Читать книгу Среди эсперов и богов. Том 1 - Виктор Литовцев - Страница 3

Говорят, что человек может привыкнуть ко всему.

Но почему-то всегда умалчивают о том, сколько на это нужно потратить времени. Я уже месяц перебирал ногами ступени Мучительницы, но к концу подъёма мышцы по-прежнему отдавались болью, а пот тёк ручьями. И если сам подъем проходил под сенью деревьев, то, как только я выходил на поле, приятная тень и прохлада отступали, и я оказывался под палящими лучами южного солнца.

Перед выходом я отправил Яманкан сообщение лишь из одного слова: «Участвую». Вся затея с выборами по-прежнему казалась неудачной, но теперь отказываться уже смысла не было.

Ослабив галстук и расстегнув ворот рубашки, я добрался до своей аудитории и, со стуком бросив сумку на пол, завалился на парту. Почти все одногруппники уже были на месте и болтали друг с другом. С начала занятий все уже перезнакомились и разбились на фракции, клики, группы, фронты и прочие объединения людей, ищущих спасения от одиночества среди таких же как они. В мою сторону, спасибо самому дальнему месту, никто не смотрел, что меня всецело устраивало.

Чтобы скоротать время, я стал читать студенческие чат-каналы. Основных тем было две: слишком маленький кинотеатр, в котором на выходных не было свободных мест и выборы в студсовет. Первоначально кандидатов было семеро, но к сегодняшнему дню трое уже отказались от участия. Как я понял из разрозненных сообщений: не смогли сколотить команду. Участие в ней для подчиненных не было формальность и налагало ряд обязательств, отчего претенденты не смогли собрать достаточно единомышленников. Это было странно. Огромное количество людей мечтает о какой-никакой, но власти.

Да и явный лидер стал вырисовываться достаточно быстро. И это была отнюдь не Яманкан. Без ложной скромности можно сказать, что будь она кандидатом в президенты страны – у неё были бы все шансы победить. Но текущий масштаб был значительно меньше, и у голосующих были свои приоритеты. А на них играла Анастасия Крашенинникова.

Во-первых, она была красивой. Кто считает, что этого недостаточно, тот вероятно был в действе так легковерен, что школьная учительница смогла его убедить, что людей любят за душу, а не за форму лицу. Но настолько оторванных от реальности было таки мало и Крашенинникова нравилась окружающим: золотистые волосы, большие голубые глаза, стройная фигура. Типичные ребёнок от повторного брака разбогатевшего миллионера, который после сорока лет решил, что дочь от фотомодели будет хорошо смотреться на семейных фото. Однако, она была достаточно умна, чтобы не кичиться деньгами семьи. В её Инстаграме – между прочем с тридцатью тысячами подписчиков – не было покрытых стразами спорткаров и завтраков на веранде с видом на Пьяцца Навона. В основном фотографии, где она обсуждает новинки кино, делится впечатлениями о концертах и показывает как… учится. Для меня унылые фотографии рисунков на кофейной пенке были интереснее, чем то, как она в дизайнерских очках держит учебник – но людям нравилось.

Во-вторых, её программа была простой для понимания – улучшение качества жизни. Куда их можно было улучшать ещё больше, мне было невдомёк, но она настаивала на том, что сможет сделать цены – ниже, а количество мест для досуга – больше. Её лозунги были потрясающей в своей очевидности ахинеей. Но кто когда здраво оценивал обещания? Полмиллиарда – столько государство намерено потратить в этом учебном году только лишь на стипендии. Я сильно сомневаюсь, что тех, кто готов оторвать от бюджета страны два миллиарда через три года волнуют развлечения студентов. Хотя морального права судить её у меня не было – я в команде девушки, что заигрывает с экстремистскими лозунгами.

Телефон дзинькнул и на экране появилось уведомление о входящем сообщение от Норы:

Жду в Ратуше в 16:30 – опоздаешь хоть на минуту, и я вырежу всю твою семью вплоть до кошки!

Жуть какая! Мне, как кошатнику, судьба моей нахальной кошки Лизки была не безразлична. Тем более Нора производила впечатление типичной собачницы, так что убийство ожидается жестоким, ибо в войне фракций хвостатых и ушастых не действует Женевская конвенция.

Занятия закончились в четыре. Стараясь не опоздать, по пути разыгрывая в голове предстоящий диалог, я быстро спустился с горы и бегом добрался до места, считавшегося центром города – Ратуше. Белое четырехэтажное здание было самым большим в городе. Сверху оно напоминало треугольник, однако атриума в нем не было. Его заменяли залы с изокубами и массивные опоры, поддерживающие купол с вертодромом, куда, по слухам, мог сесть даже тридцатитонный Ми-26. Первый и второй этаж использовали исключительно для нужд студентов и преподавателей, а вот второй и треть делило руководство и силовики. В холле было много людей – как преподавателей, так и студентов – и чтобы не быть случайно узнанным, я, уткнувшись взглядом в пол, быстро проскочил через толпу.

Вход на этаж фельдъегерей никак не охранялся. Никаких рамок металлодетекторов, аквариумов с охранниками или бронированных дверей. Лишь мирно подмигивающие видеокамеры под потолком.

В отличии от первого этажа тут было очень тихо. Никто не носился по коридорам с пачками бумаг и не обсуждал последние события. Лишь уходящий вдаль коридор, застеленный плотным ковром, заглушающим шаги. Планировка у здания была очень сложной и заблудиться в нём было просто, но ещё до приезда в Университет я запомнил схему этажа, так что уверенно шел вперед. После очередного поворота одна из стен сменилась стеклянными окнами, выходящими в атриум, где на промышленных тросах висели изокубы – помещения для совещаний, переговоров… и допросов. Среди них мелькала мундиры фельдъегерей и халаты ученых. Стараясь не смотреть на место, где мне однажды пришлось побывать я ускорил шаг и быстро дошёл до кабинета Норы.

– Войдите, – раздалось из кабинета, после того как я постучал.

Нора сидела за большим столом, подперев голову руками, и с какой-то тоской изучала разбросанные перед ней документы. Она подняла на меня красные от недосыпа глаза и выражение лица стало ещё хуже.

– Давно не виделись.

Сказано это было настолько сухо, что я замер у входа.

– Неделю.

– Выходит твой интервал – неделя, – констатировала Нора.

– Интервал? – я тупо переспросил, не понимая о чём она говорит.

– Отрезок времени между глупыми поступками. Кто-то их совершает каждые пять минут, кто-то раз в день… а кто-то лишь единожды в жизни.

– Не помню, чтобы неделю назад делал что-то подобное.

– Ты перечил моим наставлениям на крыше.

– Это не считается! Я просто отстаивал свою позицию… разве это можно трактовать как глупость?

– Когда позиция глупая – да! – безапелляционно заявила женщина и указала не кресло в углу. – Садись.

Я безропотно сел куда приказали. Нора принялась сгребать документы и сортировать по папкам. Пока она это делала, я стал вертеть головой, изучая кабинет: высокие окна, пара шкафов со сборниками законов, черный сейф с кодовым замком, в углу вешалка, на которой висело служебное пальто-ольстер. Взгляд зацепился за тумбочку у окна, на которой стоял угловатый контейнер, формой и размером напоминающий футляр для саксофона. Кладенец – высокотехнологичное оружие в десятки раз превосходящее огнестрельное. Однако, у них было ограничение – использовать кладенцы могли только эсперы, поскольку питались от их энергии. Только своим Нора никогда не пользовалась.

Её способность заключалась в создании невидимого и неосязаемого пространственного кармана, в котором она могла хранить что угодно. Его размеров я не знал, но при первой встрече она извлекла из него настолько неуместную вещь, что был уверен – проблем с объемом у неё пока нет. Однако кладенец в карман, почему-то, помещать было нельзя, а носить что-то в руках Нора отвыкла. Так он и лежал у неё в кабинете, медленно покрываясь пылью.

Закончив с бумагами, Нора села напротив и с нескрываемым осуждением посмотрела на меня. Сегодня она сменила деловой костюм на форму фельдъегерей: мундир с широким поясом, обтягивающие лосины и высокие ботфорты.

– И как ты мне это объяснишь? – она бросила мне агитационную флаер Яманкан, которые повсеместно лежали на столиках кафе. Для удобства она заранее обвела красным маркером моё имя в самом низу. В причине её недовольства я не ошибся. Оставалось теперь проявлять чудеса изворотливости, чтобы избежать кары. Ещё по пути, перебрав все возможные варианты, я выбрал самый очевидный – перекладывать вину на другого. Чем тут же и занялся.

– Я это не специально.

Мой куратор откинулась на спинку и закинула ногу на ногу. С учетом её внешних данных, длины ног и обуви, я почувствовал свойственный мужчинам отклик и постарался подавить его как можно быстрее. Сейчас мне нужно мыслить трезво, поскольку от этого зависит состояние моих внутренних органов – удар правой в корпус у Норы был поставлен мастерски.

– Начало обнадеживающее, но если дальнейший рассказ будет противоречить сказанному – пеняй на себя!

Она лучезарно улыбнулась, и я начал каяться. Стараясь не упустить ни детали, я рассказал о первой встречи с Яманкан, затем переключился на «засаду» в парке и закончил тем, как, придя утром на занятия, обнаружил на доске объявлений плакат со своим именем. При этом о разговоре в пустой аудитории я умолчал. Всё время, что я изливал душу, она внимательно меня слушала и периодически кивала. Легкая улыбка не сходила с её лица, но меня это нисколько не грело. Слишком непредсказуемым она была человеком, чтобы доверять её эмоциям.

– Выходит, Паулина хочет вырваться отсюда? – сказала она после того, как я закончил.

– С её амбициозностью это был закономерный исход.

– Тут ты прав. Но даже авторитета её фамилии не хватило, чтобы перевестись на базовую кафедру. И стань она президентом – ей в студгородке не учиться.

– Она думает иначе.

– Пусть думает, что хочет.

– А мне-то тогда что делать?

– Тебе… кхм…

Я замер в ожидании решения.

– …Ничего!

– А?

– Постараюсь сделать так, что она никогда не выиграет голосование.

– Черный пиар? Шантаж и угрозы? Взятка?

Нора широко улыбнулась.

– Зачем распылять силы на такую ерунду? Есть множестве более простых и менее затратных способов. Чтобы не допустить фальсификации на выборах, для голосования используются телефоны студентов. Однако данные с них отсылаются на университетский сервер. А вот там полученные цифры уже можно подкрутить в нужную сторону. Мне нравится целеустремленность Паулины, так что отрыв от лидера будет минимальным.

Такая «доброта» сродни утешительному призу – с полноценным он всё равно не сравнится, а напоминать о проигрыше будет. Интересно, как Яманкан отреагирует на то, что её обошли всего на десяток голосов? Учитывая список её отрицательных качеств – наверняка болезненно для окружающих.

– И как, зная такое, мне теперь находиться возле неё?

– Боишься мук совести? Брось. Если испытываешь чувство вины из-за того, что Паулина не станет президентом, то избавься от него как можно скорее. Её место на кафедре контаминации, пусть она и продолжает это отрицать. Считай это практикой: внедрение, наблюдение, саботаж.

– С последним вы и без меня уже справились.

– Тогда у тебя на душе должно быть ещё легче. И, сам понимаешь, о нашем разговоре ей ни слова.

– Не дурак, понимаю.

Я невольно стал причиной того, что амбициям Яманкан не суждено будет сбыться. И она даже не узнает, почему. Она сильно просчиталась, когда решила, что раз я был знаком с Норой до Университета, то смогу быть ей полезен. Вот только она не поняла, что я являюсь её тайным информатором в группе… да и на всей кафедре. Фельдъегери-кураторы не обязаны были заниматься подобной работой, но Нора, действуя по принципу «с паршивой овцы – хоть шерсти клок», наказала мне следить за окружающими и докладывать ей, если кто-то из студентов будет готов совершить преступление. Именно преступление. Мелкие хулиганства и нарушения правил были ей неинтересны. Таких как Нора, задействовали только если эспер начинал применять способности против людей.

– Можно вопрос?

– Конечно.

– Какой смысл в кафедре контаминации? И почему из неё не переводят? Обычный студент ведь может перевестись к нам, но обратно уже нет.

Нора задумалась.

– Боюсь, не смогу ответить.

– Но ответ вы знаете?

Нора кивнула и вновь улыбнулась. Беседа подошла к концу, но она не торопилась меня отпускать, продолжая оценивающе рассматривать. Под её пристальным взглядом стало не по себе – ладони тут же вспотели, а в горле пересохло.

– Что-то ещё? – я постарался разорвать неловкость.

– Никуда не торопишься? – с лукавой искоркой в глазах спросила она, словно и не знала, что у лентяев и одиночек никогда не бывает планов.

– Срочных дел, вроде, нет, – я постарался сохранить лицо, чтобы не выглядеть настолько уж несчастным.

Скрипнув кожей, Нора встала с кресла.

– Иди за мной. Хочу кое-что показать.

Мы вышли в коридор, но вместо того, чтобы пойти к выходу, направились к узкой служебной лестнице. Поднявшись на четвертый этаж, прошли по длинному коридору, свернули в большой зал, уставленный высокими стеллажами с книгами и, наконец, уперлись в маленькую дверь.

Нора приложила руку к панели на стене, и электрозамок звонко щёлкнул, впуская в комнату без окон, где не было ничего, кроме массивного стола, на котором лежали пять папок-регистраторов, и картин в вычурных рамах. Картин было четыре, а вот рам, как и папок, пять. Вместо холста на последней висела картонка с вопросительным знаком. На остальных были нарисованы лица людей. По уровню исполнения, портреты могли потягаться с шедеврами из Третьяковской галереи.

– Мы их называем Проклятыми. Пятёрка, которая принесли больше всего бед за одиннадцать лет. Конечно, делинквентов значительно больше, но все их преступления не идут ни в какое сравнение с этой компанией. Их жертвы исчисляется тысячами. По нынешним меркам способности этой пятёрки нельзя назвать выдающимися… кроме эспера с Котласа… но в первые годы никто не знал как бороться с подобными им. Сейчас фельдъегери никогда бы не допустили появления Изофронта или М-Восемь. А сейчас что-то сделать с ними уже трудно. Узнаешь кого-нибудь?

– Только двоих. Вот эта – Северная ведьма, – я указал на портрет мордастой девахи с мелированными волосами и безвкусным макияжем.

Нора фыркнула.

– Можешь называть её Вологодской ведьмой как и все мы.

Эвфемизмы – бич нашего времени. Благодаря их негласному влиянию мы получили поколение рафинированных людей, которые любят возмущаться всякий раз, когда слышат что-то неприятное. Конечно есть и те, кто благосклонно относится к ним, поскольку они развивают ассоциативное мышление и обогащают язык. Но как по мне – отнимают они гораздо больше. То, что жирного человека уже нельзя публично назвать свиньёй, заставляет страдать и вытягивать из памяти слово «бодипозитив».

Когда Ольга Шуйская превратила несколько тысяч гектаров в зону отчуждения, её дали прозвище по названию области, где всё случилось. Но время тогда было тревожное. Правительство была в панике и не представляло, как противостоять угрозе из наделенных огромной силой подростков. Цензура работа на полную катушку, отыскивая «опасные проявления» там, где их даже параноики бы не усмотрели. Поэтому СМИ была дан приказ: заменить топоним из её прозвища его на более абстрактный. Так Вологодская ведьма за одну ночь превратилась в Северную.

– Советую запомнить её лицо, – загадочно сказала Нора.

– Зачем? – мой радар сразу засек недоброе.

– Просто запомни, – не стала вдаваться женщина в детали. – А кого ещё знаешь?

Я указал на портрет мужчины одного с Норой возраста. Его лицо было единственным, которое крест-накрест пересекали две красные полоски скотча. Роман Якушев. Он был сороковым по счету эсперов, зарегистрированным государством. И за этот номер его стали называть Сорокой. Его способность была в создании локального поля под названием «энергетический конвертор». В его пределах, энергию источника эспера можно было преобразовывать в любую другую – кинетическую, тепловую, гравитационную, электрическую. Однако такой широкий спектр умений имел и ограничение. Если он мог ударить электричеством с силой электрошокера, то электромант – обуглить до костей. Диапазон возможностей больше, а вот сила значительно слабее.

До появления Якушева существовало три догмата о эсперах: от способности нельзя избавиться – только подавить с помощью ежедневного приема препаратов; способность нельзя передать простому человеку; способность закрепляется навсегда и сменить её нельзя. Именно третий ему нарушить и удалось. Якушев проработал на государство почти три года, прежде чем узнал, что его белок-идентификатор умеет проникать в клетки и перезаписывать ДНК, заставляя вырабатывать в чужом организме свои копии. Работало это только в телах других эсперов, но эта возможность оказалась очень востребованной. У многих способности были либо слишком слабые, либо откровенно бесполезные и от желающих измениться не было отбоя. Постепенно он сколотил группу единомышленников, которые вскоре стали зарабатывать деньги самым прозаическим способом – грабить банки.

Эсперами, промышлявшими налетами заинтересовались фельдъегери и вскоре они вышли на Якушева. Но операция по задержанию была спланирована из рук вон плохо и закончилась провалом и гибелью десятков гражданских. Якушеву удалось сбежать и его ловили ещё несколько лет, прежде чем, наконец, смогли убить где-то на Филиппинах. Там он руководил небольшой частной военной компанией, состоящей из эсперов, которым передал свою способность. Но с его смертью создание новых эсперов-конверторов не прекратилось. Теперь любой, чью способность обходительно классифицировали как «неудачную», мог поменять её. Иронично, что по имени преступника-вектора их стали называть «сороками».

– А… ну этого-то все знают! Из-за него мы имеет целый выводок грёбаных дамагеров! – казалось, что Нора готова была плюнуть на пол.

– Сорок, – поправил я, поскольку из её уст игровой термин звучал на удивлении негативно и оскорбительно.

– Да какая разница!

– Не любите их? – вкрадчиво я поинтересовался.

– Ха! И ещё как! – женщина подбочилась и мотнула головой в сторону портрета. – Когда четыре года назад его, наконец, прикончили, пьянка в главном штабе службы больше походила на оргию времен заката Римской империи.

– А смысл радоваться? Способность-то осталась…

Брови Норы гневно сдвинулись.

– Вот обязательно было настроение портить?

– Так это правда, а на правду нельзя обижаться.

По комнате разнесся тревожный звук хрустящих пальцев.

– Только не по лицу, – заранее предупредил я, но Нора сдержалась и мое перевоспитание было вновь отложено на потом.

– Раз твой кругозор ограничивается этими двумя, то представлю остальных.

Нора подошла к следующему портрету, на котором был ещё один мужчина. Именно мужчина. Выглядел он лет на сорок, что было необычно для эспера.

– Захар Фролов. Лидер ФОЭ.

– Это лидер Фронта?

– Удивлён?

– Он выглядит… старше своих лет.

Нора рассмеялась.

– Он не эспер.

– Лидер Фронта освобождения эсперов – не эспер?

– А тебе это кажется странным? У него есть харизма, целеустремленность и лидерские качества. Этого достаточно, чтобы вести за собой людей.

– Почему я о нём прежде не слышал?

– Правительство не распространяться о том, что за освобождение эсперов ратует простой человек.

– Освобождением? А мы где-то заперты?

– Если проблемы не существует, то её нужно выдумать. И Фролов это прекрасно понимает. Как и любой революционер он не хочет справедливости – он хочет власти.

– А кто остальные?

Нора указала на пустую раму.

– Эспер из Изофронта.

– Художнику прекрасно удалось через кисть передать внутреннюю пустоту человека.

– Шутка на три балла из десяти. Ты и сам знаешь, что никто не знает кто он… или она. Аналитики ФСБ имеют список из двух десятков потенциальных кандидатов, но этого недостаточно.

Нора окинула портреты оценивающим взглядом.

– Вроде все. Считай, что эта лекция направлено на твое будущее развитие.

– Я и сам прекрасно развиваюсь. Только вот про неё вы ничего не сказали, – я указал на портрет красивой молодой девушки с короткими пепельными волосами и хищным взглядом из-за чуть приподнятых уголков глаз.

– Ах… это…

– Это?

– Она для комплекта. Четыре портрета для одной комнаты – это мало, вот и добавили ещё и её.

Более глупой и неубедительной лжи давно не приходилось слышать, но если бы я спросил напрямую, то получил бы воспитательный тычок в живот… или долгую лекцию о правилах поведения в обществе. Ни первое ни второе мне не нравилось, так что я лишь кивнул.

Мы вышли обратно в коридор, где Нора вновь меня остановила.

– Кстати, после того, как Паулина проиграет выборы, мне бы хотелось, чтобы ты свел общение с ней к минимуму.

– Помнится, вы говорили, что мне нужно завести друзей и девушку.

– Она не подходит ни на одну из этих ролей.

– Почему? Если смотреть непредвзято, то у меня с ней получается говорить достаточно свободно.

Это было верно. Яманкан было абсолютно равнодушна к мнению окружающих. Благодаря этой черте я мог с ней свободно общаться, поскольку мои слова воспринимались ею не как оскорбления, а как забавные остроты. Не более. Если посчитать, то я за месяц сам с собой говорил меньше, чем с Яманкан за неделю. Такими темпами, чего доброго, я вольюсь в студенческую жизнь: чаты с одногрупниками, посиделки в клубах, жалобы на преподавателей и романтические переживания… Бррр…

– Вы друг-другу не подходите.

– Несовместимость зодиакальных знаков?

Нора доверительно положила руку мне на плечо.

– Просто я прекрасно разбираюсь в отношениях между полами.

– Если так, то почему вы до сих пор не заму…

Договорить я не успел, поскольку кулак Норы, набрав приличную скорость, ввинтился мне в живот, заставив выдохнуть и согнуться пополам.

– Ну почему всё всегда заканчивается этим?

Нора сказала это сокрушенно, хотя единственным, кто имел право расстраиваться был я. Мало того, что меня ударили, так и по моей же вине. Не стоит наступать на больную точку любой женщины в преддверии тридцатилетия.

– Просто вы склонны к насилию…

Опять хруст пальцев… пока ещё не моих. Но этот факт придал мне толику мудрости и я, резко развернувшись, побежал к выходу даже не попрощавшись. Лучше уж выглядеть грубияном, чем вновь ощутить на себе тягу Норы к воспитанию.

Когда я покинул Ратушу уже стало вечереть. Поудобнее перехватив сумку и потирая ноющий живот, я пошел домой. Вспомнив по пути, что холодильник почти пуст, я свернул к стеклянному прямоугольнику роботизированного минимаркета. Набрав в корзину еды, я прошел через автоматическую кассу, где датчики автоматом посчитали сумму покупки, и вышел на улицу.

Раздвижные двери за спиной стукнулись как раз в тот момент, когда в кармане завибрировал телефон. На экране высветилось имя звонящего: Паулина Яманкан. Вот ведь не свезло! Из-за тебя день и так не задался, так что буду тебя игнорировать. Звонок завершился, но не успел я пройти и десяток шагов, как раздался вновь. И во второй раз я не стал брать трубку. И в третий… Яманкан продолжала названивать, выводя меня из себя. Разве не очевидно, что если человек не ответил в первые три раза, то он либо не знает о звонке, либо просто не хочешь разговаривать. А подобная настойчивость заставит его и в следующий раз не брать трубку.

Телефон продолжал вибрировать, и я сдался.

– Куда пропал?

– В магазине еду покупал, а там телефон не ловит, – соврал я.

– Как неудачно совпало, – по тону я понял, что на мою ложь она не купилась. – Знаешь кафе «Мария-Антуанетта»?

– Да. Проходил мимо пару раз.

– Хорошо. Подходи туда через десять минут.

– Зачем?

– У нас встреча по поводу выборов.

– Не лучше пригласить… Майскую или… Энтина? – я с трудом вспомнил имена остальным членов команды.

– Они оба заняты.

– А я нет?!

Идею идти сегодня куда-то ещё я воспринял в штыки. Лекции и Нора отняли все силы – я чертовски устал и проголодался.

– Если у тебя есть планы на сегодня, то расскажи о них. Только предупрежу заранее – интернет и видеоигры не считаются достойным оправданием.

– Мне надо учиться. Я студент как-никак…

– Учиться? – недоверчиво переспросила Яманкан.

– Да. Я вечерами постоянно… – я вдруг понял, что у меня совершенно нет причин оправдываться. – Я просто не хочу идти.

– Ты забыл условия сделки? – мне напомнили, что в ближайшую неделю я должен перебарывать свои недостатки. – Если нет, то заканчивай искать глупые оправдания и подходи быстрее.

В ухо полетели гудки, и я убрал телефон. Стрелки часовой башне показывали без десяти семь. Я вновь взвесил все «за» и «против», посмотрел на свой целлофановый пакет, оттянутый пакетиками с лапшой, чипсами и газировкой и, кинув извиняющийся взгляд в сторону своего общежития, побрел на встречу.

«Мария-Антуанетта» располагалось на первом этаже двухэтажного здания в центре студгородка. Часть улицы перед ним была огорожена клумбами, за которыми были расставлены столики летнего кафе. Я не дошёл до него метров пятьдесят, когда из тени от высаженных вдоль дороги деревьев, вынырнула знакомая фигура.

– Ты меня караулила? – я изрядно удивился, когда столкнулся с Яманкан лоб в лоб.

– Да. Предположила, что ты пойдешь именно этим маршрутом, так что стала дожидаться тут.

– А не лучше было подождать в кафе?

– Она пришла раньше, так что без тебя появляться там смысла не было.

Яманкан не пояснила кто такая «она», а вместо этого неспешно пошла к кафе.

– Всё равно не понимаю.

– Она пришла не одна, так что нужно кем-то уравновесить переговоры.

Повод для моего присутствия прояснился. Пусть он и был дурацким. Я полагал, что она не из тех, кто испытывает неловкость и скованность при беседе с несколькими людьми. Или она хочет мной похвастаться? Тогда причина ещё более дурацкая: единственное, для чего я гожусь, так это вводить в ступор.

– Был там прежде?

– Нет. Это место для дружеских посиделок хумансов, так что там я лишний гость.

– Хумансов?

– Я так называю обычных людей.

– Не эсперов?

– Просто обычных среднестатистических людей с обывательским мышлением и поведением.

– Нормальных людей, ты хотел сказать?

– Не очень люблю этот термин, знаешь ли, – я недовольно посмотрел на Яманкан. – Из-за него можно подумать, что я, наоборот, ненормальный. Но это в корне неверно, поскольку термина «нормальность» в отношении поведения не существует. Просто кучка людей, коих удручающее большинство, однажды собрались вместе и решили, что они эталон, а все остальные – достойны порицания. Как по мне, я нормальнее их всех вместе взятых. Поэтому и использую этот термин.

– Откуда в тебе столько желания идти против большинства? – Яманкан по-своему интерпретировала мою эмоциональную отповедь.

– Ты меня осуждаешь? – я невольно удивился. – А ты-то сама себя причисляешь к этим «нормальным людям»?

– Боже, конечно же нет. Примкнуть к ним, всё равно, что главврачу психбольницы надеть смирительную рубашку. Другое дело, что я могу жить в комфорте, не завися от большинства, а ты – нет.

Жестокость этих слов была сопоставима с китайской пыткой водой. Но я уже давно выбрал путь и отходить от него не собирался. Лучше уж противостоять обществу, чем пытаться вкривь и вкось в нем прижиться.

– Давай закроем тему моего несовершенства.

– Как знаешь. Хотя, видя то, насколько ты оторван от простых людей, у меня сердце начинает щемить, – она подставила ладошку к левой стороне груди и сжала. Почему при словах о «сердечной боли» она начала мять грудь мне было не в домек, но уточнять что-то у Яманкан – занятие глупое и утомительное.

– Издеваешься, да?

– Так заметно?

– Просто скажи, что от меня требуется.

– Сидеть рядом с серьёзным лицом и периодически поддакивать моим словам.

– Может ограничимся лишь первым пунктом?

– Если хочешь лениться следующие четыре года, постарайся хоть сейчас приложить усилия, – вновь повторила она свой мотиватор и кивнула в конец летнего кафе, где сидели две девушки.

Первая была не знакома, но вот лицо второй я видел не единожды. И даже пару раз сегодня на экране телефона: Анастасия Крашенинникова. Красотка сидела закинув ногу на ногу, демонстрируя окружающим едва прикрытые юбкой бедра, водила пальчиком по краю дымящейся чашки и, подставив ладошку под голову, со скучающим видом изучала часовую башню Ратуши, которая хороша виднелась отсюда. Заметив нас, она помахала рукой и указала на два стульчика напротив.

Когда мы приблизились, Яманкан удостоилась лишь мимолётного взгляда, а вот меня она принялась изучать со всей пристрастностью. От её взора не укрылась ни одна деталь: ни всклокоченные волосы, ни помятая рубашка, ни небрежно повязанный галстук, ни моё кислое лицо с гнилым взглядом. А когда она, наконец, дошла до пакета с бич-пакетами, то её, прежде заинтересованный, взор окончательно сменился разочарованием. Ну извини, что не смог произвести на тебя впечатление! Но уверяю тебя – своих родителей я разочаровал ещё больше. Меня даже можно назвать олицетворением разочарования, ведь все, кто со мной знакомятся, рано или поздно испытывает это чувство.

– Лина, рада тебя видеть! Я тут заказала горячее какао и лимонный сорбет. Сама что-нибудь закажешь? Тут лучшие сладости в студгородке! От парфе из фруктового ассорти так вообще не оторваться! Если бы не диета, я бы его каждый день уминала…

– Подожди! – Яманкан подняла вверх раскрытую ладонь, останавливая льющийся поток слов. – Со мной тебе не нужно демонстрировать наигранного дружелюбия. Я не стану тебя винить, если ты не будешь скрывать, что мы друг друга недолюбливаем.

– И с такой прямотой ты намереваешься стать президентом? – Крашенинникова звонко засмеялась.

– Когда надо, я умею вести себя обходительно. Но сейчас нет смысла в пустой вежливости.

– Для вежливости всегда есть время. В конце концов, именно она залог крепких деловых отношений…

Это верно. Когда люди друг друга не любят, то манеры единственное, что позволяет работать сообща.

– …А ещё она ничего не стоит, – добавила она чуть погодя.

– Ничего, кроме времени – а последнего у меня сейчас мало.

Крашенинникова разочарованно вздохнула.

– Раз ты сегодня не в духе, то сразу перейду к делу. Я хочу попросить тебе занять должность заместителя в студсовете. Кандидат на этот пост у меня есть, но он как-то прохладно относиться к перспективе целый год участвовать в общественной деятельности, так что я подумываю его заменить. И я уверена, что ты как никто подойдешь на эту роль! Вдвоём мы легко сможем выиграть голосование и войти в студсовет. Уверена, что у Кудрявцева и Вельской против нас не будет ни единого шанса. Как ты на это смотришь?

Кончиками пальцев она взяла чашку в обе руки и, блаженно жмурясь, отхлебнула какао. Чем-то она сейчас напоминала кошечку, которая летом на крылечке лакала из блюдца молоко. Только парочки ушей не хватало для полноты картины. Неудивительно, что со стороны треплющихся парней её имя я слышал не раз и не два. В такую особу влюбиться проще простого… Но только если ты не враждебно настроенный к миру пессимист вроде меня.

– Ты ведь в курсе, что я сама собираюсь баллотироваться?

– Конечно. Твои плакаты развешаны по всему Университету.

– Так почему ты это мне предлагаешь? – Яманкан не говорила с какой-то издевкой. Ей и вправду был интересен ответ.

– Потому что ты не выиграешь выборы. Ты ведь видела результаты опросов в чатах? У меня на пятнадцать процентов больше голос чем у тебя. А это не мало!

– Всего-то пятнадцать! – хмыкнула Яманкан, на которую слова Крашенинниковой не произвели впечатления.

– Будь пятнадцать процентов у кого-то иного, то волноваться и вправду бы не стоило, но меня тебе не обойти. Мы обе красивые и умные – в этом мы на равных. Но вот харизмы у тебя нет! Ты нравишься людям, но у тебя в душе они видят что-то нехорошее. И это минус. Так что во время дебатов ты не можешь склонить людей на свою сторону. Но если станешь частью моей команды, то место в студсовете тебе обеспечено. А так твои перспективы… туманны.

Метко подмечено. Со стороны Яманкан производило впечатление идеальной девушки: умна, красива, находчива… Но вот стоило пообщаться с ней поближе, и весь внешний лоск начинал меркнуть. Она была хладнокровной и безжалостной перфекционисткой, одержимой успехом. Да и проблемы с общением имелись: она знала, как разговаривать с людьми, чтобы нравиться, но вот делать этого не любила и при любом удобном случае вела себя как бог на душу положит. Хотя в её случае – скорее Дьявол.

– Поразительно, что в тебе люди ничего плохого не находят, – Яманкан убрала ниспадающие на глаза локоны. – А ведь я помню, какой ты была в средней школе.

Всё время, что шла беседа, я сохранял спокойствие, но тут непроизвольно выпучил глаза. Они… учились… вместе?! Эсперы были редкостью. Бывало, что целый город не мог похвастаться ни одним, а тут двое учились в одной школе. Это было невероятным совпадением. Яманкан из влиятельной московской семьи, а родители Крашенинниковой бесстыдно богаты. Естественно, что они могли учиться вместе, но чтобы вместе родиться эсперами?! Это было странно.

Крашенинникова беззвучно поставила чашку на место. На её губах остались коричневые капельки, которые она слизнула быстрым движением языка.

– Ты ничуть не изменилась! Я так надеялась, что привычка видеть в людях только плохое осталась в прошлом. Может пора начать ценить людей за их хорошие качества?

– Я априори считаю людей плохими. Это удобная и беспроигрышная тактика – ты всегда либо права, либо приятно удивлена. Не то, что у оптимистов, чья жизнь наполнена разочарованиями. Другое дело, что после закомства я умея отделять зерна от плевел… и у тебя, как и у большинства, второго внутри больше.

– Дорогая, не скажи такое во время дебатов.

– Я не тот человек, которого ты помнишь. Держать себя в руках я научилась, – прохладно улыбнулась Яманкан.

Я вдруг вспомнил подслушанную беседу с Норой, и то место, где она упоминала о неком инциденте в школьные годы. Интересно, что же она такого натворила, что познакомилась с фельдъегерем из Руки?

– Это верно. Ты в средней школе и сейчас – совершенно разные люди. Что такого случилось в старших классах? Проявившаяся способность тому виной?

– Нет, она весьма тривиальная, так что не надо на неё всё списывать. Я просто рефлексировала и читала – этих вещей достаточно, чтобы измениться за пару лет.

– Тогда, надеюсь, твой идеализм выветрился, и ты готова стать моим заместителем?

Яманкан подняла глаза к небу, словно плывущие по нему облака могли дать ответ. Но над долиной как на зло был ясно, и, неудовлетворенная, она вновь смерила Крашенинникову скучающим взглядом.

– Я считала и считаю его своей лучшей чертой, так что и не помышляла с ним расставаться.

Сегодня я чересчур много новой информации получаю от окружающих. Сначала была Нора с лекцией о делинквентах, теперь появилась Крашенинникова, утверждающая, что моя соседка – идеалистка. Это течение подразумевает стремление к самоотверженным поступкам на благо других. Вот только я от неё ни разу не слышал лозунгов: мир, дружба, безусловный доход. С самого начала её желание стать президентом было насквозь эгоистичным. Или я чего-то не замечаю? Цель Яманкан не добиться перевода с кафедры, а пост как таковой? Нет, получается слишком сложно. Зачем скрывать корыстный мотив под другим корыстным мотивом?

Если постараться записать всё, что я знал о Яманкан, то мне и стикера будет много. Я знал, как её зовут и… И всё! Не считать же знанием о человеке цвет её волос или номер группы на кафедре. Незнакомые студенты, слоняющиеся сейчас по улице, для меня ненамного отличались от неё. А что вообще такое «знание о человеке»? Что это за мифическая цель, к которой стремятся все люди, строящие отношения. Разве дата рождения или любимая поп-группа сделает вас ближе? Это повод для беседы, но можно долгие годы говорить о музыке и книгах, но при этом не стать ближе ни на сантиметр. А можно понимать человека, даже не зная его имени.

Чёрт, кажется я опять думаю о ерунде… И зачем я только посмотрел «Последнее танго в Париже»?!

– Значит, ты отказываешься, – скорее утверждая, чем спрашивая сказала Крашенинникова.

– Да.

Красотка посмотрела на соседку, которая до сих пор не проронила ни слова. Та грустно пожала плечами, и на этом их молчаливый диалог закончился. В этот момент я почувствовал, что возле меня кто-то стоит. Я повернул голову… и никого не увидел. Слева был лишь бордюр, отделяющий тротуар от газона декоративными столбиками. Но на секунду я был уверен, что рядом кто-то есть: лёгкое дуновение воздуха, едва слышное дыхание. Померещилось? Кажется, я сегодня слишком устал. Долго Яманкан ещё будет грызться со своей подругой?

– Прелестно… – в это слово Крашенинникова вложила совсем не те эмоции, которые от него ожидают. – Значит мы соперники.

– Так уж вышло. Но обещаю, что буду играть честно.

– Я бы пообещала тоже, то не вижу в этом смысла – я так и так выиграю. Так уж сложилось, что тебе всегда придется быть на вторых ролях. Что в семье, что в жизни.

Надеюсь, «Мария-Антуанетта» из тех кафе, которые в обмен на хороший отзыв готовы простить посетителям что угодно: хоть удары вилкой в шею, хоть втирание перца в глаза. В противном случае Яманкан тут в первый и последний раз, поскольку вспыхнувшая в её глазах злоба так и рвалась наружу.

– Ты и вправду так хочешь этот пост?

– Ничего не могу с собой поделать. Если вижу то, чего у меня нет – сразу это хочу.

Поскольку облака на небе так и не появились, то Яманкан решила найти ответ на кончиках своих ногтей, которые принялась изучать с дотошностью археолога, которому после месяцев бесплодных ковыряний в земле улыбнулась удача. Губы девушки разошлись и, по-прежнему не смотря на собеседницу, она тихо, но очень внятно произнесла.

– Строительные пироболты.

– Что?

Впервые Крашенинникову удалось удивить.

– Строительные пироболты. Наверняка их у тебя нет. Если хочешь, Майя через своего отца пришлет тебе партию.

– Если намеревалась сбить меня с толку, то тебе это не удалось, – блондинка разочарованно вздохнула и стрельнула глазками в мою сторону. – Кстати, раз ты отказалась от предложения, то может твой друг согласиться занять пост заместителя?

Мне стало откровенно жалко эту красотку. Мало того, что ей отказали в изощрённой форме, так она ещё на полном серьезе решила, что я что-то значу для Яманкан. Три мужских цели в жизни: вырастить сына, построить дом, посадить дерево. Три женских цели в жизни: вырастить сына, который добьется большего, чем сын подруги; найти мужчину, который построит дом лучше, чем у подруги; хоть раз отбить мужчину у подруги. И с третьим она сегодня пролетела.

– В принципе, я не против. Главное, чтобы условия были более выгодные.

– А что тебе она предложила? – с озорством в голосе спросила Крашенинникова и, вновь отхлебнув какао, посмотрела на Яманкан.

– Праздность и похоть.

Крашенинникова с недоверием посмотрела на нас обоих. А вот её безымянная подруга взирала исключительно на меня и исключительно с отвращением. Но почему? Ты даже не узнала подробностей, а уже готова при виде меня сплевывать на землю и цедить сквозь зубы «Мусор…».

– А подробнее?

– Это не к чему, – сказала Яманкан.

– Боишься, что предложу больше?

– Именно. Ведь тогда тебе придётся заняться сутенёрством.

Чудесно. А то я уже соскучился по чувству юмора этой особы. С начала беседы она вела себя на удивлении напряженно, и я уже стал бояться, что обстановка на неё давит. Но теперь был уверен – с ней всё в порядке! Даже вспышка злобы прошла. Будто её вовсе не было.

Тем временем Яманкан встала из-за столика, бережно разгладила блузку и поправил узел галстука.

– Спасибо за приятную беседу, Настя, но мне уже пора. Было приятно повидаться.

Я встал следом и направился вслед за Яманкан, которая, не дожидаясь ответного прощания, пошла прочь из кафе.

– Зря ты так, Лина! – донесся в спину голос Крашенинниковой. – Мы могли бы работать вместе.

Большей чепухи и выдумать было нельзя. Как и прима в балете может быть только одна, так и в любом коллективе кто-то должен был быть лидером, а кто-то подчиненным. Только обе не признавали иных мест, кроме главенствующих. Не прошло бы и недели, как комната студсовета окрасилась бы кровь одной из них.

– Прошло не так хорошо, как ожидалось? – сказал я, когда мы чуть-чуть отошли от кафе.

Яманкан остановилась и, положив руки на основание шеи, стала делать себе массаж. Лицо её было безмятежным, но я видел, что короткая встреча со школьной подругой её вымотала.

– С чего ты взял?

– Думаешь, раз я отщепенец, то не разбираюсь в отношениях между людьми?

– Если ты разбираешь в отношениях, то почему у тебя нет друзей?

Слова этой язвы точь-в-точь копировали сказанное мной Норе час назад и от того я вновь почувствовал фантомную боль от ввинчивающегося в живот кулака. Карма – ты безжалостная стерва… Да и ты, Яманкан, тоже.

– Они мне просто не нужны.

– Всем нужны друзья.

– А у тебя старшей сестры, случайно, нет?

Я подумал, что внешностью и образом мыслей она отталкивающе смахивает на моего куратора.

– Случайно есть… и даже две.

Неужели угадал? Но ведь фамилии-то у них разные… или кто-то незаконнорожденная?

– У тебя такое лицо, словно ты начал думать о какой-то чепухе.

Я вздрогнул от её слов и признал за ней некое превосходство в нашей невольной паре.

– Тебе показалось, – соврал я.

– Да? – с сомнением сказала Яманкан.

В этот момент меня обдало порывом жаркого воздуха. По ушам ударил грохот, мгновенно заполнивший голову звоном. А потом я, увлекаемый неведомой силой, пролетел вперед пару метров пару метров и упал на землю.