Читать книгу Ратибор Южных Рысов - Виктор Анатольевич Тарасов - Страница 3

Проснувшись после полуночи, Ветровей¹ глубоко вздохнул и поторапливая крайнюю неделю месяца Гейлетъ², начал укутывать небоскат тёплыми и влажными облаками. А замёрзшая Мать Сыра-Земля встрепенулась ласково, приглашая долгожданное тепло. Поёлику давеча³, дед Карачун вежливо откланялся и до осени изволил почевать⁴. А загостившаяся сестрица Зима, окончательно обрыдла. Гостепреимно повременив ещё девятицу⁵, Матушка – Земля твёрдо распрощалась с опостылой гостьей и спешно скинула все зимние наряды. Лишь оставив на теле обережную сорочку, сотканную Ладой в отчем доме Вырия небесного.

Затем богиня перешла в весенний чертог храма и благодарно рассмеялась, разглядывая яркие подарки сестрицы Лели. Среди которых были кольца, серьги и ожерелья, оправленные в капельные самоцветы, которые искусно смастерил отрок Капель. И как особенное подношение, Ладой в пояс скроенное, да вручную Лелей пошитое, во хоромах покоилось дивное облачение. Расшитое зелёными полями и лазурными родниками, плодородное лельное платье!

Подивившись сим волшебным дарам, она тепло приобняла рачительную Лелю и лучезарной улыбкой, одарила племянника Капель. И по древнему устою, отправила мать с сыном вестать по славским весям, о своём приближении. А сама, как истая богиня Жива – Мать Сыра Земля, царственно расположилась пред обширным зерцалом, начав наряжаться. Тем временем, великое множество Православного люда⁶, заприметив посланников Живы, радостно кланялись и приговаривали: «Хвала Ладе и Сварогу! Веста – Леля пришла и Капель привела. Хей – Хэйлетъ лельный – весна! Матерь – Жива близка, отваряй ворота!».

Каждый лельник⁷ я восторгаюсь живительной капелью, обильным цветением полевых жарков и подснежников. Такую мою сердечную расположенность, мудро заприметила прабабка Глая, по прозвищу «чёрмная». Которая по достижению мной двенадцати лет, во время обряда тайного имянаречения, шепнула: «Запомни Ратин! И помалкивай всю свою жизнь, ты – Капель!⁸». Только Глая могла совершить такое таинство, поёлику была ведающей матерью. Ведь мой отец Казимир, ещё четыре года назад, пал в неравном бою с поганой татью⁹. А могутный¹⁰ дедушка Микула, не был кровным родственником.

Минуло четыре лета с тех пор, как Глая прекратила называть меня челом¹¹ и теперь на людях, строго величала – Ратином. Временами, нам троим бывало горько осознавать, потерю всех Южных Рысичей. Поэтому сейчас, мне нужно быстрее расти и набираться мудрости в ратном деле, чтобы надёжно защитить новое отечество и приютивших нас родовичей. Да вскоре завести семью, чтобы возродить из пепла, наше Родовое пламя!

Перед восходом ярилы, тёплый воздух остыл и наполнил чащу белесым туманом, водяных испарений. В котором глохли лесные шорохи, мои шаги и скрипучие голоса, невозмутимых леших. Я шёл терпеливо тихо, не обращая внимания на своё мокрое тело или на прилипшую ко мне, льняную одёжу. Поэтому в награду за природный покой, Святобор дозволил мне, услышать плёс весёлых русалок возле ближнего пруда и увидеть как в кустах, шевелятся осторожные мавки¹². Ещё лесной бог, разрешил боязливо хоронить взгляд в торну, когда из за мшистых стволов, начинали зыркать недовольные деревянницы. Как будто они, как и всё навьи¹³ создания вокруг, давно знали о том так, что я провинился перед суровым Велесом и по-своему осуждали.

Семаргл поначалу уверенно бежал впереди, выбирая торну¹⁴ но в тумане потерял нюх, отчего несколько раз возмущённо фыркнул и был вынужден отступился. Затерялся в тыл и виновато поглядывая, засеменил опустив хвост. А следом за псом, ехавший на заплечном коробе Питин, нырнул ко мне за пазуху, где умостился так, что носа непоказывал. Вот каковы мои ушастые други – верные спутники, внимательные слушатели и надёжные помощники.

С которыми я как всегда, привычно разговаривал: «Азъ ведь и сам хорошо понимаю, что на нас скотий бог сердится! Ну и что с того? Ведь сделанного не вернешь. Поёлику встретились на узкой торне враги, вот и не разошлись мирно. Тут уж кому какая планида выпала!¹⁵ А Велес почему-то сердится, да знамения посылает. Ну зачем он сердиться? Мне ведь тоже лик припалило, но азъ же не жалуюсь!». «Ферно, – вторит Питин, выглянув из за пазухи. – Сертится несачем!».

Лес сменился полесьем и следом начались кусты, высаженные вокруг священной поляны. Впрочем, насаждения быстро закончились и под ногами мягко зашелестела, молоденькая мурава. Туман вдруг рассеялся и мне открылся строгий вид, не охраняемого божьими ближниками, Навьего капища¹⁶. Круглое строение которого, возвышалось на шестнадцати дубовых столпах, подпирающих крытый осиновым лемехом навес. Середину которого, зодчим порядком, удерживал четырёхликий истукан навьего мира.

Перед семью очами которого, по сторонам света, раскинулись плоские, по аршину на сторону, алатырные камни. Лику Велеса дары подносили на алтарный камень с восточной стороны. Одноглазой Маре или Морене, на западной алтарь. А Зверю – Скипетру и Чернобогу, на жертвенные камни севера и юга. Под навесом, на кружных вешалах, были привешаны дары разные, пришлыми людинами во здравие богам, поднесённые. Коих великое множество, ближники сих богов прибирают, да кудесникам во град Листвень, отвозят для надобностей.

Я зашёл под навес с востока и как положено, поклонился звериному богу в пояс. Потом скинул свой заплечный короб и достал из него берестяные туеса с мёдом, да кувшин с медовухой. Затем выложил на рушник ковригу¹⁷ хлеба, Глаей испеченного и добрый кус лосиной солонины. Помедлил, бережно расставляя добро на алтарь, перед ликом навьего бога.¹⁸

Ещё достал мешок кожаный, супротив малых паразитов, зельем пропитанный. Развязал горловину и вытянул оттуда, богатую шкуру дальнего родича, самца зимней рыси. Неспешно растянул сие великолепие пред ликом бога с почтением – показывая, да снова в мешок уложил. Понимая, что сей видный дар, любым волхварям или людинам по нраву и для примирения со старым Велесом, мне лучшего подношения не сыскать. Ну а родич мой дальний, был сам виноват. Нечего было зимой лезть в курятник, Глаиных кур промышлять.¹⁹ Вот и поплатился за дерзость.

Рысь, это северный родич леопарда степного, которого ещё пардусом кличут. Дальнего предка рыси звали рысенем или русом. Оттуда и пошёл наш род Южных Русов. А прародителя всех Русичей, называют Снежным барсом. Который живет во Священных Горах Небесного Вырия! Откуда на равнину стекают Семь Священных Рек, нашей Великой Родины!

«Интересно, за что Велес покарал лесного рыса? – мелькнула странная мысль. – Да так, что лишил его, собственного хвоста!». Сей чудной вопрос, промелькнул в голове и исчез, потому как невесть что, у богов не спрашивают. Тем временем я поднял мешок со шкурой и крепко привязал, ремешком к вешалам.²⁰ Семаргл тут как тут, начал виться вокруг и втягивать носом воздух, косясь на кус лосятины, повиливая хвостом. Питин тоже ожил и высунул из за пазухи, любопытный носишко, принюхиваясь. «Не для вас – други, заедки выложены!» – попенял я коту с псом. Затем сурьёзно предстал перед ликом Велеса, преклонив одно колено.

«Исполать²¹ тебе Мудрый скотий бог! – начал изрекать я. – Прошу, отведи от меня гнев свой. Да позабудь великодушно, что погубил создание твоё – Горнего василиска.²² Поскольку спужался азъ аспида²³ крылатого, который заходя на Перунову поляну с жеребенком в когтях, усердно захлопал крылами! Прямо над нашей торной, по которой мы шли с сотоварищами, вот и не разошлись мирно. «Пошто он в меня огнем плюнул? Супротив, азъ стрелил его через око и достал!». Ведаю, что оная тварь огнедышащая, нынче весьма редкая и твоему взору угодная, да только содеянного не вернёшь. Прими наши дары и волоти,²⁴ от всего сердца! Сие пусть зрят видоки Мары, Чернобога и Зверя – Скипетра! Како звери и птицы твои лесные, да лешие со деревянницами! Всех созываю во свидетели!».

Заканчивая своё побранное²⁵ прошение, я встал и смиренно поклонился Владетелю Аспидов, да Горынычей²⁶ трижды, по устою зря прямо в землю и рёк с устатка: «И не отмалчивайся, Родович грозный! Подай знак али примету какую, поёлику мне не ведомо, простил ли ты мя?». Как вдруг, порывистый ветер зашумел в вешалах, словно вздохнул кто-то рядом. И на какой-то миг, нечто неведомое и могучее, коснулось моего лба.²⁷ Так что я задохнулся позабыв о дыхании, но опомнился и смолчал робея. Просто помыслив: «Неужто вот так, мудрый бог откликается?».

Всю дорогу назад, мысль о том, простил ли меня бог, не давала покоя. Посему приблизившись ко другам в полесье, ожидающим меня подле сосны, я вдруг понял как просто всё выяснить! И показывая сотоварищам, своим указательным пальцем, на возвышающуюся над нами сосну, я молвил: «Знамо дело, вы заждались мя, но обождите ещё какой-то час, азъ довершу сию надобность! Только гляну сверху, пришёл ли какой зверь али прилетела птица, отведать лакомств божьих?». Затем я скинул с себя заплечный короб и векшей²⁸ взвился на раскидистую сосну. Среди ветвей которой, нашёл удобное место, откуда хорошо видна Навья поляна и затаился.

Рассвет уже охватил землю и косые лучи утренней зари, бросили на мураву длинные тени, а в капельках росы заиграли разноцветные сполохи. Вся природа радостно встречала Ярило и поэтому ещё веселей, защебетали небесные птахи. А терпкий и поэтому живительный запах еловой хвои, густо насытил безветренный воздух. Раннее, лесное утро, предстало предо мной во всём великолепии, но которое я видел вскользь и задумчиво ждал.

«Примет ли скотий бог, мою жертву? – тревожился я. – Ну а ежели примет, то в каком обличье? Пошлёт к заедкам могучего бера али волка священного? А может отдаст подношение птаху небесному?». Как вдруг, из кустов рядом с поляной, осторожно высунулся принюхивающийся носишко. А затем показались любопытные, хитрые глазки, на плутоватой мордашке. «Да это же Лизавета Патрикеевна! – присмотревшись, благодарно помыслил я. – Рыжая, ако жарушко, к подношениям пожаловала!».

Сперва я приметил как задрав нос, осторожная лиска ловит запахи. Для чего, чуть посунувшись вперед, она сразу пятилась в кустарник, в котором скрывалась. Но проделав сие действо несколько раз и убедившись в своей полной безопасности, вдруг шустро юркнула вперёд, стелясь по сырой мураве! Поэтому её пышная шкурка враз намокла и потемнела, а шикарный хвост превратился в ошмёток моркой пакли. Который волочился следом, временами мелькая, своим белесым кончиком.

В какой-то миг, лиска добралась до капища и юркнула под навес. А там, оббегая алтарные ками, она проворно обнюхала все расставленные приношения. И к моему огорчению, на алтаре Зверя – Скипетра, она сунула нос в какую-то крынку и довольно облизнулась. Но после чего вновь, опасливо огляделась и вдруг, стремглав бросилась – вперёд! Жадно схватила увесистый кус сохатины с Велесова алтаря и сгинула вон!

Я облегчённо выдохнул и довольный, спокойно слез вниз по раскидистым сосновым веткам. Возле узловатых и прохладных корней которого, лежали мои ушастые други и выжидательно смотрели на меня. Правильнее сказать, пёс Семаргл лежал на ковре из рыжей хвои и добродушно повиливал хвостом. А на его спине, в густой шерсти загривка, разлёгся нетерпеливый Питин. Который глядя мне в глаза, лишь протяжно фыркнул: «Фсё?». «Да, теперь всё! Велес принял дары. – утвердительно ответил я. – Теперь айда домой, напрямки через Перунову поляну! Ведь Глая поди, нас совсем заждалась!».

Так с чего же я начал сей сказ? Ах да, всё верно с Лели-весны! Которая началась в последнюю девятицу месяца гэйлетъ, на три недели раньше, чем обычно и принесла стойкое тепло. «В нынешний лельник, Ярило весьма заботливо зрит с небоската! – говаривали между собой, градские старейшины. – А Стрибог отче из Священного Вырия,²⁹ рано отправил Ветровея, во славские веси для жаркого веянья и капельского пробуждения. Но в помощь Леле-весне и могутным сотоварищем, для нашего Шелоника.³⁰ Значит, нужно готовится к раннему, но добротному севу!».

Лельный шелоник, устроил весёлую капель под ясным солнышком и быстро сушил проталины в лесах и дубравах. Отогрел кормилицу землю и наше с Глаей, семейное репище. Вся Мать Сыра – Земля, напиталась живительной влагой, для рождения новой жизни! Мы с прабабкой заранее приготовили трубочки из толстой соломы и берестяные туеса. Теперь ежедневно на ближней опушке, за репищем, я надрезал кору берёз. Куда вставлял соломинки и по вечерам, собирал набежавший в туески сладкий, берёзовый сок. Который сливал в чистые, пропаренные кипятком лагушки и сносил в погреб. Когда сок закиснет, добрый квас будет! Какой весьма по вкусу, деду Микуле свет Гурьянычу.

В летнюю жару с таким квасом хорошо готовить окрошку с луком, варёным яйцом и черемшой. Да с молодыми огурчиками и кусочками копчёного, лосиного мяса. Ещё можно, не дожидаясь лета, настоять березовый сок с мёдом и разными ведомыми Глае, травами. Тогда получается такой напиток, который не уступает легендарной Соме! Вот только мне сей напиток, пока пробовать не дадут.

«Молод ишшо! – так объяснил дед Микула. – Медовуху волхвы разрешают пить только тем, кому от роду не менее трёх с половиной десятков лет исполнилось. Ранее – ни-ни! Нельзя, пока людин собственной семьей не обзаведётся и детишек не наплодит!».

А мне тридцать третьего числа, месяца вэйлетъ, пойдёт только шестнадцатая весна. Так что и помыслить о питии не можно. Нашу медовуху³¹ дед Микула отвозит во град, ко двору князя Доброгнева. Потому что медовое питье, настоянное Глаей на травах, приобретает особый вкус, что очень нравиться князю и его домочадцам.

Недавно, покашливая от волнения и оглядываясь с опаской на Глаю, дед Микула тайно прошептал: «Слышь, Ратин. Беры, уже наверняка из берлог повставали. Так ты того, пробежись утречком по бортям.³² Послушай пчёлок, живы ли, как зиму перебедовали? Всё делай как я раньше учил. Да подвесь возле дупел сутунки,³³ а то беры в сию пору, бродят после спячки, голодные и злые. Одна кожа, да кости! Как бы не добрались, до тружениц наших».

«И ещё вот что! – он опять покосился в сторону Глаи. – Порскни³⁴ в сторону Навьего холма! Проведай, как там Корноухий? Благополучно ли перезимовал, али нет? Ну вот, вроде всё сказал и ничего не забыл». «Сделаю, дедушка Микула! – с готовностью и тоже шепотом, отозвался я. – Сегодня веревки изготовлю, а завтра перед рассветом побегу! И бера твоего одноухого, проведаю».

При сём я тоже покосился в сторону Глаи, ведь ежели услышит прабабка, обоим попадёт на орехи! Не любит Глая, когда мы упоминаем Корноухого. С той поры, как тот в прошлом годе, задрал её любимую тёлочку. После чего, она о нём знать не желает! И разговора о старом бере, не терпит. «Ты это, на всякий случай, лук с собой прихвати! – тихонько продолжил нашёптывать дед Микула. – Ежели стрелишь зайчишек, так прихвати парочку ведмедю в подарок. Небось лишними, они ему не покажутся!».

Неожиданно в наш разговор вмешалась прабабка: «Вервие я вам уже приготовила – заговорщики! Токмо волосяные веревки не дам, обойдетесь пеньковыми. Я их маслом конопляным уже напитала, чтоб не гнили». Затем она вытерла руки о передник и продолжила сварливым тоном: «А вы Микула свет Гурьяныч! Вместо того, чтобы беспокоиться о тате одноухом и отрока на то подбивать, лучше бы о крыше стайки помыслили. Опять в дальнем углу течет!». Дед Микула покосился на меня и виновато развел руками. Затем прогудел: «Будет сполнено, Глая Монионовна!».

Я не удержался от улыбки. Отношения между собой двух пожилых и дорогих мне людей, продолжали вызывать удивление пополам с восторгом. Потому что дед Микула и моя прабабка Глая, ходят по Матушке Сыра – Земля, около века. А относятся друг к другу как молоденькие, парубок с дивчиной, бережно и нежно. Хотя прячут такое отношение под личиной воркотни и старомодности в отношениях. При мне величают друг друга по имени и отчеству, разговаривая с чопорной торжественностью. Потому как стесняются своих чувств, что неуклюже пытаются скрыть. Как будто у меня глаз нет или я могу что-либо плохое подумать, чудики среброголовые!

Дед Микула, обликом настоящий велет!³⁵ Росту в нём чуть более сажени, да плечи широченные и грудь выпуклая. По сию пору ходит прямо, не гнется, хотя с годами усох изрядно. Всё же, сила страшенная в членах сохранилась. А пястья его рук, моих шире и толще вдвое, ладони тоже огромадные. Как сожмёт кулак и смотреть муторно. Потому что кулак сей с мою голову! Когда мы с ним три года назад встретились, у него бородища белая до пояса была и волосы седые на голове. А теперь глава бритая, один оселедец седой с неё свисает и бороды совсем нет – сбрил. Только усы седые оставил. Не старец столетний, а могучий рысень! Думаю, это он перед прабабкой моей, молодится.

А вот Глая Монионовна, наоборот. Маленькая, худенькая и стройная как девица. Потому видом берет! Не прабабка, а княгиня светлая, да величавая! Я за эту зиму добро вытянулся, так что своим темечком, до губ деда Микулы дорос. А прабабка мне ростом по грудь, хотя иной раз распрямится во всю стать и глазищами синими, как сверкнет! Будто и в росте повыше становится, да ещё что укажет, попробуй не исполнить! Так с этой зимы, посоветовавшись меж собой, стали они меня парным молоком отпаивать, что бы худобу согнать. Я ненавижу парное молоко, но только попробуй, пикни! Хоть иногда Питин выручает, когда Глая отвернется.

Моя прабабка Глая, очень тёмная на лик, потому что родом из заморского – Сабейского племени. Поэтому если к её тёмной коже, добавить вид седых и длинных волосы в сочетании с тёмно-синими глазами, то получим незабываемый, колоритный образ. Ну а что морщины на лице и руках, так у кого их в таком возрасте не бывает? Раньше моя прабабка, была жрицей Великой богини Живы или Рати, которую все Рысичи почитают как Мать – Сыра Земля. Посвящение она приняла из за того, что рано овдовела и лишилась кормильца, но содержала моего малолетнего деда и одинокую свекровь. А через много лет, даже стала Старшей жрицей в этом Древнем Святилище богини Рати.

Поэтому по сану своему, знала она многое и теперь, передавала свои знания мне. Так что ещё двенадцатилетним парнишкой, я уже был знаком с понятием заморского времени и его счисления. Сперва уразумел шумерское счисление, а потом эллинского. Тогда прабабка Глая подробно объяснила мне, почему шумеры применяли в своих вычислениях чудную, шестидесятеричную систему счета. Разделив день и ночь на двадцать четыре часа, да почему в каждом часе, по шестьдесят минут. Затем под её руководством, мы с дедом Микулой, соорудили во дворе нашей усадьбы, солнечные часы и научились ими пользоваться.

Теперь я расскажу о моем прадеде Ратиборе и его побратиме, деде Микуле. Которые оба Славского рода³⁶ и были рождены в старинном племени рысов или русенов. Шестнадцать лет сполнилось каждому от роду, когда князь сколотов³⁷ Менослав, взял их в своё войско и двинулся походом в земли неведомые, что на полдень от наших мест лежат. Шли они вдоль берега чёрного моря, которое эллины именуют Понтом Эвксинским, а мы – Рысьим. Сначала в Тавриду скифскую, а потом морем на лёгких чайках к устью реки Истр.³⁸ А оттуда сушей через земли даков и фракийцев к берегам моря, которое эллины Срединным зовут. На кораблях родичей наших, которые на полночь от земли латов живут, пересекли то море и ступили на землю Мезийскую.³⁹ Как они в том походе коней своих сохранили, я до сих пор не ведаю, но сохранили и попутно помогли тамошними владыкам с латинами разобраться.

Шесть долгих лет, войско по чужим странам ходило. Только на седьмую весну, наполовину поредевшая дружина князя светлого, с великой добычей, вернулась в родные края. Воротились домой и возмужавшие побратимы, да не одни! Вместе с ними на белом и тонконогом коне, рысила дива дивная из сабейского рода, страны Пунт!⁴⁰ Которая граничит с Айфиопией и Офиром. А ещё предки этой дивы, хоть и нетитулованной особы, имели древнее родство с царицей Хатшепсут, из страны Та-Кмет. Теперь эти чужедальние царства, меж рысичами, больше называют Айфиопией и Айгюптосом.⁴¹ А народ тогда восклицал и дивился, глядя на ненашенскую красоту этой смуглой и стройной девушки. Волосы которой развивались иссиня-черным вихрем, а необычно синие глаза, излучали твёрдость и спокойствие. И которую Микула называл почтительно, Геликой, а мой прадед нежно, как у рысичей принято, Глаей.

Мой прадед Ратибор и дед Микула, вернулись домой побратимами, в чине беров или бояр. За шесть лет службы, помимо денег, эти повышения им пожаловал князь Минослав в благодарность за верность, искусство боя и разумную храбрость! Доверив побратимам воеводство в отборных отрядах, князь стал всегда побеждать. С тех пор деда Микулу, ратники прозвали Громославом. Потому что он превзошёл в силе и воинском умении на поле брани, даже своего друга. Вот только моя прабабка Глая, предпочла в суженые, витязя Ратибора. А Громослав не стал завидовать побратиму, поздравил молодых и снова покинул родные края!

Где скитался и чем занимался, дед Микула, рассказывать не любил. Подумаешь, что служил у афинского тирана и получил прозвище: «Всегда побеждающий Никейон!». В тех краях его и по сей день помнят с таким именем. Имя Никейон, означает тоже самое, что имя Микула на нашем Родном языке. «Все было и прошло, зачем вспоминать?» – так однозначно он отвечал, на мои бесконечные расспросы и я соглашался. Потому что сам не хочу вспоминать, некоторые моменты своей жизни, хотя прожил на белом свете, немного. Правда иногда, моё прошлое властно сминает запреты воли и врывается ужасным воспоминанием:

– Вот Родовое гнездо, на лесистом полуострове недалеко от Тмутаракань или Тамтархи. Потом слышу дикие крики находников, свист стрел с чёрными древками и вижу смерть, настигающую родичей в самых неожиданных местах! Ещё вижу место погибели деда с бабкой, отца и матери, да моих двух старших братьев и невесток юных. Как и смерть других Южных рысичей, отступивших под натиском находников, внутрь капища. В котором они задыхаются, заживо сжигаемые в многочисленных запалах, огненных стрел!

– Только единственную дочь, моего старшего брата, раненную Зоряну, чудом спасла моя прабабка Глая. И меня, оглушённого до беспамятства, окаянным находником, за собой увлекла! Ещё успеваю заметить, как изогнутые клинки врываются во двор княжего кремля, словно могучий, речной поток! Несметным числом конных воинов в лохматых бурках и теперь уже зрю, увлекаемый Глаей, наше отчаянное бегство!

– Вон из города, вдоль полыхающего капища, по тропинке в скальном обрыве и далее вниз, к морю! К свободе и спасению, в лёгкой морской лодке, какие чайками кличут. Я помог спуститься бледной Глае с умирающей, четырёхлетней Зоряной на руках. Которая тоже прижала к неравнодушной груди, чёрный, пушистый комочек. Теперь мы в лодке, куда успел запрыгнуть наш скулящий, трёхмесячный щенок и отчаливаем!

Пусть этот путь будет долгим и ведёт туда, куда глядят наши глаза! Как можно дальше, от бывшего дома и этих несчастных мест! Поёлику я решился на этот сказ, то поведаю всё, от горшего бегства из разорённой вотчины, до сих сытных и добрых дней.