Читать книгу Заметки молодого человека - Виктор Большой - Страница 10

Так пролетают дни и недели, как пейзажи за окном несущегося поезда. Яркие, цветные – это когда мы со Светкой встречаемся, более сдержанных тонов – это трудовые будни; а ночные и вечерние пейзажи с проблесками далёких огней – это дни, когда мы не встречаемся, но есть искорка надежды, что пути наши всё же пересекутся.

Иногда нам удаётся встретиться в мастерской. Но не часто – обычно там всегда шумно, много народу, который торопливо делится последними новостями, показывает ещё не просохшие этюды и просто бурно и яростно говорит «за жизнь».

Мои друзья легко приняли её в свой круг. Тем более, что взгляд «со стороны» очень важен, когда хочешь понять – что же у тебя на самом деле получается на холсте. Дело в том, что когда долго занимаешься каким-то одним делом глаз, как говорят, «замыливается», то есть ты теряешь способность свежо воспринимать результаты своего труда. Вот тут моя Светка и оказывалась как нельзя кстати.

Был случай – вытащила она откуда-то из дальнего, пыльного угла забытый всеми этюд, выполненный просто на колорит, на импровизацию цветом:

– Посмотрите, что я нашла! Какое чудо! – Она смотрит с восхищением на работу, где на тёмном фоне написано несколько геометрических фигур. Но как! В них такой «звук» настоящий, столько экспрессии, что действительно непонятно почему автор забросил свою работу так далеко. Впрочем, возможно, она была убрана туда, чтобы просто отлежаться, чтобы со временем можно было разобраться – что же всё-таки получилось в ней, а что – нет.

Сегодня за столом общее чаепитие. У Светки здорово получается заваривать зелёный чай. Разговор прыгает с одной темы на другую. Мой друг Пашка яростно отстаивает свою точку зрения:

– Шопенгауэр, Ницше – вот титаны! Надоело всё классическое и все классики заодно. На них давно толстый-толстый слой пыли и перхоти! Видеть не могу эти прилизанные, зализанные как коровьим языком картины, где глазу не за что зацепиться. Они больше похожи на не очень удавшиеся или совсем неудавшиеся цветные фото. Удавиться можно от такой живописи! Нужна фотка – иди в фотоателье, зачем идёшь к художнику? Художник твою душу напишет! Поберегись, у кого проблемы с душой!

– Надо же, – продолжает он громить всё устоявшееся (причём не только в искусстве, уже и в физике), – упало человеку яблоко на голову (надеюсь, не гнилое) и тут же он открывает не один, а сразу три закона. «Маладец» какой!

– Не верю, как говорили известные классики сцены, – всё больше распаляется Пашка. – Вот мне в общаге однажды на голову свалился здоровенный плафон. И, представьте, он – вдребезги, на голове ни единой царапины; но при этом ничего в ней не появилось – никаких новых законов я там не обнаружил! А ведь он был больше того самого яблока раз в двадцать!

В ответ ему громкий смех. К разговору подключается Милка:

– Паша, а когда это произошло, на каком курсе?

– Ну, кажется, на втором, год назад, – отвечает он ей.

– А, теперь понятно, почему именно год назад тебя вдруг круто швырнуло в экспрессионизм. Да настолько, что ты чуть окончательно не забросил занятия академическим рисунком. Ты так «достал» преподавателей своими «опытами» в новом для себя искусстве, что некоторые, наверное, бросались за валидолом после общения с тобой.

Заявление Милки ещё раз вызвало взрыв смеха.

Кто-то прокричал:

– Вот где истоки твоего творческого подъёма! Может и мне что-нибудь уронить себе на голову – никак не сдать зачёт по искусству древних греков?

Пашка немного надулся:

– Я всё равно докажу своё, вот увидите.

Света, подойдя, погладила его по плечу:

– Они же шутят, мы в тебя верим.

– Да? – Переспрашивает он с недоверием.

– Всё в порядке, Пашка, – говорю ему я. – Мы действительно шутим.

Пашка, повеселев, говорит:

– А с этим физиком, я думаю, дело было так. Сидел человек у себя в саду, скучал. Подзывает слугу:

– Подай-ка, братец, беленькой грамм пятьсот!

Недолго думая, опрокидывает в себя для завязки сначала сто пятьдесят. Чувствует – нет контакта, не зарождаются в голове законы, тайны мироздания остаются на прочном замке. Ан-ка, ещё – двести.

– Так, – продолжает Павел знакомить нас со своей версией того, как были открыты известные каждому школьнику законы, – кажется, пошло дело. Ну-ка шарики столкнём друг с другом. О, как разлетаются! И так далее.

И тут же:

– Эврика! – Кричит он. – А не сообразить ли и нам, того? – И он щёлкает себя пальцем по горлу.

Но в ответ получает дружное напоминание о том, что мастерская – это территория свободная как от алкогольных паров, так и от всего остального, кроме творчества.

Мы со Светкой переглядываемся украдкой. Увы, несколько раз мастерская, холостяцкий одноместный топчан, стоящий в углу, был использован не для художественного творчества, а для иного – мы творили на нём своё случайное счастье. Этот «диван» был просто раем после лестниц, коридоров и прочих укромных мест, где время от времени мы уединялись…