Читать книгу Красная планета - Виктор Калинкин - Страница 3

Кавказ, Дзауджикау, начало 1953-го. Папа уже в Германии, нам пока нельзя. Я замёрз, вбегаю в барак, налево, по коридору, опять налево, кухня, слева у входа сидит мама у нашего столика. Я утыкаюсь в её колени, она берёт детские пальчики в свои ладони и дышит в это милое гнездышко. Начинаю понимать – согревает не только огонь.

Март 1953. Умер Сталин. Траурные флаги на всех бараках, движение танков по ближнему шоссе.

Лето 1953. Папа приехал в отпуск! Всё время летаю: он любит меня подбрасывать. А офицер-сосед берёт к себе на лошадь в седло, и мы скачем. Ночью вижу первый запомнившийся сон: земля – это одна большая стиральная доска, и когда двигаешься по ней, сильно трясёт. Но вот вокзал, широкий перрон, поезд тронулся, папа на подножке, Валя в матроске, он рыдает.

Прячемся под столом, спустив пологом скатерть. Играем в обычное «кто кем будет». Мечтаем быть солдатами или шоферами. Страшно мне, как представлю, а если вдруг опять «родюсь», то русским могу не стать.

Не поверите? Наши сверстники уже в этом возрасте чувствовали принадлежность к стране и народу. Причина? Наши отцы Родину защищали, и о войне, о врагах и о союзниках разговоров было много.

Германия, Глау, 1953-й год. Мы с мамой пока в Союзе. Из рассказа отца: «Остановили машину у гаштета, зашли, устроились. Рядом за столиком немцы. Один долго смотрит на меня, потом встает, приближается, в глазах тревога, руки трясутся, тянутся к петлицам: «Панцер! Панцер!..» Он вновь увидел чужие танки…

Магдебург – Глау, девятое января1954-го. Мы вместе! На перроне пушистый снег, наши следы. Садимся сзади в кабину военного «Доджа», в нём печка, через дверцу видно огонёк. Приехали. В квартире натоплено, в детской – целый чемодан новых игрушек и даже заводные обезьянка с расческой – Вале и белая танцующая лошадка – мне.

Несколько дней спустя. Папа пришёл на обед, пока ждет, начинает обстоятельный разговор с Валей. Я мешаю, пусть мало слов знаю, но надо поговорить и со мной. «Ну, давай!» Несколько раз открываю и закрываю рот: забыл все слова. «Теперь поиграйте, а я послушаю последние известия»… Не понял – они же на стенах и пачкаются.

Попытки познать мир: «Папа, а мы ходим, потому что переступаем, а Земля под нами крутится?»

Германия, Рослау, лето 1957-го. Готовимся к отпуску. Мы у парикмахера-немца. Он, обходя кресло, прихрамывает и тихо беседует с папой – они ровесники, парикмахер ранен под Сталинградом, колено парализовано. Слышу, как он сильно-сильно завидует тому, что мы будем в Москве и увидим Фестиваль молодежи и студентов.

Первый класс. На вопрос учителя, кто видел кита, отвечаю, что я видел: мы из бухты Провидение на корабле плыли. Невинная детская фантазия – мне даже трёх месяцев не было, но киты действительно были.

Мне нравятся наши солдаты, они сильные, высокие, всегда улыбаются: «Знаю, знаю, чей ты. Хороший у тебя отец». Когда солдаты идут строем на обед, останавливаюсь и жду, грянет лихо или нет: «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!» Если да, можно вприпрыжку бежать дальше. А когда спать ложимся, и издалека доносится: «Вьётся, вьётся знамя полковое, командиры впереди…», становится уютнее и теплее в нашем доме.

Вечером гулял, завернул в солдатский клуб, уселся на пол перед первым рядом и вместе с солдатами в тишине смотрел «Летят журавли» на стареньком экране под красным полотнищем, на котором белым – «Да здравствует 40-я годовщина Великого Октября!» А меня в это время по всему городку искали!

Но не часто в клубе бывает тихо. Если показывают сладостный момент, обязательно у входа кто-то крикнет: «Дежурный (или такой-то) – на выход!», чтоб нарочно сорвать с места того, кому не положено расслабляться или того, над кем хочется пошутить. Когда виновник возвращается с претензией, становится ясно, то была игра, и раздаётся дружный хохот. А бывает, просто кричат: «Дежурный!», и снова хохот, значит, момент такой. Хорошие солдаты были в Германии!

Примерно 1958. Иду со школы. Навстречу – немецкий мальчик на велосипеде, впереди на поводке собака, он мне: «Мальчик, у меня собака!» Я в ответ: «Ду – швайн!» Зачем? До сих пор корю себя за это.

Копались вблизи двора, нашли патрон, положили в костёр и отбежали к стрельбищу. Смотрим, папа с соседом идут на обед и как раз пересекают тир, нас не видят, а когда подошли к обваловке, раздался выстрел. Папа отскочил в сторону, прильнул к валу и стал внимательно смотреть вперед. Потом мы оправдывались, что не хотели напугать, мы играли, но только недавно понял, что папа, не ведая того, показал нам то, чему научила его война.

Близится ночь, звёзды высыпали погулять. Все стоим у подъезда нашего дома, ждём, когда «второй» советский спутник пролетит, кому-то даже время известно. Одна из мам тихонько начинает напевать: «Летят перелётные птицы…», песню подхватывают другие и тоже тихо. А вот и спутник! Но я его вижу совсем коротко, у карниза, и он уходит…

* * *

В январе 60-го поздним вечером в Магдебурге, где на подъезде к вокзалу ещё можно было видеть разрушенные войной здания, мы в последний раз поужинали в немецком ресторане, ножи и вилки сложили так, как показал папа, дав этим знать официанту, что наши тарелочки можно убрать. Дождались своего часа, зашли в вагон и выехали в Союз, в долгожданную неизвестность.

Уже понимаем с братом – и потому молчим – что с этого дня только сновидения принесут нас в военный городок в Рослау и подарят минуты беззаботной жизни. Наверное, в мыслях родителей всё выглядело иначе: они переступали черту, и уходили в прошлое годы жизни, содержание которых определила соединившая их война и военная служба. Они приближались к тому, к чему папа в последние месяцы всё чаще и чаще обращался вслух и в мечтах – быть рядом с близкими ему людьми, вернуться в милые сердцу места: в родное село, где вырос, в город, где учился и откуда ушел на фронт. Маме после войны возвращаться было некуда, встретиться не с кем и главным для неё оставалось – это я сохранил в памяти – жить там, где смогут учиться и строить свое будущее её дети.

Германия, Польша, граница и Брест… Бородинское поле, при каждой встрече вызывающее трепетные чувства, всё пролетело за окнами вагона и осталось далеко позади. И вот уже перед нами неспешно разворачивается вся Москва, показывая, что до прибытия на Белорусский вокзал остаётся совсем-то ничего. По трансляции традиционно зазвучала «Москва майская». Давно знакомые слова: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля» глубоко проникают и поднимают чуточку выше приятное чувство ожидания, безраздельно царствующее в душе.

Останавливаемся у родственников на Воздвиженке (угол Моховой), в то время улица Калинина. На четвертом этаже – длинный коридор коммуналки, как в гостинице. Из окна в его конце видно крышу «Кремлевской» больницы.

А подняться сюда можно по лестнице со двора либо на лифте с улицы. В глухом дворе – булочная и парикмахерская, а выйдешь, под аркой, налево будут Манеж и Кремль, напротив – Библиотека, а направо, за Военторгом, во втором переулке – школа. Дядя Коля помог нам устроиться, ну и пусть, что в разных комнатах. Наши соседи любезно приглашают нас приходить к ним в любое время смотреть телевизор КВН через линзу с водой, установленную перед маленьким экраном, и скоро за самовольное включение нас, мальчишек, поругали – правильно сделали. Мы быстро запоминаем и узнаём дикторов: вот эта – «Генеральша» (Леонтьева, тётя Валя), её с экрана полюбил генерал и предложил стать его женой, а эта – «Бычий Глаз», ей бык глаз выбил.

Через месяц настойчивых посещений кабинетов Минобороны, доказательств и просьб папа сумел-таки добиться, что поехали мы не в Кунгур, назначенный нам каким-то планом, и не в сменивший его Барнаул, а выехали в Белоруссию, в Оршу. Вселяло надежду обещание бывшего папиного командира, высоко поднявшегося в столичном округе, что наша семья справедливо получит квартиру в Рязани, но сейчас надо принять всё, как есть, ехать, устраиваться и ждать.

Мы – в Орше. Окружающее видится мрачным, серым: много развалин, оставшихся с войны и даже в нашем дворе; люди в телогрейках, бедность, воровство под окнами. Одноклассники дразнят меня фашистом, пока папа не подошел к школе в форме и не объяснил ребятам, что мы делали в Германии, а военных в Белоруссии любят.