Читать книгу Рассказы о русской культуре - Виктор Бердинских - Страница 6

Народ же в русской глубинке школе долго и успешно сопротивлялся. Глубинный народ… Толща русской жизни очень медленно поддавалась внедрению грамотности. Обратимся к занятному эпизоду открытия архиерейской школы в городе Вятке, в глухом северо-восточном углу Европейской России, местным архиереем Лаврентием Горкой (1671–1737), другом и почитателем Феофана Прокоповича. При Петре I много ученых южноруссов из Киева пошли в дело.

Школа эта предназначалась вятским владыкой (годы правления 1733–1737) для детей местного духовенства и «лучших градских людей». Образцом для обучения (недосягаемым) служила Киевская духовная академия. Но дело оказалось многотрудное. Никто в школу добровольно учиться идти не желал. По словам самого архиерея, нравом весьма крутого, – «иные бегают, другие укрываются; а когда что и послушают – на вред моему смирению чинят и неисповедимые пакости мне делают. Хотел я и учения славяно-греко-латинского для робят в епархии Вятской заводить и учителей с Киева двух мирских человек вызвал. Но за таким гонением и противностями невозможно!» Светские местные власти поддерживали врагов епископа; где тайно, а где и явно.

Но энергия дряхлого Горки сотворила невозможное. Славяно-латинское учение было заведено в начале 1735 года. А латынь – это язык европейской науки! Ведь все учение в университетах там идет на латыни. Сопротивление непокорного вятского духовенства епископ сломил с помощью рассыльщиков и приставов, кои неблагодарных деток от 7 до 20 лет, а также сопротивлявшихся родителей доставили в школу скованными и в «железах».

Пришла на помощь епископу и центральная власть. Все-таки его дело шло в общем тренде политики Петербурга. Главный враг Горки местный архимандрит Александр, утекший в центр с доносом на епископа, был казнен в Тайной канцелярии. Только такие действия помогли открыть школу для 400 «робяток» в глухой провинции. Впрочем, ненадолго. Уже 23 сентября 1736 года более сотни посадских жителей и рассыльщиков местной провинциальной канцелярии с «дубинами и кирпичьем» ринулись на штурм архиерейского дома и школы. Пораженный уже параличом Лаврентий Горка пал духом от такого унижения и оскорбления, тем более что его покровитель и друг Феофан Прокопович незадолго до того (8 сентября) скончался.

И едва Горка умер (10 апреля 1737 года), как последовал новый взрыв ненависти к школе. Местное общество просто восстало против нее. Местные монахи, попы, чиновники, лучшие и простые жители с дубинками, палками и прочими подручными средствами бросились на штурм школы и приступом взяли ее. Захватили некоторых учителей с лучшими учениками и посадили их под караул. Уже 18 апреля из школы бежало 159 школьников.

В доношении в Синод старшего учителя школы Финицкого (выписанного из Киева) сказано: «Студенты, оставя школьное учение, бежали и в школу не ходят, а 18 апреля, видя меня заарестована их промыслом (управителями архиерейского дома: казначеем Трифоном и секретарем Протопоповым. – В. Б.) и тыи студенты, которые имели охоту к учению, в конец разошлися. Вси соборяне и вси причетники церковные, – как градские, так и уездные, – враждуют сему (школьному латинскому) учению – весьма неблагодарны суть, и говорят, что де сие учение не на пользу нам есть, паче же и противное церкви, понеже де мы латынь гнушаемся…»

Ближний к покойному архимандрит укрылся в келье своего монастыря и не смел даже поехать на панихиду по усопшему епископу. К нему же бежали два учителя из школы. Один из них попытался утечь далее, но был схвачен в дороге и с ликованием возвращен в оковах в архиерейский приказ, где его долго морили в заточении. Школьники разбежались полностью при такой безнаказанности. Затея покойного епископа «заморозилась» на пару лет, пока не прибыл на Вятку новый архиерей в 1739 году. Синод настаивал на жизни с таким трудом открытой школы. И постепенно учение пошло легче.

Дела церковные и ортодоксальные переплетались со светскими. Но убеждение, что в попы можно на отцовское место встать и без всякого учения, мало-мальски самоуком дойдя до всего, бытовало на Вятке еще чуть не весь XIX век. Вхождение в книги русской провинции шло медленно, с трудом и отдельными сегментами жестко сословного общества. Купцы и простые горожане грамотели уже больше в XIX веке. А крестьяне, в значительной своей массе уже в веке XX. Я до сих пор помню письма своей тетушки (точнее, двоюродной бабушки) из Алдана (с Колымы, куда они попали после раскулачивания), где все слова писались слитно без пробелов. Это поражало. Просто она ходила в школу одну зиму, еще до революции, и дальше не продвинулась.