Читать книгу Сингуматор - Виктор Доминик Венцель - Страница 5

Дом казался Урсуле пустым и мертвым. Вроде бы Даттмар предлагал ей остаться у родственников или друзей, но она впала в истерику, требуя, чтобы ее доставили обратно. Она не помнила этого, но разум сохранил обрывки фраз и раскадровки разговора, нарезанные из плохого кино. Они стояли у нее перед глазами все время, когда она пыталась зажмуриться, чтобы вытереть слезы. Потом Урсула поняла, что не знала, зачем ей возвращаться, но что-то упрямо звало ее туда, словно там, в темноте и тишине, ей могло стать легче. После разговора с помощником комиссара был штатный полицейский психолог, больше похожий на циркового зазывалу с заготовленными наборами фраз. Что он говорил ей? Чего хотел от нее? Потом был медик с успокоительным. Слова утешения, такие же фальшивые, как накладные усы. Он измерил давление. Не смотрел в глаза. Затем укол. Баночка таблеток в руке. Снова помощник комиссара в сером пальто и бледными глазами. Сотни вопросов, тысячи ответов, среди которых не оставалось ни одного, который бы мог заслужить внимания. Ее спрашивали, она отвечала. Она что-то говорила им всем, оправдывалась, объясняла, но не понимала, о чем вела речь. Фамилии, имена, номера телефонов. Наверное, последовали звонки родственникам. Кажется, был разговор с родителями – память услужливо вычеркнула эти моменты, оставив после себя только звенящую пустоту.

В конце концов, молчаливый патрульный за рулем служебной тайоты, остановился возле ворот ее пустого дома, помог ей открыть дверь и выйти на влажный осенний воздух. Урсула плохо воспринимала происходящее. Руки и ноги, налитые теплой водой, отказывались нормально повиноваться ей, поэтому полицейский проводил ее до самого дома и даже помог войти внутрь – она ни за что бы, не совладала с ключом сама. Кто покупал этот брелок? Кто последний запирал двери? Хайни или она сама? А может быть, это Катрин?

Урсула медленно, но верно теряла связь с реальностью, а сокрушенное горем сознание, подточенное транквилизаторами и успокоительным стремительно угасало.

Осознание горькой потери пришло в тот момент, когда она очнулась на диване в гостиной, где ее оставил патрульный. Уже давно властвовала ночь, и ребристая монетка неполной луны заглядывала в огромное застекленное окно, с интересом наблюдая за ее горем. Кажется, дома были люди – Урсула не помнила тех, кто пришел поддержать ее. Она не помнила, как встречала их, как провожала до дверей комнат, как плакала и звала по имени мужа и дочь.

Человеческая память всегда старается стирать самые плохие воспоминания.

***

Домашний телефон ожил в полдень следующего дня. Нервы Урсулы были слишком напряжены, чтобы решать похоронные вопросы, поэтому этим вопросом занялся Кальвин, брат Хайни, прибывший этим утром из Бринкерхофа. Приехал на машине? Воспользовался поездом? Прилетел на самолете? Странно, но в Глекнере нет аэропорта. Урсула сосредоточенно думала об этом, плавая в зыбкой топи между сном и явью, свернувшись под клетчатым пледом. Мысли текли медленно и нехотя. Разрозненные, смутные, тусклые – результат транквилизатора и внутреннего протеста. Наверное, сегодня она уже принимала таблетки. Эва, ее подруга, кажется, уже успела съездить в аптеку, а Кальвин переговорил со своим психотерапевтом. Не слишком ли быстро разворачиваются события? Сколько дней прошло с момента аварии? Кажется, минула вечность, но на деле чуть более суток. И почему время замирает в те самые моменты, когда хочется, чтобы оно неслось вперед?

Еще совсем недавно она была счастлива, она была любима, а теперь все разрушилось, заполняя жизнь чужим участием, чужим присутствием, которого она не хотела и всегда старалась избегать. «Это все происходит не со мной, – думала она, закрывая воспаленные глаза, – Этого не может произойти со мной. Это нечестно, это неправильно!»

Дважды она вскакивала на ноги, вспомнив, что хотела приготовить обед к приходу дочери, еще дважды порывалась пойти на второй этаж, в кабинет мужа, и переговорить с Хайни по поводу стольких гостей. Она спала почти без снов. А если и видела сны, то не отличала их от реальности.

***

Сны были странными, обрывистыми, выцветшими, неясными и логичными одновременно. Как кадры из фильма, который должен сшить вместе режиссер, нарезав их из разных лент.

***

Горе плескалось в ее руках, и странное дело: маленький сосуд казался огромным – его и раньше было достаточно, чтобы на три-четыре десятых заполнить бассейн внутри постамента. А что в этом сосуде? А что в постаменте? Неудобно нести вперед. И чем больше весила поклажа, тем тяжелее и объемнее она становилась.

***

Она снова видела их тени, но не могла ухватить их смысла. Там, в другом измерении, они казались ближе и ярче, чем они были на самом деле. Морщинистые пальцы страха, выплывающие из зеркальных стоячих ворот, очень напоминали ее собственные.

***

Ритуальный лифт вез ее вниз, по гулким коридорам дворцового архива. Моросил дождь. Архив был пуст – за исключением двух человек, занятых оживленным разговором у огромного стеллажа с терракотовыми черепами.

***

Урсула смотрела в лица, и не узнавала их. За окнами вспыхивали звезды, и почти не было видно мчащегося навстречу черного мира. То, что это мир, стало ясно уже на шестом этаже, где окончательная тьма рассеялась, и оказалось, что кабина лифта ползет по мосту над огромным бесконечным озером. Внизу озера, медленно переворачиваясь, плыл целый флот огромных металлических птиц с гребнями, похожими на крылья. Спуск казался бесконечным, и постепенно выяснилось, что лифт может уже не остановиться, а наоборот, способен только ускорять движение вниз. Приближать падение.

***

Ужас приполз медленно. Сначала здесь появился звук: дребезжащий, тающий. Звук был чем-то средним, между протяжными стонами ветра в трубах и лязгом падающей двери.

***

Она встала в темноте и побрела на ощупь. Коридор медленно поворачивал. Лунный свет, падавший из какого-то окна, придавал сцене на стене жуткий вид. На нее глядело чье-то морщинистое лицо в обрамлении не то волос, не то щупалец – что темное, неясное, похожее на муляж.

***

Сингуматор мчался вниз по высокому тоннелю, держась ближе к стенам и останавливаясь иногда на поворотах. Остальные шли за ним с веревкой на плече. Тихие вздохи и вопли показывали, что среди них не все мертвы. Остальные молчали. Они привыкли.

***

Их было много, они появлялись из ниоткуда. Они постоянно мелькали где-то там, за прозрачной стеной, отражаясь образами и силуэтами. Они, как казалось Урсуле, появлялись из одной точки и тут же исчезали. Иногда они надолго замирали, но все время перемещались и уходили куда-то дальше. Урсула пыталась понять, как такое возможно. Возможно ли? А как по-другому? Она смотрела в пустоту и долго думала. На нее постоянно накатывали волны удушья. Она ждала и смотрела на них, пока они ждали и смотрели на нее.

***

Она чувствовала, что не одна. Она почувствовала боль и страх, как во время побега из кошмара. Усталость, как во время вечерней пробежки. Вот только мышцы ног ощущались совсем иначе – странно, словно в них ничего не было. Вообще ничего, кроме ужаса и слепящего ужаса, уничтожившего все, кроме самого этого ужаса. Она посмотрел вперед, и подумала, что должна проснуться.

***

Когда она уже окончательно пришла в себя, и весь окружающий мир уже перестал ей казаться нелепой постановкой с отвратительно подобранными актерами и скверным сценарием, по окну гостиной молотил дождь. Серые узоры казались такими же бессвязными, как и события минувших двух дней. Она потрясла головой, посмотрела на часы, медленно села, словно опасаясь, что осознание потери снова собьет ее с ног.

Был уже вечер, и тусклое простуженное солнце за пеленою туч, медленно уходило за горизонт, превращаясь в холодные сырые сумерки. Урсула сжала виски пальцами, тихо застонала, шумно выдохнула – воспоминания обрушились бушующим и пенным потоком, прорывая черную блокаду сна, как волны реки ломают дамбу. Если она помнила не все, то почти все, и именно это было самым ужасным. Она инстинктивно потянулась к упаковке таблеток, которые последние тридцать часов дарили ей блаженное забвение, но тут же отдернула руку.

Где-то на грани сознания она различала шаги по комнатам, слышала голоса людей в ее доме. Кажется, прежде чем отключиться, она обзванивала родных и друзей. Но сколько их и кто сейчас рядом? Звон стекла прозвучал так же резко, как удар кнута. Она обернулась.

Кальвин, чье лицо было белее листа бумаги на столе, рассеянно наблюдал за ней, держа в руках бутылку виски.

– Звонил помощник комиссара, Урсула, – проговорил он, растягивая слова, и она поняла, что Кальвин мертвецки пьян, – Он просит тебя приехать завтра на опознание Катрин. Но есть и еще кое-что. Он сказал, что их специалистам удалось найти что-то важное на записи видеорегистратора. Кристиан говорит, что ему нужна твоя помощь. Что это может быть?

– А какая разница? – сказала ему Урсула.