Читать книгу Одно правило. Рассказы - Виктор Азаровский - Страница 4

Помню летящий по степи тяжёлый мотоцикл с коляской, мелькающую вдоль обочин высокую траву и бегущую, высунув алый язык, рядом со мной, смеющимся в коляске, остроухую овчарку. Через много лет отец объяснил: 1957 год, мне два с половиной года, мотоцикл «Ирбит», собака – Пальма. Мы переезжаем на колхозную культбазу возле речки Борзя.

Мнение среды: если ребёнок до пяти-шести лет не научился помогать взрослым, то дальше будет только обузой обществу. Сейчас даже трудно представить, что шестилетний ребёнок может не только ездить или скакать на коне, но и зарабатывать.

Отчётливо помню лето 1961 года…

Мы стоим большой бригадой на сухом участке долины Борзи, в просторечии – Борзянки. Здесь, можно сказать, – родильный дом реки Онон, её среднее течение, вся рыба в этом месте заворачивает сюда, выходя нереститься на заливы. Вокруг – океанские волны трав, вперемежку с мерцающей водой, откуда мужики часто приносят здоровенных сазанов.

Мы – сенокосная бригада. Я и мой друг Сашка – на волокуше. Таскаем копны. Живём с подростками в шалаше. Поодаль пасутся кони.

На рассвете меня аккуратно будит кто-то из взрослых. Выхожу из шалаша, бегу в травы и сразу весь облепляюсь мокрой росой трав и цветов. От реки плывут и клубятся белёсые туманы, сквозь клочья их пробиваются первые лучи рассветного солнца. Вся долина озарена алым и бронзовым сиянием. И кони в тумане тоже алые, отсвечивают золотистой и мягкой пылью. Они удивленно поднимают большие головы и стоят в ожидании мужиков и меня, бредущих по траве к ним, чтобы снять с них треноги и зауздать. Я всегда увязываюсь за взрослыми и первым бегу к своим коням.

Потом кто-то из парней посадит меня на моего старого и белого мерина в рыжих пятнах. Мы скачем в лучах солнца в бригаду.

Наспех завтракаем и впрягаемся в работу.

Жизнь здесь размеренная, ритмичная и привычная. Подростки помогут мне и Сашке впрячь коней, протянуть от их хомутов длинные постромки к волокушам. И мы до обеда подтаскиваем душистые копны к зародам, которые ставят сверкающими вилами мужики.

Недалеко сверкает, изгибаясь, Борзянка, за ней – грядами лысые сопки, на которых видны бетонные доты, редко – чабанские стоянки и кошары, на склонах – пасутся коровы и овцы. Небо голубое, иногда прочерченное белой полосой летящих вдаль самолётов. Над нами величаво проплывают белые облака, иногда закрывая солнце и одаряя тенью.

На обед не спеша едем или скачем на своих конях к бригадному стану.

Через несколько лет, уже подростком, я обучал вместе со взрослыми диких коней. Но привыкал к этой жёсткой и дикой забаве там, на Борзянке, ещё шестилетним мальцом. А ведь мог погибнуть под копытами…

Однажды вечером сельские парни, недавно пришедшие из армии, поймали длинным икрюком жеребёнка, который ходил в бригадном табуне вместе с матерью. Закрутили петлю и, подтянув жеребёнка ближе, прижали за уши к земле, надели узду. Обезумевший дикарь отчаянно пытался вырваться из рук крепких парней. Один из них оглядел нас, окруживших схватку, и крикнул:

– Кто смелый?

Конечно, смелым оказался наш дурак, то есть я.

Парни посадили меня на жеребёнка, вручили поводья узды, и разом отпрянули в стороны. И понёс меня ошалевший от испуга жеребёнок в долину Борзянки. И небо, и залив, и дальние сопки – всё смешалось и завертелось вместе с брызгами воды перед глазами. И вдруг разом померкло. Ещё через мгновенье, сквозь пелену тёплой воды, я увидел мчащегося к горизонту с победно задранным хвостом жеребёнка.

Он сбросил меня в залив и поскакал дальше один!

А парней гонял по степи кнутом, яростно матерился, распекал и грозил судом старый колхозный бригадир. Ведь малец мог убиться…

На следующий год мы пошли в школу. Потом полетели дни, месяцы, годы… Но до сего дня помню себя, шестилетнего, свой первый сенокос, свою первую зарплату (нам зачитывали!), своих первых коней. Иногда вижу во сне летящего к горизонту жеребёнка из колхозного табуна…

Уехав отсюда в юности и через много лет почувствовав приближение старости, я вернулся обратно. Напарник, мой Сашка почему-то оказался в Израиле, остальные сверстники – в разных городах и весях России.

О слове и речке Борзя могу рассказывать долго. Это у самой монгольской и китайской границы.

Больше нигде такого названия не встречал.

На самом деле слово это означает обрусевшее название рода Чингисхана – Бооржа, Боржигины. Люди всегда связывали себя с названием местности. Боржигины – это люди с Бооржи, то есть – из Борзи. По-бурятски звучит примерно так – Бооржын хүн, Боржигантан, Боржигантанай хүн, зон.

Здесь всюду – Борзя, одних только речек, наверное, до десяти, город Борзя, село Боржигантай. Принадлежащий боржигинам, места боржигинов. В современной Монголии, а также в других местах России, кроме нашей, таких названий нет.

Слышал, что с древнемонгольского языка слово бооржа переводится, как дикая утка. Представляю, как много было перелётных птиц тысячу лет тому назад в долине Борзянки, сплошь залитой водой, с каким гомоном они поднимались с воды, полной плескавшейся рыбы, какими косяками и стаями летели к далеким горизонтам.

Представьте солоноватую степь, которую питает пресная вода!

На всех картах, обозначающих зарождение монгольской империи, регион среднего течения Онона и долина Борзи обозначены, как место сосредоточение боржигинов и родственных им племён, откуда они начали расширение своих владений.

Конечно, название распространилось вместе со своими обладателями по всему миру, со временем видоизменилось и ныне обозначается с разными приставками впереди или позади слова, например, эль, иль, юрт и т. д. и т. п.

Всюду на картах мира мы встречаем Бордж, Борж, Бурдж, Барж, а то и Боржа, Борджа, этимология многих из них приведёт к боржигинам и речке Борзя. Конечно, в некоторых случаях наше слово может быть изменено до не неузнаваемости.

Для нас речка была и осталась Борзянкой.