Читать книгу Русский Cry - Виктор Коротков - Страница 3

Я, как обычно, иду домой от бабушки. У бабушки я плотно поел, а после сытного обеда, по закону Архимеда, как говорится…

Но дело в том, что это последняя сигарета. Не в том смысле, что больше в пачке нет, а в том, что я решил больше не курить. Я специально говорю «не курю» вместо «бросил». «Не курю» подразумевает всю жизнь, как мне кажется, слово «бросил» же, как с девушкой – бросил, но потом опять сошлись. И главное, чтобы в этот раз тебя не бросили, будут проблемы. А в этом случае вообще можно умереть.

Какая польза от сигарет? Никакая. Так я себя убеждаю. Аллен Карр сказал так же. От сигарет никакой пользы. Зачем они? Спроси меня – зачем, и я отвечу. Чтобы душевную боль сублимировать в проблемы со здоровьем. Отец мой ответит иначе. Он скажет, что сигареты просто нужны мужчине. Он где-то прочитал, что Черчилль говорил, что от настоящего мужчины всегда должно пахнуть крепким алкоголем и дорогими сигаретами. Как-то так.

Но раз Черчилль упомянул финансы, которых у меня, кстати, нет, то дорогие сигареты я, разумеется, не могу себе позволить. Сейчас мой максимум – это как раз «Winston». Да и если подумать, сотка в день на пачку. Много. Семьсот в неделю. Три штуки в месяц. Тридцать шесть в год. Курю я уже пять лет. Еще раз умножим. Хотя нет. Даже не хочу думать, сколько денег ушло в государственный институт антиздоровья. При большом желании табачные компании за всю выручку за день могли бы легко спонсировать революцию на Украине.

Мой отец утверждает, что нет разницы, куришь ты или нет, вокруг и так полно химии, хоть жопой ешь.

Помню, в детстве прочитал рассказ или повесть, не помню, Стивена Кинга «Корпорация „Бросайте курить“», думал, меня никак не коснется такая проблема. В этой корпорации людям ставили условия, мол, если они закурят, то жену или дочь изнасилуют, а если клиент сильно непослушный, то его просто-напросто убивают. Сейчас я мечтаю о таких же радикальных мерах, зная, что слова Аллена Карра по барабану моему подсознанию.

Аллен Карр – знаменитый гипнотизер, который смог внушить курильщикам, что они вообще не курильщики, они просто ходячие зомби, которые зазря платят табачным компаниям.

Вот я сейчас иду, смотрю на эту сигарету. А внутри сочувствие к себе. Страх. Страх того, что снова потом закурю.

Не понимаю свое состояние. Вроде хочется перемен. С финансовой стороны. На здоровье плевать. У молодого отключен инстинкт самосохранения. «Перемены к лучшему» – написано на панельном зеленом доме черным баллончиком. Но не в этой ситуации. В моей компании все курят. Все. Каждый человек. Даже те, кто говорит, что не курит, или говорит, что курит только сигареты с кнопкой. Все врут. Все курят. Я уже представляю, как мне будет тяжело находиться в компании с ними.

Карр говорит, что у каждого курильщика находится никотиновый демон и что у каждого он разного размера, но уменьшить его можно. Надо с ним бороться. Он говорит, что победа – это полное исчезновение демона из головы. Я эту борьбу вижу так. Огромное плоское поле. Я нахожусь прямо перед пятиметровым фиолетовым демоном (не знаю почему, но так я его себе представляю), у которого на конце хвоста стрелка, глаза черные с белым бликом, желтые тупые рога. А вокруг зеленая трава. От демона куда-то вдаль идет тропа. И чем дальше я буду уходить от него, тем он будет меньше. Тогда чудовище исчезнет, говорит Карр. Но если закурить еще раз, то телепортируешься к тому месту, откуда ты и начинал.

Не верю я. Даже если подумать, уходя вдаль, он уменьшается, а не исчезает. Он не испарится, а останется пикселем. Маленьким, как вера Блока в светлое будущее. Все будет так. Исхода нет.

Но почему не попробовать? Что я теряю? Главное – правильно себя настроить. Как старый телевизор, надо один раз хорошенько ударить, чтобы показывал как следует.

А как все это началось? Я вместе со своим другом Артосом, который сейчас куда-то пропал, нашел полную пачку Bond’а красного. Купили в ларьке на вокзале спички. И прямо за вокзалом выкурили по сигарете. Каждый прокашлялся, но продолжал. Он тогда сказал:

– Ты знаешь, что Зигмунд Фрейд сказал, что если ты куришь сигареты, то это скрытое желание сосать хер?

– То-то он курил сигары.

Артос сильно втянулся в курение потом. Даже песню написал для гитары. Что-то там «Есть пачка Winston’а в кармане…»

Ладно, пора сейчас прекратить это. Пора закуривать последнюю и идти домой.

Остановившись, я посмотрел вниз и вправо на карман джинсов. Пустил туда руку, чтобы достать зажигалку. Зажигалки не было в этом кармане. Странно. Я пошлепал себя по заднему карману, что-то нащупал. Да, это она. Теперь пора себя настроить.

Всунув сигарету в рот и закурив, я начал про себя проговаривать: «Последний раз кормлю тебя, дьяволенок никотиновый. Обещаю себе, что больше не закурю. Скоро убегу от тебя и буду свободен. Как ветер в поле. Как крепостные в 1861-м». Вдыхал я глубоко, до самого дна легких доходил никотиновый дым. Постепенно становилось противно. И еще противнее. И еще. Но сигарету я не выкидывал. Докурив до букв, я сделал еще затяжку такую, что остался один оранжевый фильтр.

– Я свободен? – спросил я сам себя.

Двинув дальше по дороге, я еще раз себя спросил:

– Я точно свободен?

Я ничего не почувствовал. В теле никаких изменений не произошло. В голове тоже. По какой-то сложной ассоциативной цепочке принял решение, что я свободен, и решил оповестить об этом пробегавшую мимо дворнягу:

– Я свободен.

Она тупо на меня посмотрела. Если бы она могла говорить, то, скорее всего, ответила бы:

– Я тоже. Еще я себе могу лизать яйца. Ты нет. Я свободнее. Понял?

Собака серьезно начала наяривать языком свою промежность. Надеюсь, совпадение.

Тут зазвонил мой телефон. Я ответил.

– Привяо, – сказала моя бывшая одноклассница Сате, с которой я до сих пор, по несчастью, общаюсь.

– Привет, – сказал я.

– Ты где?

– Домой иду через Гагарина.

– Стой. Я сзади.

Я остановился. От меня до нее была примерно одна сигарета. Тьфу ты. Я больше не курю. Пятьдесят метров. Пока одна подходила, я в голове подбирал интонацию для вопроса: «Откуда у тебя такое орлиное зрение?» Она была в семи метрах. Я начал:

– Откуда… – мой голос осип резко.

Я откашлялся и вновь спросил:

– Сате, откуда у тебя такое орлиное зрение?

– Снова национальные шуточки?

– Да, хотел добавить потом про клюв.

– Тварь ты.

– Я любя.

– И я. У тебя есть сижка?

– Я не курю.

Она засмеялась и спросила:

– Давно ли?

– Минуту.

– Дай сижку-то.

– Сате, смотри, я больше не курю все равно. Поэтому давай я тебе продам эту пачку за семьдесят рублей.

– А сколько там сигарет?

– Шестнадцать.

– За пятьдесят.

– Идет.

Я дал ей «Winston», в котором было что-то около пятнадцати штук или меньше, она мне деньги.

– Зачем ты поступила на врача? Шла бы на рынок к своим.

У нее зазвонил телефон.

– Ой, все, пока, мне некогда.

И она побежала, точнее, шла, как бежала.

До дома оставалась минута.

Вот она – прибыль. Только курить бросил, а полтосик уже пришел.

Сто восемьдесят тысяч. Вот сколько я выкурил денег за пять лет.

Еще пять лет стрелять у отца по сотке каждый день, чтобы вернуть все деньги. Или устроиться куда-нибудь.

Достав ключ от домофона, я открыл большую железную дверь. Я всегда шел пешком по лестнице, считая, что это компенсирует урон от курения. Но, скорее всего, я не прав, так как я живу на втором этаже.

В пролете появилась новая надпись – «Аня – шлюха». Опять кому-то закрашивать. Хотя почему «кому-то»? Ане! Она же шлюха. Однако по моей логике у нас в подъезде живут и фашисты, иначе кто же еще мог стереть четыре цифры (1488) и свастику. А так подъезд, да, чистый.

Открывается дверь напротив лестницы. Высовывается лицо бабушки Зины, которая носит очки, делающие ее глаза размером с апельсины.

– Мить! Хватит курить в подъезде, – сказала она.

– Это не я, баб Зин. Это малолетки забегают в подъезд.

– Я тебя вчера видела в глазок.

– Не, точно не я. Я не курю.

– А что это у тебя в кармане? Пачка?

Я достал из кармана телефон, чтобы оправдаться, и в этот момент из этого же кармана вывалилась зажигалка.

«***23, вовремя», – подумал я.

– Ну! А говоришь, не куришь. Зажигалка-то по кой некурящему?

– Пиво открывать, оно не винтовое бывает, – в этот момент я поднял зажигалку.

– Да что ты мне дичь-то втираешь? Так, а раз выпиваешь, значит, ты и куришь. Не ври мне.

– Баб Зин, это вам удобно с двумя зубами открывать бутылки. Я пользуюсь зажигалкой.

– Все отцу расскажу.

– Да рассказывайте, – сказал я и ушел.

Она что-то прокричала вслед не матерное и не обидное – неинтересное. Я отпер свою дверь, над которой висела цифра «4». Мое любимое число, кстати.

Много что в жизни связано с этим числом. Например, Дима – четыре буквы. Отец – Петя – четыре буквы. В фамилии ударение на четвертую букву. Антипов. День рождения у меня шестнадцатого числа – четыре в квадрате. Родился в апреле. Да много чего. То, что в школе был хорошистом. Номер моего колледжа – 22. Девушки бывшие – Поля, Лиза, Лена, Вика, Маша и Настя. Только Настя бросила меня. Потому что не четыре буквы в имени.

Бог с ними. С цифрами.

– Пап, я дома, – крикнул я.

В ответ последовала тишина.

– Пап?

Я понял, что этот разговор как разговор с Богом, и перестал поднимать и опускать челюсть.

Пройдя в комнату, я увидел, что отца нет. Посмотрел на часы и понял, что еще рано.

Мой телефон издавал виброзвуки, подобно жуку.

– Алло? – ответил я.

– Круг, ты где? – сказал Егор.

– Дома.

– У тебя есть двадцатки? (Двадцатками мы называли сигареты, потому что в целой почке их было ровно столько же.)

– Нет.

– Пошли со мной до вокзала, поштучно купим.

– Погонзали.

Я вышел из квартиры. Егор стоял и курил.

– Говорил же, сигарет нет.

– Стрельнул у прохожего.

– Тогда я снова домой.

– А что ты, не будешь курить?

– Я не курю.

– Давно ли? Что тебя помню, всегда с сигаретой. Как будто родился с ней.

– Да серьезно, – сказал я, почесывая затылок, – только утром бросил.

– У тебя денег нет? Одолжить?

– Да я поэтому и бросил, чтобы денег побольше было.

– Ну ладно.

Я все это время смотрел на его сигарету. Как уголек краснел, когда легкие просили воздух, но получали никотин. Наверно, это выглядело сильно заметно. Мне сейчас было неловко, как от того момента, когда смотришь на девушку, смотришь на ее бедра, тут она поворачивается и смотрит тебе в глаза. После этого уже тяжело на нее смотреть.

– Димасик, а ты не хочешь сходить в кафе, посмотреть матч?

– Да можно, сотка есть. А кто сегодня играет?

– «Спартак» и…

– Я понял, можно сыграть.

– Ты не дослушал. «Спартак» и…

– Не-не, я все услышал. «Спартак» проиграет.

– Пойдем тогда. Давай сотку. Я закину через приложение.

Мы с Егором пошли вдоль дороги. Дорога была не очень длинная и не очень короткая. Ни то ни се. Пыльная, солнечная, неказистая. И только звук шагов разбавлял тишину и отвлекал от жары.

Мы шли в кафе «Плутон». Кафе названо в честь римского бога нижнего мира. По крайней мере, мне так хочется думать. В этом кафе мы обычно и смотрели футбол.

Этим временем Егор залип в свой телефон. Видимо, он переводил деньги с кошелька на сайт конторы. Егор, разумеется, поставил против меня.

Придя в кафе, мы поздоровались с тетей Ниной. Взрослой веселой женщиной, которая порой была остра на слово и дело. Мы попросили чаю.

– Мне без сахара, – уточнил я ей.

– Африканские дети зря тростник для тебя собирали под горячим солнцем? Представь, они сейчас принесут в кафе мешки с сахаром, а ты им ответишь, мол, нет, мне не надо. Считай, ты им скажешь, что они работали-работали и получили за это ни хрена?

– Я не люблю чай с сахаром. Портит вкус.

– Да черт с тобой. Нате. С вас тридцать рублей.

Мы уселись за столик, на котором было полно разводов от пива, пятен от масла.

– Теть Нин, а можно футбол посмотреть? Мы переключим канал? – спросил Егор, глядя на трясущиеся бедра девушки с музыкального канала.

– Нельзя. Тут люди отдыхают, не видишь? Или для тебя люди одно и то же, что ***24 на блюде?

Егор не стал спорить, хотя он это обычно любит. Он включил футбол на телефоне. В кафе и правда были люди, тетя Нина не обманула. Сидели четыре пожилых человека и одна молодая девушка, наверняка внучка этих двух бабушек и двух дедушек. Эта картина напомнила мне русский сериал «Сваты», наверно, поэтому я ждал много шума от них.

– Хорошая такая сидит, – сказал Егор, указывая подбородком на девушку.

Я был с ним солидарен, но вида не подал, мне была больше интересна игра «Спартака». Но игра стояла на мертвой точке, никто не бил по воротам даже, поэтому я начал развивать заданную Егором тему:

– Не сильно. Тебе просто кажется, потому что ты ее видишь в первый раз. Раньше же ты ее не видел?

– Нет.

– Она же не сказать, что красивая, она скорее неизвестная. Ничего в ней такого нет. Волосы обычного цвета, ноги, руки на месте, где положено. Никаких аномалий. Нет пятой руки. Нет никакой изюминки. Обычная девчонка, которых полно в нашем не сильно большом городе.

Прошел первый тайм. Подойти к ней никто из нас так и не осмелился. Во-первых, потому что рядом ее родственники, во-вторых, потому что негласно мы понимаем, что боимся или, вернее сказать, ссым подойти. И из-за этого мы совсем забыли про нее, лишь ее семья шумела на фоне.

Я на сто процентов был уверен, что «Спартак» в доброй ему традиции проиграет. Но гола нет. Ни в те, ни в другие ворота.

Иногда у меня создается впечатление, что даже мы с моими друзьями, которые играют в футбол как прожженные игроки, сможем заколотить хоть один мяч. Хоть той, хоть другой команде. Такое чувство, что эти футболисты не играли в дворовой футбол, где пинают мяч либо пока не стемнеет, либо пока одна команда не попросит перекур, либо пока мяч не лопнет. И то в последнем случае можно катать и такой мяч по полю до изнеможения людей. Когда темнело, счет становится обычно за сорок или за шестьдесят забитых голов. И в какой-то момент, зачастую ненужный, команда, которая проигрывает, начинает говорить о последнем победном голе. Команда, которая выигрывает, конечно, возмущается, но соглашается, так как тоже хочет домой, несмотря на колоссальное преимущество в форе. Проигравшей команде потом стараются попасть по заднице мячом, разумеется, в целях воспитания. Такого воспитания не хватает двадцати двум миллионерам, бегающим уже второй тайм со счетом ноль-ноль.

Ничего не происходит. Штиль.

Досидев до девяностой минуты, изрядно поругавши каждую команду, игрока, тренера, болельщиков, себя, мы увидели, что судья добавил еще четыре минуты.

Но тут. Вратарь соперника «Спартака» выходит из ворот, оставляя их пустыми, наверно, такими же пустыми, как внутренне пространство черепной коробки игроков обороны. «Спартак» рвется вперед. Бежит. Удар…

В этот момент я не думал о том, что я проиграю сто рублей, я думал о том, что не выиграю пятьсот.

…«Спартак» – мимо.

И сразу контратака. Игроки «Спартака» убегают от соперника с мячом, как муравьи убегают от летящей сверху мочи. В итоге два соперника «Спартака» набегают на вратаря красных, заставляя его принять верное решение из двух. Вратарь не угадывает. Гол! Один-ноль. Гол, конечно, куцый, но он гол.

И тут я понимаю, что у меня появилось немного денег на счету.

Одни плюсы от того, что я перестал курить. С финансовой точки зрения.

Я снова пришел к двери домофона. Открыл ключом магнитную дверь. Прошелся по лестничной клетке. Вновь обратил внимание на надпись на стене, ее так никто и не отмыл.

Зайдя в квартиру, я окрикнул отца. Но никто опять не ответил. Это и хорошо, что никто. Ведь если б ответил кто-то другой (не отец), пришлось бы вооружаться чем-нибудь, чтобы прогнать воришек. У меня подобного опыта не было, конечно, но мало ли. Да и чем бы я вооружился, стоя в прихожей? Если только закидал бы ботинками, стоящими там.

По всей видимости, отец еще не пришел. Значит, у меня есть время подумать о Городе. Обычно я думаю о Городе с закрытыми глазами и сигаретой, но так как сейчас не курю, обойдусь без последнего.

Город – мое место уединения. Мой внутренний мир, похожий на город. Это моя сказка. Куча персонажей, которым я импонирую, из СМИ, мифологии, истории, сказок, фильмов. Все они друг с другом взаимодействовали.

Идея создания Города мне пришла из книги Ричарда Бротигана «Грезы о Вавилоне», где герой-сыщик порой заглядывал внутрь себя, чтобы расслабиться, создать для самого себя фантастические приключения да и просто поднять свое эго (например, в жизни он был заурядным сыщиком, а в Вавилоне – мастером своего дела). Книгу я прочитал два года назад. Мне сильно понравилось это взаимодействие героя с реальным и вымышленным. Почему же не создать свой мир? С полувымышленными персонажами и событиями, которые могли быть или будут правдой.

В общем, лег на диван, закрыл глаза и вошел в Город.

Сейчас я нахожусь на площади Ктулху. Ее мне построил сам Посейдон, или Нептун, он и на то, и на это имя отзывается. Площадь Ктулху – это заасфальтированная прямоугольная поверхность, в центре которой находилась огромная бронзовая статуя понятно кого, стоящая на белом постаменте. Если подойти к постаменту, то можно увидеть фотографию, где писатель Говард Лавкрафт и Посейдон жмут руки на фоне самой архитектуры.

Народу на площади полным-полно, так как постоянно на площади благотворительно выступают разные звезды, например «Сплин», «Пикник», БГ, «Наутилус», Linkin Park, Billy Idol, Nirvana, U2 и многие другие, не исключая также некоторых рэп-исполнителей, русских и зарубежных. Конкретно сейчас выступает группа Poets of the Fall с песней Roses. Всем нравится, и мне.

Ладно, что я тут не видел, надо в кабак зайти.

Пройдя по бульвару Дураков, видно этот самый кабак «1754», названный в честь Великого магистра Мальтийского ордена Павла I. Рядом с этим местом всегда собирается много людей, здесь проходят поэтические вечера. Поэты соревнуются в своем умении рифмовать. Им дают тему. И тот поэт, который лучше раскроет ее, выигрывает соревнования. Обиженный же поэт может потом подраться с победителем, как это постоянно делает Есенин, но это неофициальная часть, которая зачастую интересней традиционной.