Читать книгу Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге - Веста Спиваковская - Страница 10

В Питере я не теряю ни минуты. Сразу – в первую попавшуюся юридическую контору на улице Рубинштейна, там от руки и под диктовку маловразумительной тетеньки составляю исковое заявление и мчусь с ним в районный суд. Потом – в районную опеку. В розыскной отдел полиции. В телефонную компанию – распечатать свои звонки в Широкую Балку за все лето. В кризисные службы по защите женщин и детей от домашнего насилия, в общественные организации, приемные депутатов. Я еще не научилась сдерживать слез и сама до конца не верю в то, что рассказываю.

«У меня украли и прячут ребенка!»

Хотя везде ответом мне одно лишь сочувствие, я двигаюсь дальше, от одного кабинета к другому, наивно полагая, что просто стучусь не в те двери. Каждый день я обхожу все инстанции, которые только попадаются на пути. Я учусь писать заявления и изучаю этот новый – сухой и официальный – язык войны, на котором надо обращаться к чиновнику, чтобы он хотя бы просто тебя услышал.

Наконец, у меня появляется первый союзник. Адвокат Саша Кабанов сотрудничал с «Радомирой» – кризисным центром для женщин, подвергшихся насилию. Сюда я обратилась, прочитав объявление в лифте. Когда я пришла на назначенную встречу, Александр уже ждал в кабинете и сразу произвел на меня приятное впечатление. Молодой, амбициозный, он видел самую суть дела и задавал точные вопросы. Мы проговорили пару часов, и только тогда я впервые смогла выдохнуть и хоть немного успокоиться.

– У вас осталась копия искового заявления, которое вы подали в суд?

– Нет, – удивилась я. Как любой нормальный человек, я никогда в жизни до этого не была в судах и вообще ничего не знала о юридических и судопроизводственных деталях. Естественно, я подала свое от руки написанное заявление без необходимых копий по количеству участников, не указала третьих лиц, не приложила свидетельство о рождении ребенка. Адвокат на Рубинштейна, видимо, была слишком увлечена маникюром и просто не посчитала нужным предупредить об этих формальностях. Поэтому вскоре районный судья направил мне определение о том, что рассмотрение моего дела приостановлено до момента устранения недостатков.

В тот же вечер Саша прислал мне измененный текст искового заявления, которое следующим утром я отнесла в суд. По дороге сделала ксерокопии всех требуемых документов и оплатила пошлину по количеству заявленных требований.

– Есть хорошая новость, – сообщил Саша. – В конце недели мне надо быть в Ставрополе, так что могу на обратном пути заехать вместе с тобой в Новороссийск.

Моей радости не было предела. Саша уверял, что знакомство с местными органами опеки должно нам быстро помочь поставить точку в этой неразберихе.

– Это сейчас самый зубастый механизм! – вдохновенно пояснил он. – В любом споре о детях именно им вверено право заключительного слова. Когда ты сообщишь, что от тебя муж со свекровью спрятали дочку, органы опеки тут же выступят с ходатайством в суде о передаче ребенка матери! – Саша тоже воспитывал дочь, и хотя отношения с женой у него не складывались, он признался, что никогда не смог бы поступить подобным образом со своим ребенком.

Каждый поход в новую организацию сулил мне надежду. В Новороссийске мы с Сашей ошиблись адресом и вместо указанной в справочнике опеки зашли в судебно-психиатрическую службу «Диалог». Изнутри помещение напоминало старую усадьбу. Если в Питере в любой службе на посетителя выкраивались считаные минуты (из-за чего сразу начинаешь чувствовать себя гоголевским маленьким человеком), то здесь все было наоборот. Редкому посетителю уделялось много внимания, чиновников интересовали подробности, и они реагировали на проблемы как простые люди, по-человечески. Появилась надежда, что и работники опеки отнесутся к моему делу так же неформально.

В «Диалоге» нам подсказали, что опека, вернее Управление по вопросам семьи и детства, находится на улице Героев-десантников, напротив Южного рынка. Туда мы и отправились. Люди с авоськами равномерными потоками растекались по сторонам. Во дворе дома гирляндами сушилось на солнце белье. Я обратила внимание на асфальтированную детскую площадку и качели, на которых отдыхали коты. Мы с адвокатом вошли в укромное помещение на первом этаже девятиэтажного дома. Объяснять сотрудникам опеки сложившуюся ситуацию мне помогал Саша – я то и дело начинала плакать, все еще не в силах до конца поверить в происходящее.

– Вы из Питера? – ахнули в приемной. – Тогда пишите заявление и идите к начальнице.

Начальница, прочитав мою фамилию, тут же удивленно вскинула бровь.

– Проценко? Муж у вас – Проценко? – я кивнула. Начальница вышла из кабинета и скоро вернулась с какой-то папкой. Мы с Сашей сидели молча: в конце концов, мы планировали уже сегодня добиться встречи с Ксюшей, и, конечно, я в глубине души надеялась, вооружившись поддержкой госслужб, увезти ее домой в Петербург.

– У нас уже заведено дело по вашему случаю, – деловито сообщила она, листая бумаги в своей папке, – ваш муж уже был у нас и тоже обращался за помощью.

Повисла нелепая пауза. Такого поворота никто не ожидал. Неужели Проценко нас опередил? За какой еще помощью он мог обращаться в органы опеки? В конце концов, в суд подала я, а не он. Ребенка скрывает он, а не я! Мысли путались в голове. В фигурах работниц органов опеки я по-прежнему старалась разглядеть ангелов спасения моего несправедливо попранного материнства.

– И за какой же помощью к вам обращался мой муж? – наконец я решилась нарушить всеобщее недоумение. Начальница смущенно стала перебирать бумаги и цитировать: «Моя жена такая-то такая-то отказалась от ребенка такого-то года рождения… Тем самым причинила вред психическому здоровью… Совершала действия сексуального характера…» Далее начальница устало зевнула, перестала читать и наконец взглянула на меня с пониманием. Это вот, значит, как? Рома решил сделать из меня чудовище, чтобы забрать Ксюшу? Или чтобы унизить меня перед тем, как я обращусь за помощью? В любом случае муж уверенно обвинял меня в грехах, которые не имели ко мне никакого отношения. До этого – в милиции, а теперь уже в письменном виде, в органах опеки. Саша поспешил взять все в свои руки.

– Мы бы хотели проехать по указанным в заявлении Проценко адресам, чтобы мать могла встретиться с дочерью, – уверенно сказал он. Начальница тут же перепоручила это инспектору, которая велела ожидать в коридоре.

Два часа бездействия были пыткой. Я то и дело выходила на крыльцо и глядела по сторонам. Ксюша совсем-совсем рядом! Наконец, в сопровождении участкового милиционера и двух специалистов опеки мы сели в машину. Первый адрес – улица Волгоградская – квартира бабушки Ромы. Старушка открыла дверь и долго демонстрировала свое недовольство, так и не сообщив, где находится Ксюша. По второму адресу, на улице Новороссийской Республики, никого не оказалось, а других в Ромином заявлении не было. Тогда я раскрыла карты, сообщив последний известный мне адрес – дачу в Широкой Балке. Инспектор из опеки, самая равнодушная женщина из всех, кого я когда-либо встречала, решила позвонить Роме на мобильный.

– Роман Борисович, это Ирина Олеговна Беспирстова. Скажите, где вы находитесь? На работе? А где сейчас находится ваша дочь? (Пауза) Дело в том, что у нас сегодня проходит плановый объезд проблемных семей, хотелось бы обследовать условия пребывания Проценко Ксении, – про мой приезд она предусмотрительно ему не сообщила. Я тут же простила ей равнодушие.

Мы выехали из города и свернули на извилистую горную одноколейку. Рома ничего не ответил инспектору, так что наш визит в Широкую Балку был для него сюрпризом. Машину оставили перед воротами. Дверь дома, однако, была закрыта. Отдыхающих в соседних дачных домиках уже не было. Соседка Неля, увидев подъезжающий автомобиль, набитый людьми, поспешила заскандалить, но, заметив среди нас сотрудника милиции, тут же успокоилась.

Сердце кольнуло и забилось: несмотря на запертые двери и окна, я сразу поняла, что моя дочь находится именно здесь! Будто собачьим чутьем я почувствовала ее запах и заметалась. Обошла вокруг дома, принюхиваясь и прислушиваясь. Затем затаилась под лестницей и окнами, чтобы не попадаться на глаза «враждебно настроенных родственников» – как мне участливо подсказали специалисты опеки. Беззвучно рассредоточившись по периметру дачного участка, все присутствующие будто приготовились к штурму дома среди звенящей сентябрьской тишины. Наконец, сотрудницы опеки постучали в металлическую входную дверь дома. Послышалось, как Ксюша пискнула, но тут же звук прервался, как будто кто-то закрыл ей рот рукой.

Что-то дернулось в теле и тут же свелось в одну точку, приходилось сдерживаться из последних сил, чтобы не влезть прямо в окно. Чтобы сохранить самообладание, я смотрела на Сашу, опеку и милиционера. Такое безрассудство с моей стороны, к тому же в присутствии чиновников, было абсолютно непозволительно. «Осталось совсем немного, потерпи еще чуть-чуть, и все решится», – убеждала я саму себя. Было очевидно, что сейчас все, наконец, убедятся, что родственники моего мужа сошли с ума, и заставят их прекратить незаконное удержание, заставят вернуть ребенка домой, ко мне.