Читать книгу В неожиданном рейсе - Виктор Красильников - Страница 6

По приходу в порт – изволь команде деньжата. Никого не интересует, как это сделается. Вынь да положи. Третий помощник скропал ведомость загодя. В похвалу сказать: ещё до Моржовца. Не с холодной рассудительностью вершил рукописный труд. Напротив – был зол. Нервно тыкал в чернильницу ручку, чертыхался. Подставившие его находились в недосягаемых министерских сферах. Cпрос бы учинить: «Зачем скостили на судах бухгалтеров?! Не уж-то соцу не взбухнуть без смешного мизера?» Наконец все тридцать девять фамилий по ранжиру выстроил. Присовокупил судовую роль, отчёт по суточным в валюте. Чётко с завитушками на бумагах выделялось: т/х «Волга». Невольно тем гордость выдал за родимый теплоход. Чтите, мол, конторские крысы.

На подпись капитану палубой выше поднялся. Всё в лёгкую управив, тотчас расслабился. Встречай, Архангельск! К бирже Молотова, что потом именовалась 16–17, поимели честь встать. Доски россыпью – стоянка долгая. Каждый из «волжан» озабоченно осведомился:

– Умотал трёшник за деньгами?

На что слышали друг от друга:

– Кой хрен ему ещё делать?

Меж тем парень на двух трамваях одолел немалый путь. Несколько минут потратил на ходьбу до нужной службы пароходства. Этикетно постучался в дверь рассчётки. После сякого удача проткнулась первомайским шариком. Словно поднесли к её бочку растопыренную скрепку и… «пук».

– Вы, голубчик, что понаписали?! Ответственный финансовый документ неряшлив, чуть ли не соплив. Сколько недочётов! По претензиям насчитала пунктов шесть. Возвращайтесь и переработайте.

Облом исходил от суровой, довольно молодой тётки. Взгляд сургучных глаз прожигал резкостью, дырявившей насквозь. Да и сама она воспринималась линованным жёстким бланком. Вдобавок мегера принялась объяснять, как выглядит образцовая отчётность.

Молодец тупо кивал головой с отросшим чубчиком. Почему-то единовременно скреблась мыслишка: «Хлебнуть пивка. Самое то».

Покидая нищим набережную, осмотрел вкуснейший ассамбляж мороженицы. Копья едва хватало на трамваи. И это моряк-загранщик?! У остановки «Кузницы» оценил другой ларёк. Несколько явных слесарей церемонно сдували с кружек пену. Затем тянули начальный смачный глоток. Плохо отмытые рожи неподдельно выражали счастье.

«Ладно, погожу до завтра». К тому же знал: вельветовая курточка с патентами, бостоновые брючата впечатляют в улёт. Унывать излишне.

Про то, что посланный вернулся пустым, не сразу поверили. Планы на привальную под вечерок провисли трюмным брезентом. Лучше бы трёшнику запоносить аль под собачью свадьбу угодить. Да выпал, по всем вероятиям, худший вариант. Чего, бедняга, только не услышал?!

Экипажники ровно рашпилем прошлись по его умственным способностям. Вспоминали, не в пример, сокращённую Таську. Зело бабёночка шустра. Бессчётно по разам наличку доставляла. Какие искристые выдавала словеса! «Капитаном я не буду, а подкапитаншей-то всегда».

Давший повод этак выражаться, вызвал следующего по цифре. Изобразив гнев, задачу поставил:

– Убогого штурманца выспроси, в чём проколы? Завтра, к концу обеда, быть с деньгами на борту. Уразумел? – вопросил, как хуг правой примеривая.

Палубами ниже уже ругали не своего недоделанного, а кремлёвского: «Ну Хрущ! И до флота добрался. Затейник долбаный». Схожее с общим мнением капитан Курбатов не озвучил. Однако до благого исхода нахмурился по-штормовому.

Тот дошлый второй помощник солился в авторитете. Был въедлив с погрузочными коносаментами. Находчив даже спросонья. В лице не стирал ответственную упёртость. Давно искал повод подать себя с козырным перебором. Обрыдло-таки тащиться до старпома. Теперь-то он себя покажет!

Короче. Назавтра выбритым до синевы с переделанными листами отправился надменно отвоёвывать получку. Как из картинной рамы сошёл с подножки первого вагона на булыжный перекрёсток Энгельса. Фатоватой зрилась его победная походка к крепости белой управленческой двухэтажки с башенками по углам фронтона.

Ага! Уже сфокусировал зрение на филёнке денежной двери. За ней, вымучивая улыбку, говорит, точно расшаркивается.

– Первый блин комом, извиняемся. Взгляните на безупречные. Команда очень-очень с получкой меня ждёт.

Та же особа просмотром поданных бумаг занялась. Ходатель примерил заискивающее выражение лица, любимое всяческим начальством:

– Это лучше. Да. Да. Пройти лишь не сможет. Битый час вчера втолковывала вашему. Как он по картам ходит? Проще простого в толк не взял.

Не сразу нашёлся огорошенный секонд:

– Знаете ли, после нашей Таисии… Чего там, научимся! Желали бы денежки сегодня.

– У меня таких – четыре желальщика. Даже при всех учтённых замечаниях не сможем выдать.

На том моменте из радио полилась распевная новинка: Едут новосёлы по земле целинной, Песня молодая далеко зве-ни-ит.

– Страна, догадываетесь, в каком сейчас напряжении? Вся наличка в Казахстане. Карандашиком вам пометила, где исправить надо. Предупреждаю: на неделе появляться бесполезно.

Оставался последний шанс: взять на презент. В кармане широких по моде штанин лежали западные пустячки. Запустив туда руку, внутренне похолодел. Объект охмурения въяве зачат не для извинительных слабостей. Не женщина – стальная балка форштевня. … Скоро ли я увижу Тебя любимая в степном кра-ю-ю?

– напоследок долетело уже в коридоре. Настолько обескураженным волчара с парохода себя не припоминал. Развернуться на новую попытку – глупо и осложнительно. Проваленное поручение требовало срочной промочки горла.

Старый «Полярный» идеально подходил для огорчительной швартовки. За пустым столиком побарабанил пальцами по синей корочке меню. Подплывшей уточкой официантке, изложил желаемое удовольствие:

– Значь так. Графинчик холодной водочки. Окрошку со сметаной. Зелени побольше. Пару бутылочек жигулёвского, э-э, сёмужки солёной. Плачу «паутинками».

Вострушка в белом передничке округлила глаза. Несомненный штучный Садко предлагал заграничную невидаль. Не будучи дурой, наперёд благосклонно кивнула. Неупустительно вопросик задала:

– Носить-то их как?

– Чтоб причёски-барбетки не портить, на ночь натягивать надо. Полдюжины тебе с наваром. В Питере по двадцать рэ идут.

Бархатная ручка то самое неразглядное смахнула в кармашек для блокнота. Уже не уточкой – дамочкой-усладой, покачивая бёдрами, двинула к кухне.

Солидный дневной клиент положил нога на ногу. Время тормознулось. Только и забористый «ёрш» не притупил ощущение провала. Подымаясь по трапу, вовсе себя стеснялся. Отвергая публичность, шасть в каюту мастера. Так, мол, и так.

– Двадцать два несчастья! А на шуры-муры пробовал взять? Они там все девы.

– Видели бы вы её. Арифметика засушенная.

– Эх, ты, обалдуй стоеросовый! Сгинь с глаз.

Дальше мысли про себя: «Послать на амбразуру очередного? Провалит одним видом. Морденция – стёртый пятак. Лыс, пузат, до чертиков прокурен. Вернее – самому попытаться».

Ещё со школы будущий кэп уверился: мужского превосходства нет. Он ли не старался первенствовать в классе? Ни шиша не выходило. Скромная девчонка Кира собирала пятёрки, как клюкву за посёлком третьего лесозавода. От того наградной бюстик Сталина достался по праву ей. (Вождь и Золотую медаль до поры подменял). Далее жизнь обернулась к одноклассницам не по-честному.

Выпало им расцвести под поколение мальчишек, которых выкосило в жертвенной кадровой армии. 1920-й, 21-й, 22-й, 23-й года рождения отмечены общим: пасть за други своя и не всякому любезное коммуняцкое Отечество. Если и вернулся кто, так калекой. Фронтовые наркомовские заменила ларёчная водка – догубительница. Ажно увечных, спившихся разобрали по жалости и нужде бабьей. Сдохшая война мстила за Победу расподлейшим, гнусным образом.

Запомнивши прошлое соперничество, справлялся о Кирочке Коковиной. Но кроме того, что учится в институте, ничего не выведал. Сам же он за голодное лихолетье отъедался в мореходке. Никто бы не признал в ладно сбитом курсаче «третизаводского» заморыша.

Покатила, покатила бильярдным шаром капризница удача. От личных качеств оттолкнувшаяся, потому всем понятная, вызывала к Михаилу везение во всякий день недели. Верно и другое: мужички значились тогда в страшном предпочтении.

А у Кирочки стряслась беда. При всех-то ярких задатках. Удостоенная красного диплома инфака, напоролась на «лестную» пошлятину эмгэбистов. Красота-де вкупе с английским для нашего ведомства подходят. По разным легендам контактируйте с иностранцами. Именно с теми, на кого укажем. В интересах разработки иногда придётся, извините, лечь. Чего вы покраснели? Агентурная работа вне системы открывает блестящие возможности. Всё по высшему классу, особое! И квартира отдельная будет. Соглашайтесь.

С отсталым сознанием прикинулась переучившейся и – прочь из Архангельска. В огромном городе Ленинграде приютили её дальние родственники. Хоть сами уплотнённые, выделили коечку за занавеской. (Долго с блаженной радостью от малого так и жила).

Работу решила искать по отзвуку сердца. Ходила и читала с бронзовых досок на зданиях. Сокровенный камертон души всё молчал. И вдруг как нечто свыше: «Центральный музей военно-морского флота». На стрелке Васильевского острова смотревшийся пантеоном и её погибшему поколению.

Затрепетало сердечко, как перед спасительным прыжком через бездну. Пустым сочла осведомиться: каковы музейные получки? Неповторимыми и замечательными представлялись ей, отдавшие жизнь за Родину. Пальчики Кирочки дрожали над пожелтевшими листиками коротких судеб. Прикасались к холодной стали кортиков, прицелов, кожаной гладкости планшеток. Координаты гибельных разверзнувшихся хлябей доводили до слёз. Вечно молодые, пригожие парни, жениховски улыбались ей с чёрно-белых фоток.

Оставалось любить их всех. На святых небесах, где бравые пребывали, ничего про нас ни тайна. По благодати данной воинству жаловали они душевной крепостью свою берегиню. И «аллюр три креста» по ангельской почте. С тем «щитом», оскорблённая за оксфордский инглиш, закончила библиотечное отделение института Культуры. Теплее как-то к музейному делу.

Исподволь обволокло Кирочку захватывающим с ним романом. Оболганная флотская история под андреевскими стягами требовала сатисфакции. «Все гордые и смелые» ждали мягкой поры. Первой решилась слабая женщина. Всего-то – старший библиограф.

Названия кораблей, списочные составы команд, вооружение – вобрала удивительная память. Сколь власть ни кривилась, герои с запретных страниц стали оживать. Происходило и забавное: некоторых примечала Кира воочию. Вот на станции «Гостиный двор» сошёл чем не князь Димочка Голицын с «Ретвизана»! А сейчас – почти Виктор Денисов 2-й с «Пересвета» вира по эскалатору. Без никаких – командир плутонга!

Метельными питерскими ночами в странных снах кавалеры орденов, жалованных государями, просили поминальных молитв. И непременно в Никольском морском соборе. Вздыхали, что в великом городе не стало знавших их чистых душ. (Красный террор по-пещерному безумствовал). Необыкновенно трогательно, изысканно прощались: «Лишь Вы нас помните, мадмуазель Кириена. Мерси». После таких сновидений, как от прекрасных грустных стихов, обмирало её сердечко.

Все выпуски Морского кадетского корпуса могли бы раскланиваться с Кирочкой на Невском. Ради ответной приязни стоило выкраивать на обновки. Впрочем, обаяние северяночек в ухищрениях не нуждается.

Носовые фигуры красавцев клиперов, построенных в Архангельске, напоминали о малой родине. Под ними и лечилась от часто накатывающей волнами печали.

Причинную связь давно умница раскрыла: невозможна и малюсенькая долечка женского счастья. Напрасно роптать на непосильную ношу. Миллионы нас с похожими судьбами. Получалось, «рождены на страдания, чтобы, как искры сгорая, устремиться вверх». Всё иное заказано им напрочь. Но для неё, утешалась, мечтая, будет неправдоподобное исключение.

Когда-нибудь, завидев знакомую возносящуюся душу, былые эскадры отсалютуют главным калибром. Красавцы офицеры флота Его Величества с улыбками возьмут под козырёк.

О, как восхитительно на пылающем броненосце «Ретвизане» взвился флажный: «Микаса»! Иду на таран!» Хотелось и ей набрать: «Наперекор. Всё равно. Счастливая! Счастливая!»

На жизненном пути Мишка Курбатов замечался в непростом понимании. Рискуя быть окрученным, дарил ночи страдающим печальницам. Частенько какая-то залетала счастливой мамочкой. Виновный в том не снимал с себя долга и впредь пополнять русский народ. Один, по сути, за целую полёгшую роту справлялся.

Девичью игарскую безнадёжность не по-всегдашнему выдержал. Честь по чести поступил: с печатью в паспорте. Только меняться после сибирского деяния почёл за трусливую благость. Сродни подвигам, свершались сами собой: не пошло, без ненужной игры в чувства. Артистично, словом. Друзей-приятелей имел по той же характерности. В их сознании жалкий негодяй крутил руль, обходя русскую трагедию вымирания.

Чего-чего, а усатые её постановщики с 17-го года не меняли афишу. За подобным упоением от кровищи народа 41-го дождались.

Лишь партийные фантики с оптимизмом куды-то там коммуниздячно смотрели.

Спасительным оказалось одно: преступить заповеданное. Не греха же ради! В труднейших невзгодах есть Божеские послабления. Нечто ответа на фарисейский тупизм: «Не позволительно исцелять в субботу». В том утвердился уже не Мишка. Хват капитан осознанно продолжал однажды начатое.

На сей раз случай особый. Дрейфить ли с того? Как кричал генерал Милорадович под ядрами: «Ребята! Вам не первую деревню брать!»

Герой деликатного фронта ступил на берег достаточно подготовленным. Очертания цели сложились из россыпи слышанного.

Звать – Лидия. С восемнадцатого. В войну носила погончики лейтенанта интендантской службы. Вела ведомости зарплат. В том числе капитанские и жён моряков. Часто ходила заплаканной – гибли её подопечные суда. Поревевши над очередным скоросшивателем чуть ли не с родными фамилиями, несла его в архивную комнатушку. Руки папку к груди прижимают. Из каждого кулачка торчит мокрый платочек.

Обычным состоянием – не по званию голодна. Офицерский паёк не имел веса, поделенный на всю коммуналку. Подписчица на сталинские займы, эскадрильи, танковые колонны довольствовалась остатками получек.

От слабости мечталось до головокружения. «Вот окончится проклятущая. С кем-то непременно познакомится. Мужчина, тот, конечно, будет обстоятельный. Заранее расспросит: честно ли себя вела? Ему поведают, как есть. Она же доверится. Сердце подскажет. И сейчас говорит: суженный живой, сражается».

Война по сути – злобная колдовка. К горьким, ещё несложенным стихам и её причастной сделала: Ещё до встречи вышла нам разлука, Но в этом, милый, нет твоей вины…

Намеренно или случайно кэптэн попал под обед. В кабинете с несколькими столами – узнаваемая Агафонова. Остальных сдуло до близкого базара меж Театральным и Банковским. Уже больше мышей и суеверий боялась Лида мыслей о несчастности. Поэтому старалась себя занять. Всегдашняя уловка выходила взаправду деловой. Крутанёт ручку арифмометра «Феликс», погрузится в цифири, что-то запишет. На костяшках счётов механических перепроверит. После двух обработанных ведомостей обязательно курнёт в затяжку. Табачную горесть запьёт холодным чайком.

Вошедший воспринялся досадной помехой.

– У нас обеденный перерыв.

– Что вы говорите?! – наиграл нахал, неожиданно провернув ключ в дверях.

Лида вскинула испепеляющие глаза. Да все хлёсткие свои словечки растеряла. Незнакомый мужчина-капитан воспитанно приблизился к ней. Чуткий носик уловил приятный запах трубочного заморского табака, здорового сильного тела. Вблизи визитёр – само мужественное обаяние, против которого не существует женского отторжения. Начал он с обезоруживающего:

– Лидочка, я к тебе.

Голос – проникновенней некуда. Зачарованной русалочкой плыть бы и плыть на его волнах.

Нисколько не смутясь, взял за руку, гипнотически заставив оторваться от стула. Теперь оба стояли почти прижавшись. Сие обернулось для бывшего лейтенанта невыносимым обморочным состоянием.

– Голубушка, ягодка моя, – прозвучало со страстным дыханием, сравнимым с вытянутой взахлёб большой рюмкой ликёра. Голова почему-то запрокинулась, не восприняв твёрдость столешницы. Закоротило складками юбку. Телом овладела сладкая ответная истома. Балетные ножки Лиды оказались неподобающе подняты. Стало вдруг хорошо по нарастающей. Не стыдно. Нет. Чем она хуже? Чем виновата?

Возвращение в себя обдало благодарной нежностью, понятной мученицам военных судьбинушек. Настоящий мужчина уважительно подал отсутствующий на ней предмет. Взглянул на редкие золотые часы «Победа».

– Без десять тринадцать. Пора на судно.

– А вы, собственно, зачем? – нелепо прозвучал вопрос из-за шкафа.

– Да насчёт денег команде хотел поинтересоваться.

Похорошевшая проступившей мягкостью черт Лидия выпорхнула в обычном облике.

– Позвольте представиться: капитан Курбатов с парохода «Волга». Приятно, кстати, накоротко познакомились.

Не ожидая от себя, путая железную очерёдность с лёгкой учтивостью, будто на день рождения, подарила:

– Если ведомость при вас, давайте подпишу и, пожалуйста, в кассу.

– Весьма тронут, Лидуся. Ты вся из милых достоинств.

Прежде чем выйти, кивнул с незабываемым взглядом. Так бы и выбежала опрометью следом.

Таксомоторных услуг просто не существовало. Крутой оригинал в шикарности капитанской формы отбыл в полудеревянном вагончике. Вдоль окошка потянулся ещё более деревянный город. При исполненном, в ладах с совестью всегда и везде недурственно…

Помрачительно осознать сотворённое потом со страною. Многое при поспешном её сломе, не без предательств, изменилось. И несть числа в стрессах и безденежье до срока отошедших в иной мир. Среди дождавшегося сестрицу военно-морского братства – Кирочка Коковина. С благородными поручителями, которые лично известны Господу за мученические венцы, не страшен и Страшный Суд.

Пусть в атеистическом понимании земная жизнь её не удалась. А строго по чести? То-то!

Прожившие дольше характеры ещё более закалили. Девяностопятилетняя Лида, зля болезни, сплясала на своём юбилее в «Меридиане». Надеялась: за горькую одинокость будет понята милосердным Отцом Небесным. Она ли не претерпела с отзывчивой, нежной душенькой?!

Весь растраченный Михаил Курбатов испытывал сплошную полосу везения. До опрокидона системы возглавлял «Инфлот». В Лондоне был представителем ММФ. В министерстве чем-то руководил.

Да(!), ещё на открытие стеллы «Архангельск – город воинской славы» приезжал. Три денька прочувствованно сиживал в «Пур-Наволоке» за коньячком-с. Панорамой Двины любовался. Изменившиеся улицы, лишённые памятных прекрасных домов, его огорчали. Лишь старость, оказывается, способна на честные сравнения…

Пусть и запоздало, хочется искренне воскликнуть:

– Какие люди!!!

Вписать бы в вечные помянники их имена и заповедовать гордиться.

Послужившее поводом к этой бывальщине на поверку вышло боком. Деньги, тупо вбуханные в целинные земли Казахстана, пропали без отдачи. Распаханная степь запылила чёрными бурями.

Главный тимерязевец Никита Хрущёв сделал непричёмный вид. На возрождение своего русского Нечерноземья стало поспособней плевать. Поскольку вся скопленная Сталиным на то дело финансовая заначка тем лысым профукалась. Посевные площади России обречённо скукожились в два раза. Вот когда начали вымирать наши деревни! Но это ничуть не заботило первого пустобрёха и раздербанщика великой страны.

Правда, под дикую неразбериху незаметно для американцев построили космодром. Увы, теперь и он не наш. Унизительная его аренда, умыкнутые заодно по пьяному ельцинскому разделу несколько русских областей[12] – скорбный всем урок.