Читать книгу Небо на ниточке. Роман-дневник - Вета Ножкина - Страница 6

После второй операции, перед выпиской ко мне зашла лечащая врач:

– Вам поставили третью стадию. Опухоль солидная, с метастазами в лимфоузлы. Мы удалили всё, что смогли увидеть. Вам назначат курс химиотерапии… Старайтесь не простывать. Любая инфекция для вас может обернуться развитием заболевания.

Она сказала это как-то вскользь. Позже я пойму, что она и так мне сказала много. А тогда я не осознавала ещё, что вся наша медицина – это разрозненные сектора. Думала – раз, врач, начавший моё лечение знает, что со мной – он же будет вести меня дальше. Но в каждом секторе узкий специалист делает свой объём и, в лучшем случае, передаёт тебя другому, в худшем – отправляет восвояси. Больной для врачей не является единым организмом, в котором всё должно быть взаимосвязано. Да и слово «больной» – при внимательном рассмотрении врача превращается в другие понятия – «пациент», а чаще «материал».

Я стала материалом, из которого вырезали несколько органов, и теперь остаток этого «материала» направляли на химиотерапию – адъювантный курс. Позже я узнаю из справочников, что всего существует два вида курсов химиотерапии – адъювантный, или лечащий, и паллиативный – поддерживающий. После шести курсов химиотерапии с платиной – то, что назначили мне, – больше никакого лечения не полагается, и уже иные манипуляции будут выполнять только функцию поддерживающую.

Сразу после новогодних праздников, на беседу с заведующей химиотерапии я пришла подготовленная – с блокнотом, вопросами.

Очереди в коридоре не было, я прикоснулась ладонью к двери. Там, за ней послышался голос, явно говорили по телефону. Решила подождать. Собираясь с мыслями – что спросить, чего не упустить. Не заметила, как прошло минут десять. Оттуда, из другого пространства раздался смех и радостные возгласы:

– Что ты, что ты! Платье невесты должно быть самое лучшее, и не менее, чем, ну, хотя бы за две тысячи долларов… Это твоя единственная дочь, не переживай – помогу-помогу, выберем и сумочку, и сапожки, и шубку… не переживай…

Она говорила, говорила и, похоже, не собиралась прекращать разговор. Я открыла дверь и вошла.

Сидящая за столом статная, черноволосая красавица возраста слегка за шестьдесят, увидев вошедшую, протянула руку, и, слегка отодвинув подбородок от трубки, негромко проговорила:

– Направление ваше…

Продолжая ворковать в трубку, прижимая её подбородком к плечу, она открыла журнал, списала туда мою фамилию, и ещё раз оторвавшись от разговора, вытянув подбородок от трубки ко мне, негромко произнесла:

– Тринадцатого января с вещами в девятый кабинет, – и слегка развернулась на крутящемся стуле, давая мне понять «на этом всё».

Я вышла за дверь, и на глаза навернулись слёзы.

«Почему так? Я в кино такое видела, но для другой ситуации, когда человеку в тюремной камере говорят – „с вещами на выход“… Почему вдруг здесь эта фраза оказалась уместной?».

И тут же вспомнила высказывание одного преподавателя – чем отличается профессионал от дилетанта: степенью ожидания. Если ты строишь планы в ожидании, и они не совпадают с окончательным результатом, значит ты – дилетант.

Ещё одно наименование меня вступает в силу. Собственно, чего я ожидала? Внимательности к своей персоне? У неё таких, как я, десятки в день…

На морозном воздухе декабря стало легче после глубокого вдоха. Впереди целая неделя. Откуда мне было знать в те минуты, что результаты анализов для госпитализации являются годными только десять дней, а к назначенному дню просрочка была уже далеко за…

Что-то я увлеклась многоточиями. Не потому ли это, что не знаю, чем заполнить вопросы, оставленные без ответов. Не знаю как мироустроить пространство, чтобы в нём люди относились к людям, как люди.

Проблемы одного человека порождаются не им одним, а цепью взаимодействий, событий, в которых, несомненно, центральным является человек. И если одно или два звена сработали не должным образом, запускается механизм разрушения. А где она, грань долженствования? Какой она должна быть в норме для одного и другого? И почему то, что дозволено одному, другому может стать камнем преткновения или точкой бифуркации? На чём эта точка держится: во мне ли, или в других людях, в воспитании, или на чём-то другом?

В цепи моих событий этим слабым звеном оказались моя уверенность, что это должно быть так, а не иначе. А могла ли я знать заранее, как это всё будет происходить?

В результате, когда в назначенный день, мы с Сергеем приехали на оформление в больницу, мои документы оказались под угрозой. Если бы не Сергей, который управленчески расставил всё и всех по местам, и ему одна из врачей бросила фразу:

– Вас бы к нам на работу, вот бы порядок был…

Но вернусь в дни перед химиотерапией…

Дома поселилось напряжение. Я видела, как не находит себе места Серёжка. Пришла в гости дочь Настя. Она уже несколько месяцев жила в гражданском браке с Глебом. За обедом я не выдержала и спросила:

– Насть, а вы с Глебом будете… ну, расписываться?

– Мам! Это моветон! И давай не будем об этом.

– Не понимаю – почему?

– Тысячи людей живут счастливо и без этой бумажки…

– Ох, Настя, – вмешался в разговор Сергей, – Это вы сейчас так смело рассуждаете, а ведь с его стороны это полная безответственность…

– Настя, а когда ребёнок будет…

– Знаете, что, родители, не начинайте, и очень прошу – при Глебе даже не поднимайте этот вопрос. Вот, что когда будет, тогда и будем решать.

Повисла пауза, в которой каждый ушёл в своё пространство. Настя попыталась разрядить обстановку:

– Да, я совсем забыла – я же фотоаппарат купила, – она вышла из комнаты и вернулась с массивной чёрной сумкой, размером с буханку хлеба.

– Ну-ка, ну-ка, покажи, – Сергей открыл сумку, вынул из неё новенький фотоаппарат и, имеющий опыт владельца фототехники, стал со знанием дела рассматривать опции, символы и свойства.

Настя очень позитивный человечек, и пыталась внести в атмосферу дома радость. Мы устроили фотосессию, смеялись, находя сходства между нашими профилями на снимках, и я рассказывала, как в детстве она любила говорить мне:

– Чего смотришь на меня? Похожая я на тебя – да?

Потом мы с Сергеем пошли в гипермаркет, и надо было видеть, как мой дорогой муж готов скупить всё с одной лишь целью, чтобы приехать домой и – всё вдруг оказалось бы, как прежде: никакой болезни, никаких операций.

Он мужественно делал мне перевязки, помогал затягивать бандаж, и было невозможно не заметить, как ему тяжело быть над всем этим, и не иметь возможности что-то изменить.

Он даже согласился сходить со мной в церковь, на что никогда раньше не решался. А теперь вот… как будто последняя соломинка. Надел крест на шею и не снимает до сих пор.

Мне пришлось отменить все частные уроки по гитаре и фортепиано. Как нарочно, именно в последнее время мой курс стал пользоваться популярностью – лист ожиданий был заполнен на несколько месяцев вперёд. Звонящим я могла объяснить только одно: пока занятий не будет.

Это «пока» мне было страшно произносить. На сколько времени растянется это «пока»? И мысли бродили всякие – «растянется ли?».

Мне пришлось «свернуть» уже начавшиеся курсы – кому-то я молча возвращала оплату, кто-то допытывался – когда можно будет продолжить, и очень настойчивым я говорила правду. Среди них были те, кто испуганно смотрел на меня, будто я в момент превращалась в прокаженную или убогую, и быстрее удалялся.

Жизнь начинала обретать совершенно незнакомые контуры. И что-то внутри подсказывало – надо доделать то, другое, третье… Доделать.

Предел, который маячил где-то совсем близко, стал стимулом. Я села планировать – в очередной раз смешить пространство. И вдруг появились странные мысли: «А если бы тогда не операция произошла, а наступил конец, – что бы изменилось вокруг? Мир остался бы без моих планов – и ничего не повлияло бы на следующий день без меня».

Моё присутствие и на самом деле ограничилось. В нашем с Сергеем музыкальном проекте «Наш Остров» ребята стали заменять меня, как ведущую, но сценарии я продолжала им писать. Вроде как ничего не изменилось – жизнь для других людей продолжалась. Я же перешла в отстранённую категорию.

Итого: пациент, материал, дилетант, наблюдатель.