Читать книгу Муть на глубине - Виктор Каев - Страница 2

Как всегда поутру, Никита медленно открыл глаза. Сквозь сон он услышал негромкое и ласковое квохтание курицы и многоголосый писк цыплячьего выводка, доносившийся со двора через распахнутое крохотное окошко «вышки»1. Он ещё немного полежал, глядя в дощатый потолок, оклеенный пожелтевшими газетами. Никита помнил, как ещё в детстве, много раз перечитывая эти старые статьи из «Правды» и «Сельской жизни», глядя на нечёткие фотографии, размещённые в них, он пытался представить себе жизнь этих людей, с их тогдашними заботами и переживаниями. Иногда это ему удавалось, и он уносился в своей фантазии в глубину лет.

Потянувшись, он откинул одеяло и поёжился от свежего и головокружительно чистого воздуха, струившегося через открытое окошко, затянутое сеткой от комаров. Потом он сел и опустил босые ноги со скрипучей пружинной кровати на старые некрашеные доски пола. Посидев так ещё чуть-чуть, он посмотрел в окошко.

Из него открывалась великолепная картина. Утреннее солнце высветлило яркое синее небо, и отбросило длинную тень от дома, накрыв ею часть двора. За просторным лугом, уходящим вниз к прозрачной быстрой реке, оно тронуло бережно своими тёплыми лучами верхушки деревьев соснового бора, раскинувшегося за ней вдали. Над голубоватой лентой реки постепенно растворялись и исчезали зябкие клочья утреннего тумана. Никита нажал кнопку включения смартфона, ожил экран блокировки. На календаре было уже первое июля 2018 года, около пяти утра. Пора на пробежку.

Он встал с кровати и распрямил своё крепкое жилистое тело, почти упершись, при этом, головой в потолок. Слава богу, рост 187 сантиметров! Потом натянул плавательные шорты, майку-борцовку и старые кеды. Наклонив голову, он шагнул через низенькую, почти квадратную, дверь на засыпанный старым шлаком чердак, тихо захрустевший под его ногой. Чтобы мама не услышала внизу его шагов, он на цыпочках спустился по скрипучей деревянной лестнице в сени. По пути он отметился в, недавно пристроенном под лестницей, биотуалете. А затем сбежал по ступеням крыльца через мост2, и распахнул дверь во двор.

Его сразу же обдало свежим воздухом.

Выйдя, он оглянулся на свой старый дом. Сложенный его прадедом из толстых сосновых брёвен ещё лет сто пятьдесят назад на деревенской улице над косогором, дом выглядел на удивление крепким. Только немного просел дальний угол подклета3. В палисаде высились три огромные кряжистые белоствольные берёзы, посаженные то ли дедом, то ли прадедом.

Рослый, похожий на овчарку, чёрный пёс по имени Дозор радостно завертелся, натянув цепь и пытаясь положить лапы ему на грудь. Никита ласково потрепал его за ухо, и Дозорка заскулил от испытанного счастья.

Тихонько прикрыв за собой калитку, он ещё раз бросил взгляд на окна дома, а потом побежал.

Мимо по улице медленно шло, побрякивая боталами4, деревенское стадо коров. Белоголовые, коричнево-пятнистые, красно-пёстрые, чёрные, они шли на пастбище, распространяя вокруг слабый запах коровьего навоза. Пастух, сопровождавший стадо, сонно сидел в седле гнедой лошадки.

Никита, обгоняя его, негромко окликнул:

– Егорыч, с добрым утром!

Тот встрепенулся, очнувшись в седле, а увидев Никиту, отозвался:

– Никита Захарыч! Привет!

Сначала он побежал по пыльной обочине вдоль забора, связанного из жердей, потом свернул направо по тропинке, спустился по дну песчаного овражка вниз через луг, к реке Вель.

Он дышал полной грудью, ровно и глубоко, только в ушах гулко отдавался топот собственных ног. В его жёстких тёмно-русых, по-армейски коротко остриженных волосах, в которых уже выделялись высокие залысины, выступили крупные капли пота. Широкие скулы, прямой нос, крепкая шея придавали ему вид серьёзного бойца.

От бега по росистой луговой траве, наполненной ароматами полевых цветов, у него основательно намокли кеды.

Минут через десять тропинка привела его к реке, он повернул налево, вверх по течению, и бежал теперь вдоль низкого берега, поросшего густыми кустами ивняка, дыша свежим речным воздухом.

В прогалинах между ивами появился противоположный берег, близко подступавшие к реке домики села Возгрецовское, во дворах которых кое-где уже начинали копошиться его обитатели.

Недалеко от воды возвышался остов церкви Илии Пророка из почерневшего бруса, без креста на куполе. Он со школьных лет помнил, что её возвели ещё в 1756 году. А чуть дальше было старое кладбище, колокольня и двухъярусный купол кирпичной Вознесенской церкви. Она была моложе, 1805 года постройки. Правда, последние девяносто лет службы в них уже не велись.

Добежав до приметной развесистой ивы, он повернул обратно и не сбавлял скорости, пока вновь не достиг поворота к дому.

Неподалёку от этого места над поверхностью воды протянулись «лавы»5 сколоченные из двух жердей, стоящие на широко расставленных опорах. По ним можно было перейти на другой берег реки, придерживаясь за поручень.

Здесь Никита остановился, сбросил с себя кеды, шорты и майку, отошёл в сторону от лав, шумно с множеством брызг бухнулся в быструю прозрачную воду, и спортивным кролем, красиво загребая руками, поплыл к другому берегу. На обратном пути он нырнул до самого дна, зацепил руками донный ил, и вокруг всплыло облачко зеленоватой мути, которая тут же унеслась вниз по течению.

Выйдя на берег, он обтёрся полотенцем, которое всегда брал с собой на пробежку, надел свои шорты и майку, и вновь побежал. Теперь уже вверх по косогору к дому.

Добежав, Никита в кабинке дворового душа почистил зубы и, глядя в маленькое зеркальце, подбрил уже немного отросшую тёмную бородку. Потом поднял над головой большое ведро с холодной водой и вылил его на себя. Отфыркавшись, он снова тщательно обтёрся, натянул заранее приготовленные шорты, и, сунув ноги в резиновые сланцы, пошлёпал в дом.

Пригнув голову, он шагнул в избу, и ощутил ласковое тепло от большого белого тела русской печи, возвышавшейся справа от входа и занимавшей почти четверть избы. Навстречу ему из своей спаленки вышла мать, улыбнулась, и негромко проговорила:

– Здравствуй, сынок. Что, пробежался уже?

Никита обнял её за плечи и, бережно чмокнув в лоб, ответил:

– Господи, мам! Как же у нас тут хорошо! Надышаться не могу!

– Давай-ка, завтракать! Я тебе шанежки6, как раньше, напекла. Поди, отвык уже?

Мать открыла заслонку печи, широкой деревянной лопатой достала и сдвинула на шесток7 маленькие круглые сковородочки, в которых поднялись пышные и ароматные горячие шаньги.

Запах свежей выпечки густо наполнил комнату.

Связкой гусиных перьев она смазала их лопнувшие горбики взбитым яйцом.

Потом она переложила их в большое плоское блюдо, перенесла его на стол, и поставила туда же большую крынку с парным8 молоком.

Никита спросил:

– Ты что, уже и за молоком сходила?

– Ну, да. Только что подоили.

Они расположились на широкой некрашеной пристенной лавке за большим семейным столом, и стали есть шаньги, запивая их ещё тёплым парным молоком.

Никита отлично помнил, как лет двадцать назад они сидели за этим столом все вместе: отец, мать, два старших брата – Виктор и Юрка, и он – Никита.

С тех пор случилось много бед! Отец, Захар Васильевич, механизатор в местном сельхозпредприятии – умер лет десять назад от рака лёгких. Сказалось постоянное курение, практически с детских лет. Старший брат, Виктор, служивший тогда в патрульно-постовой службе милиции в Архангельске, через пару лет после смерти отца погиб в перестрелке с бандитами. Средний, Юрка, снабженец на заводе металлоконструкций в Вельске, вечно мотался по командировкам, пристрастился к выпивке, и уже лет шесть, как не пережил инсульта.

Их осталось двое. Мама, Людмила Петровна Горбунова, всю жизнь проработала библиотекарем в малюсеньком деревенском клубе. Одиннадцать лет, как вышла на пенсию, которую ей насчитали в сумме чуть больше десяти тысяч рублей.

Она почти потеряла слух, и ей приходится пользоваться слуховым аппаратом. Собрала за свою жизнь целый букет заболеваний.

Но до сих пор ходит с тяжёлым плугом за лошадью, когда вспахивает приусадебный участок под посадку картофеля. Потом закладывает его на зиму в погреб, там же квасит в бочонке капусту, расставляет на полках банки с помидорами и огурцами, разводит десятка полтора кур. Кроме маленькой пенсии, это и есть её пропитание.

Если не считать пятнадцать тысяч, которые вот уже лет пять ежемесячно присылает ей в поддержку Никита.

Никита в их семье – хоть, младшенький, но успешный. Он с золотой медалью окончил школу в Вельске. Сумел поступить на бюджетное место в Санкт-Петербургском университете и получить, спустя четыре года, диплом бакалавра9 юриспруденции. Отслужил год в армии. В том же университете окончил магистратуру10.

Потом решил, как брат Витька, пойти в полицию. Теперь он служит старшим опером11 в уголовном розыске в одном из районных управлений в Питере.

Дома Никита не был года три. И вот, наконец, приехал: соскучился!

Закончив завтрак, Никита откинулся спиной на бревенчатую стену и, посмотрев задумчиво на мать, спросил.

– Ма! Как ты думаешь, не поменять ли мне работу?

Людмила Петровна встревоженно подняла на него свои голубые, как и у сына, глаза, и с сомнением ответила:

– А что, вдруг? Случилось что-то?

– Да, как сказать? – проговорил он, – Служба сволочная, конечно! Но прикипел уже. Да и платят ничего так, регулярно. Вот только, понимаешь, начальство – достало уже совсем!

Мать осторожно спросила:

– А куда же ты перейдёшь? Место уже приглядел, поди?

– Не знаю, – смущённо ответил сын, – нет, ещё. Может, в адвокатуру пойти? Или в частный сыск?

Мать помолчала немного, с сомнением глядя сыну в глаза, и потом спросила:

– А как же Ира твоя? Она не будет против?

Никита пожал плечами и ответил неуверенно:

– Не знаю. Пока не спрашивал.

Людмила Петровна осторожно исподлобья взглянула на сына:

– Никит, а о ребёночке вы с Ирой ещё не думали? Тебе ведь тридцать пять уже!

Он вздохнул, и ответил:

– Да как-то не получается пока!

Она не отставала от него:

– Ну, ты ведь хочешь маленького?

– Ну, да, – ответил он, – хочу очень.

– Так что же? – снова напирала мать, – Ира не хочет?

Он не стал врать:

– Ну, почему? Говорит, что хочет. Вроде, не получается пока!

– Плохо, – ворчливо проговорила мать, – ведь ей тоже уже за тридцать!

И она тяжело вздохнула:

– Никитка, я ведь уже старая совсем. Осенью семьдесят один стукнет. А внуков всё нет и нет. Нешто, так и не понянькаюсь?

Никита придвинулся к ней ближе и обнял мать за плечи:

– Ма, а хочешь, мы к тебе переедем? Брошу я свою чёртову службу.

Людмила Петровна взволнованно всхлипнула, встряхнув руками:

– Ой! Да как же это? Что это ты удумал? Ира же с тобой, поди, не поедет?

– Ничего, я её уболтаю, – не сдавался сын, – а, знаешь, я прямо сегодня мотанусь в Вельск! Узнаю, как там насчёт вакансий в ОМВД, или, может, в адвокатуре!

Спустя пять минут, поговорив с мамой ещё немного, Никита, встав из-за стола, перемыл тарелки и кружки.

А в половине восьмого засобирался на выезд. Людмила Петровна вышла его проводить.

В подклете, где стоял его бежевый «Tiguan», приобретённый недавно в кредит, обычно весь день стоял полумрак, и было очень тесно. Чтобы забраться в открытую дверь, и не порвать брюки, зацепившись за какой-нибудь гвоздь, ему приходилось буквально протискиваться вдоль машины. Наконец, он сел за руль, и, запустив мотор, аккуратно вырулил по косогору во двор.

Мать отодвинула воротные жерди и махнула сыну на прощание рукой, когда он выезжал на дорогу. Несколько минут она ещё смотрела вслед его автомобилю, а потом вставила назад жерди ворот, и, ссутулившись, словно совсем уже старуха, и опустилась на лавочку под окном.

Дозорка, гремя цепью, подошёл к ней, и положил свою большую чёрную голову ей на колени, вздыхая и сочувственно заглядывая в глаза.

Она уже в который раз задумалась о том, что Ира, хоть и живёт довольно давно с Никитой, но их отношения, почему-то, так и не оформлены официально. Теперь про такие семьи говорят – сожители.

Разве она поедет за Никитой к ним домой? Это из Питера-то!

А ведь он к ней крепко привязан! Вот сейчас, всего третий день, как приехал, а уже скучает по ней. По всему видать!

Нет. Это желание переехать – просто от того, что работает на износ, всё на нервах! Устал. Да и меня жалеет, сердце рвёт между мной и Ирой.

Людмила Петровна, поймав Дозорку за оба уха, хорошенько потрепала его и вздохнула:

– Эх, ты! Дозо-о-орище!