Читать книгу Шесть дней из жизни дознавателя - Виктор Наговицын - Страница 8

На балконе, прилегавшем к служебному милицейскому кабинету, к дознавателю Габоронову присоединилась его коллега лейтенант Третьякова.

– Чего ты вернулся? Я думала после выводки домой поедешь, – подкуривая сигарету, произнесла коллега.

– И я так думал, Аня. Да вот сегодня срок по сто двенадцатой. Ольга Юрьевна попросила возбудится, – устало произнёс дознаватель.

– Ну, возбудишься по-быстрому, делов-то, и пойдёшь себе спать! – всегда казалось, что для этой девушки любая проблема нестрашна!

– Да у меня с утра как началось: сначала на дырку в паспортном погнали, потом Десяткин со своей сознаночкой…

– Дожал ты его всё-таки? Красавчик! Я видела, он пришёл такой бесстрашный, а уходил уже свой, с руки можно было кормить, – смеялась Анна Третьякова.

– Да он сам как-то, созрел просто, – отказывался от своей заслуги Сергей.

– Да, конечно! Вы с ним как начали собачится, он и понял, что ты в эти игры вежливости и каменных лиц играть не будешь. Ты его растормошил, что ли…

– Спасибо, конечно, Анна Андреевна, за поддержку! Я тебе это припомню, когда ты начальником нашим станешь, – Габоронов знал, что её самолюбию это понравится.

– Ой, Габоронов, не смущай меня! – заулыбалась Третьякова, понимая, что коллега в наглую льстит. Но ей это нравилось.

– Во, во, ты как начальник, всех по фамилиям называешь! Скоро подсидишь Ольгу Юрьевну. Пойду предупрежу её, что конкурент сидит в соседнем кабинете, – смеясь оставил Габоронов довольного лейтенанта Третьякову на балконе.

Дознаватель сел за стол. На компьютере нашёл папку с цифрами «112», скопировал в ней файл под названием «возбуждение» и вставил во вновь созданную папку, назвав её: «УД ст.112 Духовский В.Е. 20.08.2010». Принялся редактировать документ, заглядывая в переданный ему материал. Так возбуждалось уголовное дело…

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

о возбуждении уголовного дела и принятии его к производству

г. Кирпиченск «20» августа 2010 г.

Я, дознаватель ОД ОВД по Кирпиченскому району

старший лейтенант милиции Габоронов С.В.

рассмотрев сообщение о преступлении, предусмотренном ч. 1 ст. 112 УК РФ

поступившее: 22.07.2010 г. в дежурную часть ОВД по Кирпиченскому району от Морохина И.А. и материалы проверки, зарегистрированные в КУСП № 13642 от 22.07.2010 г.

УСТАНОВИЛ:

22.07.2010 г. в дежурную часть ОВД по Кирпиченскому району поступило заявление от Морохина И.А., в котором он просит привлечь к уголовной ответственности неизвестное ему лицо, которое 22.07.2010 г., причинило ему телесные повреждения около ночного клуба «Колизей», расположенного по адресу: г. Кирпиченск, ул. Обходная, д.2

В ходе проведенной по данному факту первичной проверки было установлено:

22.07.2010 г. около 01 часа 15 минут, напротив ночного клуба «Колизей», расположенного по адресу: г. Кирпиченск, ул. Обходная, д.2, были причинены телесные повреждения Морохину И.А.

Согласно акта СМО № 730 от 22.07.2010 г., гр. Морохину И.А. причинён вред здоровью средней тяжести по признаку длительности расстройства здоровья более 21 дня в виде описываемых в медицинской документации переломов нижней челюсти слева, 3-го ребра справа и 8-го ребра слева, сотрясения головного мозга, множественных гематом лица, правой ушной раковины, которые образовались при ударах твёрдыми тупыми предметами в срок, указанный в медицинской документации.

Принимая во внимание, что имеются достаточные данные, указывающие на признаки преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 112 УК РФ,

руководствуясь ст. 140, 145, 146 (147) и частью первой ст. 156 УПК РФ,

ПОСТАНОВИЛ:

1. Возбудить уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 112 УК РФ

2. Уголовное дело принять к своему производству и приступить к расследованию.

3. Копию настоящего постановления направить Кирпиченскому межрайонному прокурору советнику юстиции Горину А.В.

Дознаватель ____________________

Копия настоящего постановления направлена Кирпиченскому межрайонному прокурору советнику юстиции Горину А.В. «20» августа 2010 г. в 13 часов 20 минут.

О принятом решении сообщено «20» августа 2010 г. Морохину И.А.

Дознаватель ____________________

Габоронов распечатал данное постановление и подписал. Оставалось набрать сопроводительное письмо в прокуратуру. Дознаватель поменял данные в предыдущем тексте на новые: «Сообщаем Вам о возбуждении уголовного дела по материалам проверки, зарегистрированным в КУСП № 13642 от 22.07.2010 года, так как в данном материале усматриваются признаки состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 112 УК РФ». Подписывается данный документ начальником МОБ ОВД по Кирпиченскому району, полковником милиции Костенко А.С.

– А Костенко на месте, кто-нибудь знает? – спросил дознаватель Габоронов у своих коллег, находящихся в кабинете.

– Был полчаса назад, – молниеносно отреагировала лейтенант Третьякова, – Но уже обед, мог и уйти.

– Блин, – Габоронов подорвался с места.

Собрал в охапку материал, постановление о возбуждение и помчался к начальнику МОБ, кабинет которого располагался также на втором этаже. Вернулся через минуту обратно.

– Закрыто уже? – сочувствующе подметила Третьякова.

– Да блин. Ладно, и в канцелярии всё равно обед.

Габоронов распечатал также сопроводительное письмо заявителю. Благо, такой документ дознаватель может отправить от своего имени. Заполнил статистические карточки. Одна на двух листах мелким шрифтом. В ней содержаться сведения о регистрационных данных при первоначальной проверке: каким подразделением выявлено, каким возбуждено, краткая фабула, статья и прочее. Вторая содержит сведения о потерпевшем. Вот откуда берётся вся статистика! Все слёзы, боль, переломы, ущербы, душевные переживания, упорства, наглость – всё это остаётся дознавателю. А сухие факты отправляются в информационный центр. Далее эти сведения берут областные руководители и докладывают о криминальной обстановке региона в Москву. Там всё обобщается и предъявляется на обозрение населению нашего государства: смотрите, таких преступлений больше стало, таких меньше. Вот ради чего вообще всё! Каждый конкретный случай превращается в карточку, по которой оценивают работу милиции в целом. А доволен ли остался потерпевший? Осознал ли преступник совершённое? Это не учитывается. Помогла ли родная милиция конкретному человеку? Если возбудили уголовное дело, статистика об этом узнает. Если нет, то и не было ничего!

В тринадцать часов сорок пять минут Габоронов справился с возбуждением. Осталось всего лишь подписать у начальства, получить номер уголовного дела в статистическом отделе, пробиться в канцелярию и получить исходящий номер. И добежать до прокуратуры, добыть от них штампик с датой о принятии ими уголовного дела…

Если опустить подробности простоя в очередях к начальству, ожидания возвышенных от собственной офигительности канцелярских дам, опустить попутные встречи с коллегами и обсуждения выполняемых ими поручений по уголовным делам, то в пятнадцать часов пятьдесят минут Габоронов вышел из здания прокуратуры. Только тогда он ощутил чувство голода – за весь день он так ничего и не поел. Позвонил полковнику Смирновой и словами Б.Н. Ельцина «Я ухожу. Я сделал всё, что мог», завершил дела милицейские после суточного дежурства. «Иди, Габоронов, иди. Завтра не опаздывай», – послышалось в ответ дознавателю.

Дойдя до своего отдела из прокуратуры, Габоронов сел в свой старенький «ВАЗ-2107». Завёл двигатель и закурил. Мелодия телефона уже не раздражала. Сил на это не было.

– Да, слушаю, – ответил старший лейтенант.

– Сергей Владимирович, – запомнил-таки отчество Десяткин, – Я договорился с потерпевшим, всё нормально, мы примирились. Что делать дальше?

– А завтра приходите все вместе к десяти часам в мой кабинет. Адвоката тоже позовите, прям сейчас ему наберите, чтоб он планы на субботнее утро не строил. Скажите ему, что завтра всё разом сделаем. Потерпевшему тоже передайте, чтоб приходил, – Габоронов перешёл на «Вы» с подозреваемым, поскольку дело уже было сделано, он в сознанке, можно снова между ними проводить черту, – Да, и супругу захватите, её тоже допросим какой Вы молодец.

Старший лейтенант милиции заглушил свой автомобиль. Ещё раз витиевато выругался матом. Снял китель, расстегнул галстук, швырнул его на заднее сидение. Снял рубашку, оставшись в белой майке, перекинул пагоны с кителя, одел её, заправился. Закрыл свой автомобиль и отправился в кабинет готовиться к завтрашнему утру. Поскольку будет очень напряжённо, если все участвующие лица соберутся вместе и будут ждать дознавателя, пока он напечатает их показания.

Двух майоров в кабинете не было. Лейтенант Третьякова допрашивала кого-то. Габоронов прочитал характеристику на Апрешумяна, которую оставил участковый. Замечательный человек получился: характеризуется положительно, принимает участие в жизни дома, отзывчив, вежлив… Ему всего двадцать один год, а он осужден военным судом к условному отбыванию наказания за то, что с сослуживцами избил парня. Ещё в школе его привлекали к ответственности за заведомо ложное сообщение о терроризме! И сейчас, не оплатив проезд в маршрутке, долбанул камнем по стеклу микроавтобуса. «Отзывчив, вежлив! И в субботниках участвует?! Когда уже у нас действительность будет совпадать с написанным? Этому гаду в характеристике надо так и писать: упырь конченный, неуравновешенный дебилоид. Вот придумали же писанину! А что? Здорово! Пишешь на бумажечке всё хорошее, как тебе думается, как хотелось бы. И живёшь иллюзией, что так и есть. Прав был Юрка: выдумывают инструкции! Напишут себе, как должно быть в идеале, а ты нарушай, потому что в жизни так не получается сделать! И теперь они с себя сбросили ответственность: „Мы вам как сказали жить? Вот так! А вы что творите? Не исполняете? Вот и виноваты сами в ситуации! А ещё лучше – в том, что живёте в дерьме, вы тоже сами виноваты, не соблюдаете правил! Так и до революционных мыслей не далеко. Сошлют на каторгу, и всё останется, как прежде. Что мне теперь? Участковому позвонить? Сказать, чтоб другую характеристику на Апрешумяна принёс? Ага, заволокитить дело, вовремя не сдать – это ещё неделю жди. А может, там вообще старший дома такой же упырь сидит, заартачится ещё: „Вы что, Миша очень славный парень…“ А попробую! Лучше попробовать и пожалеть…“» – варилась мысленная каша уставшего дознавателя.

– Алло, Игорь Васильевич, привет! – набрал участкового дознаватель.

– Привет, Серёга, – бодро ответил майор милиции Хартиков.

– Помнишь Апрешумяна? Ты его характеристику читал?

– Читал! Какую дали, такую и принёс, – понимал о несоответствии действительного Апрешумяна с описанным на бумаге.

– Поменять нельзя? Ну он же гад конченный, – возмущался дознаватель Габоронов.

– Серёга, я тебе именно поэтому её сразу и не принёс, потому что изначально такую дали! Я хотел, чтобы написали как есть, но старший по дому – друг его отца, во-первых. Он его типа таким видит, во-вторых. Как ты на него надавишь? Да и начнёшь – пожалуется. Оно мне надо из-за какого-то гада неприятности себе наживать?

– Это просто безобразие, товарищи!

– Вот и я так же думаю. Ладно, Серёга, давай, до связи! Ты же знаешь, если б я смог, я б сделал, – распрощался участковый уполномоченный.

«Я сделал всё, что мог» – отбросил данный вопрос старший лейтенант.

Начал готовить на завтра протокол очной ставки между потерпевшим Шавко Василием Анатольевичем и подозреваемым Десяткиным Алексеем Борисовичем.

– О! А чего ты домой не пошёл? – удивлённо поинтересовалась полковник Смирнова, зашедшая в кабинет Габоронова.

– А я люблю эту работу! – с сарказмом заявил Габоронов.

Начальник отдела дознания на такую реплику никак не отреагировала. В лице совершенно не поменялась, а продолжила ожидать нормальный ответ на поставленный вопрос.

– Да Десяткин с Шавко завтра к десяти должны прийти, очную ставку буду проводить, хочу показания подготовить, – нормально доложил старший лейтенант со второго раза.

– Только смотри, чтоб очная ставка по датам раньше прошла, чем он признался в дополнительном допросе, понял? – молниеносно сообразила полковник Смирнова.

– В смысле? – А Габоронов не сразу понял о чём речь.

– Сначала ты проводишь очную ставку, поскольку он не признавал свою вину. Из-за разногласий в показаниях ты её и проводишь, понимаешь? На ней он признаётся и только потом ты его дополнительно допрашиваешь, понятно? – закончила урок логики начальник дознания.

– А-а-а-а, – протянул озарившийся простой мыслью Габоронов, – Теперь очную ставку задним числом проводить надо? А то я в сегодняшнем протоколе допроса даты уже поставил! – озвучил свою будущую процессуальную подтасовку дознаватель.

– Естественно! Сначала очная, потом его признания, потом проверка показаний на месте, – снисходительно отнеслась Смирнова к заторможенности Габоронова. Человек с ночи всё-таки, что с такого требовать?

– А утром Вы вроде говорили: допрашиваем, выводка, очная ставка? Такой порядок, – уточнял подчинённый, чтоб понимать на каком этапе он снова свернул к нарушению.

– Конечно, пока утром он тёплый был надо было фиксировать его признания. А завтра поставишь девятнадцатое число на очной ставке.

– Плохо быть по пояс деревянным, Ольга Юрьевна, – признавал свою несообразительность Габоронов, – И, кстати, его адвокат сегодня не пришёл, обещал при встрече выписать ордер и всё разом подписать.

– Вот и прекрасненько! Апрешумяна тоже заканчивай. Характеристику, вижу, принесли? – не обращала внимания Смирнова на раскаяние и доклад о совершённых нарушениях своего дознавателя.

– Да, принесли, только положительную… – посетовал старший лейтенант.

– Нам не до мелочей, Габоронов! Какая уж есть! Вкладывай её в дело, заканчивай его и в суд! – распорядилась начальник дознания.

– А адвокат? Адвокат Десяткина! Он же ордер «выдал» сегодняшним числом! А очная ставка вчерашним должна быть! Получается с Хлориным её надо проводить?

– Конечно! – подтвердила Смирнова, – В протокол очной ставки вписываешь его старого адвоката, он потом распишется.

Во многом профессионализм отдела держался на ней. Смирнова всегда помнила фамилии потерпевших и жуликов. Обстоятельства и сроки каждого дела, находящегося в дознании. Чётко понимала причины задержек тех или иных процессуальных действий. Если дознаватель сбавлял обороты, она вовремя это замечала. Если другие службы не выполняли должное оперативное сопровождение дел – она своевременно реагировала. Самое главное – полковник Смирнова никогда не отчитывала своих подчинённых, не читала им морали, не тратила время на пустые разговоры. Если возникала сложность, и дознаватель ей об этом докладывал, то она мгновенно выдавала решение этой проблемы. Многие же начальники сначала удивляются, вздыхают, злятся, начинают задавать риторические вопросы: «Как же это произошло? Как подчинённый довёл до такой ситуации?». Затем они разносят работника, высказывая всё, что накопилось за определённое время. А уж только затем подходили к вопросу об исправлении сложившейся ситуации. И то, как правило, решение требовали от виновника.

Ольга Юрьевна же опускала данные нравоучения, ковыряния в причинах. За долгие годы службы она отчётливо уяснила: «Если работник нормальный – он и так понимает, что совершил оплошность и сделает всё, чтобы впредь такой ошибки не допустить. Если же человек не большого ума, либо он попросту не хочет работать, то она не собиралась тратить на него свои нервы, переживания, различные эмоции. Такой рано или поздно сам уйдёт, увидев, что не справляется с таким объёмом работы. Либо соберётся, почувствовав уверенность в своих силах, благодаря отсутствию нравственного унижения со стороны руководства и раскроет-таки свой потенциал». Время на мелочи никогда не тратила.

– Хорошо, Ольга Юрьевна, ещё один мухлёж мне не помешает. – произнёс Габоронов.

Но Смирнова снова не оценила «потешные» ответы старшего лейтенанта. На процессуальные нарушения она вообще не обращала внимания, потому что в силу опыта знала: если следовать букве закона – ни одно уголовное дело в суд не направить! Ольга Юрьевна быстро переключилась на дознавателя Третьякову, сообщив ей что-то, ради чего и зашла в их кабинет.

Габоронов взглянул на часы в телефоне: «16:15». Голод усиливался. Дознаватель прекрасно понимал, что никакой документ уже составить не сможет, пока не поест. Был соблазн всё оставить на завтра, но он осознавал, что это уловка разума, на которую нельзя больше попадаться. Иначе снова придётся торопиться при людях, чтобы надолго всех не задерживать, а значит, потенциально допускать ошибки, опечатки, которые потом дорого исправляются.

Габоронов отправился в магазин «Копейка». Лучезарная улыбка Ирины снова приободрила Сергея. Краткий разговор по делу и старлей вновь расстался с ней, не сделав, как говориться, первый шаг. Ирина же, как девушка порядочная, так же не могла заигрывать с милиционером – воспитание не позволяло. Купив булочку с ряженкой, он отправился в свой кабинет с мыслью о том, что: «В жизни бывают и светлые моменты…» Ирина же на самом деле думала: «Парень не плохой, но раз не проявляет внимания, значит ему это не надо».

Перекусив за своим рабочим столом, перекурив на балконе, Габоронов решительно стал строчить на клавиатуре завтрашнюю встречу в подробностях. Изложил показания Шавко, вставил показания Десяткина. Также нужно было озвучить вопрос о телесных повреждениях, что Шавко их не получал. Если в показаниях содержатся сведения о других преступлениях, то их надо выделять в отдельное производство и также принимать по ним решение: возбуждать уголовное дело или отказывать. В показаниях были события о некотором рукоприкладстве: «Десяткин А.Б. схватил за мою куртку двумя руками». Что бы не заниматься выделением данного случая, в показаниях обоих нужно было подтвердить, что никакого вреда здоровью действия Десяткина категорически не причинили и потерпевший претензий по данному факту не имеет.

Затем Габоронов начал готовить протокол допроса супруги подозреваемого – Десяткиной Олеси Александровны. Жена, муж, показания – всегда щепетильный вопрос. Даже в минуты злости пишущие друг на друга супруги заявления спустя время мирятся и приходят умолять, а то и требовать от участкового возможности забрать заявление назад.

А тут совсем другое дело. Преступление было в отношении постороннего человека. Но глубоко-глубоко у старшего лейтенанта теплилась надежда, что Олеся Десяткина видела, как муж ударил ногой машину соседа. И по глупости, а может, и по зову сердца, так и скажет на допросе. И тогда будет ещё прекраснее: она станет не косвенным свидетелем, а прямым!

– Вот почему у нас так? – вслух произнёс уставший Габоронов, решив эксцентрично, с возмущением высказаться в присутствии лейтенанта Третьяковой. Иногда они философствовали на разные темы, – Если жена укажет, что видела, как муж совершает преступление, то она автоматически становится плохой в глазах всех! «На мужа дала показания!? Во дура! Вот это предательница!» – даст свою оценку общество. И даже мы, милиционеры, придя домой вечерком, пересказывая основные события дня, назовём такую конченной. «Своих надо выгораживать, несмотря ни на что!» – гласит народная мудрость. Если это свой преступник, то мы его понимаем. Осуждаем, где-то ругаем, но не сдаём. Потом упрекают правоохранительную систему, нас, но только не тех своих, совершивших преступление. С каких пор общество стало относиться к преступникам и преступлениям снисходительно? Ведь если это преступник, то не важно, свой он или чужой – должно быть наказание! Чего же тогда простой народ осуждает блатных, которые в силу своей власти, денег и возможностей, уводят от ответственности таких же? Ведь простой народ сам чуть что: «Не видел! Не знаю!» Получается все выгораживают преступников!

– Чего, Серёж, заработался? – понимающе улыбнулась пылкой речи коллеги лейтенант Третьякова и поддержала тему, – Похоже такое отношение к преступлениям заложено в нас давно и укрепилось на законодательном уровне! Это же прямо прописано в нашей Конституции! Статья 51: «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом». Вот так! Сделал чего плохого – не сознавайся! Сделал близкий – молчи! В структуре своей не идёт посыл: «А совершать преступления – это плохо. Расскажи, что тебя к этому привело? Почему ты так сделал? Покайся!» Нет. Позволено: «Молчи. Докажем – будет тебе наказание. Нет – отпустим!» Такое вот тебе право. Если свой, то тебя при совершении преступления защитят молчанием. Не осудят и в людском понимании, а поддержат. К сожалению, к преступлениям мы относимся нормально, если их совершил любой свой.

– Это точно! – согласился со словами коллеги старший лейтенант, – Наши предки, строившие общество, объединявшиеся в группы, путём проб и ошибок вытачивали правила поведения, называемые законами. Я говорю о главных догмах: не убивать, не причинять физические увечья, морально не угнетать, не доводить до самоубийства, не воровать. Когда выяснилось, что сознательность или согласие с установленными нормами поведения есть не у всех – выбрали тех, кто будет следить за соблюдением правил и принуждать к порядку. Такие, как мы, например. Мир разделился на законопослушных и нарушителей с момента своего основания. Власть, опираясь на общество, диктует, что можно делать, а что категорически запрещено. Но потом придумали письменность! И на бумаге создали внешнюю оболочку. Показуху. Фарс. Все эти законы придумывают не для того, чтобы победить преступления, разлагающие личность и преступающие оговоренную черту. Не потому, что определённые поступки сами по себе ужасны по своей природе, а лишь для того, чтобы, написав их на бумаге, создать формальный мир, в котором царит закон и порядок. Описали идеал, не соответствующий фактической жизни: «Всем относиться к преступлениям, как к чему-то плохому! Понятно?». А потом ещё и добавили: «Ну, если это свой: муж, жена, брат, друг, коллега, родственник, деятель… не важно, что они совершили, их надо прикрыть законодательно». А потом ещё придумали с тысячу законов, запутали всё и вывели потаённые дорожки с правам преступников. На всякий случай. Для своих. Чтоб легче было его освободить от ответственности. С каких пор мы такие?

– С тех самых, Габоронов, когда придумали юриспруденцию! – коллеги пытались выражаться высокопарным языком, – До этого чистая религия прибывала в нашем мире. Придумали ли её, спустили ли на Землю – не важно. Только благодаря ей появились какие-то нравственные моменты в жизни человека. Потому что внушили мысль, что даже если ты думаешь плохо, бог об этом будет знать! И всё! Не затаишь дурного в голове. А значит, надо очищаться, исправляться, меняться. Воспитывая в себе светлые мысли, чувства. Не просто скрывая дурные мысли, а менять их на хорошие. Но, сдаётся мне, человек настолько ужасен, что безуспешно пробует меняться из поколения в поколения, передавая свой опыт своим детям, живя в них, передавая этот эстафетный факел друг другу, умирая, рождаясь. Но до сегодняшнего дня, так и не став идеальным, добрым, чистым и светлым…

– Вот-вот. Мне всегда было интересно: Человек – он изначально такой плохой? Но всю жизнь пытается измениться к лучшему? Или рождается он прекрасным, а потом портится до неузнаваемости?

– А что у тебя там? – поинтересовалась Третьякова каким именно уголовным делом занимается коллега.

– Жена Десяткина! Пишу её показания. Знаю, что завтра скажет: мой муж прекрасный человек. А спроси, видела ли как он ногой шарахнул: Не-не, Вы, что? Я смотрела куда угодно, только не туда в нужный момент!

– Прости ты их, грешных. Это ж люди! От них другого не жди, – заключила лейтенант Третьякова.

– И то верно. Чего это я дурацкие вопросы задаю?! – успокоился дознаватель, выговорившись.

Через некоторое время, закончив работу, выключив компьютер, Габоронов распрощался с коллегой.

Около семнадцати часов десяти минут всё того же двадцатого августа две тысячи десятого года Габоронов вновь предпринял попытку уехать домой после суточной смены. Завёл двигатель, закурил. Однако телефон снова зазвонил. Абонент «Зефирка». Поскольку Габоронов находился на улице, то на звонок нужно было ответить. В маленьком городе бывает так, что тебя сначала видят, а потом звонят. Так и получилось.

– Алло, Серёга, привет! Как жизнь? – голос Чёрного был неуместно придурашным.

– Привет, Денис! Какая она может быть, если эта жизнь до сих пор на работе? – сходу дал понять Габоронов, что настроения у него нет.

– А я и вижу! Я тут проезжаю мимо ОВД, смотрю ты сидишь в машине, куришь, никого не трогаешь. А утром сказал, что с ночи и домой поедешь? – пытался подловить на лжи своего одногруппника Чёрный.

– Точь-в-точь ты озвучил мои утренние планы, но, как видишь, я люблю эту работу!

– Понятно. Я уже развернулся, сейчас подъеду, переговорить надо…

– Может завтра? – надеялся Габоронов избежать разговора с неприятной личностью.

– Нет уж, Серёга, подожди меня, – Чёрный прекрасно понимал, кто он, а кто такой для него «колхозник» Габоронов. Одной уступки в день для него достаточно.

Габоронов видел устройство жизни в том, что если кто-то обладает определённой властью и деньгами, то как бы Габоронов не изображал из себя гордого, будучи простым и бедным – его нагнут! Это закон. Условия всегда диктуют те, у кого в руках рычаги давления. Габоронов не питал иллюзий по поводу своего места среди людской иерархии в этом городе. Пойдёшь против власть имущих – сожрут. В семье он был единственным ребёнком. И когда в детстве были различного рода эксцессы у ровесников, имеющих старших братьев и сестёр, он много раз видел, как они заступались за младших. За него же никто и никогда. Когда тебя поддерживают в детстве, любят, верят в тебя, то это придаёт уверенности в себе. Если кто-то заступился за тебя, значит, у тебя кто-то есть, и он дорожит тобой. А если нет…

Люди – существа социальные. Как бы кому не мечталось быть сильными и независимыми, всегда есть те, от которых зависишь. На каждого начальника, есть руководитель на ступень по выше. Даже президент, наверное, и тот принимает решения с учётом его окружения, памятуя о политической обстановке в мире.

Чтобы выжить в социуме, нужно занять в нём своё место. А ещё лучше – объединятся в группы и помогать друг другу.

Если чужому надо попасть в какую-то группу, то он должен стать своим. Делать то, чем уже занимается эта обобщённая группировка.

Если зайти в такое общество, как известно, со своим самоварчиком, то такие действия явно вызовут неодобрение у правящей этой группой верхушки. Они старались, создавали, а тут пришёл гордый и не покорный.

Кому нужны непокорные одиночки?

Начнём с непослушных детей. Родители прям в восторге от того, что их чадо прёт против их воли? «Во какая личность! Уважаю!», – так говорят?

Или не исполняющий указаний начальства работник? «Вот это орёл! Против меня, начальника идёт! Всего добьётся!» – так?

Нет, неугодных, неудобных, непослушных так или иначе ломают, убирают, отлучают. Потом сидят они одни, в гордом одиночестве, выпавшие из общества, которое их, видите ли, «не поняло» и ненавидят весь мир.

В фильмах много раз показывали иное. Как герой идёт против всех и рушит проклятую систему! А в жизни? Габоронову же такие примеры, с замечательным концом пока не встречались.

Надо знать и понимать, кто вокруг принимает решения. Кто действительно управляет происходящими глобальными процессами. Хотя бы в городе. В своём городе. И, Габоронов, отработав почти четыре года в милиции, прекрасно понимал, кто «рулит» этим местом.

Верхушка администрации, ФСБ, прокуратуры, суда, милиции, организованной преступности. Все они вместе и каждый по отдельности. Плюс ещё внутри этих органов своя иерархия. Естественный отбор – для выживания каждый старается примкнуть к указанным структурам по возможностям и способностям.

А простые люди всегда в стороне.

Денис Чёрный, как уже было упомянуто выше, имел хоть какой-то доступ к тем, кто решает. Пусть условно, через пару рукопожатий. Но при желании, благодаря матери и отцу, он доберётся до тех людей, которые могут управлять чьими-то судьбами.

А о существовании Габоронова такие люди попросту даже не знали. Не говоря уже о «рукопожатии» с ним.

Поэтому Сергей по-человечески не хотел общаться с одногруппником Денисом, а здравый смысл подсказывал ему, что ругаться с таким совершенно нельзя.

«Что же ему от меня надо?», – начал размышлять Габоронов, – «В поручители для кредита хочет попросить, что ли? Больше с меня взять нечего. Всё остальное у него у самого есть: непыльная должность, машина, квартира, связи…».

Габоронов сидел в машине и ждал, пока Чёрный подъедет. Люди могут на лету рвать только слабых, никем не защищённых. А вес имеющих, простите, можем только тихо ненавидеть.

– Как ты? Как сам? – дежурно произнёс Зефирка, присев в автомобиль Габоронова.

– Привет Денис, – Габоронов пожал протянутую пухлую руку Зефирки и равнодушно произнёс, – Всё нормально, видишь, с работы никак уйти не могу.

– А я мимо проезжаю, смотрю, твоя машина до сих пор на стоянке. Пригляделся, да и ты сам тут, – повторился Зефирка для связки слов и начал доверительно произносить, – Слушай, братка, дело есть, Я чего тебе звонил? Ко мне одни близкие обратились, попросили помочь. Сказали материал вам передадут, в дознание.

– Ага, и? – подтвердил дознаватель, что слышит одногруппника.

– Как бы узнать кому отпишут материал? Нужно будет с ним поболтать, – озвучил свою просьбу Чёрный.

– Материалы начальница распределяет, это только у неё надо спрашивать, – пытался перенаправить одногруппника Сергей.

– Фамилия терпилы Морохин, там телесные, – назвал знакомую Габоронову фамилию Чёрный.

– Тебя терпила попросил злодея наказать сильнее? – цеплялся в последний раз Габоронов за то, чтобы просьба Зефирки не содержала нарушения закона.

– Ха! – посмеялся в голос Чёрный, – Нет, братка, там в материале может быть такой Духовский, он меня попросил помочь…

«Вот и приплыли», – подумал Габоронов, – «Духовский. Я ж только что это дело поспешно возбуждал, с телесными. Сложное будет дело, говорила Смирнова. Начинается…»

– Духовский? Слушай, что-то припоминаю! Может даже я его и возбудил уже, – говорил не уверенно Габоронов, прячась за рутинностью и пустяковостью данного события.

– О! Да ты чё? У тебя? А можешь посмотреть? – сразу заинтересовался Чёрный.

– Да у меня, у меня. Я вспомнил. Сегодня срок по возбуждению подходил. Мне материал отписали, я и возбудил. Только что отнёс в прокуратуру, – изложил ситуацию Сергей.

– Только что? – удивился Чёрный, – Блин, Серёга, я же тебе с утра звонил, ты сказал, что домой уедешь! Может, встретились бы до возбуждения…

– Так всё и было. Потом завертелось, никак не мог уйти. В итоге материал притащили, начальница попросила остаться, – оправдывался Сергей, – Но там по любому бы возбудили. Встретились бы мы с тобой или нет.

– Всё равно жалко. Ладно. Надо помочь человечку, он отблагодарит! Надо как-нибудь замять это дело. Что можно сделать? Сколько надо? – начал говорить шёпотом одногруппник.

– Ты чего, Денис, как тут замнёшь? Нас прокуратура контролирует! Если материал к нам попадает, то от нас только в суд! – начал на ходу придумывать аргументы Габоронов, лишь бы отвертеться от такой просьбы.

– Да ладно тебе Серёга, всегда можно что-то придумать! – слова Габоронова о невозможности решить данный вопрос были просто не восприняты Чёрным.