Читать книгу Красная планета - Виктор Калинкин - Страница 2

Части 252-й стрелковой дивизии сходу форсировали Мораву. Чехия, утро 5-го мая 1945-го года. Впереди – Прага, позади – освобожденный Брно. Дорога ведет на запад к возвышенности, поросшей лесом. На её ровное полотно с веками запрессованным в него булыжником отбрасывают пятнистую тень кроны растущих по обочинам деревьев. Вдоль – аккуратные, вычищенные кюветы. По европейским стандартам – обычная сельская дорога, по российским меркам – парковая аллея. По ней растянулась на марше колонна нашей пехоты, больше похожая на поток беженцев: кто на велосипеде, кто на телеге или бричке, кто на машине, большинство – пешком. Голоса, урчание моторов, шумно, звонко.

В колонне, привычно отмеряя фронтовые километры, оставив за плечами донские степи, Курскую дугу, Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию и Словакию, шёл в запыленных сапогах от Западного фронта и Сталинграда недоучившийся студент-художник Алексей, советский офицер, лейтенант, родом из крестьян Рязанской губернии, сын русского солдата, год призыва 1922-й. Да, именно. Тот самый год, из которого до Победы посчастливилось дойти всего лишь двум-трём парням из каждой сотни.

У подошвы возвышенности колонну встретил немецкий танковый заслон. Четыре «пантеры» выкатили из леса, издалека начали стрелять. Немцам нужно было хотя бы на чуть-чуть приостановить русских, чтобы основные силы могли оторваться и уйти к американцам, с которыми за нашей спиной был заключен мир. Наша пехота устремилась с дороги в поле, не принимая боя без поддержки артиллерии. Алексею всё было ясно: танки задачу выполнили, сейчас развернутся и уйдут – обычная тактика преследуемого врага. Он спокойно спрыгнул в кювет, прилёг, утрамбовал на скате тёплую влажную землю, начал что-то вычерчивать. Танки стреляли через дорогу по пехоте, бегущей по полю, один снаряд попал позади в ствол дерева у обочины и разорвался. Стена горячего воздуха жёстко ударила сзади, вдавила в землю, осколок пробил околыш фуражки, вонзился в левый висок. Алексей потерял сознание. Это был его последний бой…

До войны Вера училась в Педагогическом институте в Аккермане, что стоит на берегу Днестровского лимана напротив старинной крепости. Когда она с подругами примчалась в военкомат и записалась добровольцем в Красную Армию, той страшной войне было всего-то несколько часов отроду, а ей – только восемнадцать.

Направили девчонок в зенитную часть. И выпало на их долю участвовать в обороне Одессы, отступать на Крымский фронт, защищать небо Севастополя, затем – трагическая эвакуация в Геленджик, ранение Веры, госпиталь. Но она вернулась в Севастополь в мае 44-го с частями 2-й Гвардейской Армии и видела на Графской пристани неубранные тела врага в чёрных мундирах.

Окончание войны Вера встретила старшиной медслужбы 141-го хирургического подвижного полевого госпиталя в Чехословакии, в поселке Насвад. Так дописано к коротким посланиям на сохранившихся фотографиях. Соотечественники, приняв название на слух, могли его исказить. Скорее, то был Нави-Сади: находится он в середине отрезка Будапешт-Брно, на траверзе – Братислава.

В День Победы, когда вокруг все грохотало и пело, из палаты одного героя вышел слегка захмелевшим свободный медперсонал госпиталя. В проходе появились носилки с новым раненым, Вера их задела, они упали. На носилках был Алексей. Вера, чувствуя вину, пришла к нему в палату раз, другой. Он долго оставался на поле боя без оказания медицинской помощи, и подобрали его санитары другой дивизии. Вера дала ему свою кровь, стала выхаживать. Весна, войне – конец, и в их сердцах проснулась любовь.

Когда стало известно, что госпиталь должен был выехать на Дальний Восток, Алексей «похитил» Веру.

В январе 46-го в советской Дипломатической Миссии в Будапеште они зарегистрировали свой брак и прожили в этом городе до середины 47-го. Первое время Алексей был комендантом парома, курсировавшего через Дунай, Вера – где-то медсестрой. Жили неплохо. На спички, соль, мыло, сахар в мало пострадавшей и обеспеченной продуктами Венгрии можно было выменять всё, что угодно. Яичница из тридцати яиц на завтрак, жирный жареный гусь на обед – такое стало привычным.

Жили в квартире бежавшего венгерского аристократа вместе с лохматым пёсиком по кличке Шандор. Он обожал бегать по клавишам пианино и подвывать. Наши офицеры научили его ползать по-пластунски, поэтому пупок у него был всегда голый. Победители радовались жизни, и часто по вечерам молодые пары собирались вместе. Вера к шумному обществу относилась настороженно. Алексей же на вечеринках любил подурачиться, поплясать, размахивая над головой пистолетом, обожал всякие переодевания и страшилки.

* * *

Летом 47-го Алексею предложили новое место службы – Сахалин. Поехали через всю страну поездом, далее пароходом. Прибыли – место занято. Предложили послужить на Камчатке. Прибыли – опять занято! Есть нечего – продовольственный аттестат просрочен. Молодые люди остаются на судне, стоящем на рейде в Авачинской бухте. Алексей плетёт из каната лесочку, из жести делает блесну и ловит с борта рыбу, улов относит на камбуз, там им жарят – капитан разрешил.

Вскоре вызвали на берег и предложили должность начальника приёмо-передающего радиоцентра на Чукотке. Находится она в Западном полушарии, недалеко Берингово море, за ним – США: остров Святого Лаврентия, Аляска. Алексей и Вера улыбнулись друг другу и согласились, поняв, что на этом их мытарства закончатся: дальше-то некуда.

Прибыли в поселок Провидение на западном берегу бухты с таким же названием. Напротив, через акваторию – поселок Урелики, а рядом с ним, на горе Беклемеш, над входом в бухту – радиоцентр, который обеспечивал самую дальнюю в стране связь с Москвой. Всё хозяйство – взвод солдат, в основном, бывших фронтовиков, и ряд раскалённых радиоламп в рост человека.

Жилище – вначале войлочная палатка, в ней буржуйка, позже – маленький дощатый домик с одним окошком. Утепление – запрессованный между досками мох. В непогоду в тонкие щели пурга наметала вовнутрь сугробы снежной пыли, в голове намерзал лёд. Нередко утром по телефону надо было вызывать солдат, что бы те откопали вход из-под метровых заносов. Когда появились детишки, спать их укладывали между ног.

С открытием навигации в бухту приходили пароходы. Дрова, брёвна сбрасывали в море. Они прибивались к берегу либо их отбуксировали на вельботах. Дерево было на вес золота. Освобождающаяся деревянная тара выдавалась по списку, т. к. с её помощью можно было благоустроить жильё. Лошади, коровы, свиньи, птица дохли, не выживали. Танки, что присылали для усиления гарнизона, проваливались в мерзлоту или срывались в ущелья.

Рядом, между поселком и горой Беклемеш – озеро Истихед, куда ходили в свободное время на рыбалку за гольцом. Ловили на блёсенку из пульки, из которой выплавляли свинец. Ставился маленький импровизированный шатер, расчищался снег, делалась лунка. Если лечь, прижаться ко льду, ладоням глаза от света закрыть, видно дно, гальку, рыбу. С первой кожицу долой и – на лёд. Как только рыбка замерзнет, кожицу с чешуёй – долой, и можно сделать нарезку, строганину, посолить, достать и налить наконец спиртику, вспомнить… и… Эх!

Зимой в гости из тундры приезжал на нартах, запряженных собачками, знакомый чукча Амуму. Сразу спрашивал:

– Калишики, водки дай!

Выпивал разбавленный спирт, быстро хмелел, выходил на снег, втыкал длинный шест, набрасывал на голову капюшон кухлянки, укутывался, ложился рядом с шестом, собачки сразу же, как по команде, пристраивались вокруг него, и до утра под сполохами северного сияния все спали. К утру над ними наметало большой сугроб, виден один шест каюра. Вдруг из-под сугроба выскакивал Амуму, гикал, и только облако снежной пыли некоторое время кружило на месте ночёвки.

В 48-м у них родился первенец, мой старший брат Валентин, в 50-м – я, Виктор, а в августе на американском фрегате по штормовому морю все мы отправились на Большую Землю, во Владивосток. Приехала три года назад молодая супружеская пара, вернулась с двумя сыновьями. Была на маме та же шинель, те же сапоги, не было синей габардиновой военной юбки, из которой сшили писцовую шубку для старшего братика.

Впереди их ждали военная служба в горно-артиллерийском полку и жизнь в бараке в ауле Дзауджикау под Владикавказом, где вкопанная до башни «тридцатьчетверка», кем-то забытая, продолжала держать оборону.

А на десерт, как приз – чистая, аккуратная Германия со следами войны, но без следов разорения, и служба в пяти советских гарнизонах 2-й Гвардейской Танковой армии.

И только в 1960-м их встретила неоправившаяся от войны Россия со своими постаревшими, покалеченными и нищими сыновьями в пригородных «трудовых» поездах и на асфальте перронов.