Читать книгу Асилум. Рутина - Виктор Чернолевский - Страница 2

Ненавижу людей. Они снуют туда-сюда и отвлекают меня от мыслей. Я смотрю на маленького мальчика, который, как на привязи, стоит возле своей матери и держит в руке воздушные шары. Один шар опустился. Мать недовольного ребенка напоминает мою собственную. Будь она внимательней, может, не пришлось бы мне сидеть сейчас в этом захудалом месте и перебиваться скромными заказами. Ненавижу людей. Хочу курить и машинально хлопаю руками по внутренним карманам своего плаща в поисках мятой пачки «Лангс». Смотрю на табличку с перечеркнутой сигаретой. Плевать. Подкуриваю тонкий стержень, и мягкий дым обволакивает мои легкие. Расслабляет. За столиком напротив сидят молодые люди и громко смеются. Один из них шутит над официанткой и старается ухватить ее за задницу, но та не подает вида и старается держать себя как можно спокойнее. Видимо, боится потерять работу. Потеряет – и тотчас сгниет в этом дурацком мире. Моя рука тянется к стволу, спрятанному за плащом, который еще не успел полностью высохнуть из-за дождя, заставшего меня на улице. У мальчишки лопается шарик, и я возвращаюсь в реальность, отводя руку от оружия. Не время для разборок со сбродом. Компания молодых людей, так же как и я, отвлекается на шум, и секундной паузы достаточно, чтобы их внимание переключилось с официантки. Мне показалось, что она облегченно вздохнула…

Чертов воздушный шар лишил меня развлечений, которых тут и так нет. Но ничего, в следующий раз можно будет проучить маленьких извращенцев, как только услышу их мерзкое гоготание. Я смотрю в сторону стены, откуда из динамиков плазменной панели доносится отвратительный звук. Лицо на экране я вижу не в первый раз, но не помню точно, как зовут исполнителя с татуировкой на лице. Я думаю о том, что именно благодаря вот таким молодым людям, которые сидят передо мной, и появляются кумиры или «звезды».

Меня все раздражает. Почему он выбрал это место? Здесь шумно, а он ведь знает, как я… ненавижу людей, хоть и не могу сказать, что их много в этот вечер. Жарко и влажно. Липкие столы пахнут так, словно еще несколько часов назад кого-то на них сильно рвало. Хозяева заведений сейчас не заморачиваются с тем, чтобы их клиентам было комфортно. С учетом того, что пищи не хватает, а в некоторых районах этого серого города за нее можно получить пулю в лоб, они прекрасно понимают, что люди, приходящие сюда, отдадут последнее, чтобы насладиться порцией помоев, которые им предложат из скудного меню. «Эти свиньи все съедят», – услышал я однажды из уст жирного подонка, на которого я получил свой первый заказ. Это были его последние слова перед тем, как я размозжил его голову обломком стальной трубы. В тот вечер после заказа я сильно напился. Я копался в себе и пытался подставить лекало своих жизненных принципов к совершенному мною убийству. Мне было жаль себя и жаль людей. Тогда еще жаль. Даже подонка с разбитой головой, из которой вытекал кровяной студень. Но работа есть работа. А сейчас, глядя на все, что происходит вокруг, я с уверенностью могу повторить: «Эти свиньи все съедят».

Я смотрю на часы и понимаю, что он опаздывает. Не люблю тех, кто не ценит время. Это не может хорошо сказываться на бизнесе и взаимоотношениях. Что сложного в том, чтобы отправить сообщение или назначать встречу, когда точно уверен, что придешь? Но в этом мире ни в чем нельзя быть уверенным. Каждое утро, выходя из дома, каждый должен помнить, что он может не вернуться в «теплую» постель.

Мальчик с красными шарами продолжает что-то «выпаривать» у своей мамаши. Я подзываю официантку. Будто обрадовавшись, она с легкостью вскакивает с места и подлетает ко мне.

– Я вас слушаю! – Ее голос мягкий. Я люблю мягкость и нежность. Ее лицо кажется мне привлекательным, но за маской усталости и дешевого макияжа разглядеть это сложно.

– Угости пацана фруктовым льдом и включи ко мне в счет. – Я стараюсь ответить так же, как можно мягче и спокойнее, но получается так, словно кто-то царапает гвоздем по металлу.

Я разучился разговаривать с людьми. За годы, что я провел в этой дыре, мой голос поменялся. Моя внешность поменялась. С уверенностью могу сказать, что, пройди я сейчас в родном секторе, едва ли кто-то из моих знакомых сможет узнать во мне того щуплого очкарика, работающего клерком в «Фэбрик Джоук».

Я смотрю на глубокое декольте официантки и, проведя взглядом по привлекательным бугоркам, останавливаюсь на бейджике с именем. «Виви». Коротко и просто. Виви улыбается мне, но я ей не отвечаю взаимностью. Виви. Имя вымышленное, для работы. Они всегда берут себе что-то вроде «Виви», «Николь», «Аманда».

– Это все, – говорю я, и она уходит.

Я невольно смотрю ей вслед. Мне нравится ее фигура, подчеркнутая повязанным на бедра передником, но я гоню от себя пошлые мысли, которые лезут в голову и копошатся там, как черви. Но если бы я захотел переспать с ней, то это не составило бы труда. Официанткам часто предлагают «подработку», и они с радостью на нее соглашаются, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Мерзкий мир.

Если через десять минут он не придет, то ловить мне здесь нечего и нужно будет искать новый план. Я устал.

Медленно осматриваю кафе и его посетителей. Фруктовый лед, что вынесла Виви, медленно таял в руках парнишки, лицо которого расплывалось в счастье. На вкус он наверняка такой же отвратительный, как и все, что здесь подают. Лед, оставшийся от обрезков рыбы и мяса, промывался, а затем в него добавляли краситель и патоку. Единственная сладость, которую смогли бы себе позволить далеко не все жители этого «чудесного» города.

Смотрю на часы. Его нет. Его не будет, я понимаю это окончательно и встаю со своего места, не имея ни малейшего желания оставаться здесь дольше, чем того требовала бы работа. Глубже зарываюсь в плащ таким образом, чтобы в случае чего можно было быстро добраться до своего верного друга, заряженного двенадцатью бесценными пулями, – его чудом удалось найти на прошлой вылазке, когда цель скрывалась на заброшенной станции обслуживания эхолетов. Из кармана плаща достаю холщовый мешок и аккуратно извлекаю из него несколько блестящих гвоздей с крупными шляпками. Одного будет достаточно для оплаты моего ужина и презента для пацана. Его мать не сказала мне ни слова, но еле заметно качнула головой, будто опасаясь, что кто-то заметил, как ее сыну преподнесли «лакомство». Тут так не принято – угощать кого-либо в такие времена, когда люди сами еле-еле перебиваются в надежде протянуть еще один день. Угостил – значит, у тебя есть валюта. Серебристый или ржавый металл, который некогда служил строительным материалом, а сейчас он сколачивает взаимосвязи между заинтересованными лицами. Но мне все равно. Никто не осмелился бы сейчас вступить со мной в открытый конфликт.

Я достаю гвоздь и небрежно бросаю его на стол. В зале повисла тишина, и несколько человек посмотрели в мою сторону. Я показываю Виви жестом, что она может забрать оплату. Сдачи не надо. Этой малости хватит, чтобы в дальнейшем меня встречали как самого дорогого гостя. Я направляюсь к выходу и, проходя мимо столика с молодежью, встречаюсь взглядом с одним из никчемных бездарей. Он смотрит очень нагло и дерзко, и мне это не нравится. Я замираю на секунду и решаю, как быть. Его оскал раздражает меня, но я предпочитаю дать шанс поганцу. С такой ухмылкой у него и без меня достаточно моментов распрощаться с этим светом. Сверлю его глазами. Тратить на него время впустую не входит в мои сегодняшние планы. Направляюсь дальше и слышу хохот и нецензурную брань. Это все, что может это бесполезное поколение. Слушать отвратительную музыку. Смотреть отвратительные скетчи. Поклоняться зажравшимся малолеткам с ангельскими личиками. Виви молниеносно подскакивает к столику, за которым я сидел, чтобы не упустить шанс взять полагающуюся ей оплату. Здесь так. Не успел ты – успеет кто-то другой. Официантки знают, что если оплата им не достанется, то хозяин не будет спорить с клиентами. Он будет долго и упорно бить и насиловать свою подопечную, и если ей повезет, то следующие несколько смен она проработает бесплатно. Но если она не вернется домой, то искать ее точно никто не будет.

На улице пахнет гниющим мясом. После дождя это всегда отчетливо слышно. Вдох. Мерзкий запах заполняет мои легкие, которые еще несколько минут назад были обласканы дымом сигареты. Выдох. Он неохотно выходит из них, будто цепляясь за трахею. Грязь. Бесконечная грязь заполнила улицу, в которой теперь нельзя различить дорогу, обшарпанные здания серого цвета слились в единую картину с такого же цвета небом. Что делать дальше? Идти домой? Или искать его в бесконечных лабиринтах этого района?.. Сделать это будет практически нереально. Если в районе Джанки кто-то захотел убрать человека, делается это так, чтобы его следы не нашли никогда. Бывают редкие исключения, но и те обычно являются спланированными акциями для устрашения, чтобы убрать конкурентов. Я мог бы воспользоваться системой поиска, но он не обычный человек, а значит, через систему его не найти.

Я бреду по мешанине грязи, мусора и других бытовых отходов. До убежища, которое я называю домом, не больше пары километров. Световой день все короче и короче, а оставаться на ночь на улице не самая здравая идея, хоть для меня это и не составляет больших неудобств. Еще этот комендантский час, введенный после того, как кто-то пытался убрать нашего верховного лидера. Значит, скоро здесь будет патруль, которому я не хочу объяснять цель своего пребывания, а специального разрешения у меня нет. Конечно, я мог бы добыть его, ведь, если есть гвозди, можно купить все что угодно, но никогда не знаешь, что творец приготовил для тебя в будущем, поэтому лучше поберечь запасы. Я и так сегодня потратил больше, чем хотел изначально, но всему виной мамаша с ее маленьким отпрыском.

Я иду домой. Дом. Лачуга, снятая у барыги, который недавно пропал из поля зрения. Это хорошо. Не придется платить какое-то время. Но скоро ее найдут и припишут в фонд нашего лидера как заброшенный объект, и тогда там начнут шерстить его вездесущие ищейки. Черт с ним, с барыгой, а вот если Мамонт действительно пропал, то скоро здесь будет жарко. Мамонт. Я не знаю, настоящее ли это имя, или он его выдумал для встреч со мной, но он был хорошим информатором, даже с учетом его опозданий, которые он называл мерами предосторожности, чтобы не привести за собой хвост. Но не сегодня. Сегодня это не было опозданием. Я чувствую. Мои ноги утопают все глубже. Идти все труднее. Это самое настоящее болото, которое жаждет поглотить каждого, кто его переходит. Но меня оно не пугает. Сколько на моем пути было таких дорог. Сколько шрамов оставлено на моем теле. Мир ужасен, но я еще страшнее…

Что это? Я останавливаю шаг и оглядываюсь. Фигура, укутанная в черный балахон, спряталась за углом соседнего здания. Что же. Игра началась, и я с удовольствием принимаю ее правила. На улице темнеет гораздо быстрее, чем я ожидал. Я сливаюсь с темнотой и становлюсь ее частью. Делаю несколько резких прыжков и скрываюсь в переулке.

Лабиринт. Так называют местные эти бесконечные переулки, состоящие из мусора. За год сюда вываливают тонны отходов из разных районов планеты, поэтому там, где сегодня был проход, завтра его может не быть. Всех дорог Лабиринта не знает никто, но общее представление я имею. Слишком долго нахожусь здесь. Моя кожа уже впитала в себя отвратительный запах. Я сам стал частью этой планеты. Частью мусора. Частью чего-то отвратительного, липкого и грязного.

Я уверен, что мне удалось оторваться, но впервые за долгое время я не чувствую удовлетворения. На Свалке недостаточно развлечений, и когда появляется шанс, подобный этому, хочется, чтобы он длился как можно дольше. Непрофессионализм удручает меня все сильнее. Горе-преследователи не имеют ни малейшего понятия, за кем они охотятся. А виной всему легкая нажива. Им обещают быстрый заработок, и они соглашаются на него, не будучи готовы к последствиям. На улице уже совсем стемнело, и я начинаю чувствовать себя в своей стихии. Несколько поворотов и прямых – и я буду в своей уютной лачуге.

Уют. У каждого он свой. Кому-то достаточно соломенной подстилки на полу, а кому-то мало кровати с позолоченными спинками. Мой уют – это сесть в потертое красное кресло, растопить небольшой камин и выпить горячего из нержавеющей фляжки, закусывая кусками рассыпчатого сыра, ржаными булочками с кунжутом, которые за время хранения превратились в сухари, а если повезет, то парой томатов, слегка подсоленных и сдобренных оливковым маслом. Этих продуктов здесь мало, кто пробовал их, а кто и не пробовал вовсе. Один знакомый сказал мне: «В любом деле главное – понять систему, а система такова, что не важно, что у тебя есть. Главное – это связи». У меня они есть. Точнее теперь – были. Если я не найду Мамонта, то о некоторых «благах» можно забыть на некоторое время, пока не появится очередной болван. Иногда этот срок бывает незаметен. Иногда проходят годы, прежде чем мне удается найти очередной вариант для симбиоза.

Что за… Я ошибся. Сквозь темноту я вижу, как мне навстречу молниеносно движется фигура в балахоне. Она движется легко и грациозно. Мне нужна всего секунда, чтобы достать «Шершня», заряженного тяжелым металлом, спрятанного за плащом, но… секунды не хватает. Я чувствую боль. Моя голова будто раскалывается на части. В свете пролетающего эхолета последнее, что я замечаю, – глаза человека, скрытого под капюшоном, а затем темноту…

Мои веки еле-еле разлипаются, и я узнаю черты помещения. Я дома. Но как? Что это все значит? Я встречался со многими странностями, но оказаться в своей берлоге после непонятной стычки с людьми, которые за тобой следили, – это из ряда вон выходящее.

– Я вижу, ты пришел в себя, – слышу я голос. Он мне знаком. Я всегда стараюсь замечать мелочи, спрятанные в каждом человеке. Голос. Нежный. Мягкий. Женский. Без сомнения. Виви. Моя голова тяжела, а руки связаны так сильно, что придется некоторое время повозиться с этими путами.

– Виви, – начинаю говорить я, намеренно показывая, что я ее узнал. Во рту пересохло, и я отрываю язык, прилипший к небу. Чувствую металлический привкус.

Она снимает капюшон, открывая темные локоны. В небольшой проем окна врывается свет от жалкой и кривой неоновой вывески, смонтированной на доме напротив. «Lost Heaven». Смешно и грустно одновременно. За время, проведенное здесь, мои глаза привыкли и к меньшему, и сейчас я мог различить Виви, как в ярких лучах солнца, которое словно намеренно обходило стороной этот кусок дерьмового мира с его зловонными свалками. Виви подносит к моим губам фляжку с прохладной жидкостью. Я жадно пью. Мне не важно, что в ней. На меня не действуют никакие средства, помогающие развязать язык. Но это просто вода. Качественная вода. Не отсюда. Я знаю.

Виви молчит. Она ждет продолжения. Сколько раз я был с той стороны и смотрел на людей, сидящих передо мной со связанными конечностями. Я не торопил их, пока они сами не развяжут язык. От страха, от надежды, что скоро все для них закончится и они смогут забыть это, как дурной сон. Те, кто покрепче, сопротивлялись… какое-то время, а затем, как правило, принимали мои условия игры. Я прекрасно знаю все уловки, но не уверен, что их знает Виви. Но она молчит, а ее лицо серьезно. От беспомощной официантки не осталось и следа, хотя вид ее был по-прежнему уставший.

– Что за театр ты устроила? – спокойно спрашиваю я. – И что это значит?

Мне не важно. Я просто тяну время, но сам понимаю, что, скорее всего, она не одна. Провернуть все это в одиночку, обезвредить меня, дотащить до дома, поднять на верхний этаж… для хрупкой девушки… Я прикидываю варианты, где могут находиться ее сообщники. На этаже тихо. Кроме нас, здесь никого нет. В соседнем здании? Бессмысленно. Через небольшие проемы пробивается лишь неоновый свет. Подручными материалами я искусно заделал их так, чтобы можно было наблюдать, что происходит снаружи, но со стороны улицы сделать через них какую-либо диверсию было бы очень тяжело.

Виви явно никуда не торопится, должно быть, эта ситуация ее забавляет. На узел веревки, которым стеснены мои руки, понадобится больше времени, чем я предполагал, и я пристально смотрю в глаза девушки. Они кажутся бездонными. Раньше я не замечал этого факта.

– Театр, говоришь? – наконец ответила Виви после долгой паузы. – Знал бы ты, мой хороший, что можно устроить в театре… Но это совсем другая история. Сейчас нам нужно обсудить нечто иное.

Она подошла ближе. Я чувствую ее запах. Во мне просыпаются какие-то животные инстинкты, но я стараюсь не поддаваться эмоциям.

– И не пытайся ослабить узел. Это невозможно. Как твоя голова? – спокойно продолжает она.

Не знаю почему, но этот вопрос сбивает меня с толку. Я не привык, чтобы кто-то проявлял беспокойство обо мне.

Я знаю, что беспокойство возникает лишь тогда, когда есть привязанность, а я ни к кому не был привязан за свои годы. Я всегда жил один, и сколько себя помню, ютившись по таким вот лачугам, как эта, я не испытывал большого разочарования от того, что меня не встречал дома кот или жена в классическом понимании этого слова. Моя семья – это я сам, и было бы странно, если бы я изменил себе в своих принципах. Но сейчас я почему-то смотрел на Виви так, будто она мне нравится. Словно она единственный человек, который действительно прекрасен в этом грязном мире со всеми его грязными законами и нечистотами на улице. Но раньше я почему-то не замечал в ней этого. Может, я чурался красоты намеренно, но мне кажется, что я слишком давно живу в этом мире в поисках истины, что однажды свалилась на меня, когда я еще работал в «Фэбрик Джоук». Тогда я считал, что понимаю все вещи на свете, но как же я был молод, глуп и слаб. Слаб душой и телом, которое мне пришлось развивать долгие годы. Методом проб и ошибок я понял, что только сильным суждено справиться со всеми тяготами, которые для них готовит судьба.

Я слишком много думаю в последнее время, и Виви, кажется, замечает круговорот мыслей в моей голове. Она болит в месте удара, но я не подаю вида. Девушка подходит ко мне ближе и берет мою голову в свои руки. Они теплые. С каждой секундой от них все больше и больше тепла, и оно не заканчивается до тех пор, пока я не чувствую себя лучше.

– Этого не может быть, – говорю я.

Людей с навыком использования силы стихий уже давно никто не встречал, и, честно говоря, я не верил в это.

– Все возможно, если никто не доказал обратного, – отвечает она без намека на эмоции. – Ты слишком долго бродил в лабиринтах, чтобы замечать очевидные вещи.

Мы пересекаемся взглядами, и только после этого я замечаю еле заметную улыбку на ее лице.