Болеслава Кудрявого, отправился в Священную Римскую империю, где нашел себе союзника в лице австрийского маркграфа Генриха Язомирготта и узнал, что еще может заручиться поддержкой нового чешского князя Владислава. Проведя с обоими правителями успешные переговоры, Борис получил от них деньги и начал собирать наемное войско. Когда подготовка к походу была в самом разгаре, откуда-то появилось известие о том, что недавно ставший киевским князем Изяслав Мстиславович – сын покойного Мстислава Владимировича Великого – заключил союзный договор с венгерским королем Гёзой, отдав за него замуж свою единокровную сестру Евфросинию.

«Значит, братец Изяслав стал моим врагом», – с сожалением подумал Борис.

Собрав войско, он вторгся в Венгрию, где у него сразу нашлись сторонники – обиженные вельможи, недовольные дворяне и простые люди, рассчитывающие на то, что при новом правителе жизнь улучшится. После взятия сыном короля Кальмана крепости Пожони11 против него выступил семнадцатилетний король Гёза. Борис готовился к битве, однако дело решилось не оружием, а хитростью и деньгами: немецкие наемники за обещанное Гёзой золото изменили тому, кому обещали служить, и сдали без боя Пожонь. Борис успел бежать из крепости вместе с двумя своими верными слугами – старым воином Векшей и уже упомянутым Матвеем Угрином; они несколько месяцев скрывались у одного знатного венгра, чей отец пятнадцать лет назад был казнен по повелению короля Белы Слепца, надеясь покинуть Венгерское королевство, когда уляжется шум.

А тем временем в Западной Европе происходили события, не имевшие, казалось бы, никакого отношения к сыну короля Кальмана, но тем не менее повлиявшие на его дальнейшую судьбу.

Еще в конце XI века тысячи христиан, как имущих, так и неимущих, нашив на свои одежды красные кресты, двинулись отвоевывать Святую землю у магометан. Крестоносцам сопутствовала удача: летом 1099 года им покорился Иерусалим, и вскоре на Востоке возникли христианские государства – королевство Иерусалимское, княжество Антиохийское, графство Триполийское и графство Эдесское. Но в 1144 году Эдесса была взята турецким эмиром Зенги, на чем Эдесское графство прекратила свое существование. Узнав об этом французский король Людовик VII пожелал отправиться в так называемое «заморское паломничество»12. Короля поддержал авторитетный священнослужитель, аббат Бернар Клервоский, под чьим влиянием тысячи людей захотели стать крестоносцами. Развившему активность аббату удалось привлечь на свою сторону германского короля Конрада III Гогенштауфена, прежде даже не помышлявшего о походе в Святую землю. И вот летом 1147 года два огромных христианских войска отправилось на Восток тем же путем, каким полвека назад двигались первые крестоносцы. Германский король двигался первым, его французский союзник следовал за ним.

Когда Борис узнал о том, что крестоносцы вступили в пределы Венгерского королевства, он прибодрился.

«С немцами али франками я с ними смогу не токмо из Угорского королевства уйти, а и до Царьграда13 благополучно добраться».

Борис знал о том, что Гёза за свое короткое правление успел нажить себе врага в лице византийского императора Мануила, ибо последнему стало известно о намерениях молодого венгерского короля присоединить к доставшимся ему от предшественников владениям Сербию, находившуюся под протекторатом Византии. Такие планы не могли не вызвать в Константинополе недовольства, которое сын короля Кальмана мог обернуть в свою пользу.

«Коли я сумею столковаться с Мануилом, мы с ним изгоним Гёзу», – часто мечтал Борис.

Однако из-за того, что его старательно искали, ему долго не удавалось покинуть свое укрытие. Когда же активность поиска ослабла, германские крестоносцы были уже далеко.

Французы во главе с королем Людовиком VII прибыли через месяц после того, как ушли их союзники, и, навестив в Секешфехерваре14 венгерскую королевскую чету, двинулись по направлению к Византийской империи. Как только об этом узнали в замке, где скрывался Борис, он и его слуги поспешили за французскими крестоносцами вдогонку.