Читать книгу Тверские перекрёстки. Выпуск 4 - Виктор Алексеевич Серов - Страница 5

Облетает красочная плоть.

Остается лишь намек на крону.

Не позволил сохранить Господь

Лист последний огненному клёну.

Осень, правит службу литии.

Плачет и печалится. Часами,

Ветви неприкрытые твои,

Осыпает мелкими слезами.

Пусть скорее ветер наметёт

Нам под ноги светлые страницы,

И морозный иней подведёт

Белой тушью веточек ресницы.

Я отброшу штору на окне,

И душа до замиранья рада

Видеть, как снежинки в тишине

Тычутся в прозрачную преграду.

Лишь две краски, словно я и ты,

Полнота потерянного лада,

Мудрость чистоты и простоты,

Лишь две краски – большего не надо.

Черный цвет и белый – в смерти жизнь,

В мраке свет огня, надежда в муке,

Пропасть, что у ног моих лежит,

И Господь протягивает руки.

Лунный свет деревья кормит

Застывая на стволе,

Прорастают в небо корни

Те, что не были в земле.

В глубине душа томится

За преградою ресниц,

Ей на волю устремиться б

Через радужку границ.

За ручьём незримым света

Ввысь – куда глядят глаза,

Где укрылася планета

Под названьем Небеса.

Где не тягостна никчёмность,

Не тревожит простота,

Не пугает обречённость,

Не стесняет нагота.

Где отступит развлечённость

Ненасытного ума,

Горделивая учёность,

Плоти крепкая тюрьма.

Где в распахнутые двери

Погребенной старины

Безвозвратные потери

Будут всем возвращены.

Где в блаженном упоенье

Сладко плачется навзрыд.

Где Сокрытый Вознесеньем

Ослепительно открыт.

Где обещанной наградой

Состоится встреча с Ним.

Где пропустит за ограду

Горний Иерусалим.

Не трави мне душу, весна,

Не зови в полёт, не буди.

Пусть тихонько звучит струна,

Пусть неслышно стучит в груди.

Всё, что будет наперечёт

Знаю, каждый удар и приз.

Жизнь своим чередом течёт,

Увлекая вперёд и вниз.

Та волшебная тишина,

Что зимою в ночи царит,

Мне как хлеб и вода нужна —

Лишь она одна сотворит

В заболевшей душе покой.

Мама в тонком цветном сне —

Будет снова такой живой…

И захочется жить мне.

На ковре травы короткой

Кляксы тени изумрудной.

Солнце, с реденькой бородкой,

За работой многотрудной.

Лечит душу, греет тело.

В речках детский визг и хохот.

Дарит жизнь и с этим делом

Управляется неплохо.

Все знакомые планеты,

На невидимой верёвке,

Привязало, а кометы —

Держит в солнечной кладовке.

На асфальтовых доспехах

Подожгло лучами лужи,

А зимой, гордясь успехом,

Заблестит на снежной стуже.

Благодатью в душе повеяло —

Значит Господу потрафим.

Принимает меня в Дивеево

Добрый батюшка Серафим.

Всем простил, кто меня обидели.

Сумрак бархатный и луна.

По канавке вокруг обители

С Богородицей. Тишина,

И вокруг, и внутри у самого

Сердца, хоть совсем не дыши,

Только мы вдвоём с Божьей Мамою,

Мы вдвоём и всё… Ни души…

Я прошу, – расскажи мне, Милая,

Не прогневайся на раба,

Как живёт за сырой могилою

Ненаглядная голытьба.

– Мама с папой, родные, близкие.

– Все приятели, все друзья.

– И когда же, путями склизкими,

К ним приду, наконец, и я…

– Не спеши. Пока здесь помаешься.

– Не готов совсем, не взыщи.

– Погрешишь ещё, да покаешься,

Потерпи ещё, поищи…

Облака лежат волокнистые,

И луна глядит свысока.

Ох, не то я просил, Пречистая,

Ох, прости меня, дурака…

Два человека – две души

Избравшие одну дорогу,

По Воле любящего Бога.

Священник таинство свершил.

Объединив всего верней,

Той властью, что ему даётся,

Той нитью, что не разорвётся,

А лишь вопьётся побольней.

Когда один за облака

Идёт, за небо голубое,

Другого тянет за собою,

За нить, что всё ещё крепка.

Настанет и его черёд

Закончить путь, с Землёй проститься.

Тогда взлетев, соединится,

С душой душа. И всё поймёт.

Весь тайный смысл земного сна,

Всегда ли ближнего любили,

И правильно ли жизнь прожили,

И для чего она дана.

Откроется великий лад,

Казалось бы, случайной встречи.

Малозначительные речи,

Улыбка, жест, движенье, взгляд,

Займут законные места.

Навек сольются воедино,

В симфонии неповторимой,

В финал несения креста.

На щербатом мосту над рекою

Где туманы сродни облакам,

Посижу, предаваясь, покою,

Доверяясь потёртым доскам.

Здесь под кровом небесного свода,

В тишине, простоте – без затей,

Согревает такая свобода

От мирской суеты и страстей…

Ты, душа, всё пытаешься выжить?

Всё стремишься поближе к теплу.

Так лисёнок пораненный лижет

Кровь на лапке, свернувшись в углу.

На земле то разгульно, то строго

Ты жила и любя, и скорбя.

Пусть ладонь Милосердного Бога

По головке погладят тебя.

Я всё жду, что посыплется Манна,

И поднимутся в гору дела,

Но быть может какая-то Анна,

Где-то масло уже пролила.

Всё стремлюсь, чтоб в комфорте, приятно

Протекало моё житиё,

Только Анна, вполне вероятно,

Пролила уже масло своё.

Есть достаток, в себе не копаюсь,

Развлечение время крадёт,

Только Анна, хитро улыбаясь,

Разлила своё масло… и ждёт.

Снова майская ностальгия,

Всё не то, да и мы другие.

Не вернутся уже никогда

Прятки, жмурки, футбол до упаду,

Снег, капель, ледоход, листопады,

И украдкой влюблённые взгляды,

И зовущая в небо звезда.

Мы играли в войну с мальцами,

Мы гордились своими отцами —

Дети бывших фронтовиков.

Иногда и жестокими были,

Иногда и нещадно били

Зазевавшихся чужаков.

Жили щедрой душой – по-русски,

И в затворах квартирок узких,

И в просторах своих дворов,

Как-то правильно и достойно —

Только в фильмах да играх войны,

А над нами небес покров…

Снова майская ностальгия —

Всё другое и мы другие…

Как всем, тебе, мой милый,

Родной мудрец,

Назначена могила.

И вышел жнец,

Вершить свою работу,

За шагом шаг…

И вот уж нет кого-то.

Твоя душа,

Отправилась в дорогу,

Чтоб на весах,

Быть взвешенной у Бога,

На Небесах.

А я на пепелище,

И мой черёд…

Душа уже не ищет,

А только ждёт.

Не утолить печали —

Они со мной,

О тех, кто покидали

Приют земной.

Отныне вся забота,

И до конца —

Молиться за кого-то,

И ждать жнеца.

К тебе, моя родная,

Теперь мой путь.

Мы встретимся, я знаю,

Когда-нибудь…

Разрывая объятия стен,

Хорошо, раз в неделю – не чаще,

Провести пару дней в чистоте,

На опушке нетронутой чащи.

На высокой прибрежной горе,

Укрепить небольшую палатку.

Спать, свернувшись, как пёс в конуре,

Как ребёнок – покойно и сладко.

Вспоминая изгибы судьбы,

Чай попить, что заварен покруче,

И пройтись, собирая грибы,

Возле края обрывистой кручи.

Позабыть про мирские дела,

Пустоту бесконечного торга.

Разбежавшись, в чём мать родила,

Прыгнуть в речку, крича от восторга.

Поздним вечером сесть у костра,

Окружиться дымком сигареты…

Только звёзды, да звон комара,

Да тверское, не жаркое лето.

Художник беден – не его вина.

Спроси: «Зачем живёшь?» – не даст ответа.

Наградою за труд – стакан вина,

Да табачок из старого кисета.

Художник, на ничтожестве холста,

Из хаоса цветов слагает формы,

Взрывает плоскость гладкого листа,

Вскрывая глубину, ломает нормы —

Соблазн для негодующей толпы,

Грядущие почтут за откровенье.

Не потому, что люди так глупы —

Ослеплены. Им нужно для прозренья

Унизить непонятного творца,

Изгнать долой из жизни поскорее.

И уж затем, без края и конца,

Хвалить его, дурея и зверея.

И спорить, ненавидя и любя…

А где художник?

Он ушёл…

в себя…

Как хочется, без видимых причин,

Придти к тебе и, просидев за чаем,

Наговориться всласть, рассвет встречая,

За прежние долги не отвечая…

Так хочется тебя увидеть, сын.

Хоть и прошу соединить пути,

Но, Господи, не слушай человечка…

Под старость жизнь – ни кочерга, ни свечка.

И всё течёт та, проклятая, речка,

В которую два раза не войти…

Полнолуние отгорожено

Чёрным пологом от Твери.

Даже снегом не припорошено.

Ни заката нет, ни зари.

Мелкий дождь повис. Ветви с гнёздами

Нынче мёртвыми… Высоко

Там за тучами, там под звёздами,

Полнолуния молоко.

Густо красится тьма кромешная,

Той, изнаночной стороны.

Тучи серые, тучи внешние,

Наряжаются в свет луны.

Небо наглухо занавешено,

Даже утром просвета нет.

Если белый и чёрный смешивать,

Выйдет разве, что серый цвет.

Там где сливаются души, сердца, параллели,

Страстные помыслы, сладкие грёзы манят.

Светлые призраки бродят по Тёмным аллеям,

И равнодушно-лениво глядят на меня.

Каждый пошёл по своей, по особой орбите.

Значит, такую судьбу присудил Судия.

Ну, а теперь, и тела, и корыта разбиты.

Бог нас не выдал пока, и не съела свинья.

Тащит куда-то во тьму неуёмное время.

Вот уже вспыхнул закат, зацвели облака.

Вот уже сам за двоих, я беседую с теми,

С кем не смогу повстречаться, хотя бы пока.

Битые льдины. Плывём и не знаем покоя,

Крутимся, таем, крошимся и чуда не ждём.

Сами, со временем, станем великой рекою…

Может быть, даже в Каспийское море впадём.

Облака от края и до края.

Выше человечьей кутерьмы

Проплывают, даже не взирая

На бескрылых – на таких, как мы.

Воздвигают хлопковые кручи,

Притворяясь горною грядой.

Расстилаясь бархатною тучей,

Поливают нас живой водой.

В шалаше под лиственным покровом,

На твоих плечах, моя рука…

Нам не скучно ждать, когда же снова

Тучи превратятся в облака…

Загорелось солнце, заискрило.

Снова небо в белом неглиже,

Всю округу от души полило…

Так, что мы остались в шалаше.

Облака ли, ангелы летели,

Осеняя землю свысока.

Мы с тобой на облака глядели,

И на нас глядели облака.