Читать книгу Семь кругов над Русью - Виктор Каирбекович Кагермазов - Страница 6

Внезапная болезнь паракимомена Василия вызывала подозрение, было явное понимание того, что он намеренно удалился из Букелиона. Прибытие опального Цимисхия со своими отборными друнгами под стены Константинополя, без ведома императора Никифора Фоки, тайная переписка патриарха с Цимисхием и Феофано – всё это говорило о том, что готовится переворот. В пользу этого было ещё то, что начальник этериотов Лев Велент получил много солидов, улумам выяснить не удалось, от кого точно он получил золото, от патриарха или от паракимомена, но это ничего не меняло. Савва написал императору записку, в которой сообщил о своих подозрениях, но имён намеренно не указал, предполагая, что Никифор Фока возьмёт под стражу всех подозреваемых. Но император повёл себя не так, как рассчитывал начальник улумов, может на императора повлияло то, что на днях он схоронил своего отца Варду Фоку, и эта потеря близкого человека вывела его из равновесия, император сник, был рассеян, не мог собраться с мыслями. Вместо того чтобы насторожиться и принять меры для своей безопасности, кинулся искать помощи у тех, кто и задумал заговор. По приказу Лев Велент с этериотоами обыскал весь гинекей, но намеренно не проверил примыкающую террасу, с которой вниз свисала верёвочная лестница, а вернувшись, доложил, что никаких заговорщиков в покоях императрицы нет. Никифора Фоку не насторожило прибытие опального полководца с войском, добавить к этому, молчание патриарха Полиевкта, внезапная болезнь паракимомена Василия и отказ его от придворных лекарей. Император словно забыл о своих верных улумах, о Савве, служившем ему честно, с полной отдачей. Неправильные действия василевса привели к неизбежности, ловушка захлопнулась.

Глубокой ночью он отправился к своей любимой, обожаемой Феофано, в надежде в её объятиях найти утешение, утонуть в её ласках, забыть о тревогах. Войдя в спальню, он протянул руки и быстро приблизился к ней, стал жадно целовать, от Феофано сильно пахло розовым маслом, кружившим ему голову, Никифор распахнул на ней накидку, целуя её страстно меж холмиков грудей, горячо зашептал:

– Как ты прекрасна! Я так по тебе соскучился, обними меня, согрей моё сердце, удуши своими сладкими поцелуями!

Никифор Фока увлёк её на ложе. Она прикрыла ему рот ладошкой и спросила:

– Мой храбрый воин не верит своей Феофано?

– Что ты моя радость, о чём ты?

– Тогда почему часом ранее здесь был Лев Велент со своими псами этериотами, искали заговорщиков, и где, у меня в покоях, в спальне императрицы Византии!

– Прости их моё сокровище, они выполняли свой долг! Но я позже приказал всех этериотов сменить на норманнов, а псы пусть снаружи помёрзнут, кстати, сегодня такая холодная ночь.

Никифор Фока плотно прижался к Феофано, гладя рукой по животу, томно спросил:

– Моя горячая, отдаст мне частицу своего тепла?

Феофано переспросила:

– Всех, и у моих дверей тоже?

– Нет, у твоих и так стоят норманны, с ними ещё папия Михаил будет всю ночь. Довольно о заботах, обними меня крепче, хочу твоей страсти!

Феофано улыбнулась через силу, всем видом скрывая своё беспокойство, обхватила его шею, притянула к себе, томно зашептала:

– Иди ко мне, мой император, мой воин!

Никифор Фока сбросил с себя одежды, и накрыл её своим крепким телом. Тут за окном послышался слабый свист.

– Что это, что за свист?

– Наверно ветер завывает в неприкрытое окно, лампы начадили, я открывала их, пойду, прикрою плотней.

Она встала, и пошла к двери, ведущей на террасу, приоткрыла её ненадолго, впустив холодного свежего воздуха, затем плотно задвинув занавеску, вернулась на ложе, оставив дверь не запертой. Прижавшись к горячему телу Никифора, игриво сказала:

– И впрямь очень холодно сегодня, сейчас наверно на улицу никого не выгонишь, все возле печей.

Она увлекла Никифора на себя, зашептала:

– Целуй, ласкай до головокружения! Я подарю тебе такую ночь, каких никогда не дарила!

Но Никифор Фока вдруг откинулся на спину и затих.

– Что с тобой, мой василевс? Что ты, чем обеспокоен? – целуя его в грудь, спросила Феофано.

– У меня плохое предчувствие, будто я тебя вижу в последний раз – грустно ответил император.

– Ну что ты милый!? Ты просто переутомился, заботы одолели тебя, ну посмотри на свою Феофану, я вся горю от страсти, я полна желания ласкать тебя, ты сейчас забудешь всё, что тревожит тебя!

Она, полностью обнажившись, легла на Никифора, покрывая его нежными страстными поцелуями. В объятиях, под ласками он забылся и, насладившись любовью, под её убаюкивающий шёпот, уснул.

Феофано встала, накинула тунику, и на цыпочках подошла к окну, отодвинула занавеску, постучала тихо в дверь на террасу, в спальню скользнули несколько теней, от их плащей пахнуло солёным, холодным морем, они прошли к ложу, где лежал обнажённый император.

Никифор Фока проснулся от удара в бок, открыв глаза, он с недоумением смотрел на стоящих вокруг него вооружённых людей, взгляд его остановился на начальнике этериотов Льве Веленте.

– Лев, ты почему здесь? Кто дозволил тебе – начал растерянно спрашивать император.

Но договорить ему Велент не дал, он с размаху ударил рукоятью меча Никифора Фоку по голове, кровь залила лицо императора. Превозмогая боль, он закричал:

– Измена, стажа сюда, измена!

– Что кричишь? – раздался знакомый голос в полумраке, у окна, затем на свет вышел Иоанн Цимисхий, усмехаясь, грубо спросил ещё раз:

– Что кричишь, никто не поможет тебе?!

– Иоанн? Ты? Почему? – поражённый, спросил Никифор Фока.

– Что удивляешься? Ты, забывший, кто посадил тебя на трон, неблагодарный! Ты во славе своей забыл о благодеянии! Меня в опалу? Хотел оторвать меня от моего войска, а потом раздавить как червяка? Но войска со мной, и даже твои этериоты со мной, как видишь! Ты остался один! Поддержки от патриарха тоже не будет, ты своим томосом оттолкнул церковь от себя, какое глупое решение! Для народа героем хотел стать, глупец!? Теперь ты никому не нужен, никто не придёт к тебе на выручку, ты полностью в моей власти. А твоих улумов перебьют мои воины, и первым, конечно, пса Савву!

Никифор Фока понял, что спасения не будет, шатаясь, поднялся на ноги, вытирая кровь с лица, сказал:

– Да, зря я не послушал Луткерия, всё исполнилось, как он предсказал!

– Замолчи Никифор! И этому венецианцу я голову сверну! – перебил Иоанн Цимисхий.

– Нет, Иоанн, скорее он тебя повергнет, иголкой льва не убить! Одно знаю, тебе долго не править! Полиевкт старый, немощный старик, не сегодня-завтра он отправится в мир теней, ты останешься без поддержки, одумайся, я всё забуду.

Иоанн не дал ему договорить, подбежал и ударил мечом Никифору Фоку в грудь. Император Византийской империи рухнул замертво на пол, из обнажённого белого тела на серый мрамор потекла кровь, потом она дальше ручейком медленно стала стекать к ложу Феофано. В дверь ломилась стража, сильно били мечами по оковке, требовали открыть, слышен был голос папия Михаила с угрозами. Иоанн повернулся к Веленту, приказал:

– Убейте их!

Этериоты открыли двери, впустив папия Михаила и двух стражников, не дав им опомниться, закололи их мечами. Но поднятый шум разбудил весь Буколеон, всё пришло в движение. Через распахнутые двери, Иоанн с заговорщиками смотрели, как по переходу к покоям императрицы бегут норманны с обнажёнными мечами. Заговорщики прижались к одной из стен спальни.

– На террасу, быстро! – крикнул Лев Велент.

Но было уже поздно, на террасе тоже находились норманны.

– Говорил я тебе этериот. Нужно было большим числом идти, сейчас нас эти рыжие псы перебьют как уток! – поднимая меч, сказал Цимисхий.

В спальню ворвались норманны, и было уже, бросились на заговорщиков, как вдруг раздался голос Феофано, до этого прятавшейся за плотной занавеской.

– Остановись Освальд! Перед тобой новый император Византии, Иоанн Цимисхий!

Она прошла и стала между заговорщиками и норманнами, затем громко воскликнула:

– Слава Иоанну! Слава императору Византийской империи!

– Слава императору! – первым из стражи прокричал Освальд.

– Слава Иоанну! – стали кричать другие норманны.

– Оставьте нас! – приказала Феофано.

Покои опустели, остался лишь Лев Велент, да два его стражника.

– Оставьте нас все! – повторила приказ императрица.

Лев Велент со своими этериотами направился к двери.

– Лев! – окликнул его Цимисхий. Сегодня же отошли всех норманнов во Фракию, в гарнизоны, на их место поставь всюду своих этериотов!

Когда покои опустели, Иоанн, повернувшись к Феофано, спросил:

– Тебе ведь выгодней было, чтобы норманны перебили нас, ты бы стала сама править, зачем помогла мне?

– Я могу быть императрицей, и могу править одна, конечно, с помощью преданных мне людей, но я могу быть императрицей, но не полководцем! Империя всегда ведёт войны, вот и сейчас русы у порога Константинополя, нам предстоит нелёгкая война, этот враг будет опасней, чем арабы или германцы! Нужен храбрый и достойный воин, чтобы их одолеть, всё это я увидела в тебе! Тем более, Никифору Фоке уже ничем не поможешь!

– У тебя светлая голова, Феофано, не от каждого паракимомена услышишь такую рассудительность. После прозвучавших сейчас твоих слов, у меня закралось сомнение, Полиевкт ли задумал заговор, который сегодня свершился, или кто иной, чьё имя звучит гораздо нежнее?

– А у меня не только голова светлая, – скидывая тунику, томно сказала Феофано.

Цимисхий с блеском в глазах рассматривал её красивое тело, покатые бёдра, выдающиеся полные груди, вызывающий страстное желания холмик живота, склонив голову он поцеловал Феофано в плечо, с сожалением прошептал:

– Ты хороша до слепоты, но не сейчас, я очень устал после такой ночи, буду у тебя позже, а сейчас мне нужно идти!

Пока они говорили, на полу, в луже крови, лежало мёртвое тело Никифора Фоки. Только через три дня его погребут в храме Апостолов, этого отважного воина, принесшего столько славных побед для величия Византийской империи.