Читать книгу Нефть и любовь - Виктор Далёкий - Страница 2

Прожив ни один десяток лет, я оказался в той точке жизни, которую мне хотелось назвать нулевой. Все, что я имел и чем можно было дорожить, потерял. Потерял мать, жену, ребенка и работу. Один в квартире и свободен от всего, что нужно человеку для жизни. Я чувствовал себя беспризорной заброшенной собакой, худосочной, вечно голодной дворнягой, живущей кое-как. Нужно было все начинать сначала.

Так получилось, что к весне этого года из отдела, в котором я работал, почти все уволились. Оставались я, Валерий Рябинин, Гена Широкин и Юлий Гарсон. Многие уволились, так как наше авиационное предприятие приходило в упадок. Одни уволились и растворились в окружающей жизни, другие поменяли профессию, третьи перешли в организацию с прежними руководителями.

Пришедший новый генеральный директор из бывших военных начал наводить свои порядки. Первое, что он сделал, это отремонтировал туалеты и поставил на них позолоченные ручки, чем удивил всех работников завода. Вторым ходом он уволил всех прежних высших руководителей и назначил своих заместителей. К этому времени наша группа уже работала над вентильным двигателем, который должен был устроить переворот в нефтедобыче. Нас поддерживала видная нефтяная компания и выделяла на разработку небольшие деньги, которые осваивались напрямую без накладных расходов, связанных со складами, бухгалтерией, плановым отделом, финансистами, экономистами, и распределялись непосредственно между исполнителями. Наши ребята успели съездить на месторождения для испытаний, которые дали определенные результаты. Надо было продолжать работу. И в это время на предприятии сменилось руководство. Первыми, как было сказано, уволили заместителя генерального директора, организатора и лидера по нефтяным работам Владимира Ивановича Павлинова, заместителя генерального директора и идеолога Владимира Иосифовича Вороновского, начальника отдела программистов Галину Леонидовну Ягодову и сына Вороновского Андрея, который начинал проводить основные разработки по нефтяной теме. Им в один день закрыли пропуска для входа на предприятие, и мы едва успели вывезти кое-что из приготовленного к перемещению оборудования. В последний день их работы мы все растроганные с программистами и аппаратчиками пошли провожать руководителя нашего отдела Галину Леонидовну Ягодову. В знак хорошего к ней расположения все что-то говорили ей, дарили на память открытки. Я подарил ей статуэтку, белую фарфоровую Курочку Рябу, которая только что снесла золотое яичко и протягивала его перед собой на крыльях. Думали, что ее больше не увидим, потому что речи о том, что откроют новое предприятие, выглядели туманно и нереально. Хотя это оказалось не так, потому что через несколько месяцев при другом авиационном заводе появился отдел с новой тематикой по авиационным приводам, где работы по нефтяной тематике должны были продолжиться.

Почти каждую неделю мне и Гене Широкину звонила Галина Леонидовна Ягодова и приглашала перейти к ним на работу. Я не хотел увольняться, потому что у нас с ней оставались натянутые отношения, и мне приходилось стараться держаться от нее подальше. Слишком много пришлось пережить, потерять семью и всего самого дорогого. Гена смотрел на меня, не зная, как ему поступить. Первым уволился Юлий Гарсон, которого позвал к себе на работу Андрей Вороновский.

Перед праздником 23-го февраля Галина Леонидовна снова позвонила нам и пригласила отметить у них праздник. В пустых комнатах нашего предприятия нам было неуютно и в назначенное время мы с Геной поехали на новое место работы наших бывших сослуживцев, посмотреть, что у них там и как. В маленькую комнату набилось человек десять. На столах стояли источник питания, осциллограф, тесно лежали схемы и платы. Выглядело все довольно скромно. Людей у них явно не хватало. Два парня и десяток девушек программисток. Несмотря на то, что места не хватало, мы все-таки разместились. Накрыли праздничный стол, начались поздравления мужчин. Все повеселели. Душой коллектива, как всегда, была Галина Леонидовна. На праздник Восьмого марта мы с Геной снова приехали к ним. Праздник отметили хорошо. Нам все говорили, чтобы мы переходили к ним на работу. Что ни говори, коллектив – это великая сила. Нам с Геной больше не хотелось сидеть одним комнате на старом месте, и мы написали заявления об уходе с завода. Тем более на новом месте нам рассказали о перспективах разработки привода для рулевого управления и привода для двигателя нефтодобычи. Руководство нового авиационного предприятии разрешало нашему коллективу работать на нефтяную компанию с условием, что мы им сделаем привод для рулевого управления нового самолета. Действительно, едва мы перешли на новое место работы, нас оформили в новый отдел. И заинтересованная в новом приводе нефтяная компания обещала нам приплачивать небольшие деньги к нашим окладам. Мозговым центром нашего коллектива являлось несколько человек. Владимир Иосифович Вороновский и его помощница Ольга Николаевна, которые курировали разработку двигателя, Вороновский младший с Гарсоном разрабатывали основной узел управления новым двигателем в виде автономного инвертора напряжения – АИН и Галина Леонидовна Ягодова, которая обеспечивала подготовку программных средств для новой техники. Они активно занимались этой работой еще на прежнем месте. Мы рядовые исполнители еще не знали, что у нас есть конкуренты, которых тоже обещали взять на баланс в нашу нефтяную компанию. Нам было неизвестно, что как только мы взялись за новую работу, то сразу вступили в конкурентную борьбу с сильным и серьезным противником. О них уже трубили газеты и к ним были прикованы взгляды нефтяников всего мира. В российских газетах о них писали, что они создают уникальное оборудование и обогнали иностранных разработчиков. Их оборудование уже проходило испытания на нефтяных месторождениях. Мы, получив на прежнем месте работы какие-то результаты, снова готовились к новым испытаниям. Нашу разработку курировал Матвей Яковлевич Гаксбург из центрального аппарата нефтяной компании, куда входила ОАО «РИНК – Российская Инновационной Нефтяная Компания. Наших конкурентов курировал заместитель генерального директора ОАО "РИНК" Волков.

Матвей Яковлевич Гаксбург, старый и опытный нефтяник, предложил нам концепцию разработку нового оборудования в рамках использования унифицированного оборудования. То есть мы берем готовые корпуса и узлы применяемого в серии двигателя, которые используем для разработок двигателя, работающего на новых принципах. Наши конкуренты использовали только новые разработки и оригинальные конструкции. Гаксбург предлагал нам использовать готовые модульные конструкции двигателя, насоса, телеметрии и газосепаратора, чтобы работать на скоростях до трех тысяч оборотов в минуту. Конкуренты использовали цельноблочную конструкцию, включающую в себя все составляющие погружной системы и увеличивали диапазон скоростей вращения двигателя до ста двадцати тысяч оборотом в минуту, что требовало иного принципа работы газосепаратора и насоса.

Мы оказались на соревновательном острие. Тем более, что нефтяники всегда настороженно относились к новому оборудованию и это при том, что баррель нефти стоил всего 9 долларов. Никто не хотел рисковать, вкладывая большие средства в новые разработки.

Наша команда работала по двенадцать часов и более, не обращая внимание день за окном или ночь. Гарсон не выдержал напряжения гонки в работе, получил инфаркт и слег в больницу. Как раз в это время большая команда собиралась в командировку на ремонтный завод нефтяного оборудования, где нефтяники для нас мотали статор нового вентильного двигателя в сто семнадцатом габарите. Андрей Вороновский, улетая на сервисную базу в Западной Сибири, оставлял меня и Гену, чтобы мы собрали вторую Станцию Управления для нового двигателя и запустили второй преобразователь частоты АИН. Первый Гарсон отладил собственноручно. Все улетели, а мы с Геной и Мишей Пирожковым, который делал контроллер для станции управления, остались. Я уходил с работы ближе к полуночи и все никак не мог запустить этот проклятый АИН. Не запускался управляемый генератор. Применяемые заумные схемы, которые разработал Гарсон, всегда меня раздражали. Я менял микросхемы, а он все не запускался. Гарсон выйдя из больницы, оставался на телефоне, и я с ним периодически консультировался. Он ничем мне не мог помочь. К нам в комнату, где мы работали, периодически заходил Владимир Иванович Павлинов и спрашивал, как у нас дела. Успокоить его нам было нечем. Наконец, после неимоверных усилий генератор заработал, АИН начал откликаться на контрольные сигналы, что привнесло заметное облегчение. Теперь я уходил с работы домой вовремя. Мы собирали Станцию Управления с новым отлаженным АИН. Устанавливали в нее блоки, которые отлаживали Миша и Гена. Едва мы включили станцию, как на экране дисплея главного контроллера запрыгали неизвестные символы. Мы, стоя перед станцией, растерялись, не понимая, что делать. Перепробовали разные варианты решения данной проблемы, ничего не помогало. Через некоторое время выяснили, что по корпусу станции ходят такие мощные электрические помехи, которые сбивают работу контроллера. Когда припаяли между корпусом Станции Управления и корпусом контроллера конденсатор с маленькой ёмкостью свистопляска на экране компьютера пропала. Нам оставалось разобраться с помехами и правильно разложить по корпусу станции жгуты.

В это время у наших командированных коллег на центральной ремонтной базе нефтяников тоже начались приключения с новым двигателем. Едва они прилетели, в гостиницу к Вороновскому старшему пришел директор сервисного завода, где производился ремонт нефтяного оборудования и где нам обещали изготовить корпус со статором. Ротор с магнитами, в которых скрывалась вся новизна, мы изготовили сами и отправили раньше отдельной машиной. Вороновский рассказал директору завода о новом двигателе и перспективах его использования, и тот довольный ушел. На следующий день к Вороновскому в гостиницу для разговора пришел главный инженер завода Кузнецов, которого все называли «Мистер Нет». Дело в том, что многие разработчики хотели работать с нефтяниками, потому что они всегда сохраняли повышенную платежеспособность. И Кузнецов всегда и всем умел говорить: «Нет». Он говорил «нет» даже тогда, когда можно было проявить интерес. В этом случае он говорил: «Нужно доработать», что тоже означало «Нет».

Когда двигатель на заводе собрали и включили в работу, он неожиданно затрясся, загудел и запрыгал на станине, как сумасшедший. Все начальство и рабочие цеха разбежались прочь. Вороновский старший и наши коллеги, прилетевшие с ним, стояли около двигателя и не знали, что делать. Это был провал. Можно было собирать вещи и уезжать.

Начальник цеха сборки ходил около приезжих с недовольным видом. Рабочие с разочарованным видом занимались своими делами. Кто-то работал на станке, другие осуществляли сборку отремонтированных асинхронных двигателей.

– Все правильно собрали? По чертежам? – спросил Вороновский у помощницы.

– Все правильно, – ответила Ольга Николаевна. – Я лично следила за сборкой.

– Тогда все дело в намотке статора, – сказал задумчиво Вороновский и озабоченный направился в цех намотки.

Начальник цеха намотки божился, что намотал двигатель правильно.

– Ни один год мотаем. Знаем, что и как нужно делать, – сказал он. – Все сделали точно по вашей схеме намотки.

Все расстроенные ушли с завода и разошлись по домам и номерам гостиницы.

Поздно ночью в номер Вороновского старшего постучали. Он как раз собирался спать. Когда открыл стучавшим дверь номера, перед ним стоял начальник цеха намотки и начальник производства. В руках оба держали бутылку водки и закуску.

Сели за стол, разлили по стаканам водку, и начальник цеха намотки признался:

– Ошиблись. Нашли ошибку.

И он тут же начал рисовать на бумаге, показывая, где произошла ошибка.

Выпили, закусили, на следующий день продолжили работать.

По цехам уже поползла молва: «Приехали москвичи и хотели взорвать завод».

Но после исправления ошибки в намотке двигатель заработал. И сразу отношение к приехавшим изменилось в лучшую сторону.

Развернули стенд для проверки характеристик нового двигателя. Галина Леонидовна Ягодова села с программистами за компьютер и на стенде измерения характеристик показала все его преимущества. Малые токи холостого хода, высокий коэффициент полезного действия и хорошие моменты при запуске и на малых скоростях, что важно при раскрутке двигателей в сложных скважинных условиях.

После положительных испытаний в цехе, наших коллег повезли к обелиску Полярного круга, в музей местных национальных достопримечательностей, возили на месторождение, чтобы показать, как добывают нефть. Женщины, которые особенно любопытные попросили налить им в бутылочку нефти. И, хотя этого делать было нельзя, нефтяники пошли им навстречу и преподнесли темно-коричневую жидкость в пластиковой бутылке. Эту закупоренную бутылку мы потом поставили на видное место в комнате, где работали и смотрели на нее, как на то, ради чего мы трудимся.

Кто-то из женщин со знанием дела, показывая на эту бутылку, сказал с должным пиететом:

– Это нефть с водой. Но нефти в этой смеси больше. Поэтому она может гореть, если ее поджечь.

В итоге наши коллеги вернулись из командировки с победой. Им подписали акт о прошедших заводских испытаниях и составили договор о намерении покупки десяти комплектных приводов. Это означало, что мы не проиграли в конкурентной битве, начали зарабатывать деньги и вышли на равные позиции с нашими конкурентами. Что отнюдь не всем понравилось.

Заместитель генерального директора ОАО «РИНК» Волков, откуда мы получали финансирование, был весьма недоволен тем, что у нас что-то получилось. Он вызвал к себе Павлинова и Шкоду, который раньше являлся начальником военной приемки и теперь стал заместителем Павлинова, потому что умел выдумывать каверзы и обходить невыгодные для нас решения. Руководство в их лице уехало для рапорта по результатам командировки к генеральному директору в ОАО «РИНК. Что делалось и раньше часто, потому что нужно было поднимать рейтинг нашей разработки и просить деньги. Шкода всегда говорил: «Чем больше нам дадут денег, тем дороже мы будем стоить и тем выше вероятность того, что нас не разгонят».

Заместитель генерального директора Волков, зная, что наше руководство уехало, нагрянул к нам с проверкой. В ОАО «РИНК» генеральному директору Кеффер он сказал:

– Я сейчас поеду и разгоню всю эту команду шарлатанов, авантюристов и самозванцев.

У наших конкурентов в команде имелись заслуженные люди, доктора наук, члены корреспонденты. О них ходила молва, писали статьи. В нашей команде имелись доктора наук и неизвестные кандидаты наук, что выглядело довольно жидко.

Волков приехал к нашему авиационному заводу на шикарном автомобиле. Водитель открыл ему дверь и он, невысокий, хорошо упитанный, коротко стриженный и благоухающий одеколоном, сразу направился в наш отдел. Он напоминал чемпиона мира по боям без правил, который решил разобраться с самозванцами. К этому времени нам уже предоставили помещения, где мы свободно разместились и работали. Ворвавшись к нам в отдел, он принялся ходить от стола к столу, тыкать в платы и спрашивать у сотрудников:

– Это что за плата? Что она делает? Вот это какая микросхема?

Некоторые смущались, терялись и не знали, что отвечать.

Меня эта ситуация сильно возмутила. Я как раз отлаживал источник питания. Он подошел ко мне и ткнул пальцем в плату.

– Что за плата? Где стоит? Что делает?

Я ему с удовольствием ответил на все его вопросы. Мало того, я ему начал рассказывать, как она работает. После меня все остальные пришли в себя и тоже начали ему все рассказывать.

Владимир Иосифович Вороновский несколько раз хотел вмешаться и кому-то помочь с ответом, но Волков его каждый раз резко обрывал:

– А вы молчите.

Экзамен, который нам устроил Волков, мы все прошли, ответив на его вопросы, и тот уехал с недовольным видом.

Приезд Волкова с проверкой очень сильно ударил по нервам Вороновского старшего. Я видел, как у него тряслись руки, и как он поспешно входил в вино-водочный магазин, чтобы купить водки и дома снять сильнейший стресс.

После промысловых испытаний одного купленного образца по условиям договора нам обещали заказать пробную партию из десяти комплектов приводов, в которые входили: вентильные двигатели и станции управления к ним. В эти комплекты обычно входили газосепараторы, насосы, которые качали из-под земли нефть и телеметрическая система для измерения параметров двигателя. В нашу задачу входило сделать двигатели и станции управления. Все остальные составные части, телеметрия, протекторы и насосы являлись готовыми серийными изделиями, которые имелись на базе.

Мы начали изготовление десяти станций управления и десяти роторов для нового двигателя с магнитами вместо короткозамкнутой системы. Почти все блоки и платы были готовы, кроме платы десятого блока питания. Я разбирался в мудреной схеме Гарсона и не мог произвести наладку последней платы. Каждый день ко мне подходили руководители и спрашивали, как дела. И каждый день я им отвечал, что десятая плата не работает. Каждый день мой авторитет, как человека отвечающего за наладку и сборку станции управления падал. Через две недели я развел руками и сказал, что плату управления питанием я наладить не смогу и нужно будет взять новую из следующих комплектов поставок. Особенно мне было стыдно перед Вороновским старшим. Я чувствовал, что этот человек на меня надеется, но ничего не мог сделать.

Руководство приняло решение отгрузить первую серийную станцию с новым ротором на промысловые испытания. Машину со станцией грузили все вместе. Не только я, Андрей Вороновский, Вова Птицын, Миша Пирожков и даже вышедший после инфаркта Юлик Гарсон, но и все руководство в лице генерального директора Павлинова, его заместителя Шкоды и главного конструктора Вороновского. Все трудились на равных, без надувания щек, без лишних амбиций. Все руководство в белых рубашках с засученными рукавами. И, когда мы погрузили нашу первую станцию на грузовую машину, все испытывали облегчение, ходили с блестящими счастливыми глазами, и общались друг с другом на равных без фамильярностей и по делу.

Пришло время ехать на промысловые испытания вслед за посланным оборудованием. Первый серийный образец станции управления и собранный по нашим чертежам двигатель должны были теперь пройти испытания на реальной нефтяной скважине в зимних температурных условиях. Владимир Иванович Павлинов издал приказ, что на промысловые испытания поедут Вороновский Андрей Владимирович и Рябинин Валерий Михайлович. Приказ он зачитал при всех сотрудниках. Когда я услышал свою фамилию невольно испытал гордость. Это была большая честь ехать на нефтепромыслы в Западную Сибирь от нашего коллектива для того, чтобы провести испытания. Юлик Гарсон, который недавно вышел на работу после болезни, сразу предложил мне взять на испытания свой теплый комбинезон.

– Юлий Абелевич, вы же маленький и худенький. Куда я надену ваш комбинезон? – усмехнулся я.

– Так он большой. Достался мне еще от деда, который был гораздо больше меня.

Юлика мы берегли, старались не нагружать, попусту не волновать. Поэтому я без препираний поехал вечером к нему домой за комбинезоном. Нас встретила жена Юлика Эля, которая тут же усадила нас за стол.

Комбинезон Юлика я едва допер до дома. Это было брезентовое несминаемое изделие на ватине. И, если куртка с брезентовым верхом мне вполне подошла, и я намеревался ее взять с собой. То ватный комбинезон с бретельками, застегивающимися на плечах, оказался сверхтяжелым и неудобным. Его брезентовый верх с ватой внутри делали его негибким и неподатливым. Когда дома я его померил, то ходил по квартире, как робот. От холода он, наверно спасал, но работать в нем было абсолютно невозможно. Поэтому я его с собой не взял. Двое штанов, одни запасные, теплый свитер, ватная брезентовая куртка Юлика, меховая шапка и зимние ботинки. Вот, что я с собой взял.

Мы летели с Андреем в Западную Сибирь навстречу облакам, которые на нас наплывали, и всем техническим приключениям.

В гостинице мест не оказалось, и нас разместили на квартире, которая принадлежала сервисной базе. Мороз на улице стоял в минус тридцать градусов и незаметно пробирался в нашу квартиру. У нас у каждого была своя комната. Я у себя, чтобы повысить температуру, начал судорожно откручивать декоративные панели, которые закрывали отопительные батареи и не давали теплу идти в комнату. В комнате сразу стало теплее. Андрей зашел ко мне и удивился.

– Чего это у тебя так тепло?

– Я декоративные панели снял. Переезжай ко мне. Вдвоем теплее будет. Есть свободная кровать. У тебя под окном тоже с батареи снимем декоративную панель.

Когда мы снимали у его кровати декоративную панель, которую он занял в моей комнате, вошла комендант и спросила:

– Что это вы делаете?

– Панель снимаем. В комнате холодно, – ответил я.

– Уезжать будете, обратно прикрутите, – попросила она.

– Хорошо, – кивнул я.

– Я вам еще два комплекта теплых одеял принесла, – сказала комендант.

– Это кстати, – обрадовался Андрей и забрал у нее одно одеяло себе.

Другое одеяло она бросила мне на кровать.

В цехе ремонтного завода нефтяной компании мы с Андреем готовили станцию управления и вентильный двигатель к работе. Проверили оборудование на работоспособность. Запустили от станции управления новый двигатель, похожий на длинный цилиндр с подключенными через разъем проводами, лежащий тут же в цехе не полу. Двигатель нормально заработал. Со станцией мы обходились бережно. Обтерли тряпочкой, закрыли на все замки и основной отсек, и вспомогательные. Проследили за погрузкой. Когда станцию и двигатель увозили на месторождение, вышли на улицу проводить машину, увозившую оборудование на скважину.

В цехе было тепло. Стоило выйти на улицу, как мороз под тридцать градусов начинал сразу щипать щеки и нос.

Мы с Андреем поехали в гостиницу готовиться к вечерней работе на скважине, оделись потеплее и приготовились ехать на запуск. Запуск – это самая торжественная и ответственная часть любых испытаний, как и начало эксплуатации оборудования на скважине.

За нами в гостиницу прислали «Ниву». Мы сели в нее и поехали на запуск. Мела поземка. Холод набрасывался на машину и туманил передние и боковые стекла. По извилистым дорогам нас привезли на месторождение. «Нива» остановилась у вагончика, куда мы и поднялись по ступенькам. В вагончике уже сидело наше руководство в лице Павлинова, Шкоды и Вороновского старшего. Они прилетели днем, на день позже нас, чтобы сразу попасть на запуск. Пришли мастер по ремонту скважины и мастер по добыче и сказали, что можно начинать запуск. После запуска оборудования в работу мастер по добыче должен был подписать акт мастеру по ремонту скважины ПРС о том, что скважина принята в работу.

– Все готово, – сказал мастер по ремонту скважин.

Руководство посмотрело на нас с Андреем. Намечался наш выход. Мы вышли из вагончика, спустились на снег и по тропинке прошли к платформе, на которой стояло оборудование. Поднялись по металлическими ступенькам и подошли к нашей Станции Управления.

Дул пронзительный ветер. Снег бил по лицу колючими зарядами. Мороз щипал нос, щеки и все лицо.

– Питание подано, – сказал нам топтавшийся тут же электрик.

В какой-то момент мне показалось, будто ветер дует с такой раздевающей силой, что я на морозе стою совершенно голый, что на мне совершенно нет никакой одежды. Прошли какие-то секунды, а я уже весь замерз.

Андрей включил автомат цепей управления. На станции засветился экран бортового контроллера и загорелась красная лампочка. Всё шло нормально. Контроллер быстро загрузился. На экране появилось начальное меню, которое предлагало начинать работу. Красная лампочка говорила о том, что двигатель находится в готовности к работе и находится в состоянии «Стоп». Андрей посмотрел на меня. Я кивнул, и он нажал на зеленую кнопу «Пуск». К нашему большому разочарованию и огорчению ничего не произошло. По экрану должны были побежать стрелки, которые говорили о том, что двигатель разгонялся. Красная сигнальная лампочка должна погаснуть и замигать желтая лампочка, которая говорила о том, что двигатель находится в запуске. Красная лампочка, несмотря ни на что, продолжала гореть ярким светом. Андрей снова нажал на кнопку «Пуск». И снова ничего не произошло. Инстинктивно он ключом открыл станцию управления, чтобы осмотреть внутренние контрольные сигнальные лампы зеленого цвета, расположенные на блоках и платах, которые говорили о работоспособности всей аппаратуры. Едва он открыл дверь, как сильнейшим порывом ветра ее так, распахивая, рвануло и так ударило о внешнюю стенку станции, что послышался жуткий удар и нехороший треск. После этого экран бортового компьютера погас, что означало выход из строя станции управления. Дальнейшее наше присутствие у станции становилось бессмысленным. Обескураженные мы постояли и отправились докладывать руководству о случившемся. Андрей был очень расстроен. Его только назначили начальником отдела станций управления, где работал я, Гена Широкин, Юлик Гарсон, Миша Пирожков. И вот такой дебют. В вагончик мы вошли красные от мороза, с хмурыми мокрыми лицами, из которых ветер из глаз выдул и заморозил слезы, из носов текли замерзающие в сосульки сопли и меховые шапки возле лиц белели белесым инеем, который образовался от нашего дыхания.

– Станция отказала… Мы не запустили двигатель, – сказал Андрей.

Руководство ничего не поняло и сидело с таким видом, как будто ничего другого они и не ожидали.

– Надо было попробовать разобраться в этой ситуации, – сказал Вороновский старший.

– Мы пробовали… – сказал растерянно Андрей.

– Что? – спросил Вороновский старший.

– Не получилось, – ответил Андрей.

– Ладно, – сказал Павлинов. – Надо разбираться.

Он единственный правильно оценил наш замерзший и плачевный вид.

– Сейчас начнется, – сказал Вороновсий старший, предчувствуя разбирательства и негатив местного руководства.

– Ничего, всякое бывает, – сказал Павлинов, понимая, что сейчас не время для самобичевания.

На другой день мы приехали в цех подготовки оборудования, куда перед нами завезли станцию управления, осмотрели заснеженный, заиндевелый корпус станции, открыли основную дверь, которую чуть не оторвало ветром, и увидели разорванные провода, висевшие вдоль двери. Вид порванного жгута выглядел удручающе. Станция еще не отошла от мороза. Я посчитал количество порванных проводов.

– Что у вас? – спросил появившийся около нас Вороновский старший.

Андрей растерянно молчал.

– Да, ничего, – ответил я как можно спокойнее и бодро. – Пять проводов спаять, проверить связи и можно запускаться в работу.

– К нам комиссия собирается, – сказал Вороновский старший и ушел.

Я достал из чемоданчика паяльник и принялся спаивать провода. Проверили тестером правильность пайки. Подсоединили разъемы отключенных блоков. Не дожидаясь комиссии, чтобы проверить работу станции до них, подали напряжение и включили станцию. И в это время раздался взрыв. Что-то полыхнула внутри станции. Комиссия с нашими руководителями вошла как раз во время взрыва.

– Что у вас здесь бабахнуло? – спросил главный инженер завода, которого многие за глаза называли «Мистер Нет».

Все произошло, как нельзя, вовремя.

Андрей отрыл дверь и разглядывал место взрыва. Пришлось отвечать мне.

– У нас внутренний жгут порвался. Мы его восстановили. Соединили разъемы, включили питание и здесь как бабахнуло.

– Все правильно соединили? – спросил Павлинов.

– Правильно, – ответил я.

– Может что-то в разъеме? – спросил кто-то из комиссии.

– Нет, в разъеме все нормально было – сказал я. – И разъемы хорошие самолетные, серии РМД.

– Может быть, это кто-то нам сделал? – спросил неуверенно Шкода. – Устроили короткое замыкание.

Такое иногда происходило, когда конкуренты в лице представителей разных компаний устраивали технические подвохи, что устраняло конкурентов. Устроить взрыв оборудования на территории нефтепромыслового завода – это чрезвычайное происшествия. Нас могли просто выгнать с территории предприятия и все. Но в нас уже поверили.

– Кто это мог сделать? – спросил Мистер Нет. – Вы куда-нибудь отходили?

– Нет, – ответили мы с Андреем и отрицательно покачали головами.

– Это влага, – сказал член комиссии, главный технолог завода. – Станция еще только отходит от мороза. В разъемах на улице образовалась изморось. Станция постояла в помещении, изморось превратилась во влагу. Какое напряжение в разъеме?

– Это Блок Управления Вентилятором, БУВ. При включении питания в разъеме двести двадцать вольт появилось.

– Ну, вот, в разъем попала вода, образовалась влага, подали напряжение и получилось короткое замыкание. После улицы станция должна постоять в помещении несколько часов и оттаять. Сразу включать ее нельзя, – сказал главный технолог.

Такое предположение всех удовлетворило.

– Это скважину за нами оставите? – подергал за пиджак Мистера Нет Павлинов.

– Скважину новую дадим. Та уже в работе. Никто вас ждать не будет, – сказал строго Мистер Нет и пошел к выходу.

Остальные руководители ремонтной базы пошли за ним следом.

Я раскрутил разъема блока БУВ и увидел закопчённые внутренности. Копыть легла на все контакты черным слоем. Я почистил разъем, мы подождали пока станция наберет тепло и проветрится, соединили разъемы. Снова включили станцию управления. Она заработала. Все контрольные сигнальные светодиоды светили зеленым светом.

– Так что же это было? – спросил я, имея в виду случившееся на скважине, когда двигатель не заработал.

– Во время транспортировки станцию на скважину от тряски какие-то разъемные соединения отошли и в разъеме потерялся контакт, – сказал Андрей.

Я кивнул головой. Эту версию мы оба приняли. Хотя в нашей технической среде присутствие на главных пусковых этапах работы руководства считается плохой приметой и имеет название «эффект присутствия». Считается, во время присутствия начальства на ответственных моментах приводит к нестандартным и нештатным ситуациям из-за нервозности работающих исполнителей. Именно поэтому, как нам потом объяснили нефтяники, запуски скважин в работу производится именно поздним вечером или ночью, чтобы быть уверенными, что никакое начальство и проверяющие не приедут.

Второй запуск нашей установки производился днем. Мы заранее проверили работу двигателя в скважине до приезда руководства и когда они приехали, легко запустили установку в работу.

Уезжали со скважины все в хорошем расположении духа. Руководство улетело в этот же день. Мы улетали, как запланировали, на следующий день. Установка должна была проработать несколько месяцев. После чего нам обещали подписать акт о прохождении промысловых испытаний. При этом в акте нам собирались написать, что следующие поставки оборудования мы должны поставить с телеметрической системой, которую мы только собирались разрабатывать.

Когда мы вернулись, я увидел, как Юлик старается запустить свой источник питания в работу. Я подошел к нему, рассказал о том, как проходили испытания, и спросил, кивая на источник питания:

– Ну, что заработал?

– Нет, – сказал огорчено Юлик. – Не работает. И не понято, в чем дело. Я так делать больше не буду.

Это вызвало у меня улыбку, потому что именно так говорил Юлик, когда его схема вдруг начинала работать не так, как он предполагал.

В это время испытания наши конкурентов завершились неудачно. Их моноблок, длинной более двенадцати метров, куда входил и двигатель, и насос, и протектор и телеметрическая система не прошел испытания, потому что треснул, сломался, когда его загружали в скважину. Для того, чтобы опустить моноблок в скважины, они специально спроектировали ложе, которое им не помогло. Стало понятно, что конкуренты промахнулись с концепцией. Нельзя было делать оборудование моноблоком, в единой конструкции. При поломке двигателя, насоса, протектора или телеметрии, нужно было вынимать блок из скважины и везти на завод для ремонта. Оказалось, что в этой системе не был решен вопрос по ремонтопригодности. К тому же из-за высоких технологий с получением больших точностей оборудование получалось очень дорогим. Оставалось одно преимущество: добыча нефти на высоких скоростях до ста двадцать тысяч оборотов в минуту. Что тоже не оправдывалось из-за того, что повышался износ оборудования и еще при таких скоростях менялась структура нефти. Она из известной маслянистой фракции, превращалась в суспензию, обогащенную пузырьками, и количество добытого в связи с этим флюида не увеличивалось. Оптимальная скорость вращения двигателя с насосом составляла примерно шесть тысяч оборотов в минуту. Старый и опытный нефтяник Матвей Яковлевич Гаксбург, который нас курировал в нефтяной компании, оказался предельно прав, когда предлагал нам вести разработку в рамках применяемых, унифицированных устройств. Еще одним плюсом применения готовых устройств являлось использование готовой ремонтной базы.

Скоро после промысловых испытаний нас пригласили работать в ОАО «РИНК, которая входила в известную нефтяную корпорацию. Нам повысили зарплату, и обещали для нашего коллектива арендовать отдельное здание. Теперь не возникало необходимости кому-то, что-то доказывать. Мы работали каждый день по восемь часов и обрели уверенность. Точнее сказать, мы получили передышку, потому что, если вы заняли какое-то место в производстве нефтяного оборудования, нужно идти вперед и дальше, чтобы доказывать свое место в этой жизни.

Как раз в это время я понял, что такое команда. Хорошо подобранная команда может решать любые задачи по выбранному профилю работ. В нашей команде были хорошие электронщики, программисты и руководители.

К этому времени мы разработали для авиационного завода привод для рулей и нашу работу приняли. Все складывалось для нас совсем не плохо.