Читать книгу Русский Cry - Виктор Коротков - Страница 2

– В смысле? – спросил я свою бывшую девушку. – Ты током ударилась?

– Это ты где-то год пропадал. У меня теперь есть парень. Кстати, где ты был?

– Никуда, я жил в подвале, скрывшись ото всех.

– Уходи, врун.

Я окинул взглядом ее комнату. Она совсем не изменилась с моего последнего визита. Тот же зеленый диван, который никак не вписывался в интерьер, книга «Бусидо» лежала на этом диване, как год назад, наверно, решила перечитать, это я ей дал почитать. Только одно новшество в этой комнате – полудохлый кавказец, которого она называет парнем. Я в детстве тоже давал имена вещам, считал их живыми, но делать это в двадцать лет я считаю неуместным. И я решил этим поделиться:

– Где твой парень? Не вижу…

– Эй, как тебя… – перебило меня подобие человека.

– Я не с тобой говорю. Если я с тобой начну говорить, можете смело отправлять меня в психбольницу, потому что я говорю с неодушевленным предметом, – решил я поделиться той мыслю о вещах, что пришла ко мне минуту назад, но она не вызвала никакой реакции, жаль.

– Уйди, – попросила она меня.

– Иди на ***1! – сказал я.

После этой фразы я увидел, как ее глаза налились чем-то вроде слез. Но это не так. Слезы – это у людей, а это ребро Адама. Зато челядь на меня сразу напала:

– Извинись перед ней, – грубо произнес он.

– Твоя собака разговаривает? – спросил я, обращаясь к ее гордому взгляду.

– Слышишь, я советую извиниться, – тон был угрожающим, но это только больше меня заводило.

– Представься.

– Рамиль. Извинись перед ней, и разойдемся.

– Статус какой?

– Для особо одаренных повторяю: извинись и разойдемся. Жить надоело?

– Я и так живу. Ты кто такой, чтобы мне указывать?

В этот момент я ожидал удара справа, уже думал, в какую сторону уклоняться, чтобы контратаковать. Но:

– Ты перед своей телкой выебывайся, гидроцефал, – сказал он. Наверно, его много били словарем, оттуда павиан и узнал это слово.

– В горах устанавливай порядки, ты на равнине.

– Так себе поступок. Послать девушку на ***2. Я тебе указываю на недочет, – он говорил без акцента, поэтому ситуация не выглядела комичной, не «Камеди клаб» же.

– И? Тебя касается, какой я человек? Может, тоже пойдешь со своим выявлением недочетов?

Он что, не кавказец? Настоящий бы в меня уже давно кинул нож. Он что-то еще сказал, но я прослушал, в этот момент я смотрел на Аню. В черепной коробке диапозитивом появлялись красивые воспоминания: как я ее встретил, как поцеловал, как она меня пьяного вела домой и прочее. Чувство взяло верх:

– Извини. Но не из-за твоей собаки.

– Успокойтесь оба, – сказала она.

– Молодец, – сказала мне четвертая картинка эволюции Дарвина.

– Иди на ***3.

Кстати, о ноже. Он пошел на кухню и вернулся назад с кухонным ножом.

– За свои слова схватишь по лицу.

Я подошел в упор к нему.

– Давай. Достал нож – режь. Ты же ***4. Представь, что я баран. А нет, не представляй, я знаю, что вы с ними делаете. Представь, что я русский. Вы же любите так делать.

– Ты не прав, – сказала она мне.

– Он не такой? Старая песня.

– Уйди.

– Видимо, не я один в тебе овцу увидел, он тоже. То-то он на тебя набросился, – сказал я.

Мне стало еще страшнее от моего безрассудства. Поэтому я решил свести разговор на нет.

– Я так-то по делу, – сказал я, поворачиваясь спиной к ее парню, – мне нужна книга. С моими стихами.

– К чему тогда все это?

– Сама начала.

– Книги тут нет, она у твоих друзей.

– Зачем ты им отдала?

– Год прошел. Я хотела избавиться от воспоминаний…

– Иди на ***5, – перебил я ее.

Я вышел на улицу, оставшись с разбитым, хочется сказать корытом, но нет, с разбитым носом. Я все-таки доигрался. Зато теперь у меня есть наушники, я стащил их с тумбочки в прихожей. Не «пионеры», конечно, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба.

Наушники легко нашли общий язык с моим телефоном.

И сразу заиграл Игги Поп – «Пассажир».

Я пошел к друзьям, а сейчас как раз Первомай, значит, они отмечают.

Я пошел к моему другу Птице. На праздники мы всегда собирались у него. По крайней мере, год назад.

Он жил в частном доме, наверно, поэтому мы там и собирались. Не в квартире же жарить шашлыки (хотя был опыт).

Багровая краска на заборе облезла, хотя он недавно ее красил, ну как недавно, повторюсь, год назад. Запахло шашлыками и этиловым спиртом. Я пришел куда надо.

Я открыл калитку и, как раньше, прошел в сад. Здорово здесь. Мне навстречу полетела большая красивая багровая бабочка. Я попытался ее поймать, но не получилось.

Завернув за угол дома, где находилась Drink Ground, я увидел овальный симметричный стол, накрытый скатертью и провиантом, и асимметрию в расположении моих друзей (кто-то клевал в тарелку, кто-то выпивал, двое отошли поговорить «о жизни»).

Мои друзья были в десяти шагах от меня. Перечислять их не вижу смысла. Так как не каждый друг – друг. Да и считать – значит ограничивать. Да и сосчитать их всех не мог сейчас. Они как группа в детском саду, кто где.

Я прошел к ним в беседку и молча сел на свободный белый пластмассовый стул, ожидая реакции.

Они все посмотрели на меня пьяными глазами. Нельзя сказать, чтобы удивились, скорее не верили.

– Здорово, поэт! – наконец сказал Птица. Птица, потому что фамилия Семечкин. Это как в рассказе Чехова «Лошадиная фамилия», только тут птичья.

– Блудный сын вернулся! – крикнул Круг (потому что любит петь).

– ***6 себе. Допились. Хватит пить, ребят, – сказал Саня.

Я надеялся, что они не полезут проверять, настоящий ли я. Но все подошли жать руку.

– С праздником, пацаны.

– Ты где был, Артос? – спросил Кот, наливая в мой стакан водки.

– А что с носом? Кто разбил? – сказал, смеясь, толстый Вадик.

– Пойдем разбираться, – сказал Эндрю.

– Ребят, я на самом деле по делу, – сказал я и выпил рюмку, – я пришел за своей книгой со стихами, Аня сказала, она у вас.

– Давай наливай ему еще, он нас не узнал, – сказал Круг, все посмеялись.

– Ты ли это? Раньше уже приходил пьяный или под чем-то. Что-то в тебе поменялось.

– Да я это!

– Год не было. Пришел со сломанным носом, в кожаной курточке такой весь из себя, рубашечке. Где ты был?

– Я же сказал, у Ани.

– У нее же сейчас парень, она с ним как полгода, – недоуменно произнес Саня.

– Без разницы. Я за книгой.

– Где ты был год? – спросил Круг, не слыша моего голоса.

– ФСБ завербовали. Новый наркотик дегустировать.

– Да что ты лечишь, Артос.

– Не врач.

Да, уважаемый читатель, забыл представиться, я Артос. Почему? Не спрашивай.

– Ладно вам, – сказал Птица, – что вы все к нему пристали? – всегда любил его за это, постоянно выручал меня. – Дайте ему выпить лучше и шашлыка положи. Кот, дай тарелку.

– А что с универом? Бросил? – спросил меня Эндрю.

– Академ брал. Думал, может, вернусь. Но вернулся и не хочу уже.

– И кем работать будешь? Профессии-то нет.

– Я слышал, сейчас блогеры в интернете снимают откровенную ***7 и зарабатывают на этом миллионы.

– Это шило, – сказал толстый Вадик (его козырное слово, кстати, он им всегда выражал скептицизм идеи, иногда не понимая, что речь несерьезная, как сейчас).

Все рассмеялись, зная Вадика.

– Мои родители меня искали?

– Да, мы ходили к ним, утешали. В милицию не ходили, они тебя знают.

– Кстати, а вы вообще меня искали? – спросил я.

Наступило молчание. Не хватало стрекота кузнечиков или шума ветра. Но тресканье костра тоже было в тему.

– Вы не думали, что меня могли похитить, убить?

Если бы это был фильм, то сейчас должно было появиться перекати-поле. Но Кот прервал эту паузу.

– Артос, честно, мы собирались тебя искать, но подумали, что ты нас разыгрываешь. Или, может быть, опять увлекся эзотерикой и отправился на поиски себя.

– Ага, Будду в пустыне искал.

И я склонился над стаканом, чтоб, не страдая ни о ком…

Я потянулся за рюмкой, залил горькую жидкость в рот. Закусил шашлыком и сказал:

– Да ладно вам загоняться, вы же знаете, что я на голову ***8.

– Есть такое.

– Немн…

– МНОГО! – сказали почти все, кто не спал, хором.

– Теперь вы рассказывайте, что у вас нового?

Из разговора я понял, что у них ничего, в принципе, не поменялось. Все такие же интересы: тачки, девушки, деньги.

С непривычки пить я что-то быстро стал никакой и пошел спать.

Птица предлагал остаться у него, но я хотел посетить одно место.

Я засунул наушники в свои покрасневшие уши, соединил провод с телефоном. На экран села большая бордовая бабочка, как та, что я видел днем, и включила песню Билли Айдола – «Белая свадьба».

Я шел и шел. Только еле-еле. Как будто одна нога больше другой резко становилась. Ничего нового. Раньше только так домой приходил, но сейчас я иду не домой.

В голове мутно. Тошнит.

Я подумал, если в голове за каждый отдел мозга отвечает крохотный человечек, то тот, который должен сейчас контролировать мозжечок, лег спать раньше, чем я.

Вот она!

Наконец пришел!

Это моя скамейка. Она ничуть не изменилась. Все те же зеленые доски, где вторая сверху отходила. Краска старая, сама отлипает от дерева. Чугунные подлокотники.

Сколько воспоминаний.

Постоянно тут сидели с Аней. Помню, как сломал вторую доску сверху. Играли на гитаре с пацанами. Я придумывал песни.

Я сел на скамейку. Мышечная память помнила все неровности и шероховатости. Сейчас я, как и раньше, боялся испачкать в краске свою кожаную куртку.

Потянувшись за пачкой сигарет в своем кармане, мне как раз вспомнилась одна песня, где были мои слова. Я тихо запел:

Всем нравится эта песня. Не знаю почему. Я же сказал очевидное литературным языком, как и многие писатели и поэты до меня. Писал я все это ради последнего четверостишья. Сильно мне нравится сочетание звуков в этом названии Lucky Strike. Все, что я хотел от этой песенки, так это почувствовать, что моя челюсть опускается два раза, и шевеление языка по зубам. И не надо из меня делать гения, который говорит очевидные вещи. До меня это прекрасно сказал Маяковский: «Все люди ***9, весь мир бардак…»

Странно, сейчас я пьяный, но я не чувствую того, что я пьяный. Наверно, я пьяный, только когда с кем-то. На фоне кого-то, что ли. Трудно связать мысли, и все. Их как будто нет. Кажется, что мысли – это машины, медленно выползающие из тумана на дороге. Я не чувствую их. Не знаю, какая будет следующая.

Зачем на той двери написано «Входа нет»? В нее же все равно кто-то входит, правильно? Наверно, это нужно человеку, чтобы увеличить значимость своего я. Поставить себя выше других. Мол, я могу входить туда, куда не может войти вся эта челядь. Ибо зачем еще делать дверь? Чтоб не входить в нее?

Еще эта надпись на стене на соседнем здании. На кирпичном фоне написано баллончиком – «Ты свободен», ниже подписано «так лети» и другим цветом нарисована птичка, похожая на галку с лицом Амона Ра.

Непонятная свобода. По крайней мере, у меня. Взрослый. Могу пить, курить, зарабатывать, верить во что хочу, в кого хочу, хоть в пастафарианство, хоть в православный креационизм, могу делать все, что не запрещает закон, могу сидеть в социальной сети, чтобы за мной следили по веб-камере и сообщениям, могу общаться в жизни с людьми, которые говорят, мол, подожди сейчас отвечу в «ВК». Я свободный. Я могу подчиняться закону и прожить чуть лучше, чем бомж, а могу плевать на закон, наворовать миллионы, открыть затем легальный бизнес и ждать, когда меня подставят конкуренты. Могу стать известным, чтобы создавать вокруг себя, как это модно сейчас говорить, «хайп», могу уйти в горы, для того чтобы учить приходящих ко мне учеников, которые, кстати, и не придут (сейчас же это никому не нужно). Быть хирургом, чтобы все пациенты благодарили Бога за удачную операцию и мое мастерство и винили меня, а не Бога, если больной умрет. Могу стать боксером, чтобы в будущем болезнь Паркинсона помогала мне быстрее дрочить, инвалидом, чтобы меня все жалели и не любили люди из автобуса, которые бы постоянно уступали мне место. Курильщиком, чтобы на меня гневно смотрели злые взгляды молодых и тупых мамаш, выкладывающих фотки в «Инстаграм», чтобы набрать больше лайков за счет своих детей. Наркоманом, чтобы увидеть то, что не могут увидеть другие, путешествовать в четвертом измерении и по акции вместе с этим всем получить передоз. Быть математиком, который, видя женскую грудь, думает о цифре «3». Окончить институт, чтобы потом умереть на заводе от фрезы. Или все-таки стать примерным семьянином с красавицей-женой, которая утром готовит кофе, собирает ребенка в школу, а вечером, приходя с работы, вешает свое бархатное пальто прямо на мои ветвистые рога. Все это свобода. Свобода – это выбор. Так говорят. Но никто не договаривает, что свобода – это выбор того, как ты умрешь – застрелишься или повесишься. Кто выберет свободу? Я? Человек, который полностью завязан на системе? При любом президенте, управлении, религии я всегда буду свободным. Я же в системе, где все свободны. Только вот свобода – это как раз скачок из системы. Помни это, когда слушаешь песню «Ленинграда» – «Я свободен». Я могу ее сейчас включить.

Песня играет. Звук, как вода по шлангу, вырвался наружу через оба наушника.

Я выключаюсь. Вырубает от алкоголя и от мыслей.

Все. Zzz. Zzz. Zzz.

Точно!

Я забыл у Птицы книгу. Ну, ***10 в рот!

Где я?

Я стою в центре белого круга, который напоминает свет, отраженный от поверхности. На уровне головы нимб, точнее что-то подобное. Он золотой, как в мультиках. И за этим нимбом расположились восемь человекоподобных существ. На приглушенном фоне играет песня Red Hot Chili Peppers – Snow.

А!

Я во сне.

– Где я? – спросил я.

– Сам же знаешь, что во сне, – сказало существо с птичьей головой и человеческим телом, – я Ра, бог свободы.

Интересно, мне одному снятся абсурдные сны? Как я понял, сейчас передо мной Огдоада, собрание восьми египетских богов. Только я не помню, кто туда входил. Ра не входил точно.

– Ра, представишь нас? – спросило существо с головой крокодила и понятно каким телом.

– Конечно, – любезно произнес Ра.

Голос, кстати, у него был похож на голос Всеволода Кузнецова.

– Артос, крокодил – Бренд, отвечает за моду, – Бренд кивнул. – Дальше сами, нашли шестерку!

Мне Ра сразу понравился.

– Распетушился! – сказала рыбья голова. – Я История.

– Много ты для рыбы говоришь и мало помнишь, История, – заметил Ра.

– Я Цвет или Свет, – сказала голова хамелеона.

– Я Творчество, – сказала собака.

– Не забывай добавлять: плаксивое Творчество, – сказал Ра. – Кто-то умрет – слезы. У тебя одна схема, как в Хатико, да?

– Я Любовь или Лень, – промяукала кошачья голова.

– Я Смерть, – сказало что-то с головой Стивена Кинга.

– Я Валюта, – сказало существо с монетой взамен головы.

– Я Артос, – сказал я, – и я алкоголик. Какие вы все серьезные.

Я уже предчувствовал, как будет неудобно крутиться, если я захочу посмотреть на говорящего, так как они все находятся на одинаковом расстоянии вокруг меня за нимбом.

– Согласен, вы все сильно серьезные, надо быть проще, – сказало Творчество.

– Да, – начала История, – ты так делало пару раз, получилось российское и индийское кино.

– Зато я часто там появляюсь, – сказала Смерть.

– Да, так же, как и я, – сказала Любовь.

– Меня рекламируют постоянно, – сказал Бренд. – Продакт плейсмент.

– Да без меня бы ничего не было, я режиссеру помогаю кадр выбрать, – сказал Цвет.

– Цвет, ты как грузчик в секс-шопе, – сказала Валюта.

– Почему?

– ***11 несешь! Без меня бы ничего не было.

– Артос, как я понял, ты меня искал? – спросил Ра.

– Я тебя не искал. Я знаю, где ты.

– И где?

– В моей книге. Мне ее надо получить обратно. Тогда я ее обрету. Свободу.

– Правильно! Так, ***12 ты спишь! Вставай!

Когда я проснулся, моя голова, что очень странно, не болела. Но это даже хорошо, меня бы понял любой человек, который проснулся в субботу.

Я развел руки в стороны, чтобы потянуться, так в этот момент мне в лицо прилетела тетрадка. Я не понял, кто ее кинул, на улице все еще темно, не видно ничего, как в пещере в очках.

Подсветив фонариком на телефоне, я прочел надпись – «Иллюминаты, или, как их сейчас называют, шарящие». Название интригует.

Тетрадь-то обычная, никем не подписана. Надо почитать.

– Так как называется ваша культура? По-моему, она совершенно бесцельная, – выскочила надпись на мониторе.

– Нет, она считается новой, модной, – ответил молодой человек.

– Все равно не понимаю, как вы, молодые, берете пример с Фараона, ЛСП, носите трешеры, Stone Island, пьете горячительные напитки, хотя вам по пятнадцать. В чем суть всего этого?

– Смерть, как ты не понимаешь? Мы не несем в себе ничего, в этом и есть наша особенность. Все в себе несут что-то, мы нет. Эмо – печаль, хиппи – мир, мы – пустоту.

– А кто вы?

– Мы – иллюминаты.

– Кто? Просвещенные?

– Нет, «шарящие».

– Эх, знал бы ты, чья ты реинкарнация. А ты взял и совершил суицид. Но ради чего?

– Ради моды. Синий кит – сейчас модно.

– Как же глупо тратить свою жизнь на это. Мне-то без разницы, у меня всегда работы полно, но тебе не жалко тратить себя на «пустоту»?

– Нет, кстати, а почему ты, Смерть, выглядишь как ПК?

– Я обновляюсь со временем. Раньше была телевизором, до телевизора магнитофоном. Кстати, еще чуть-чуть и обновлюсь до телефона. В древности я вообще была человеком с головой зверя, в Средневековье скелетом, только в девятнадцатом-двадцатом веках была обычной девушкой.

– Это ты выбираешь, в кого обновишься?

– Конечно, Бог выбирает. Шучу. Ты же его не видишь, как и я. Вы раскрутили религию, как кроссовки «Адидас». Я всегда была одна.

– И как ты со всем справляешься?

– Время останавливается. Прошло намного меньше секунды, с тех пор как ты себя убил.

– Кстати, Смерть, получается, самоубийцы в ад не попадут.

– Нет, просто родишься на улице или как я захочу.

– То есть все хорошо.

– Договоришься. Будет плохо.

– А почему не в животное?

– Животные, растения – декорации. Они не живые, только кажутся живыми. Я их придумала, чтобы быстрее шел прогресс.

– Но я же не запомню, о чем мы говорили.

– Поэтому я все и рассказываю. Правда не помогает и не делает плохо, она лояльна, пока я ее контролирую.

– Смерть, а я тут могу умереть?

– Да. Ты просто исчезнешь. И все твои инкарнации будут стерты. Ты хочешь этого?

– А кто был моим воплощением?

– Сейчас покажу, смотри видео на мониторе.

Кабинет, окрашенный цветом сепии. На стене картина с изображением египетского бога Аида. В кабинете на двух креслах с зеленой обивкой сидели двое. Один был светло-русый и кудрявый. Другой был другая. Это была женщина, инфернально привлекательная, в строгом, деловом черном костюме, очках.

Парень: Что со мной опять произошло? Это похмелье? Голова болит, как будто проломили. Меня вырубили, чтобы привести сюда?

Девушка: Здравствуй, дорогой и хороший, рада тебя видеть.

Парень: Поклонница, что ли? Это ты меня вырубила?

Девушка: Нет.

Парень: Не помню, что со мной было, пока я был без сознания. Помню, как приехал в Ленинград, как поселился в гостинице «Англетер», закурил папиросу – и вот я тут. Дело в папиросе?

Девушка: Курение вредит здоровью, поэтому так и вышло.

Парень: Ничего. Курю давно. Курить не брошу. Жена говно. Любите кошек. Так, где я, а? Миловидная?

Девушка: Приятно познакомиться, я Смерть. Я знаю, ты давно меня ждал.

Парень: Я? Так я что, умер? Нет, я еще столько не написал. А ну-ка…

Поэт подходит к деревянной двери. Пытается сдвинуть ее, но никак.

Смерть: Хочешь посмотреть, что снаружи?

Поэт: Да.

Смерть: Там ничего нет. Пустота.

Поэт: В смысле ничего? Обман все это. Я тебе не верю.

Смерть хмыкнула, но пошла к двери. Без особых усилий толкнула ее от себя. Поэт заглянул внутрь, после чего его лицо стало обычным. Он снова оказался в кресле. Закурил.

Поэт: Правда ничего, пустота. Так, получается, я на самом деле умер? А как, Смерть?

Смерть: Поскользнулся и упал об угол стола. Те, кто были рядом, подумали, что это слишком нелепая смерть для поэта. Поэтому они повесили тебя. Так будет. Я с тобой только с того момента, как ты только ударился головой. Но так оно и будет. Потом про тебя сериал снимут.

Поэт: Сериал?

Смерть: Долгая театральная постановка. Не суть важно. В сериале обвинят ЧК. Повсюду будут говорить, что напился до белой горячки и повесился. Но никто до правды не дойдет. Хоть она и близко.

Поэт: Я все понял. Так что дальше?

Смерть: Дальше в новое тело. За новыми делами.

Поэт: Какой-то восток. Почему не в рай?

Смерть: Ангелы и демоны на земле. Разве этого мало?

Поэт: Смерть, вокруг постоянно одни бесы.

Смерть: Это значит, что ты сам выбрал ад, не более. Умер бы на три дня пораньше, я бы тебя в такое хорошее тело определило, мне кажется, что ты этого достоин.

Поэт: Я бы тоже был поэтом?

Смерть: Человеком знания.

Поэт: Звучит хорошо, но, как я понял, поезд ушел.

Смерть: Ничего, все будет хорошо. Время выходит. До следующей встречи.

Поэт: До скорого.

Смерть: Как пожелаешь.

Запись обрывается.

– Я понял. Так я был им?

– Это ты и есть.

– Нет же, я стихи не пишу.

– Время меняет людей.

– Нам пора прощаться?

– Пожалуй.

– До скорого.

– Как пожелаешь.

Забавно. Так кто же ее кинул? Да ***13. Пойду-ка я за сигаретами, круглосутки, надеюсь, из этого города не исчезли.

Темнота. Сплошь и рядом. Но постепенно небо окрашивалось в синие тона. Это выглядело словно фильтр, как, например, в фильме «8 миля», холодный синий цвет. И темные кусты.

Я шел посередине дороги до круглосуточного магазина уже трезвый, но никак не мог прийти. Как будто дорога бесконечная. Так скучно. Да и музыка в моих ушах утомляла. Играл Iggy Pop – In the death car. Вынув наушники, тем самым убрав надоедливый мотив, я услышал не самые приятные звуки:

– Эй, ***14, уйди с дороги!

Перед тем как обернуться, я глотнул воздуха. Машина посигналила. Но я не уходил, не знаю почему. Наверно, скука.

– Ты что, совсем ***15? – деликатно спросил водитель, после чего я повернулся.

– Я в наушниках шел. Только сейчас вынул.

– Я за тобой минут пять плетусь, мне на работу надо. Меньше в уши долбись. Уйди с дороги.

– Постой, ты пять минут плетешься на «форде», так же медленно, как время, когда ждешь в очереди. Не мог выйти и сказать?

– Мне интересно было, когда до тебя, ***16, дойдет. Погоди-ка.

Машина затормозила. Водитель вылез. Его телосложение и черная футболка напоминали человека, который работает в околоохранной сфере или в самой. Я думал уже, в какую сторону бежать, да так, чтобы не посередине дороги, чтобы не мешать бугаю, но:

– Артос? Ты, да? Придурок, – сказал он, а я еще понимал, кто это.

– Привет.

Когда мы пожали руки, я понял, что это Никита, мой бывший коллега по работе. Он и раньше был крепкий, а сейчас тем более.

– На работу? – спросил я его.

– Ага. Все туда же в магаз. Не хочешь зайти, проведать всех?

– Нет, спасибо. Подбросишь до круглосутки какой-нибудь?

– Без проблем, Артос.

Мы сели в салон, тронулись.

– Рассказывай, где был?

– Да везде.

– Тебя друзья искали, думали, с головой в работу ушел. Где-то два месяца назад.

– Ублюдки, – прошептал я.

– Что?

Мы ехали медленно. С таким комфортом я ездил только на шее у должников. Город еще не проснулся, пусть спит.

– Да ничего, Никит. Как круто на улице, пусто, как в карманах учителей.

– Почему не у полицейских?

– Они хоть взятки берут.

– Так, где ты был все это время, работу новую нашел?

– Ну да, – промямлил я, – учителем химии на Севере.

– То есть при бабках?

– Какой там. На Севере я только и пил. Если бы я был губкой, меня бы с радостью выжимали алкаши над своим ртом.

– Понятно.

Наехав на кочку, приоткрылся бардачок. Из него вылезло что-то похожее на пистолет. Я испугался.

– Ты чего? – спросил Никита.

– Это ствол? Кажется, макаров.

– Ну, и да и нет.

– Как это, Никит?

– Я называю его «Иисусом». Он меня оберегает от неприятностей.

– А! Ты набожный. Где же иконки?

– Нет, Артос, я не ***17. Иконки – это выпендреж. С ними нельзя взаимодействовать. Пистолет «Иисус». Я его так назвал, потому что фраза «Спаси и сохрани» только с этим предметом может приобрести хоть какой-то смысл. Не так ли?

– Конечно. Я не могу быть несогласным с человеком, у которого есть ствол.

– Он сейчас рядом с тобой.

– Нет, я пацифист, ты же знаешь. Я за диалог. В диалогах полет мысли, который не сможет повторить насилие. То есть «Иисус» твой ангел-хранитель?

– Нет, мой ангел-хранитель невидим. Как и твой. «Иисус» мне, скорее, ангел-телохранитель.

– А у меня есть ангел-телохранитель?

– Да, он материален. Он спасает твое тело. Хранитель – спасает душу. Телохранитель – тело, все просто. Твой телохранитель сейчас – ремень безопасности, он спасет твое тело, если мой «форд» ***18 во что-нибудь. Все логично.

– Более чем. А хранитель тогда что? Он же невидим.

– Да. Но он ощутим. Например, душе плохо, ты что делаешь?

– Пью.

– Вот. И этот эффект алкоголя спасает тебя.

– Никит, скажи мне вот что. Ты мне давал Кастанеду, там же этого не было. Где ты это взял?

– Я понял. Знаешь, охранники в магазинах не такие тупые и невнимательные, как все думают. Я много сижу в интернете, общаюсь с умными людьми. Это про вас, кассиров, думают, что вы хитрые, но вы не умные. Взять тебя, ты обсчитал нерусского на семьсот рублей, а он не заметил.

– Потому что я и умный, и хитрый. Он был с девушкой. А у кавказцев такой менталитет. Коль кичишься баблом – делай это до конца.

– Но ты же не знаешь тайн мира, которые знаю я.

– Например?

– То, что Земля, планета, плоская, космоса нет.

– Масоны всем правят и тэдэ и тэпэ. Конечно, знаю. И косвенно в этом участвую.

– Все бы тебе смеяться.

Мне на самом деле смешно. То, что меня выставляют дураком. Я решил на дурь ответить дурью:

– Никит, ты же знаешь, что за нами следят, да? Проверял, наверно. Если нет, попробуй, когда говоришь по телефону, сказать некоторые слова: Путин, теракт, бомба, шпион. Ты сразу почувствуешь, что связь по телефону улучшится.

– Слышал подобное. К чему ты?

– За нами следят, даже когда заклеена вебка, микрофон.

– Как?

– Через лампочки.

– Какие?

– Уличные, разумеется.

– С чего ты взял?

– Сам подумай, лампочки везде, камеры нет. Камеры выключают, лампочки нет. На вебках ты обычно заклеиваешь камеру, но не лампочку, хотя она в комплекте. А почему она в комплекте? Да-да. Вокруг слежка. Ты хоть раз менял лампочку на уличном фонаре? И я ни разу не видел. Их просто кто-то меняет и все? А с какой целью? Правильно, передать записанное в штаб. Я не видел мусорки с лампами, они их ставят обратно потому что. Это же камеры.

– Все может быть. Это очень интересно. Я запомню, проверю.

– Хорошо. Кассир тоже наблюдательный. Не забывай про это.

– Все равно сгоришь в аду.

– Как и ты.

– Ты понял, про какой я ад, Артос?

– Котлы, черти, Вергилий провожает Данте.

– Настоящий ад – это сковородка. Наши души отправляются в яйца куриц. После чего на сковороду…

– О, Никит, спасибо большое, кажется, я тут знаю дорогу. Притормози.

Мы пожали руки, попрощались. Я пошел в сторону горящего желтым светом ларька. Он вроде работал.

А ведь был нормальный парень, пока не провел интернет домой. Кого-то армия меняет, кого-то отношения, его интернет. Хотя плоская Земля… почему нет? Если бы только это не подразумевало Библию, то пожалуйста. Почему им не нравится то, что она стоит на трех слонах и черепахе? Это так отдает шаманизмом, язычеством, отчего кажется сказочным и милым.

Да, ларек работал. Наклонившись, я увидел мужчину с короткой прической, глаза которого были одеты в узкие солнцезащитные очки.

– Пачку сигарет. С тысячи сдача будет?

Он ничего не ответил. Просто дал сигареты и сдачу.

Мой телефон завибрировал. Кто-то звонит. Закурив, я ответил.

Звонила моя старшая сестра, попросила прийти к ней и занести сигарет. На вопрос «Откуда ты знаешь, что я здесь?» – она ответила, что видела моих друзей и они сказали, что видели меня.

Только откуда у нее мой номер? Наверно, опять друзья. Хотя я не помню, чтобы говорил им свой новый номер. Но да ладно.

Все равно иду за книгой. По пути.

Я снова, как дайвер, нырнул в ларек и сказал загадочному продавцу:

– Еще одну пачку «Мальборо».

– Не много? Не умрешь? Две пачки сигарет для твоего возраста опасны.

– Нет, если бы сигареты хотели меня убить или вообще кого-нибудь, их бы называли не «Мальборо» или «Винстон», их бы называли бы «Бен Ладен» и «Гитлер».

– Или «США». «Мальборо» нет, бери «Бонд».

– Ладно. На, тут без сдачи.

– Держи.

– Не всегда мы берем то, что желаем. Как сказал один наркоман: «Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться».

– Как у Неонова. Не слышал?

– Нет. Длинная история?

– Нет, – сказал он и закурил (закурил «Мальборо»).

– Тогда давай.

– Лаборант хим. кафедры Неонов Антон всегда мечтал о разных мелочах. Он хотел квартиру-трешку, деловой костюм, деньги, байк (потому что любил Стивена Кинга и тоже хотел ездить по стране на «харлее»). В общем, много всего обычного, чего хотят все люди. Мечты он осуществлял самым банальным образом. Кидал монеты в фонтаны. Часто мечты Неонова не сбывались, поэтому он искал другие фонтаны в надежде, что они дадут ему желаемое. Когда фонтан исполнял его прихоть, он искал следующий, зная, что у искусственного гейзера есть время ожидания. Как отдых после работы. Это было похоже на казино, человек бросал деньги в один автомат, и когда тот исчерпывал себя, переходил к другому, и так далее. Неонов пробовал разные подходы. Кидал десятки, двушки, рубли, в простые, покруче и элитные фонтаны. Но как бы Неонов сильно ни старался увидеть закономерность (хоть какую), все проходило мимо. У фонтанов и монет не было закономерностей. Все было случайно, какие бы комбинации с фонтанами и монетами Неонов ни использовал.

– И он понял, что все это чушь, и пошел на работу?

– Отнюдь. Лаборант, сидя ночью на скамейке, увидел, как бомж лезет в фонтан за сокровищами глубин, чтобы потом все сбережения обменять на боярышник. И тут он понял, что мечты сбываются только у тех, кто к этому стремится. Неонов не сдался. Он стал искать причину исполнения желаний. Почему мечта о байке привела его к пустому карману, а бомжа к выгодному дайвингу. Он крикнул: «Эврика». Кстати, тоже, как и античный философ, он находился в этот момент в ванной.

– И?

– Он подумал, а что если не совокупность фонтана и денег ведет к мгновенному исполнению желаний, а что-то одно. Идею с фонтанами он сразу отбросил, так как не до конца понимал, как ее реализовать. А вот идею с монетами он долго раскручивал, как продюсер молодую звезду, в своей голове. По ночам он наряжался в самую дрянную одежду, чтобы, подобно бездомным, окунаться и похищать чужие мечты. Он брал много монет. С каждого фонтана уносил по целлофановому пакетику. Конечно, все это оставалось не безнаказанным. Неонова часто били бомжи, потому что он промышляет на их точках, и менты (иногда по той же причине, иногда поиздеваться).

– И долго он собирал монеты?

– Когда ему исполнилось тридцать лет, он остался безработным, необразованным и небогатым. Но Неонов твердо верил в свой план. В сорок он достал столько чужих желаний, что мог наполнить ими бассейн. Он даже хотел поплавать в монетах, как Скрудж Макдак, но физика не дала ему почувствовать себя в мультике. Неонов все свои монеты слил в одну огромную медного цвета монету. Его план закончен.

– И как? Сработало?

– Он заплатил перевозчикам за доставку к Азовскому морю этой монеты, благо деньги были. Арендовал кран, который смог бы поднять такую махину. Сам подцепил ее и принялся шатать в сторону суши, в сторону моря, в сторону суши, в сторону моря – и так, пока не почувствовал, что если монету отпустить, то она улетит далеко. Он загадал про себя: «Хочу, чтобы у меня было все, о чем я мечтал». Было много брызг. Волны омыли сушу и подбирали людей, но все обошлось без жертв. Через год Неонов выходит из великолепного многоэтажного частного дома, о котором и не могли мечтать бандиты и олигархи, сел на новенький «харлей» и уехал вдаль. Больше его никто не видел. Говорят, что он разбился на этом самом байке.

– Завидуют.

Мы с продавцом попрощались. Я пожал его костлявую страшную руку. И пошел к сестре. Как всегда, в наушниках, с песней группы «Оазис» – «Суперсоник». Песня про синего ежа.

Звуковая волна прошлась по пространству. Зазвонил мой телефон. Песня группы Pain – Shut Your Mouth – стоит у меня на рингтоне с момента выхода песни, где-то семь лет, получается.

– Да, – ответил я.

– Ты долго еще, Артос?

– Да иду, сестрен. Выходи через две минуты к подъезду.

– Выйду через три. Знаю, что врешь. Ты дальше, чем минуты.

– Раскусила.

Я успел прослушать еще один трек. Nickelback – Animals.

Погода на улице – дрянь. Все серое, как надгробные плиты. Безжизненное. И от этого всего скучное и тривиальное.

У подъезда стояла Юля. Она ни капли не поменялась. Не выросла, та же челка на лбу, те же глаза. Ничего в этом городе не меняется. Сюда надо приезжать только за дозой ностальгии внутривенно.

– Привет. Держи, Юль. «Мальборо».

– Опа, – удивилась она, – у тебя что, появились деньги? Где ты был вообще?

– Не переживай. Деньги есть. Да в армии, – сказал я ей, зная, что она не будет расспрашивать «где», «в каких войсках» и тэпэ.

– В каких войсках? – сказала она закуривая, но по ней было заметно, что безразлично.

– В ВДВ.

– Ты сильно умный для ВДВ.

– Да, там голова нужна, только чтобы кирпичи разбивать. Но я быстро спустился по интеллектуальной лестнице, еще бы чуть-чуть, и начал бананы есть с деревьев.

– Делал тату?

– Какое?

– Ну, там… «Слава ВДВ».

– Не, Юль, я десантник, а не вэдэвэшник.

– Я же говорю, есть мозги. Чем планируешь заняться?

– Да я в городе ненадолго. Я только за книгой приехал.

– Это твоей, со стихами-то?

Я кивнул.

– Мы тут недавно одноклассниками собирались на даче у Лехи. Жалко, тебя не было. Было весело.

– Может, в следующий раз. Не знаешь, Птица дома?

– Семечкин?

– Да.

– Я с ним не общаюсь.

– Раньше он к тебе подкатывал. Я думал, из этого что-то вышло.

– Нет. Кстати, у тебя как с девушкой? С Аней виделся? Вы расстались?

Теперь уже и я закурил. Я указал ей на нос, который, наверно, был красный, как Россия во время коммунизма.

– Да, Юль, расстались, у нее даже парень есть.

– А кроме нее у тебя никого не было? Ты вроде еще с одной тогда встречался.

– Да, пока она мне чуть член не отрезала.

Она рассмеялась и спросила:

– В смысле?

– Трусы свисли. Не хочу рассказывать. Там все странно. Она психованная. Да и история слишком интимная, – весело ответил я.

– Ну расскажи.

Я рассказал ей эту глупую, но правдивую историю. Она засмеялась еще больше.

– Правильно, что расстался.

– Ладно, сестрен. Пойду я. Надеюсь, еще увидимся.

– Давай.

Мы обнялись. Железная дверь подъезда закрылась. Остался только я и пустая, но не безлюдная улица. Остался я и протоптанная дорога. Пора.

Настроение приподнятое, как главный думающий орган подростка поутру. Даже не знаю, что влияет на это. Встреча с сестрой или Subways – Rock’n’Roll Queen.

Солнце вышло из-за серых пасмурных облаков. Хочется петь. Но нет, вокруг люди, да и слуха у меня нет. Поэтому я стрелой полетел до дома Птицы.

Снова я у калитки. Ну, привет.

Я прошел вовнутрь. Птица вместе с толстым Вадиком убирал все то, что вчера напили и наели. Второе мая все-таки.

– Здорово, – сказал я им.

Мы пожали руки. Сначала с толстым Вадиком. Потом с Птицей.

– Как голова?

– Все нормально. Вы как?

– Нормально.

– Птица, ты сильно занят?

– Ну, такое. Сейчас в кафе пойдем, а то вчера все выпили, съели и, ***19, скурили, – весело произнес он.

– Погнали. Толстый Вадик с нами?

– Да.

– Пошлите. Стой, а куда?

Они пошли, а я за ними.

Через десять минут мы переместились в какое-то новое (для меня) заведение. С виду видно, что третьесортное кафе.

Мы сели за столик. Каждый заказал по пинте пива.

– Может, водочку еще? – предложил Птица.

– Мне водка как вампиру витамин Д, – сказал я.

– Ясно. Вадик?

– Нет.

Они сидели и вспоминали, что вчера веселого было. Я в этом не участвовал. Сначала Птица рассказал, что помнит. Потом Вадик. Круги Эйлера сошлись. Все встало на свои места.

Птице позвонили. Он не допил и выскочил со словами: «Вернусь через полчаса, пейте пока».

– Артос, так где ты был, я что-то затупил вчера?

– Как и раньше, – улыбнулся я.

– Иди ты. Так что? Скажи.

– Путешествовал по России.

– Зачем?

– Искал кое-что.

– Что искал?

– Пятиногую собаку.

– Снова какая-то ***20 у тебя на уме.

– Ну вот. Правда, она тупая.

В который раз я уже вру?

– А ты что, какой загруженный? – спросил я его.

– Артос, скажи честно. Мы еще увидимся?

– Думаю, нет. Я еще не закончил то, что начал.

– Хорошо. Можно я тебе кое-что расскажу. Только никому, окей?

– Рассказывай, если тебе от этого легче станет. Ты про долг мой вспомнил?

– Да нет. Про косарь я забыл. Никому?

– Мне на крови поклясться? Положить руку на Библию? Я буддист же. В общем, обещаю, что никому.

– Мне нравится кое-кто.

– Если ты про мою сестру, то пробуй. Жизнь ее. Вступит в дерьмо, так помоет ботинки, – сказал я и снова заулыбался, а толстый Вадик был серьезен.

– Нет. Она не в моем вкусе. В общем! Мне нравится Круг.

Я был в сильном недоумении. Я думал, что сейчас заплачу со смеха. Но толстый Вадик говорил натурально. У него был вид, как будто он в чем-то провинился и его на этом поймали.

– Вадик. Я думал, вы друзья. Всегда вместе ходили. Я помню, как ты на него смотрел, когда он ходил со своей девушкой. Не помню, как зовут, что-то на «Сэ». Так вот, я думал, что ты хочешь, чтобы эта Сэ была с тобой.

– Ну, а получается так. Спасибо, хоть полегче стало.

Я засмеялся.

– Что смеешься?

– Ну, Круг же тощий как палка. А ты толстый Вадик.

– Артос, может, дашь совет? Что мне делать?

– Побрей свои усики. А серьезно, я не знаю. Я выйду в туалет. Он там?

– Да.

В туалете я засмеялся над этой ситуацией изо всех сил. Короткий веселый воздух выходил из моего горла без остановки. Я ударил себя по лицу, чтобы остановиться. Чуть помогло. Плеснул холодной воды в себя и успокоился.

Из кабинки туалета вышла красивая молодая девушка. Она улыбалась.

– Ты адекватный? – спросила она меня.

– Стараюсь казаться, а что?

– Это женский туалет.

– Прошу прощения.

– А что ты так смеешься, заразительно, как зевок.

– Да друг сказал, что он голубой.

Теперь уже смеялись вдвоем. У меня талант влипать в глупые ситуации.

– А ты нормальный? – спросила она.

– Я бы был голубым, только если бы такая красивая девушка, как ты, была бы парнем.

Она улыбнулась, ей идет улыбка. На нее можно смотреть долго, как на котиков из «Ютуба».

– Тебя как зовут? – спросила она.

– Артос. Тебя как?

– Констанция. Ладно, шучу, Настя.

– Ладно, пойду я в свой туалет.

– Давай, увидимся еще.

Почему я ей рассказал? Да потому что она мне никто. И звать ее Настя. Толстый Вадик даже не узнает.

Я сел к Вадику. Мы допили пиво. Пополам разлили пиво Птицы, так и не пришедшего. Допив и его, мы вышли на улицу покурить.

Эта Настя вышла из кафе тоже.

– Пока, – сказала она мне.

– И тебе.

Вадик спросил меня, мол, кто это. Я ответил, что Констанция.

Вот и подлетел Птица, да не один, с Кругом. Я не смеялся.

– Птица, пойдем за книгой.

– Пошлите.

Я забрал у Птицы книгу и попрощался с ними.

Я православный человек. То есть крещеный. Но почему я не могу верить в буддизм? Могу. Я не ренегат. Я неофит. Самая древняя религия мне гораздо ближе византийской конкретно по своей сущности. Вся жизнь человека это и есть большое страдание. Об этом говорил Сиддхартха, не?

Но буддисты тоже люди. Они реагируют на него. Как пружина реагирует на руку. Как третий закон Ньютона. Буддисты тоже протестуют. Тибетские монахи сжигают себя во имя протеста. Да и не только тибетские.

Поэтому я, как буддист, должен сжечь себя. Облить бензином и сжечь.

В каком-то смысле Гоголь тоже буддист. Все знают эту историю про сожженный второй том «Мертвых душ». Так вот. Если писатель вкладывает в книгу себя. И сжигает эту книгу. Он сжигает себя. Транзитивность. Если А равно Б, а Б равно В, то А равно В. Не так ли?

Именно.

Поэтому я и собрался устроить самосожжение. В протест системе. Может, тогда я почувствую свободу? Но, конечно, не ту, о которой говорят в фильмах, книгах. Современная свобода – это пленение. Каждый должен окончить школу, институт, устроиться на работу, ходить на выборы, получать пенсию, платить налоги. Система рубанком делает из ветвистого красивого дерева обычную доску, а опилки улетают в топку и превращаются в пепел.

Но перед тем как сжечь себя. Должна жизнь пролететь перед глазами. Все как в «Тибетской книге мертвых».

Поэтому надо перечитать себя:

Кураж

Инь-Ян

***

***

* * *

Лестница

Аквариум (Не про БГ)

Прыгай

* * *

Луна

* * *

* * *

От и до

Минимум смысла

Потребление

Бандиты

Все. Поливаю бензином. Сейчас мне стыдно за некоторые моменты своей жизни, а за какие-то, наоборот – отрадно.

Скрестив ноги напротив открытой книги, я осмотрелся. Никого нет. Как в песне Летова. Все идет по плану.

Поджигаю и заношу горящую спичку над открытыми страницами. Книга резко вспыхивает. Это я горю. В голове только серьезный настрой. Чувство, что все после сожжения поменяется. Причем в лучшую сторону. Никто не делает что-либо, чтобы все поменялось в худшую сторону, по крайней мере, специально не делает.

В огне я увидел очертания Ра. Ра сказал:

– Теперь у тебя есть крылья. Невидимые, но есть. Главное, знай это. Крылья – символ свободы. Теперь делай то, что ты хотел. Иди искать свою собаку пятиногую.

– Дай мгновение насладиться жаром свободы, Ра.

Когда книга догорела и превратилась в черноту и пепел, я встал. В глазах потемнело. Я отключился. Так же резко, как отключается вода по велению ЖКХ. Без предупреждения и предпосылок.

Когда я очнулся, то почувствовал, что по щекам бьют ладонями. Быстро и часто. Надо было меня так в школу будить. Перед моим лицом лицо Насти, той, которая Констанция. Она, наверно, проходила мимо.

– Спасибо, но все в порядке.

– Ты под чем-то?

– Теперь я ни под чем и ни под кем.

– Ты адекватный?

– Стараюсь казаться.

Она улыбнулась.

Я поднялся, отряхнул пыль с куртки.

– Тебе помочь?

– Нет, я же сказал, что все в порядке. Мимо проходила?

– Да.

– Так и думал. Мне пора.

– Куда ты такой пойдешь?

– Куда угодно.

Я всунул в уши изоляцию от людей. Включил наугад песню. И наугад выпала песня Babyshambles – Fuck Forever.

Если бы мои мысли были фильмом, то сейчас самое время выйти титрам.