Читать книгу Сингуматор - Виктор Доминик Венцель - Страница 7

То, что осталось от тела Хайни удалось обнаружить только через день, когда ежедневные ливни превратились в мелкую серую поволоку, напоминавшую даже не дождь, а скорее, мелкую водяную пыль. Бесцветная вата сырости заполнила дворы домов, ширилась на дорогах, оседала каплями на стекле, впитывалась в одежду и попадала за воротник. Следы грязных ботинок, оставленных на чистых плитах мостовой, казались трупными пятнами. Глекнер простыл, укутался в плед из тишины и холода, застыл и тихо задремал, затянув улицы пронизывающим ветром, да осенним безразличием. Оцепенение владело каждым закутком и поворотом, куда бы ни шел.

Труп Хайни Воттермаха прибило к берегу, чуть ниже речного пляжа, где оно надежно запуталось в сетях одного из рыбаков. Правда, назвать это трупом было чертовски тяжело. В морг его доставили в двух маленьких пакетах. Как записал коронер в своем заключении, у пострадавшего сохранилось только лицо – все остальное представляло собой чудовищную мешанину из отекшей напитанной водой плоти и смятых костей. Водитель принял страшный удар на себя, и его просто перемололо в момент столкновения, разметав, по частям, бушующим потоком Корка. В газетах писали, что авария на южном спуске вошла в историю Глекнера, как самая страшная за последний год, а ремонтные бригады, занятые восстановлением поврежденного покрытия на этом участке, соорудили даже своеобразный мемориал, где добросердечные люди начали оставлять цветы. Конечно, глупый и нелепый символ, совершенно бесполезная попытка выразить собственное бессилие и поддержку, но когда Урсула читала об этом в журнале, ей стало легче. Любая беда куда страшнее, если ее не с кем разделить. Ощущение того, что она не одна было лживым – Урсула прекрасно знала это, и все цветы мира, собранные в один скорбный венок, никак не могли бы помочь ей.

Она снова была на опознании. На этот раз вместе с Кальвином, который впервые за четыре дня смог оторваться от бутылки. Теперь патологоанатом не одергивал простыню, когда распахнул ячейку в морге – хватило только отвернуть ткань покрывала с лица. То, что было ниже, наверное, можно было уместить в коробку из-под обуви. Гроб Хайни тоже хоронили закрытым, забитым, бесконечно черным и полупустым. Блестящий пластиковый пакет на молнии занимал в нем едва ли четверть.

В этот раз Урсула уже была спокойнее, а ее нервы, казалось, превратились в звенящие, натянутые, будто струны, железные канаты. Она не теряла сознание, не впадала в истерику, только коротко кивнула головой и вышла в коридор. Кристиан Даттмар что-то чиркнул в своем блокноте и провел ее к выходу. Скорбная гримаса, видимо, осталась дома, и теперь вместо нее он носил выражение профессионального интереса. Помощник комиссара напомнил, что хочет видеть ее в своем кабинете после дня похорон. Да, конечно, она будет там, если это поможет разобраться в произошедшем с Хайни и Катрин. Он прикоснулся к ее плечу, в знак поддержки и провел до выхода из больницы. Больше они не разговаривали.

После опознания у Урсулы закончились слова, и они с Кальвином провели в полном молчании весь долгий вечер, где каждый думал о своем. Конечно, вокруг были родственники и друзья, но Урсула перестала замечать их уже день назад, и совсем слабо реагировала на их присутствие. Стены дома стали еще ближе, а потолки снизились, превратив каждую комнату в маленькую птичью клетку. Ночами Урсуле казалось, что ей не хватает воздуха, а утром начинало мерещиться, что это только продолжение ночи. Она потеряла счет времени, и старалась не смотреть на часы.

***

К выходу с кладбища они двигались медленно и не спеша, старательно обходя ближайшие могилы. После речи священника тишина стояла звенящая почти целых пять минут, и теперь шорох шагов по гравию тропинки казался лишним, грубым и кощунственным. Говорили мало – Урсула слышала отдаленные голоса в стороне, но не знала, кто спрашивает, а кто отвечает. В глазах ее стояли комья сырой земли, которые они бросали на крышки гробов. Бытует мнение, что самое сложное, это бросить первый ком. Это неправда. Сложно даже смотреть на это, не говоря уже о том, чтобы в этом участвовать.

Кальвин, шествовавший справа от нее, вытянул из кармана расстегнутого пальто маленькую металлическую фляжку, поспешно отвинтил крышку, сделал огромный глоток. Его раскрасневшееся лицо было слишком ярким в выцветших лучах осеннего солнца, и Урсулу охватило раздражение. Как было бы здорово, если бы в земле лежал этот пьяница, а не Хайни, например.

– Ты как, держишься? – дыхание Кальвина разило спиртным настолько, что Урсула ощутила запах виски, следуя за несколько метров.

– Держусь, – коротко ответила она, пытаясь подобрать другие слова, но в голову приходили только проклятия.

– Когда ты собираешься устраивать вечер памяти по Хайни и Катрин? – голос Кальвина раздражал, как визг гвоздя по стеклу, – Я спрашивал тебя, а ты молчала. Я знаю, что по канонам католической и лютеранской церквей, умершего следует поминать на третий, седьмой и тринадцатый день после ухода в мир иной. Но здесь, в Германии, День поминовения устраивается по желанию родственников в любое время года. В знаковые дни для покойного. Можно организовать скромный обед, или устроить мероприятие в кафе…

– Смерть Хайни и Катрин не повод для банкета, – процедила Урсула гораздо жестче, чем хотела сама, – Тебе ничто не мешает напиться и без повода, Кальвин.

– Попридержи язык и успокойся, дорогая моя. Мне жаль, если это выглядит именно так, как кажется тебе, – Кальвин поднял руки вверх, словно признавая собственное поражение, – Я просто боюсь, что не смогу приехать. В Бринкерхофе сейчас дел невпроворот. Ты же знаешь, что…

– Прости. Я сама не своя сейчас.

– Ничего. Можно устроить что-то незначительное и простое. Скромный обед для близкого круга. Не стоит слишком мудрить с закусками. Испечешь кухены (кухены – главное блюдо поминального стола в Германии, различные виды сладкой и соленой выпечки), приготовишь чай. Я понимаю, что ты сейчас не в состоянии, но…

– Давай обсудим это потом, Кальвин, – проговорила она сухо, чувствуя, как каждое слово царапает ее горло, будто битое стекло, – Позже.

– Ты уверена, что хочешь оставаться в этом доме одна? У вас прекрасный коттедж, просто там все напоминает о Хайни и Катрин. Детская, гостиная, кабинет, даже спальня! Может, стоит взять небольшой перерыв? Погости у меня, или у Эвы, – пьяная забота Кальвина могла бы быть даже трогательной, если бы не была такой удушающей и настырной, – Ты же знаешь, что это будет лучше.

Урсула покачала головой.

– Мне будет лучше дома. Одной. Но спасибо за предложение.

Кальвин снова потянулся к фляжке, но вовремя отдернул руку и ускорил шаг. Урсула видела это краем глаза. Она не оборачивалась – снова видеть две идеально ровные могилы, где похоронена часть тебя, это было уже слишком. Она сжала кулаки, чувствуя, как груз всего пережитого медленно и лениво снова ложится на ее плечи. Она бы снова заплакала, если бы только могла.

– Вы – Урсула Воттермах?

Голос, прозвучавший над ее ухом, заставил вздрогнуть. Резкий, отрывистый, он звучал короткими, словно рублеными фразами. Урсула повернула голову.

Мужчина средних лет в сером пальто, явно большего размера, чем ему было необходимо, смотрел на нее твердо и уверенно. Голову его венчала нелепая шляпа, точно он сошел со страниц старого детективного романа. Голубые глаза, холодные, будто два куска металла, улавливали каждую деталь в ее сгорбленном силуэте. Лицо неизвестного было перетянуто бинтами, словно он сам недавно побывал в аварии, а может быть, не так давно восстал из мертвых, чтобы поговорить с нею. Голубые глаза лучились внутренним светом.

Он не понравился Урсуле. Она не заметила его в толпе скорбящих гостей, его не было на похоронах, и она не видела, когда он подошел. Урсула еще раз взглянула на него.

– Я вас не знаю, – сказала она просто, поспешно отвернувшись.

– Подождите. Вы – Урсула Воттермах, вдова Хайни Воттермаха. Он много говорил о вас. И о Катрин. Жаль, что так вышло.

– Я не знаю, кто вы, – упрямо повторила Урсула, не выговаривая, а скорее, выталкивая слова.

– Мое имя Грегор Штернберг. Я знал вашего мужа. Примите мои искренние соболезнования.

– Все люди, которые были сегодня возле могил, знали Хайни. А вас я не видела.

– Я частный детектив. Мы работали вместе с Хайни.

Урсула остановилась, посмотрела в перебинтованное лицо, пытаясь найти хоть что-то человеческое, но каждый раз натыкалась только на бесконечные мотки марли. Если этот маскарад был постановкой, то чрезвычайно глупой и неудачной. Голубые глаза обжигали. Она не заметила, как поежилась.

– Мой муж был антикваром. Зачем ему помощь детектива?

– Он просил меня разобраться с одним очень любопытным делом, – хотел было пожать плечами Грегор, но только скривился от боли, – Так что…

– Он не успел заплатить вам, и вы пришли забрать долг? – ее голос звучал так тонко, что им можно было резать стекло.

– Нет, фрау Воттермах. Видите ли…

– А это что еще за клоун?

Вонь виски Урсула почувствовала еще раньше, чем Кальвин успел договорить. Он стоял в нескольких метрах от нее, покачиваясь, держа в одной руке неизменную фляжку, а в другой – раскрытый зонт. Зонт смотрел прямо вниз, и мелкий дождь молотил прямо по его красной физиономии. Он уставился на Штернберга, но сфокусировать взгляд было куда сложнее.

– Я Грегор Штернберг. Я здесь, чтобы поговорить с фрау Воттермах.

– Хреновое время ты выбрал для разговоров, приятель, – пробасил Кальвин, угрожающе делая неуклюжий шаг, – Эта фрау слишком многое перенесла за последнее время, и не хочет с тобой говорить.

– Фрау еще этого не говорила, – заметил Грегор, и его пронзительные голубые глаза засветились ярче, – Поэтому, в ваших интересах дать нам закончить.

– Что за урод приходит на похороны моего брата и племянницы, и позволяет себе…

– Помолчи, Кальвин, – проговорила Урсула, почти напугано, – Пусть герр Штернберг договорит. Я слушаю вас. Продолжайте.

– Сейчас, фрау Воттермах, я могу сказать только одно: произошедшее с вашей семьей, не случайность, – у него был голос человека, который не привык подчиняться. Скорее всего, бывший военный или полицейский. Урсула попыталась представить себе лицо Грегора без бинтов, но так и не смогла этого сделать, – Я думаю, что в этом основную роль играет наша с Хайни последняя совместная работа. То, что произошло, это ужасно, но увы, это не конец.

– Ты что, угрожаешь? Что несет этот… – пьяный разговор Кальвина казался какой-то дикой насмешкой, несмешной комедией с плохо прорисованным персонажем. Урсула бросила на него умоляющий взгляд, снова повернулась к Грегору.

– Если вы что-то знаете, почему не обратитесь в полицию?

Большая грубая ладонь вынырнула из кармана, коснулась перебинтованного лица, пробежала по скулам и замерла у основания шеи.

– Полиция очень интересовалась, откуда взялись мои шрамы, когда я попал в реанимацию. Мой ответ их совершенно не удовлетворил. Поэтому я стараюсь уже давно не разговаривать с полицейскими на такие… экзотические темы.

Урсуле показалось, что вся сцена диалога все больше напоминает настоящее безумие. Она подняла взгляд, уперлась им в ледяные глаза Грегора напротив, поникла, словно тот крохотный запас энергии, что еще оставался внутри нее, мгновенно иссяк.

– Если это какие-то шутки…

– Это. Не. Шутки, – отрезал Грегор так резко, что она содрогнулась, – Но сейчас вы совсем не в том состоянии, чтобы я мог вам что-то рассказать. Время еще есть. Отложим нашу беседу. Я и не думал, что все пройдет гладко, но попытаться стоило. Сейчас. Вот моя визитная карточка.

Левая рука нырнула во внутренний карман пальто, откинув расстегнутую полу, и Урсула увидела, что правая рука детектива заканчивается чуть ниже локтя. Да уж, этому человеку изрядно досталось, но он нашел в себе силы приехать сегодня сюда. Морщась от боли, Грегор протянул ей маленький белый квадратик картона. Она даже не посмотрела на объемный шрифт, выбитый на нем, а только сжала в пальцах так, чтобы на него не попал дождь.

– Позвоните мне, когда почувствуете, что готовы для дальнейшего разговора, – сухо сказал Грегор, покосившись горящими глазами в сторону прихлебывающего из фляжки Кальвина, – И для всех будет лучше, если вы сделаете это, как можно раньше.

– Если ты мне скажешь выставить его, я это сделаю, – заявил Кальвин, покачиваясь, – Только скажи мне, Урсула, и ты увидишь, как я…

– Можете успокоить своего защитника, – поморщился Грегор брезгливо, словно увидел вместо Кальвина кучу нечистот, – Я уже ухожу, и больше вас не потревожу. Примите мои соболезнования. Никто не мог знать, что все этим обернется.

Урсуле снова показалось, что мир вокруг нее начал плавно поворачиваться вокруг своей оси. Она видела, как задрожали могилы в стороне, поднялись деревья, и закачалась земля. На языке вертелся всего один вопрос, но она никак не могла подобрать нужных слов, чтобы задать его.

– Вы видели, как все произошло? – сперва зазвучал голос, потом она поняла, что заговорила.

Грегор повернулся через плечо, взглянул на нее, неопределенным жестом махнул в сторону.

– Я знаю, что произошло, – поправил он ее нехотя, – А это две большие разницы, правда?

Больше он не проронил ни слова. Прихрамывая, он двинулся между ровных рядов могил, и пропал из глаз на дальней стороне кладбища.