Читать книгу Ярый князь - Виктор Карпенко - Страница 26

К Сараю-Берке подошли ранним утром. Молодцы с трёх ушкуев, числом шесть десятков, высадились на берег за две версты до города, и когда ушкуи подошли к пристани, со сторожами было покончено. Появление более чем двухтысячной ватаги ушкуйников на улицах города явилось для столичных жителей большой неожиданностью.

Шли молча, позвякивая оружием и доспехами, не заходя в дома, хотя особенно роскошные притягивали алчущие богатства взгляды ватажников. Но воеводы наказали идти скопом до ханского дворца и, покончив с охраной, вначале пошарпать его.

Как рассказывал боярин Михаил, улицы поражали ватажников широтой, непривычной чистотой и протяженностью, а дома – красотой и строгостью. Несмотря на раннее утро, город уже проснулся, неизвестное войско было замечено, и вглубь города ускакали несколько перепуганных жителей. Вернее будет сказать, что вначале ушкуйников услышали – по каменной мостовой топот тысяч сапог слышен был далеко, а потом уже увидели.

– Долго ещё до ханского дворца? – забеспокоился воевода Василий Фёдорович, обращаясь с вопросом к идущему рядом боярину Михаилу. Тот уже изрядно вспотел, дышал тяжело, с натугой – видимо, плен сказывался. Сглотнув подкативший к горлу комок, выдохнул:

– Не прошли и половины пути. Я же говорил, что город за день не обойти.

Александр Абакунович тоже слышал ответ рязанского боярина. По рассказу Михаила Никодимыча представлялось одно, на деле же всё оказалось иным: размеры города и его богатства поражали. Но воевода понял, что забираться в эти пугающие своей прямолинейностью улицы нельзя. Если конница, не дай бог, даже в несколько сотен всадников, ударит, устоять будет трудно и укрыться негде.

– Стой, братцы! – зычно выкрикнул он и, когда ушкуйники сбились в более плотную массу, продолжил: – Этот город настолько огромен и настолько богат, что всего взять нам не под силу, не под силу и унести всё, а увезти тем более! Ушкуи не поднимут… Посему дальше не пойдём! В домах брать только золото, серебро, посуду, ткани. Всё несите к ушкуям. Понапрасну кровь не лейте! Татарвя, хотя и басурмане, в всё же люди…. На всё дело время до полудня. В полдень отплываем! Всё! С богом! – перекрестился боярин и махнул рукой.

Это послужило сигналом. Ватага рассыпалась. Городские улицы заполнились криками, грохотом выбиваемых дверей, сабельным звоном. Хозяева многих домов – особенно больших и красивых – держали охрану, и охрана грудью стала на защиту хозяйского добра. Сопротивление всё больше распаляло молодецкую кровь. Наказ боярина Абакуновича о том, чтобы беречь жизни татар, тут же был забыт. Грабёж вошёл в ту самую неуправляемую фазу, когда руку, держащую меч или саблю, не могли сдержать ни детские крики, ни стенания, мольбы стоящих на коленях женщин.

Воевода Абакунович в окружении полусотни воинов охраны неожиданно поспешил на пристань. Среди ближних к боярину молодцев оказался и Ярослав. На ходу он распорядился:

– Ярослав! Со своим десятком бегом к ушкуям! Собрать всех на пристани, оставив в лодиях по два человека. Ждать меня!

Когда Абакунович появился на площади пристани, каменными выступами, уходящими в реку, у которых покачивались на волне ушкуи, почти три сотни молодцов застыли в ожидании.

Оглядев сотоварищей, воевода покачал головой:

– Мало! Ну, даст бог, пронесёт….

Он запрыгнул на каменную плиту, служившую ограждением, и показал рукой на город.

– Там собратья наши мстятся татарве за причинённые обиды Земле русской! Но нам неведомо, сколь воинов в ханском стольном граде, и потому эти три улицы, – указал он рукой, – надобно перекрыть! Взять на ушкуях копья и сулицы и стоять там, пока последний брат наш не оставит города!

Приказ воеводы был исполнен. Застыл с копьём в руке и Ярослав. Но он так и не понял, зачем это всё? Ведь видел своими глазами, что город беззащитен…

По одному и группами к пристани потянулись ушкуйники, нагруженные награбленным. Чего тут только не было: оружие, поблескивающее драгоценными камнями, инкрустированными в рукояти кривых татарских мечей и в шлемы, сияющие позолотой кольчуги, золотая и серебряная посуда, тюки тканей, мешки с пряностями… Кто-то волок за волосы двух молоденьких девушек, а один вёл под уздцы тонконого красавца-жеребца.

– Коня-то зачем? – вырвалось у кого-то из стоявших в охране ушкуйников.

– Ан нича! Пущай будет!

Гора награбленного добра росла на площади перед пристанью с угрожающей быстротой. Пришедших с добычей в город уже не пускали, а рвущихся к оставленному в домах добру останавливали кого криком, а кого и кулаком. Пришедших воеводы сбивали в десятки, сотни и отправляли на усиление ушкуйникам, перекрывающим подходы к пристани.

– Никак воевода глузду лишился. Там же столько добра осталось, – возмущались ватажники.

Другие, понявшие, в чем тут дело, их просвещали:

– Это у вас мозгов с пригоршню. Гляньте, улицы-то каковы… И сотню нукеров не сдержать! Сметут!

– Что, мы им трёпку ране не задавали?

– Задавали! Да только то степняки были. А здесь воины в доспехи убранные, саблями своими кривыми что молнии мечут, не углядеть… Мы тут с двумя схватились, так токмо числом и одолели. Потому воевода и приказал стеречь улицы. Вас, дураков, жалеючи, от ворога беречь!

Ярослав поразился прозорливости Абакуновича: «Не зря он главный воевода в ватаге ушкуйников. За всех думает!»

На площадь натащили добра столько, что в ушкуи не уместилось. Жаль было оставлять, да делать нечего. И так борта ушкуев чуть воду не черпали. Полон, что привели, пустили вольно. А вот жеребца ещё долго держал под уздцы молодой ватажник, не в силах расстаться, будто от сердца отрывал – до чего хорош был конь!