Читать книгу Лик Победы - Вера Камша - Страница 13

«Le Neuf des Êpêes & Le Huite des Êpêes & Le Chevalier des Coupes» [35]

1

Здоровенный, разукрашенный золочеными дельфинами таран вынырнул из облаков дыма и понесся к «Морской розе», целя в борт. Марсель как-то сразу сообразил, что это галеас, капитан которого решил выручить захваченную галеру. Или утопить! Несмотря на жару, стало холодно – уж слишком большим было плавучее чудовище. Валме тоскливо глянул в сторону берега – далеко, не доплыть, разве что ухватиться за какой-нибудь обломок. Или прыгнуть в воду со своим бочонком? Виконт деловито огляделся, выискивая подходящий, нашел, перебрался к нему поближе и только тогда рискнул глянуть на проклятущий галеас. Увиденное порадовало несказанно: наперерез «дельфину», стреляя на ходу, мчались два «ызарга» – Второй и Восьмой. Под радостный вопль виконта гигант принялся поспешно разворачиваться бортом к новым противникам.

– Флагман, – заорали под ухом Марселя, – утонуть мне в нужнике, флагман!

– Новый, – поправил Муцио Скварца. – Это «Сердце волн» Ватрахоса.

На борту монстра рвануло, за первым взрывом последовал второй, и Марсель вспомнил, что главным канониром «Двойки» стал Лука Лотти. Тот самый, что первым приловчился забрасывать ядра в учебные телеги! Когда наконец придет Савиньяк с деньгами, нужно отсыпать Лотти полсотни талов. Или сотню.

«Двойка» наддала ходу, вновь плюнула огнем, и носовой таран галеаса переломился ровно посередине. «Морская роза» бордона больше не занимала, зато ожили пушки прилепившихся к галере «ызаргов». Лотти, без сомнения, был лучшим канониром Фельпа, но стрелять умел не только он: грот– или все-таки не грот-мачта галеаса треснула, что-то загорелось, но «дельфины» сбили пламя довольно быстро.

– Так его! – рыкнул Дерра-Пьяве. – Дельфин тупоносый!

– Я бы сказал, что безносый, – уточнил Муцио, – что является последствием его опрометчивости.

– А не таскайся по борделям, – назидательно произнес коротышка, – не останешься без носа.

– О да, господа, – лениво согласился красавец Рангони, – опрометчивость сродни дурной болезни.

– Намекаете на неизбежную потерю носа? – усмехнулся Скварца, подсыпая порох на полку пистолета. – Но мы тоже не слишком благоразумны…

– Бояться заразы и не спать с женщинами столь же глупо, как не бояться и спать со всеми, кто подвернется, – лениво заметил Ворон и перебил сам себя: – Мне не нравится «Восьмерка», господа, а вам?

– Закатные твари! – радость Дерра-Пьяве как ветром сдуло. – Им конец, а мы тут…

– Ланцо, – адмирал Скварца даже не повысил голос, но коротышка осекся, и, тяжело дыша, уставился на «Сердце волн». Дуэль с «ызаргами» продолжалась. «Двойка» танцевала вокруг разъяренного гиганта, не прекращая забрасывать его ядрами и бомбами, «Восьмерка» двигалась заметно тяжелее.

– У них там воды по пояс, – буркнул Рангони.

Ватрахос, или кто там еще, это тоже уразумел и обрушился на утратившего прыть врага. Часть весел «Сердца» были переломаны, и галеас разворачивался не так ретиво, как раньше, но раненый слон остается слоном. На «Восьмерке» поняли опасность, и «ызарг» прянул назад. Теперь даже слепой бы понял, где у бедняги перед, где зад, потому что корма кораблика здорово осела.

– Господа, – задумчиво пробормотал Рокэ, – а не ударить ли нам в корму… Если, конечно, удастся расцепиться…

Если Алва и хотел что-то добавить, то не успел. Муцио, как нахлестанный, помчался на нос, Рангони с Дерра-Пьяве брызнули в разные стороны и исчезли. По всей галере от бака до юта запели свистки и дудки, забегали люди. На гребной палубе гребцы с «ызаргов» и часть пленных возились с веслами, расковывали мертвых гребцов, сбрасывали за борт трупы, цепи и обломки. Места убитых рабов занимали фельпские моряки, абордажники на куршее деловито осматривали оружие, где-то громко и забористо орал Дерра-Пьяве, требуя живее стаскивать «ызаргов» «с бордонской бабы». Марсель немного поколебался, но где один абордаж, там и два. Виконт решительно одернул испачканный мундир. Меланхолично наблюдавший за охватившей галеру суетой Ворон слегка приподнял бровь:

– Вам понравился абордаж?

– Все было очень мило, – огрызнулся Валме, – только тесновато.

– Вам наступали на ноги? – участливо спросил маршал. – Сочувствую, но сейчас будет легче. Галеас шире галеры, верхняя палуба свободна, вам будет где разгуляться. Правда, и защитников больше раза в два-три, но у каждой розы есть свои шипы…

2

Первое, что увидел Луиджи Джильди, во главе абордажной команды перемахнувший через борт «Морской пантеры», это дико визжащую брюнетку, остервенело сдиравшую с себя мундир. Рядом по палубе каталась, то выгибаясь дугой, то колотя ногами и руками по доскам, другая девица, а дальше в дыму металась целая стайка, оглашая потерявший управление галеас жуткими воплями. Визжали везде, а с кормы в придачу доносилась беспорядочная, словно во время карнавала, пальба и мужская брань. Пожар в веселом доме, да и только!

Появление фельпских абордажников на «пантер» никакого впечатления не произвело, им явно было не до войны.

Брюнетка наконец управилась со своей одежкой. Шитый золотом мундирчик взмыл в воздух, но далеко не улетел – зацепился за проломленный фальшборт. Рядом шлепнулось что-то лазоревое без рукавов. Взлетевшая следом рубаха угодила в лицо обалдевшему абордажнику, за рубахой отправилось нечто воздушное в розовых бантиках, а девица, ни на секунду не прекращая вопить, схватилась за панталоны, совершенно позабыв, что они заправлены в сапоги. Полсотни вооруженных мужчин, открыв рты, застыли у борта, и тут то ли из разбросанных одежек, то ли еще откуда с треском выскочило нечто одновременно ядовито-голубое и солнечно-желтое. Дева завизжала громче, и в то же мгновенье из-за разбитой пушки вылетела, нет, не девица, а жуткого вида бабища и, колотя себя ладонями по груди и бокам, тяжело топая сапогами, помчалась прямо на Луиджи.

– Они ядовитые! – выла она. – Ядовитые… Радужная смерть!

Луиджи увернулся, и бабища врезалась в Уго Варотти. Боцман по праву считался силачом, но умом не блистал. Поймав разогнавшуюся тушу, он отчаянно завертел башкой, рассчитывая на приказ. Луиджи с сомнением оглядел неаппетитную добычу и едва не подавился: перед ним была дожиха собственной персоной! Отец будет в восторге.

– Боцман Варотти, – возгласил Луиджи, – да будет вам известно, что вы взяли в плен капитана этого корыта!

– Сударь, – проревел счастливый Уго.

– Госпожа Гастаки, – ну и чудовище, прости Создатель, – вы взяты в плен боц…

Докончить фразу Луиджи помешало то самое желто-голубое, вцепившееся ему в рукав. Капитан невольно дернул рукой, затем пригляделся и расхохотался.

– Ребята, а ну-ка переловите этих красоток, пока их пауканы не заели!

– Пауканы?

– Они, – простонал Джильди, маша рукой, – только крашеные.

И как до него сразу не доехало, что панику подняли киркореллы. Твари неплохо себя показали на галерах, заставляя полуголых гребцов сбиваться с ритма и путать весла, да и среди зажженных фитилей и картузов с порохом порезвились весьма кстати, но на «Пантере» творилось нечто невообразимое. Правда, и киркореллы здесь отличались от скакавших по галерам, как заморские попугаи от серых воробьев.

Оранжевый, словно взбесившийся апельсин, паукан отскочил от бьющей руками и ногами костлявой тетки и столкнулся с бело-голубым собратом. Твари друг другу не понравились и затеяли драку. Они то отскакивали назад, то бросались вперед, норовя достать врага хваталками, а потом сцепились в рыже-бело-голубой мохнатый ком и замерли. Возможно, оранжевый и бело-голубой и не враждовали вовсе, а любили друг друга – в конце концов, отличить пауканиху от паукана может только паукан.

Снизу раздались выстрелы, и капитан Джильди поспешил на гребную палубу, но к его приходу все кончилось и там. Прикованные рабы не могли сопротивляться, даже если б захотели, а надсмотрщики и несколько растрепанных теток, видимо офицеров, беспрекословно сложили оружие. Девушки с оленьими глазами среди них не оказалось, и Луиджи вернулся наверх. Там было весело: абордажники с гоготом обсуждали добычу, выставляли караулы у орудий, принимали шпаги у обалдевших канониров, а очумелые киркореллы продолжали скакать по палубе, то ли норовя спрятаться, то ли наоборот. И кто только додумался их размалевать? Сам талигоец или кто-то из ловцов?

– Капитан Джильди, – доложил абордажный теньент, – вроде все. Галеас наш, команда тоже. Есть и несколько красоток. Желаете глянуть?

– Еще бы… Но только глянуть. Бой еще не кончен.

3

Раздался знакомый скрежет: гребцы взялись за дело. Кое-как избавившаяся от «ызаргов» «Морская роза» дрогнула, неуклюже развернулась и сначала медленно, а потом все быстрее понеслась к добивавшему «Восьмерку» галеасу. Ватрахос вошел в раж, желая поквитаться с подбитым «ызаргом», хромая галера флагмана не занимала. «Сердце волн», не обращая внимания на укусы «Двойки», перло вперед, явно намереваясь раздавить наглую тварь, которая наконец-то попалась.

– Развалится, – хмуро бросил Муцио Скварца и, поймав взгляд Валме, пояснил: – Не сразу, так после. Когда галеас даст задний ход.

«Восьмерка» и впрямь едва держалась на плаву, но ее капитан руки опускать не собирался. Единственное, что он мог, это намертво прицепиться к атакующему гиганту и перенести бой на чужую палубу. И это было сделано!

Когда сломанный таран поднялся над обреченным корабликом, вверх полетели десятки кошек, цепей, якорей, связывая охотника с добычей. На носу галеаса повис немалый груз, набранная «ызаргом» вода тянула книзу, резная корма непристойно задралась. «Сердце волн» отчаянно колотил веслами, пытаясь сбросить подыхающего наглеца. Флагман напоминал кабана, в уши которому вцепились бергерские гончаки. Увернуться от атаки сзади бордон не мог, даже если и понял, что происходит.

– Раком встал! – припечатал Дерра-Пьяве.

– Фи, Ланцо, – выпятил губу Скварца и заорал на Марселя: – Держись!

Таран «Морской розы» с хрустом врезался в корму галеаса, попутно разнеся в щепки руль. Валме шмякнуло об какую-то деревяшку, из носа пошла кровь, опять пришлось утираться рукавом. Впереди орали, ругались и стреляли: «Двойка» и отлепившиеся по случаю абордажа от «Розы» «Шестерка» и полудохлый «Первый» своего не упустили.

Вперед выскочили человек десять с пращами, на корму пойманного «слона» полетели гранаты. Сверкнуло, загрохотало, повалил черный едкий дым, свистнули кошки, и Валме увидел Алву, взбирающегося на задымленную корму. Самому Марселю никто ничего не приказывал, но виконт уцепился за подвернувшуюся веревку и, дивясь собственной лихости, полез на галеас, где, разумеется, опять творилось Леворукий знает что. Едва Валме куда менее изящно, чем хотелось бы, перевалился через борт, на него набросился какой-то полуголый наглец, ухвативший виконта за плечо и с воплем «заряжай» толкнувший к одному из кормовых фальконетов. Марсель лихорадочно схватился за шуфлу, а за спиной орало, топало и звенело, что было весьма неприятно.

– Шевелись! – орал нахал, набивая в жерло картечь. Виконт чихал и шевелился. У второго фальконета орудовали еще двое. Валме ужасно хотелось отыскать Ворона, но пришлось на пару с нахалом разворачивать вертлюги. Едва они закончили, как нахал коротко ойкнул и завалился на спину, оставив Марселя в полной растерянности. Фальконеты заряжают для того, чтобы из них стрелять, но куда?!

В пяти-шести шагах с десяток абордажников во главе с Рокэ сдерживали лезущих вперед обитателей галеаса. В руках Ворона вновь мелькали две сабли, а палубу у его ног украшали свежие трупы. Стрелять? По своим?! Алва оглянулся, махнул рукой, абордажники дружно попадали на черные доски. Стали видны ошалевшие рожи бордонов, тесаки, сабли, пистолетные дула. Марсель с замершим сердцем ткнул факелом в запальное отверстие. Фальконет плюнул картечью, сметая напирающих «дельфинов». Кажется, он все сделал правильно…

Второй фальконет окончательно очистил корму, и на «Сердце волн» с ножами и запалами в зубах полезли остальные абордажники «Единицы» и «Шестерки». Знакомый боцман с хохотком метнул гранату, положив на месте пару высунувшихся из-за какого-то хлама бордонов, вскочил на подвернувшийся бочонок, отчаянно замахал сорванной курткой. Знак? Кому? Свистнуло ядро, угодило в мачту, кто-то забористо выругался, мелькнул шлем Скварцы.

– Уроды! Мало им!

Уроды, в смысле бордоны, строились у обломанной мачты, и было их куда больше, чем хотелось Марселю. Сотни две! Еще бы, галеас большой, больше «Шестерки» и «Единицы», вместе взятых, а они еще потеряли часть людей при захвате «Розы». И это еще не все! Хорошо, что большинство «дельфиньих» мушкетеров застряли на носу, отгоняя абордажников с «Восьмерки».

Верткий фельпец швырнул в бордонов гранату, похоже последнюю. Вновь затрещали выстрелы.

– Проснитесь, капитан!

Рангони! Валме торопливо занял место рядом с окликнувшим его капитаном. Хоть одна знакомая рожа! Опомнившиеся «дельфины» стреляли все лучше, но фельпцы уже шли вперед. Бомбы больше не падали: «ызарги» прекратили пальбу, и правильно. В такой свистопляске не знаешь, кого положишь.

Валме шагал между Рангони и незнакомым моряком, чувствуя во рту острый привкус пороховой гари. Впереди блестел серебристый шлем Скварца, Рокэ от виконта закрывал кряжистый абордажник с «Единицы». Дерра-Пьяве тоже не было видно, но, когда выстрелы стихали, раздавались вопли коротышки, на все корки честившего «дельфинов» и их протухших родичей. Пороховая вонь стала нестерпимой, под ногами валялись брошенные мушкеты, шляпы, бочонки и лежали трупы. Много трупов…

Гнусаво взвыла одинокая дудка, шагавший рядом моряк дико завизжал и бросился вперед, размахивая тесаком. Марселю оставалось лишь последовать его примеру. Две шеренги ударились одна о другую, словно столкнулись грудью два бойцовых петуха. И это отнюдь не было красиво…

4

Вот и конец «Морской пантере», и какой позорный! Любопытно, что было бы, выпусти талигоец на палубу не киркорелл, а мышей или лягушек? Хотя мыши хуже прыгают, а лягушек по такой жаре днем с огнем не найдешь. Нет, лучше крашеных киркорелл ничего не придумать! Надо рассказать отцу, а может, и не надо. Бабский корабль потопил «Славу Фельпа», отец до сих пор не оправился от своей потери. Если родитель узнает, что проклятый галеас победили пауканы, ему будет неприятно.

– Марио, – капитан Джильди широко улыбнулся абордажному теньенту и другу детства, – вытри физиономию, пошли глянем на красоток – и в бой.

Друг детства щелкнул каблуками и подкрутил усы, изображая старого служаку.

– Слушаюсь, мой капитан! Есть смотреть красоток.

Бой окончен, сейчас самое время… Самое время объяснить пленницам, что их жизни и чести ничто не угрожает. Пусть отец забирает Зою, сын возьмет адъютанта, это справедливо.

Луиджи Джильди наскоро обтер лицо, пригладил волосы и поднялся на бак, где абордажники окружили четырех девушек, и впрямь весьма недурных. Одна, черненькая с дерзкой улыбкой, обнимала рыженькую. Та вроде бы и боялась, но при этом то и дело стреляла в победителей бирюзовыми глазами. Рядом с парочкой воинственно задирала носик невысокая пышка, очень аппетитная. Четвертая, та самая брюнетка, что сдирала с себя тряпки, не слишком тщательно прикрывала руками весьма недурную грудь, черные локоны игриво рассыпались по золотистым плечам. Луиджи присвистнул. Воистину каждая из четырех стоила того, чтоб ей заняться всерьез, но темноглазой малышки среди них не было.

– Теньент, – шепнул Джильди, – тут не все. При мегере была еще одна, маленькая такая…

– Ну так и спроси у мегеры, – предложил приятель. – Эти-то как?

– Неплохо, но…

– Но ты хочешь другую, – засмеялся Марио. – А по мне и эти хороши.

Луиджи хлопнул приятеля по плечу и пошел искать коровищу. Неужели малышка осталась на берегу с Капрасом? Ох как жаль… Ничего, когда речь пойдет о выкупе, он найдет способ ее увидеть.

– Осторожней! – голос был каким-то странным. – Осторожней, во имя Создателя!

Джильди обернулся, и тут Уго Варотти положил на палубу девушку в таком состоянии, что у Луиджи потемнело в глазах. Сын адмирала успел повидать всякое, во всяком случае, ему так казалось до этого мгновения.

…Она была именно такой, как он запомнил: маленькой, хрупкой, похожей на олененка. Темная спутанная грива, мокрая от морской воды, сбилась на сторону, личико было снеговым, крылья носа посинели, а ноги… Ноги у девушки были лишь до середины бедер, а дальше… Дальше шла кровавая каша, в которой смешались осколки костей, разодранные мышцы, обрывки черной с золотом ткани. Уцелевшие сапожки казались кукольными, да и вся она напоминала сломанную куклу, и, самое чудовищное, девушка была жива и в сознании. Она смотрела огромными темными глазами, словно пытаясь кого-то найти, на тоненькой шее лихорадочно билась голубая жилка…

– Закатные твари, – прохрипел Джильди, хватая Уго, – как же это?

Дурацкий вопрос, дурацкий, подлый, чудовищный мир, но промокший до нитки боцман понял капитана по-своему.

– За борт свалилась, – проревел Варотти бычьим шепотом, – прямо промеж весел… Не жилица…

Не жилица, он прав. Не жилица, не жилица, не жилица…

Девушка попыталась поднять голову, полные слез глаза по-прежнему кого-то искали. Луиджи сам не понял, как оказался на коленях возле раненой, сжимая в руках холодные пальцы. Побелевшие губы шевельнулись: девушка что– то силилась сказать, но он не понимал. Слишком тихо.

– Адмирал, – вновь прошептала девушка, – мой адмирал… Я должна…

Адмирал Пасадакис погиб в самом начале сражения. Она не знала? Или это бред?

– Адмирал, – огромные глаза умоляли, – мой адмирал.

– Адмирал Пасадакис? – не очень уверенно переспросил Луиджи.

– Нет… нет… мой адмирал… Гастаки…

Создатель, эта сумасшедшая каракатица?! Луиджи поднял голову:

– Приведите эту… Эту капитана!

– Вы… – теперь она смотрела на него с ужасом и отвращением. – Вы из Фельпа… Это все вы…

– Мы защищаем свой дом.

Зачем он это сказал?! Она же умирает…

Раздались шаги: Уго привел коровищу, за которой маячила какая-то крыса, но девушка смотрела только на Зою.

– Мой адмирал, – твердо произнесла она, – мой адмирал, теньент Лагидис счастлива служить…

Черные звезды погасли, в уголке губ показалась кровь, очень темная…

Коровища тупо топталась по палубе, ее морда была зеленой. Закатные твари, ну почему за борт свалилась та, а не эта?!

– Твою …! – прошипела вторая. – Чего молчишь?!

Зоя судорожно сглотнула и пробормотала:

– Лежи смирно, ты поправишься… Обя…

Ее стошнило прямо на палубу, но раненая этого уже не слышала, она вообще ничего не слышала. Сколько она проживет? Час? Два? Будь она с «Акулы», будь она мужчиной, он бы знал, что делать. Джильди сжал невесомое запястье, девушка все еще жила…

– Капитан, позвольте.

Сантарино, откуда? Ах да, он же шел на «Девятке». Луиджи поднялся, уступая место лекарю. Сантарино ничего не сделает, никто ничего не сделает, разве что Создатель, но он далеко и не слышит.

– Как ее зовут? – спросил Луиджи, не узнавая собственного голоса.

– Поликсена, – живо откликнулась пришедшая с дожихой баба и добавила: – Это Зоя ее за борт выкинула.

– Что?!

– То, – буркнула «крыса», – испугалась этой вашей твари, отскочила и наподдала задницей… Там фальшборт, как на грех, проломился. Много ль такой козявке надо…

Зоя все еще блевала. Убить? Вот прямо сейчас и убить? Зачем? Она свое дело сделала, она и нелепая случайность, погубившая лучшую в мире девушку. Поликсена… Она была рядом с весны, а он нашел ее сейчас, когда все пропало!

Мелькнула малиновая искра. Паукан! Все вышло из-за паукана и из-за дуры-дожихи. Если б не затея с киркореллами, Поликсена была бы жива. Может быть…

Если б не затея с киркореллами, «Морская пантера» до сих пор бы плевалась огнем. Он бы при абордаже положил половину своих людей, а может, и сам бы лег… Но они живы, а Фельпу больше ничего не грозит. Такой замечательный план. Такая великая победа, такие незначительные потери…

– Безнадежно, – бормотнул лекарь. – Если не трогать, умрет через час, если трогать – к вечеру. И потом…

И потом, жить без ног хуже, чем вовсе не жить.

Луиджи Джильди посмотрел на запрокинутую головку, словно вылепленную из лучшего агарийского алебастра. Ничего не изменишь и ничего не исправишь.

– Капитан!.. – это Варотти.

– Что?

– Может, того… Священника?

Священник на берегу, а до берега несколько часов ада. Нет, лучше сейчас. Поликсене не в чем исповедоваться, нет у нее грехов и быть не может. И ходатаи ей тоже не нужны.

– Капитан, подойдите.

Луиджи наклонился над лежащей. Создатель Милосердный, она опять в сознании!

– Сударь… я… должна… знать… кому отдаю… шпагу…

– Луиджи… Капитан Джильди к вашим услугам.

– Меня… мне… я хочу остаться с… моим адмиралом…

Во имя Леворукого, зачем?! Зачем этой девочке погубившая ее корова?!

– Конечно, но не сейчас.

– Я… – она заволновалась. – Что со мной? Я ранена? Сильно?

– Не очень, – твердо произнес подоспевший врач. – Лучше рана в ногу, чем в живот или в голову.

– Я буду терпеть, – пообещала Поликсена, – делайте, что нужно… Я должна вернуться… К адмиралу Гастаки…

– Сударь, – Сантарино вновь был собран и деловит, – должен ли я?

Должен ли он укоротить агонию? Если бы речь шла об абордажнике, лекарь бы не спрашивал, но девушка – это совсем другое.

– Делайте, что нужно, Сантарино.

Создатель, это же ее слова! Врач кивнул. Он знал свое дело, он уже отправлял в Рассвет десятки безнадежных… Одно движение – и все! Они ничего не поняли… Поликсена тоже не поймет!

Лекарь умелым движением приподнял голову девушки, темные ресницы дрогнули, из-под них выкатилась слезинка. Одна-единственная. Луиджи сжал кулаки. Зачем он смотрит? Зачем он вообще здесь? «Пантера» захвачена, но в других местах еще дерутся. Оставить три десятка мушкетеров – и на «Акулу»!

Короткий, оборвавшийся всхлип, клубы серого дыма, низкие облака…

«Открой, Создателю, Рассветные врата идущей к Тебе…»

– Кончено, – прохрипел боцман, – Леворукий побери это… Эту…

Невдалеке палили пушки, «Морскую пантеру» слегка качало, но эти волны подняли не ветра, а люди, люди, заявившиеся сюда убивать.

– Ну, – Луиджи обвел абордажников тяжелым взглядом, – чего ждем? Уго, распоряжайся, остальные – за мной. Игра еще не кончена.

Капитан Джильди развернулся и пошел к правому борту, перед глазами все плыло и качалось. Проклятый дым! Луиджи уже схватился за канат, когда услышал бормотанье Сантарино:

– Я б четвертовал тех, кто позволяет женщинам хвататься за оружие…

5

Марсель приноровился к суматохе, довольно успешно отбивая удары сабель и тесаков. По крайней мере ему удавалось сохранить свою шкуру, а это в сделавшейся всеобщей свалке было непросто. Никаких шеренг давно не существовало. Все перепуталось, то свои оказывались впереди, а чужие сзади, то наоборот. Самым трудным в этой закатной похлебке было отличать своих от чужих, но Марсель пытался.

Иногда среди дерущихся мелькали сверкающие доспехи Муцио или черная косынка Алвы. Потом вожаков затягивало дымом и закрывали чужие тела. Казалось, что оба погибли, но поднявшийся слабенький ветер разгонял хмарь, фельпцы и бордоны расступались, и адмирал и маршал появлялись вновь, живые и невредимые.

Потом Муцио исчез, но Рокэ продолжал орудовать своими саблями. Вокруг Ворона постепенно образовывалось пустое пространство, желающих попасться ему под руку становилось все меньше. Зато выстрелы звучали беспрестанно, рядом с Алвой падали свои и чужие, но сам он казался заговоренным. Впрочем, угодить в ярмарочную вертушку – и то было проще: кэналлиец ни секунды не оставался в одном и том же положении.

Путь Ворона был отмечен трупами, и все равно у Валме появилось неприятное ощущение, что Рокэ заигрался и дело плохо. Конечно, дерись все, как маршал, перевес бордонов истаял бы в считаные минуты, но Алва был один, а «дельфинов» много. И зачем их только понесло на этот галеас?! Ах да, они помогали «Восьмерке»… Что ж, значит, потонем вместе!

Валме мрачно ткнул шпагой тщедушного бордона. Он довольствовался теми противниками, которых посылал ему Леворукий, никоим образом не претендуя на лавры Алвы. Затяжных схваток виконт мудро избегал: парировал, увернулся – и в сторону! Абордаж не повод выказывать мастерство дуэлянта, а куртуазность тут и вовсе ни к чему!

Выскочивший на виконта бордонский абордажник слишком широко размахнулся своей саблей, Марсель не упустил момент и нанес удар с опережением. Солдат грохнулся к ногам талигойца, обрызгав его кровью, а Валме пришлось броситься на помощь Дерра-Пьяве – коротышка-капитан не заметил целящегося в него одноглазого «дельфина». Валме вломил гардой по руке с пистолетом; пуля угодила в спину абордажнику с «Единицы», прикрывавшему своего капитана. Вот так – спас одного, убил другого…

Расстроенный Марсель насилу отбил удар какого-то «дельфина». Насколько все же дуэль приятнее драки всех со всеми! В захлестнувшей пространство между мачтой и кормой неразберихе приходилось вертеться ужом, и Валме вертелся. Уходя в сторону после очередной стычки, он налетел на Алву и чуть не умер на месте, столкнувшись с диким синим взглядом.

Желающих иметь дело с синеглазой смертью не было, и маршал сам искал и находил себе противников. Мелькнула правая сабля, принимая удар тесака, свист левой, и под ноги виконту свалился кто-то с разрубленной шеей. Впечатляюще, но неприятно!

То ли впереди, то ли сзади, но точно за мачтой что-то грохнуло, бой качнулся, словно вода в ведре, напор бордонов ослабел, зато шум за мачтой крепчал с каждым мгновением.

– «Восьмые»! – заорала знакомая рожа. Кто-то с «Шестерки», но кто, Валме не помнил. – Влезли наконец, кошачьи дети! Ура!

Еще б не «ура»! Вовремя и в спину! А что еще делать с этими бордонами? Звали их сюда?! «Дельфины» косорылые! Марселя подхватила и понесла горячая, веселая волна. Он больше не оборонялся, он пер на рожон, но с ним ничего не случалось и не могло случиться!

«Благодатное лето сменило весну, – орал во всю глотку талигоец, нанося удары пятившимся врагам. – Розы радуют глаз, о!»

Сбоку на палубу грохнулась граната, уложила на месте парочку бордонов. Какая прелесть!

«Подойдите, эрэа, скорее к окну, — прямой выпад, расплывающееся пятно на лазоревом мундире. – Поглядите хоть раз, о!»

— Хорошо поешь, – одобрил Дерра-Пьяве, колотя эфесом какого-то бедолагу. – Ну а эти… пляшут! «Двойка» с нами!

«Двойка»? Ах да… «Двойка» воспользовалась схваткой и подошла к галеасу. А в схватке на галере она, благородные эры, не участвовала. Абордажники там свежи, как розы…

«Меня насмерть изранили ваши глаза, — пропел Марсель падающему противнику.– И сразила весна, о!»

Моряки с «Двойки», дико вереща и завывая, чтобы напугать врага, друг за другом прыгали через борт и вливались в схватку. Не только абордажники, но и гребцы, и офицеры! Бордоны дрогнули, они еще удерживали пространство от носа до середины палубы, но исход боя был очевиден.

Завопил сигнальный рожок, защитники галеаса, отмахиваясь тесаками и саблями, хлынули к обломку грот-мачты, поспешно перестраиваясь. Тот, кто ими командовал, решил снова собрать своих в кулак…

– Ну и умница, – заметил подошедший Рангони, отирая пот со лба, и добавил: – То есть дурак!

– В сторону! В сторону, укуси тебя селедка, – ревел Дерра-Пьяве, хватая за плечи зазевавшихся абордажников. Марсель честно отпрыгнул к борту, продолжая орать про розы и весну.

Давно ждавшие своей минуты стрелки у кормовых фальконетов наконец-то дождались: два заряда картечи хлестанули по сгрудившимся в кучу «дельфинам». И туда же полетели гранаты, которые абордажники с «Двойки» и «Восьмерки» не успели потратить. Прогремела череда взрывов, и наступила нестерпимая тишина. Неужели все? Так скоро…

Валме опустил глаза и увидел собственное колено, нахально белеющее сквозь изрядную дыру. Создатель, на кого он похож?! На кого они все похожи?..

От поредевшей толпы у мачты отделился коренастый моряк и, чеканя шаг, пошел к корме.

– Сдаются! – шепнул Валме щербатый моряк. – Сдаются, заешь их зубан!

Бордон остановился, не дойдя пары шагов до фельпских офицеров.

– Господа! Вверенный мне корабль сдается. Кому я должен вручить шпагу?

Муцио Скварца немного помешкал, глянул на неподвижного Алву и вышел вперед. Молодой адмирал, как и все, был покрыт потом, копотью и кровью, левая рука безжизненно висела, шлем сменила окровавленная повязка.

– С кем имею честь?

– Капитан Леонид Ватрахос. После гибели адмирала Пасадакиса принял командование эскадрой.

– Адмирал Муцио Скварца.

– Я польщен тем, что пленен столь достойным воином и моряком, – Ватрахос церемонно поклонился и протянул Муцио шпагу. – Надеюсь, мне и моим людям будет позволено внести выкуп.

– Это решат отцы города Фельпа, – в голосе Скварцы звучало легкое сожаление. – Но поскольку вы являетесь моими пленными, я сделаю все, чтобы к вам отнеслись справедливо. Соизвольте отдать приказ другим кораблям прекратить сопротивление.

– Непременно, но у меня нет уверенности, что меня послушают.

– А у меня нет уверенности, что кто-то еще сопротивляется, – пробормотал Джузеппе Рангони. – Похоже, мы возились дольше всех.

– Ну, оно того стоило, – захохотал Дерра-Пьяве, которому все было нипочем.

Марсель оглянулся: море было усеяно обломками, вдалеке медленно и грустно тонул галеас, а вокруг, оправдывая свое названье, крутилась стайка «ызаргов». Было тихо, никто не стрелял, очень хотелось пить и выпить. И еще переодеться. Валме отошел от борта и на правах лица, состоявшего при особе Первого маршала Талига, присоединился к группе старших офицеров. Муцио, закусив губу, сидел на бочонке, а Рокэ колдовал над окровавленным плечом адмирала. Кэналлиец был сосредоточен, спокоен и больше не напоминал спятившего демона. Человек как человек, только глаза синие.

– Поздравляю с боевым крещением, капитан, – прохрипел Муцио Скварца. – Ой, Рокэ, Леворукий вас побери…

– Всему свое время, – откликнулся Алва, поливая рану касерой из серебряной фляги. – Джузеппе, ваш платок, живо!

Капитан Рангони сорвал шейный платок и протянул Ворону:

– Право, даже жаль, что я не ранен. Вы, сударь, отменный лекарь.

Герцог не ответил, полностью сосредоточившись на ране. Над закопченным изуродованным кораблем пронеслась очумелая птица. Невероятно, неслыханно белая. Уши резанул резкий чаячий крик, и стоящий рядом моряк осенил себя знаком. Ах да, моряки до сих пор считают, что души утонувших и убитых до Последнего Суда вселяются в чаек. Сколько же их сегодня взлетело…