Читать книгу Русский рыцарь - Вера Гривина - Страница 3

Был конец лета. Изнуряющая жара сменилось мягкой, теплой, сухой погодой. Крестьяне трудились в поте лица на полях, отрываясь иногда от работы, чтобы устало и равнодушно глянуть вслед проезжающим мимо них путникам. Столь же безучастно люди смотрели на Бориса и его слуг в придорожных харчевнях. Рыцарь в сопровождении двух ратников не вызывал никаких подозрений. Никто не удивлялся ни славянскому акценту Бориса, ни незнанию Векшей венгерского языка, ибо в Венгерском королевстве славян было едва ли не больше, чем венгров. Путники называли себя уроженцами города Унгвара15, расположенного вблизи границы с Галицким княжеством, и этому верили. Нигде не велись разговоры ни о сыне короля Кальмана, ни о его нападении на крепость Пожонь, как будто все уже успели забыть о недавних событиях. Однако Борис все-таки объезжал стороной крупные населенные пункты и аббатства. С ночлегом, впрочем, у путников не было проблем, так как венгры за два века оседлой жизни не избавились до конца от привычек кочевников, и многие сельские жители переселялись на лето в шатры. Борис, Векша и Матвей Угрин не раз останавливались в таких летних жилищах крестьян.

Однажды уже в Далмации16 путники двигались по узкой дороге через лес. Крестоносцы были где-то недалеко, но их предстояло еще отыскать.

– Не заплутать бы нам, – ворчал Векша. – Места здесь глухие, людей не видно. Туда ли, куда, надобно, мы держим путь?

– Туда, – буркнул Угрин.

– А ты отколь знаешь?

– Оттоль, что, в отличие от тебя, соображение имею.

– Никогда не было у тебя соображения, а тут вдруг явилось.

Борис про себя усмехнулся. Его слуги очень сдружились за годы совместных скитаний, что не мешало им без конца ссориться. Они походили на семью, в которой муж и жена постоянно выясняют отношения, но при этом не могут жить друг без друга. Обоим спутникам Бориса перевалило уже за пятьдесят лет, однако они были крепкими и выносливыми на зависть многим молодым мужчинам. Если требовалось, то Матвей и Векша долго не ели и не пили, сутками не сходили с седла, переносили любые трудности. А в сражениях каждый из них стоил троих воинов.

Высокий и поджарый Матвей рано поседел, однако его смуглое, с правильными чертами и большими карими глазами лицо даже на шестом десятке лет оставалось красивым. Хотя Угрин разбил сердца многим девицам и вдовам, он ни с одной из них и не пошел под венец, предпочтя семейному счастью беззаветное служение королеве Евфимии и ее сыну.

У Векши екши абыло широкое курносое лицо с голубыми, хитро прищуренными глазами, светлыми мохнатыми бровями и большим количеством морщин. Он лишился почти всех своих волос, а его огромную плешь прикрывал старый, выкованный еще в Киеве шлем. Будучи невысокого роста, Векша обладал недюжинной силой. Он, в отличие от своего почти всегда серьезного друга, любил пошутить, побалагурить, рассказать какую-нибудь веселую байку. Когда-то в молодости Векша был женат, но рано овдовел и с тех пор полностью отдался службе – вначале князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху, а затем, по повелению Мономаха, его внуку Борису.

Внезапно путники услышали громкие крики, сопровождаемые лязгом и звоном металла.

– Кажись, где-то сеча, – заметил Векша.

Борис молча направил коня туда, откуда доносился шум битвы, а старые воины последовали за ним. Вылетев на поляну, они увидели, как двое мужчин в кольчугах, шлемах и нагрудниках с красными крестами отбиваются от пятерых молодцов разбойничьего вида. Едва Борис вынул меч, разбойники дружно бросились в чащу. Затрещали ветки, шумно зашелестели листья.

– Псы смердящие! – презрительно ругнулся Векша. – Храбры лишь впятером супротив двоих!

Румяный юноша вложил меч в ножны и учтиво поблагодарил своих спасителей на языке, очень похожем на разговорную латынь. Молодой человек явно принадлежал рыцарскому сословию. На нем были начищенный до блеска шлем-шишак, длинная кольчуга, широкий плащ и поножи (латы и шлемы с забралами вошли в обиход лет через сто после описываемых здесь событий) – все добротное, но простое. Зато мускулистый, сивой в яблоках масти красавец-конь, похоже, обошелся своему хозяину недешево. В правой руке юноша держал длинный меч, а в левой – треугольный щит.

Рыцаря сопровождал коренастый ратник лет тридцати пяти, с карими глазами, перебитым носом, пышными усами и лукавым взглядом. Он привычно помахивал боевой секирой.

Французский язык ведет начало от латыни, некоторую лепту внесли в его формирование так же еще германские и скандинавские племена. Поэтому никогда прежде не общавшемуся с французами Борису хватило его языковых знаний, чтобы понять рыцаря, когда тот к нему обратился. Молодой человек сказал:

– Я рыцарь Ги де Винь, вассал графа Суассонского, следую за своим сюзереном и нашим благочестивым королем Людовиком в Святую землю – защищать христианские святыни от неверных.

Борис заранее принял решение никому не называть своего настоящего имени, хотя бы до той поры, пока он не покинет Венгерское королевство.

– А я рыцарь Конрад из Мазовии, – представился он. – Желаю вступить в ваше воинство и надеюсь, что христолюбивый король Людовик примет меня к себе.

Де Винь немного смутился. Этот достойный человек, так вовремя появившийся из леса, спас юношу, не только от смерти, а еще и, что более важно, от бесчестия: ведь для рыцаря нет более бесславного конца, чем гибель от рук разбойников. Однако теперь спасенный должен был рекомендовать своего спасителя королю. А кто знает, действительно ли рыцарь Конрад – тот, за кого себя выдает? Впрочем, судя по его виду, манере держаться и слугам, он не лжет о своем происхождении.

Юноша доброжелательно улыбнулся.

– Думаю, что король Людовик, храни его Господь, не откажется от меча храброго рыцаря. А я поручусь за мессира Конрада.

Борис кивком позвал своих слуг, а де Винь окликнул коренастого ратника. Впятером они двинулись на юг.

– А как вы здесь оказались? – осведомился Борис.

– Наш добрый король послал меня в ближайшее аббатство – заказать молебен.

– Что ж ты не взял побольше людей?

– Решил, что хватит одного Жиро и ошибся.

– Nemo omnia potest scire17, – изрек Борис.

Де Виня вновь охватили сомнения. Тогда дворяне не изучали классическую латынь. Правда, сам де Винь знал этот язык, но лишь потому что, будучи младшим из двух сыновей, готовился стать священником. Отец отдал его в аббатство Сен-Жень, где он пробыл два года послушником. Потом внезапно скончался старший брат Ги. Отец забрал сына, ставшего единственным наследником благородного рода де Виней, из аббатства и отдал в пажи18 своему сюзерену, графу Суассонскому. Юноша принялся старательно обучаться всему, что необходимо знать и уметь рыцарю. За короткий период времени он достиг немалых успехов, но при этом у него никак не получалось выкинуть из головы латынь, вложенную туда монахами аббатства Сен-Жень. Де Винь надолго запомнил, как над ним смеялись его товарищи, когда он, забывшись, употреблял в разговоре латинские изречения.

«Возможно, рыцаря Конрада тоже готовили к духовному сану», – предположил де Винь.

Он принялся рассказывать чужеземцу о том, с какой печалью французское рыцарство восприняло весть о взятии сарацинами далекой Эдессы, и как папа Евгений III призвал всех, кому дорого имя Христа к походу, а аббат Бернар из Клерво произнес в Везеле19 пламенную проповедь.

– Призыв благочестивого аббата был услышан, – вдохновенно говорил Ги. – Король Людовик первым взял из рук Бернара крест20 и поклялся, не щадить себя, защищая Гроб Спасителя. Примеру короля последовали многие знатные мужи. Да, что там мужи! Сама наша славная королева, Алиенора, пожелала разделить с мужем все тяготы странствия! А вслед за ней приняли кресты и другие дамы!

– Франки берут на войну жен? – удивился Борис.

– Обычно нет. Иное дело – защита христианских святынь.

– По мне, женщины на любой войне – помеха. Это дикие кочевники возят повсюду с собой жен и детей, а христианкам лучше оставаться дома и молиться за воинов.

В глубине души де Винь был согласен со своим новым знакомым, однако нельзя было позволять чужаку отзываться с пренебрежением о французских дамах и рыцарях.

– Мессир Конрад неправ, – принялся спорить молодой человек. – Рыцарю полагается приклонить колено перед дамами, пожелавшими сменить покой замков на тяготы пути по стезе Господней. А сравнивать добрых христианок с грязными язычницами оскорбительно.

«На кой ляд я сунулся со своей правдой в чужой удел», – подосадовал на себя Борис и сказал примирительно:

– Прости, если я обидел тебя. У меня вовсе не было намерения оскорбить вашу королеву и прочих франкских жен.

Смягчившись, де Винь откровенно признался:

– Честно признаться, мне самому кажется, что дамы зря решились на заморское паломничество. Такие прекрасные Божьи создания, как королева Алиенора и Агнесса де Тюренн, не должны рисковать собой…

Юноша прервался и покраснел, поняв, что ненароком выдал постороннему человеку имя своей тайной дамы сердца. Но Борис не обратил внимание на нечаянное признание своего собеседника.

Солнце начало клониться к закату, когда оба рыцаря и их слуги добрались до лагеря крестоносцев. В лощине было множество шатров, а вокруг них бродили воины в таких же, как на де Вине и Жиро, нагрудниках с красными крестами. Горели костры, и воздух был наполнен запахами готовящейся еды.

– Кажись, мы поспели вовремя, – обрадовался Векша. – Вот-вот начнется вечерняя трапеза.

– Пожелают ли нас еще накормить? – засомневался Угрин.

Король беседовал в своем шатре с епископами Аррасским и Лангрским. Людовик переживал из-за того, что в походе ему не всегда удается соблюдать посты. Святые отцы успокаивали его: мол, по воле Господа даются послабления в посте всем путешествующим, и уж тем более святым паломникам. Разговор короля с духовными особами был прерван появлением де Виня.

– Ну что, де Винь, ты заказал молебен? – спросил Людовик.

Юноша учтиво склонил голову.

– Да, сир! Я заказал от имени вашего величества молебен в аббатстве, а на обратном пути встретил в лесу благородного рыцаря, изъявившего желание следовать вместе с нами в Палестину.

Юноша рассказал о том, как он познакомился с рыцарем Конрадом из Мазовии.

Людовик наморщил лоб.

– Мазовия? Я никак не вспомню, где она находится.

Он посмотрел на святых отцов, но те тоже ничего не знали о месторасположении Мазовии.

– Спросим об этом самого рыцаря, – заключил король. – Позови его ко мне, де Винь.

Когда чужеземец, вошел в шатер, король сразу заметил, что у него манеры человека, знакомого с придворной жизнью.

«Он вовсе не мужлан», – удивился Людовик, ожидавший увидеть грубого дикаря.

Рыцарь из Мазовии был рослым и неплохо сложенным мужчиной. Разглядывая его загорелое лицо, с высоким лбом, грустными карими глазами, прямым носом, немного впалыми щеками и аккуратно подровненной русой бородкой, король не мог избавиться от мысли, что этот человек ему кого-то напоминает.

Борис тем временем тоже присматривался к сидящему в кресле королю. Людовик был невысок и, несмотря на свою относительную молодость (ему исполнилось двадцать семь лет), довольно тучен. Его бритое лицо показалось Борису не очень мужественным: вялые черты, мягкий взгляд синих глаз, приятная, но слащавая улыбка – все это как-то не вязалось с образом полководца.

– Кто ты? – спросил король.

– Я рыцарь Конрад из Мазовии, – коротко представился гость.

Поскольку Людовику не хотелось прослыть невеждой, он не стал признаваться в незнании местонахождения Мазовии.

– Я тут со святыми отцами поспорил, где находится Мазовия.

– Это польское княжество, – пояснил Борис.

– Вы слышали? – торжествующе обратился Людовик к епископам. – Значит, я был прав!

– Да! Да! – не моргнув глазом, подтвердил епископ Аррсский. – Ваше величество утверждало, что Мазовия – польское княжество.

Окинув рыцаря подозрительным взглядом, епископ Лангрский спросил:

– А христианство там принято не от Константинополя?

– Нет, от Рима, – ответил Борис.

– Надо же! – восхитился король. – В такой дали от нас есть и истинное христианство, и рыцарство!

Польша казалась ему более далекой и дикой страной, чем Палестина.

– Да, рыцарство в Польше есть, – подтвердил Борис. – Меня посвятил в рыцари младший брат мазовецкого князя, Генрих Сандомирский.

– Надо же! – повторил Людовик и добавил с улыбкой: – Что же, я рад, что у нас стало на одного благородного рыцаря больше. Так как здесь нет твоего сюзерена, ты будешь состоять при мне.

Борис поклонился.

– Я благодарен королю за оказанную мне честь.

– А на каком языке ты со мной говоришь? – поинтересовался король. – Я почти все понимаю.

Борис говорил на помеси латыни и валашского языка, включая в речь французские слова, которые остались у него в памяти от недолгого общения с де Винем.

– На этом языке говорит один известный мне народ, – не стал он вдаваться в объяснения.

– Надо же! – опять удивился Людовик.

– Очень похоже на латынь, – заметил епископ Арраский.

– Теперь я жду от тебя клятвы, – неожиданно сказал король, обращаясь к рыцарю. – Ты должен пообещать именем Господа нашего Иисуса, что будешь идти по стезе Господней, пока хватит сил.

Борис замялся. В его планы не входило воевать за Святую землю, он хотел лишь с помощью крестоносцев добраться до столицы Византийской империи. Но признаться в этом Борис мог лишь, назвав свое настоящее имя. Но неизвестно, как французский король к этому отнесется.

– Что с тобой? – удивился Людовик, видя замешательство рыцаря.

Борису ничего другого не оставалось, как опуститься на одно колено и произнести клятву. Когда он выпрямился, король обратился к стоящему за спинкой кресла слуге:

– Позови ко мне Жильбера!

Немного погодя, вошел пожилой воин с лицом изборожденным шрамами и морщинами.

– Мой король звал меня? – спросил он глухим басом.

– Да, Жильбер! – подтвердил Людовик. – Позаботься о благородном рыцаре. Он прибыл издалека: пусть хорошо поест и отдохнет.

– Как угодно моему королю, – отозвался Жильбер.

– Рыцарю Конраду надо нашить крест на одежду, – вмешался епископ Лангрский.

– Будет ему крест, – пообещал Жильбер.

– Со мной двое слуг, – вставил Борис.

– Они тоже получат кресты.

Когда Борис уже собирался покинуть шатер, король задумчиво проговорил:

– Я никогда прежде не видел тебя, рыцарь Конрад, но ты кого-то мне напоминаешь.

«Должно быть, моего племянника, короля Гёзу», – подумал Борис, а вслух спросил:

– Так я пойду?

– Ступай! – разрешил Людовик.

Борису и его слугам нашлось место в центре лагеря. Шатер у них был, а об остальном позаботился Жильбер. Еще до наступления сумерек новые крестоносцы получили все необходимое, в том числе и нагрудники с красными крестами.

Пока Угрин ставил шатер, Векша быстро соорудил костер, зажег огонь и начал варить похлебку.

– Вот и спаслись мы от казни, – бормотал Векша, помешивая в котелке. – Теперь нам ничего не грозит…

Угрин прервал его:

– Пируй, когда пришла пора пировать, а у тебя пир горой прежде времени.

– А ты и в радости сыщешь чему опечалиться, – парировал Векша.

– Довольно вам собачиться! – лениво прикрикнул на них Борис.

Он думал о том, как ему поступить после клятвы, произнесенной в присутствии французского короля и епископов. Клятвопреступление не было тогда редкостью даже в среде тех, кому полагалось дорожить своей честью, о чем Борис знал отнюдь не понаслышке. Однако сам он никогда не нарушал своего слова.

«Коли я именем Господа нашего клялся, то должен пойти с Христовым воинством в Святую землю, иначе не знать мне в жизни счастья. Ну, так быть по сему».

Векше и Угрину он пока не сообщал о своем решении.

После сытной трапезы слуги сразу уснули, а Борису захотелось пройтись и осмотреться.

В лагере царила беспечная обстановка. Рыцари гуляли между шатрами или беседовали. Ратники спали, расположившись, кто на повозках, кто на земле. Делами занимались только крестьяне-обозники: они чистили коней, варили на кострах еду, что-то носили и укладывали.

Борис сразу же обратил внимание на то, что одни рыцари были чисто выбриты, а лица других украшали усы и бороды. Еще он обнаружил совершенно обособленную группу крестоносцев-бородачей: в белых, черных и бурых одеяниях. Эти не похожие ни на кого рыцари общались только друг с другом, а остальные воины почтительно их сторонились.

Неожиданно Борис получил тумак от синеглазого и чернокудрого красавчика лет около двадцати. Юноша усмехнулся, как бы давая всем понять, что он толкнул чужака вовсе не случайно. Но не успел Борис среагировать на выходку наглеца, как тому под ноги прыгнуло что-то яркое и разноцветное. Красавчик споткнулся и, забавно взмахнув руками, рухнул на землю.

Что-то яркое и разноцветное оказалось человечком в шутовском наряде, маленького роста, худым и очень подвижным.

– Де Шатильон споткнулся о дурака! – завопил шут, приплясывая. – Де Шатильон споткнулся о дурака!

Под общий хохот красавчик бросился на своего обидчика. Однако шут ловко увернулся от разъяренного рыцаря и убежал за шатер, откуда принялся строить рожи.

Собравшиеся зрители весело подбадривали взбешенного юнца:

– Лови шута, Рено!

– Побей его, побей!

Ярость мешала молодому человеку понять нелепость своего положения, и его погоня за шутом продолжалась до тех пор, пока не появился Жильбер.

– Что здесь за представление? – сердито спросил старый воин.

Рыцари со смехом рассказали ему о происшествии.

– Уймись, де Шатильон! – рявкнул Жильбер. – Не будь глупее королевского дурака!

Эти слова отрезвили спесивца, и он зашагал прочь, бормоча на ходу скверные ругательства. Шут проводил его неприличным жестом, а затем спросил у Бориса:

– Понравилось ли мессиру рыцарю, как я проучил наглого щенка?

Вместо ответа Борис осведомился:

– Кто он?

– Рено де Шатильон – младший сын графа Жьенского, – ответил шут с презрительной ухмылкой.

– А ты его не любишь?

– Да я его просто не выношу! – воскликнул шут и добавил к своим словам короткую песенку:

– А ко мне ты как относишься? – спросил Борис с усмешкой.

– С уважением, – серьезно ответил шут.

Борис внимательно, насколько позволяли сгустившиеся сумерки, рассмотрел своего собеседника. Все шуты, которых ему приходилось прежде видеть, были большеголовыми карликами с крохотными ручками и ножками, а дурак короля франков при малом росте имел нормальное телосложение.

– Как тебя зовут? – спросил Борис.

– Лупо.

– Грозное имя21. А я рыцарь Конрад.

Со стороны небольшой рощицы на краю лощины послышалась музыка.

– Наша неугомонная королева развлекается, – ухмыльнулся Лупо, поймав недоуменный взгляд своего собеседника.

– Вроде музыка слышна не оттуда, где стоит шатер короля.

Шут хихикнул:

– Людовик и Алиенора спят в разных шатрах. По мнению короля, нельзя на пути по стезе Господней предаваться плотским наслаждениям даже на супружеском ложе, а королева давно привыкла утолять свое вожделение и без мужа.

– Ты хочешь сказать, что королева изменяет мужу? – спросил Борис без малейшего удивления.

– Изменяет, – подтвердил Лупо. – Да будет известно благородному чужеземцу, что наш король женился на герцогстве Аквитания и графстве Пуатье, взяв в приданое красавицу-жену и развесистые рога. Бедный Людовик давно смирился с участью рогоносца – он только требует от Алиеноры, чтобы она избегала громких скандалов и не рожала бастардов.

Борис вновь обратил внимание на собравшихся вокруг одного из костров пышнобородых крестоносцев в белых, черных и бурых одеждах.

– Кто они?

Лупо ответил шепотом:

– Это рыцари ордена Храма: то есть, тамплиеры.

– Храмовники, значит, – пробормотал по-русски Борис.

А Лупо продолжил:

– Орден Храма появился лет тридцать тому назад, в Святой земле, где и поныне находится его главные силы. Рыцарь, становясь тамплиером, дает монашеские обеты целомудрия, бедности и послушания, но в отличие от священника и монаха, он обязан еще владеть не только словом Божьим, но еще и оружием. От души советую мессиру Конраду не ссориться с рыцарями ордена Храма. Не поладить с королем безопаснее, чем разозлить тамплиеров.

– А кому они подвластны?

– Из смертных эти воины-монахи подчиняются в первый черед великому магистру своего ордена, во второй – папе римскому. Иных земных владык для них не существует.

– Как же они воюют, если никому не подчиняются? – удивился Борис.

Лупо пожал плечами.

– Мне еще не приходилось видеть, как тамплиеры воюют, но могу предположить, что в бою они подчиняются общему замыслу. По-другому нельзя воевать.

– Ого! – хмыкнул Борис. – Да, ты, оказывается, неплохо разбираешься в ратном деле.

– А как же! Еще недавно я служил ратником у одного фландрского рыцаря.

– А потом ты возжелал спокойной жизни?

– Вовсе нет! В дураки я угодил после бегства от своего бывшего хозяина.

– А почему ты бежал?

Лупо широко ухмыльнулся.

– Хозяин пришел в бешенство, когда узнал, что делит со мной одну пышнозадую селянку. Ее хватило бы и на десятерых, но он желал владеть ею один.

– Пожадничал, значит, твой бывший хозяин?

– Да, пожадничал.

Уже совсем стемнело. Лупо проводил рыцаря до шатра, где учтиво с ним простился.

«Завел я себе друга – королевского скомороха», – усмехнулся Борис.

Спал он, как обычно, крепко, а проснулся, когда утро давно вступило в свои права. Борис быстро перекусил, собрался, вскочил на оседланного Векшей коня и поскакал туда, где накануне вечером стоял шатер короля.

Людовик сидел верхом на белом жеребце и с досадой поглядывал в сторону рощицы на краю лощины. Собравшиеся вокруг короля рыцари тоже проявляли нетерпение.

На рыжей кобыле к Борису подъехал Лупо.

– Доброе утро, мессир Конрад!

– Кому утро, а по мне уже день начался. Давно пора быть в пути.

– В путь мы отправимся тогда, когда наша королева изволит собраться.

Ждать пришлось еще около получаса. Когда терпение мужчин было уже на исходе, из-за рощи не появились десять всадниц на покрытых разноцветными попонами лошадях. Во главе этого женского отряда ехала королева – величественная черноволосая красавица лет двадцати пяти с огромными черными глазами, безукоризненно прямым носом и разлетающимися под высоким лбом бровями. На ее великолепной головке сияла золотая диадема, из-под которой струилось тонкое прозрачное покрывало.

Однако, как не была ослепительна королева, внимание Бориса привлекла еще одна женщина – или точнее совсем юная девица. У нее были темные, с медным оттенком волосы, которые она украсила широкими алыми лентами. Борис даже не понял, нравится ли ему эта девушка, но неожиданно для себя ощутил волнение, поймав на себе любопытный взгляд ее карих глаз.

Между королем и королевой произошел короткий разговор, а затем к Борису подъехал один из пажей.

– Король зовут к себе рыцаря Конрада.

Лупо хмыкнул:

– Я готов поспорить на свой дурацкий колпак, что мессиром Конрадом заинтересовалась королева. Ее всегда привлекает новое и загадочное.

Борис приблизился к венценосной чете.

– Вот дорогая – это рыцарь Конрад из… Мазии, – представил Людовик рыцаря жене.

Борис учтиво склонил голову.

Алиеноре окинула оценивающим взглядом новичка, после чего удовлетворенно промурлыкала:

– Я рада видеть в наших рядах еще одного благородного рыцаря.

Борис еще раз поклонился.

– На кого-то рыцарь Конрад очень похож, – медленно проговорила королева, впившись взглядом в лицо чужеземца.

– Вот и мне так показалось, – подхватил король.

«Не догадались бы они, на кого я похож», – забеспокоился Борис.

На его счастье появился Жильбер, чтобы напомнить королю о том, что давно пора отправляться в путь. Людовик велел дать сигнал к выступлению, и вскоре войско крестоносцев растянулось по дороге, ведущей к переправе через пограничную реку Саву.

Лупо держался рядом с рыцарем Конрадом и, не жалея едких слов, рассказывал ему об окружении обоих венценосных особ. Борис слушал молча, пока шут не упомянул девицу Агнессу де Тюренн, самую молодую в свите королевы.

– Эта та, у которой алые ленты? – спросил рыцарь.

Лупо улыбнулся.

– Мессиру Конраду было угодно ее заметить?

– Волосы у нее красивые, – буркнул Борис.

– И не только волосы. Пусть меня черти зажарят в аду, если малютка Агнесса – не само очарование. Де Винь того и гляди сгорит от любви к ней.

Последние слова шута Борису почему-то не понравились.

– Она невеста Ги? – осведомился он.

– Нет, Агнесса всего лишь дама сердца юноши.

– Почему же он на ней не женится?

– Главным образом, потому что вряд ли она пожелает за него выйти. К тому же де Винь и Агнесса, хотя и в родстве по своим матерям, тем не менее не пара друг другу: он – простой суассонский рыцарь, а она – дочь одного из самых знатных и богатых сеньоров Тулузы.

Борису хотелось узнать еще что-нибудь о кареглазой девушке, но Лупо не сказал больше о ней ни слова, а принялся вновь перемывать косточки рыцарям и дамам.