Читать книгу Проверочное слово - Вера Павлова - Страница 10
Канон косы
ОглавлениеМне было двенадцать, когда мама, которой надоело моё нытьё, отвела меня в парикмахерскую под гордой вывеской «Салон». Парикмахер взял ножницы побольше… Чик! И в его руке осталась моя коса. Длинная. Растрёпанная. С вплетённой коричневой лентой и неаккуратным бантом. Так, вместе с лентой, её и положили в пакет, а его в ящик письменного стола, где она полежала какое-то время, мёртвая, страшная, а потом исчезла. Куда? Наверное, туда же, куда исчезают молочные зубы, положенные на вечное хранение в спичечные коробки.
Трёхголосная фуга: коса.
Волос долог. Ars longа. А vita?
О, как туго плету голоса!
Расплету – будут мелко завиты.
Расплету, распущу по плечам,
простынёю спелёнута косо,
парикмахерам палачам
отдавая девичьи косы.
Причёска называлась сэссон и очень мне шла. Старшеклассник Костя Клёпов, до этого не обращавший на меня никакого внимания, сказал: «Ты стала другим человеком». Он был прав: я стала писателем. Писателем дневника. Потеря косы так потрясла меня, что я открыла большую бухгалтерскую «Книгу учёта» и вывела на первой странице: «9 марта. Сегодня я подстриглась. В классе все решили стричься под меня». И пошло!.. Четыре Книги Учёта, несколько клеёнчатых толстых тетрадей, еженедельники, один другого красивее, сначала из кожзаменителя, а потом из натуральной кожи. Две дюжины моих дневников. Так и оставшихся книгами учёта. Чего: отрезанных кос? Выпавших волос?
Скрипичным ключом
свернулся на дне ванны
выпавший волос.
Тот же «Салон». Мне восемнадцать, и я выхожу замуж. Волосы снова отросли до пояса. Парикмахер священнодействует, и через час на моей голове высится то ли шапка Мономаха, то ли собор Василия Блаженного. Первая брачная ночь: мы разлепляем мои зацементированные лаком локоны, в четыре руки вынимаем шпильки и засыпаем, не вынув и половины. Это всё, что я помню об этой ночи.
Мать двух дочерей, сколько косичек я заплела за годы их школьного детства!
Я знала его назубок,
косы канон трёхголосный:
расталкивала лежебок,
плела покорные косы,
вела, вероломная мать,
отроковиц на закланье…
Позволь им подольше поспать,
министр образованья!
Не позволяет. И я, утро за утром, год за годом плету косы двум девочкам. Младшая причитает, как невеста на крестьянской свадьбе, а старшая мрачно резюмирует: «Коса опять перекосилась». Однажды я посадила их спина к спине, расчесала обеих, смешала лизины золотистые и наташины чёрные пряди и заплела им одну косу на двоих. Толстая получилась коса, длинная. Сфотографировала, конечно. Хорошая получилась фотография. Сразу видно: сёстры. Не хуже той, на которой, как в сказке репка, мама заплетает косу мне, заплетающей косу младшей двоюродной сестре Таньке.
Дочери мои до сих пор не расстались с длинными, до пояса, волосами. «Мамочка, расчеши меня, заплети мне косу», – просит меня Лиза, когда ей взгрустнётся. И становится веселей. Обеим. Для закрепления эффекта переплетаем пальцы ног. Они у нас обеих длинные, музыкальные.
Но самое верное средство от грусти – попросить «Заплети мне косичку» мужа. Почему это нехитрое дело оказывается таким сложным для мужских пальцев, легко справляющихся с гораздо более сложными задачами? Заплетает, путается в трёх прядках, сдаётся, целует в макушку, говорит: «Как ты красиво седеешь! Какая ты молодец, что не красишь волосы!»
Не красила и не буду. Почему? – спрашивают парикмахеры и журналисты. Мужу нравится моя седина, – отвечаю первым. Не хочу выглядеть моложе своих стихов, – отвечаю вторым.
Лаской уняла удальца,
убедилась – дети уснули.
Влажную уборку лица
начинайте, слёзы-чистюли,
смойте без следа, без следа
шрамы, поцелуи, морщины.
Я прекрасна. Я молода.
Я могу прожить без мужчины.
Что, подружка, – вздыхаешь в горнице,
плачешь в спальне, рыдаешь в душе?
Я ведь тоже была любовницей
своего ушедшего мужа.
Губы сохли, поджилки тикали,
сердце ухало, руки никли.
Приезжал за пластинками, книгами.
Брал пластинки, меня, книги.
Платье, сидящее так хорошо,
что кажется: его можно снять
только вместе с кожей.
Чего, чего тебе надо ещё?
Любуйся на эту поступь и стать
и ступай, куда шёл, прохожий.
А платье пойдёт с подругой в кино,
потом – домой, под дождём, под зонтом,
разденется, свет не зажигая,
и повесится в шкаф. Там таких полно,
можно ходить каждый день в другом,
как в «Любовном настроении» Вонга Карвая.
Ох, не спится Спящей красавице
рядом с мирно сопящим принцем!
Чем красавица угрызается?
Что увидеть во сне боится?
Гномы, богатыри и прочие,
допрошусь ли у вас прощенья,
белоснежкины чернорабочие,
не пригодные для размноженья?
Может, поможет больной
любви постельный режим?
Дружок, полежи со мной:
подумаем, помолчим,
погладим друг друга. Вдруг
сумею сказать тебе
то слово из трёх букв:
два Л, два Ю, одно Б?
Смято. Порвано. Расколото.
Нежной битвы дезертиры
разошлись по разным комнатам
однокомнатной квартиры.
А глаза то уклоняются,
то в упор берут на мушку.
Плохо почта доставляется
на соседнюю подушку!
Я – молчания полиглот.
Ты, шумящий камыш,
не умолкаешь весь день напролёт.
Зато не храпишь,
долго-долго, пока не уснём,
гладишь меня по плечу
и даже не подозреваешь, о чём
весь день молчу.
густой весенний тихий снег
беззвучный колокольный звон
сегодня умер человек
который был в меня влюблён
блестит монеткой на ребре
летит куда-то белокрыл
тот кто однажды в декабре
букет сирени подарил
Вспоминать хорошее.
Загородный дом.
Отпираю прошлое
сломанным ключом.
Прячу отгоревшее
горе на чердак.
Говорю умершему:
ну ты и чудак!
Обменять, как шпионов, письма,
уничтожить черновики.
Дорогой адресат, не сердись, но
о тебе – не единой строки,
кроме этих. Родные тени.
Предзакатная благодать
окружать себя только теми,
кого хочешь обнять.
ласкались в четыре руки
на два голоса голосили
мечтали о доме у реки
на руках друг друга носили
ценили нежную лень
планету как ложе делили
долго и счастливо и в один день
разлюбили друг друга и забыли