Читать книгу В день черной звезды. Сборник стихов - Виктор Николаевич Рубцов - Страница 5
Стихи из кавказского цикла
ОглавлениеБунт природы
Что небу до жуткого страха
Испуганных громом в ночи?
Ударит грозою с размаха,
И тут, хоть кричи, хоть молчи…
Земля задрожит под ногами,
Стряхнёт с себя муку шоссе,
Как будто бы черти рогами,
По взлётной пройдя полосе, -
Стихия!… Бунтует природа,
Устав от вражды сыновей.
Безумства глупца и народа
Уже опостылели ей.
Любое терпенье до срока!
А лопнет – и Бог не спасёт
Прожжённого молнией ока,
Всего, что казнит и трясёт
Людей за греховную злобу,
Пролитую кровь и вражду!
И мрак наступает по Глобу,
А я просветления жду!..
Когда же прозреют народы?
Положат всем войнам конец?
И, внемля желанью природы,
Любовный поднимут венец?
К чему все злодейства и траты,
Страданья и боли людей?..
В ком скорбь от тяжёлой утраты,
Не станет стрелять в лебедей!..
Тем более – в братьев,
Друг в друга!..
Пока ты свободен и жив,
Уйдя из священного круга
И чашу войны осушив…
Но снова безумцы воюют,
Взрывают дома и сердца,
И ветры зловещие дуют,
Бурьян над могилой отца…
Туда не пройти под обстрелом.
Стал линией фронта погост.
А в воздухе горьком и прелом
Встают мертвецы в полный рост,
Подняли их взрывами боя…
Качается, стонет земля!
И небо горит от разбоя,
Что начат по воле Кремля…
Борис Николаевич – грозный,
Кровавый, лихой господарь
В Содом превратил город Грозный,
Чтоб поняли, кто – Государь!..
Мы поняли, жалко, что поздно!..
Уходят в огонь пацаны.
И гибнут – то скопом, то розно,
Воистину – жизнь без цены…
Подставили наших мальчишек
В который «ошибочный» раз…
Как будто огромный излишек
В России мальчишеских глаз!…
О, Боже, дай разум безумным!
Прозрей, ослеплённый народ!
Чтоб высшим решением умным
Закончить разбой и разброд!
Чтоб только весенние грозы
Гремели без вспышек огня,
Не кладбища белые розы,
А сын посмотрел на меня…
И дед столько лет воевавший
За светлую мирную жизнь,
Спокойно в могиле лежавший,
Не вскрикнул: «Ребята, держись!
Сейчас поднимусь на подмогу,
Со мною небесная рать…
Молитесь же, изверги, Богу!
Настала пора помирать!»…
И впрямь – шевелятся могилы,
Выходят из них мертвецы, -
Как высшие, правые силы,
Восстали седые отцы…
Приди, посмотри и подумай,
Что ты натворил, государь,
Совместно с Совмином и Думой,
И в колокол правды ударь!
Спаси свою грешную душу!
Всё видит и знает Господь! -
И небо, и море, и сушу…
И чёрную, страшную плоть…*
–
*Эти стихи были написаны после бомбардировки Грозного и гибели многих моих теперь уже бывших знакомых и друзей – жителей этого города.. В ту пору я ничего не знал и не мог узнать, как ни пытался, остался ли в живых находившийся в те дни в Грозном и мой сын. Слава Богу, он остался жив. Физически. Душа его всё – равно пострадала. И этого теперь никак не изменить! А Борис
Николаевич так и не покаялся за все злодеяния, совершённые в Чечне. Можно, конечно, долго и много оправдываться и ссылаться на обстоятельства и сложившуюся к тому времени ситуацию. Но, как ни оправдывайся, а перед Богом ответить придётся. Погубленных жизней уже не вернешь!
Ночь в горах
Вспыхнула ветка сирени
Молнией резкою в раме…
Встав, как ходжа на колени,
Кланялся гром над горами,
Бился о скалы с размаху,
И проклинал иноверцев,
Белого ливня рубаху
Рвал вместе с кожей и сердцем.
Стены качались от грома,
Стёкла дрожали от страха
В доме угрюмого гнома,
Стол освещался как плаха.
Было нервозно и жутко, -
Пахло слезами и кровью…
Горец ворочался чутко,
Бурку тянул к изголовью.
Верный кинжал под рукой
Трогал не спавшей ладонью,
Крепкой дышал аракой
Во тьму, словно в душу воронью…
Грозный хозяин за стенкой
Что-то шептал про расплату
С высохшей, древней чеченкой,
Стихшему вторя раскату…
В чётках старинного рода -
Каплей янтарной – обида
За униженье народа
И извиненье для вида…
Щурился в рамочке Сталин,
Равный, поди, только Богу,
Глядя с усмешкой, как Каин,
На грозовую дорогу.
Чёрная метка сирени
Вспыхнула молнией в раме, -
Страхом, пронзившим коренья
И облака над горами.
Шамиль
Вдалеке от Кавказа,
За тысячи миль,
У священного камня
Молился Шамиль.
Бритый череп
На солнце арабском блестел,
Прогибалась спина
И бешмет шелестел…
Что просил у Аллаха
В пустыне Шамиль,
Прошагавший паломником
Тысячи миль? –
Знают чёрный валун
И горячий песок
Да узнавший имама
Калужский лесок,
Где молился Аллаху
Мятежный имам,
Завещавший возмездие
Страшное нам,
За свободу, распятую
В Чёрных горах,
За бесчестие горцев
На вражьих пирах…
Но беззлобную песню
Поёт мне зурна…
Звук печали растёт,
Как росток из зерна.
Всё насквозь пробивает
Упрямый росток,
А пробьётся, и нежный
Раскроет листок.
Так и горец,
Судьбу одолевший душой,
Вдруг наполнится нежностью
Дружбы большой.
И откроет дорогу
Навстречу друзьям –
Без ухабов коварных
И мстительных ям…
Не напрасно в пустыне
Молился Шамиль,
От родного Кавказа
За тысячи миль!..
И недаром о братстве
Вещал Магомет
До того за суровую
Тысячу лет…
Сердцем друга и брата
Написан Коран,
А не кровью из старых,
Открывшихся ран.
Не отмщения просит
Бессмертный имам,
А прощения всем,
Заблудившимся нам.
Милосердны и Бог, и Великий Аллах
В светлых мыслях, словах
И бессмертных делах!
Стихи о грозненском базаре
Груди дынь раскрыты настежь,
Бьёт по сердцу аромат…
Ты глаза свои не застишь,
Смотришь впрямь, как Азамат *.
И хитро обводишь оком,
Как неистовый абрек,
Грудь, светящуюся соком…
Рядом с хилостью калек.
Ты хитро обводишь оком,
И вонзаешь в мякоть нож, -
Чтоб напившись сладким соком,
Утолить желаний дрожь…
Но они растут, как горы, -
Только бросит нежный взгляд
Та, что с обликом Авроры
Забрела в торговый ряд…
Погляди, как рдеют щёки!
Как агаты глаз горят! -
Бьют под сердце биотоки!
Губы что-то говорят…
Хороша! – кивнёт на дыню
С явной завистью старик,
Что вот-вот по тьму-пустыню
Зашагает напрямик.
Хороша! Старик лукавый,
Проходи, не ворожи,
Как последний пёс плюгавый,
Над нектаром не дрожи! -
Хочешь ты сказать, но только
Поворачиваешь взор:
И ему глазами, колко -
Проходи скорее, вор!..
Не тебе глазами, старый,
Грудь такой красотки есть!
Знаешь сам, что ей не пара
И твоя нелепа лесть.
А характер у абрека,
Как залётная гроза. -
Проходи, базар не Мекка,
На Аврор не пяль глаза!..
И вдоль ряда дынь, торговок,
Затаив бессильный яд,
Озираясь на плутовок,
Понесёт он злобный взгляд.
Не купить за деньги юность
На базаре, как товар.
И души – девицы лунность…
Не отдать тому, кто стар.
Слышишь дробный след лезгинки,
Рёв клаксонов у ворот?..
Про запретные картинки
У немого шепчет рот.
Заграничные авроры
С них взирают, обнажившись…
Увози бесстыжих в горы,
На пророка положившись!..
Пусть тебе пророк поможет
Оживить сухую плоть!
И покуда зависть гложет,
Можешь к стенке приколоть
Заграничную Аврору,
Чтоб не злиться на своих,
И, насыпав денег гору,
Разделить их на двоих!..
Вспоминая ритм базара,
Запах перца, чеснока,
Дух крепчайшего навара,-
Сознавать, что жив пока.
Не сердись, старик, на юность!
Без неё умрёт базар,
Жизни пёстрой многоструйность
Отойдёт, как тьмы хазар,
Как пластинки – в магазине,
Станет скучным белый свет,
Потускневший в спелой дыне,
Как в рабыне прошлых лет…
Пусть хитро обводит оком
Лики новые абрек!..
Грудь, светящуюся соком!
Жизнь без хилых и калек!…
1983 год.
* * *
Вот они – огни аэродрома,
Промелькнули, словно светляки.
Полчаса – и я в объятьях, дома.
Отчего же плачут старики?
В их глазах слились и боль и радость,
И во всем виновен только я.
Подкатила к горлу виноватость
И к душе – задолженность моя.
Долго-долго я бродил по свету,
Отдавая восхищенье глаз
То алтайским высям, то Тибету,
Как влюбленный в горы верхолаз.
Но земля, что встретит спозаранку
Брызгами сирени у ворот,
Вывернет и душу наизнанку,
Когда мать, как в детстве позовет:
Витя! Что прекрасней и певучей
Слов ее, не вянущих как цвет!..
– Сын! – зовет отец, и я везучей
И сильней, чем весь наш белый свет.
Почему ж, родным пренебрегая,
Уходил я в тихий, ранний час
К синим высям горного Алтая,
К холодам, разъединявшим нас?
Потому, наверно, чтоб яснее
Край родной понять издалека
И потом, в объятиях пьянея,
Ощутить, как счастлива река,
Как безумно счастливы травинки
На родной отеческой земле…
Не заманят более картинки,
Что пестреют в книгах на столе…
Им – сухим, бездушным, непонятно,
Почему к истокам воротившись,
Как на солнце, солнечные пятна,
Стыд на сердце выступил, родившись…
И сконфужен встречею такою,
Я бодрюсь: «Да что же вы, я – вот…»
И слезу невольную – рукою
Незаметно… пусть не выдает.
До свадьбы заживет
Ударили в игре, из носа кровь течет.
А мать мне говорит: «До свадьбы заживет!»
До свадьбы далеко, и потому кричу,
А мама пристыдит. И слезы проглочу…
До свадьбы заживет. И все уж зажило.
А ранит кто – то вновь – во мне созреет зло?
И память обожжет? И вызреет беда?
Нет. Выше всех обид людская доброта…
Вот сын ушибся мой, глаза руками трет…
А я ему:
– Крепись, до свадьбы заживет!
1979 год
* * *
Тихо в доме, только слышен
В небе самолетный гул.
Тишиною он приближен,
Словно памятью – аул.
Тот, в котором мы когда-то
Были счастливы с тобой,
Хоть и жили не богато,
Но богатые собой.
Сколько было в нас сокровищ,
Нераскрытых дум и тайн!
Как находок у становищ
В звездном свете, айналайн! *
Помню черный блеск агата
Жаждущих, горящих глаз…
И тяжелый страх адата
С поцелуем в первый раз.
Помню шепот и угрозы,
И суровый лик отца -
Твоего, и наши слезы
От предчувствия конца…
И преступное желанье -
Сжечь безжалостно аул
За слепое подражанье
Тем, кто Бога обманул
И издал адат жестокий,
А тем паче – шариат -
Бессердечнейшие строки…
В чем пред ними виноват?
Как вернусь, – сочится рана,
Разрываясь об аул…
Четки… Толстый том Корана…
В небе – самолетный гул.
–
*айналайн – моя дорогая (Прим. авт.).
Накануне
Стихи, написанные накануне 73-ей годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.
* * *
Игольчатые звёзды хризантем,
Как символы октябрьского салюта,
Мне вспомнились сегодня почему-то,
И проявилось прошлое затем…
Отец при галстуке, в картузе, молодой,
Я на его плече с флажком бумажным,
Над головами, словно над водой,
Плыву по морю праздника отважно.
Плыву по человеческим страстям,
Улыбкам, шуткам, разливанным флагам,
Машу флажком поднявшимся властям,
Когда отец шагает быстрым шагом
С колонной мимо праздничных трибун. -
Магическое, праздничное действо…
Всех поздравляет радиотрибун:
«Здоровья!…» И ни слова – про злодейство.
Про тихое злодейство за мостом,
Где в КПЗ пытали непокорных,
Заматывали сунженским «холстом»*,
Как саваном когда-то в саклях горных…
И сунженская грязная вода
Всё покрывала тайнами на годы…
А к нам несли по жилам провода
Под музыку обман про дух свободы…
И мы кричали громкое – ура! -
На площади под праздничные марши.
Всё это было, кажется, вчера,
Хотя отца тогдашнего я старше…
Мой сын стреляет в дутые шары,
А я не верю в дутую свободу,
Которая под винные пары
Испортила хорошую погоду.
Морозец, солнце!.. А улыбок нет,
На праздник – отвратительные лица,
Как будто на скучнейшей из планет
Мне довелось с собратьями родиться…
Не верится, что столько лучших лет
Впустую человеческое море
В себя вбирало звёзд неяркий свет,
И до сих пор нет Зевса на Агоре!
И до сих пор в застенках за мостом
Пытают, как и прежде, непокорных,
И рдеет кровь над сунженским «холстом»,
Стекающим, как саван, с речек горных
В родную Сунжу, ставшую честней,
Светлей и чище в яростное время,
От крови и прозрения – красней,
Готовой напоить иное семя,
Иные корни ярких хризантем,
Как символов победного салюта…
Во мне восстало прошлое затем,
Чтоб не было другим на сердце люто.
Чтоб над разливом праздничных колонн
Звучало правдой откровенье флага,
И в наши души не ломился «СЛОН»
Из мрачных джунглей старого ГУЛАГа,
Чтоб сунженская чистая вода
В нас совесть пробуждала год от года.
И от стыда не гнулись провода,
Когда звучит по радио – Свобода!..
Отец при галстуке, в картузе, молодой.
Я на его плече с флажком бумажным…
Сижу седой над юною водой
В ноябрьский день и не кажусь отважным.
Проносит воды бурная река.
Проходит жизнь, а не деньки и годы!
Пока в соку, но с жаждой старика,
Неутолённой, требую свободы!
Свободы мне и сыну моему!
Свободы всем! Без шумных демонстраций…
Свободы – слову, сердцу и уму!
И никаких торжественных оваций!..
И никаких торжественных – ура
Под музыку октябрьского салюта!
За то, что было со страной вчера,
Мне очень стыдно и на сердце люто…
И в море человеческих страстей,
Улыбок, шуток, разливанных флагов,
Я буду вечно помнить хруст костей,
И у трибун пройдусь неспешным шагом,
Чтоб показать поднявшимся властям -
Ещё я жив и счастлив почему-то,
Хотя прошлись годами по костям,
Как по цветам октябрьского салюта!
30 октября 1990 года,
в День политзаключённого.
* * *
Я над серебряной купелью
Был осенён святым крестом,
Чтоб после добрых слов капелью
Смягчить и чёрта под мостом.
Слова любви легко даются,
Когда ты молод и силён.
От них побеги остаются,
Судьбой похожие на лён…
Голубоглазые словечки -
Мой свет да неба синева, -
Вас принимали человечки,
Как отраженья снов – Нева.
А сны – на то и сны-загадки, Иль предсказанья наперёд…
Одни на них чрезмерно падки,
А кто-то даром не берёт…
Гореть для всех и без разбора -
Не всем даны огни души…
Незримой линией забора
От птиц отделены Ужи…
Не всем нужны – любовь поэта
И осенённая Нева…
Они привыкли жить без света,
Им безразличны синева
И Бог над детскою купелью,
А черти – братья под мостом,
Таких не тронуть слов капелью
И не спасти святым крестом.
Но я себя превозмогаю,
И Бога им помочь молю,
Заблудшим братьям помогаю,
Сердца их словом шевелю..,
Чтоб над серебряной купелью
Был каждый осенён крестом,
И после добрых слов капелью
Смягчил и чёрта под мостом.
Гимн солнцу
Солнце моё, раньше вставай!
Свет и тепло миру давай!
Пусть небеса горят синевой,
Солнце моё, я сын верный твой!
Солнце моё, крась облака!
Радость неси издалека!
Солнце моё – в мягкой траве,
В куще кустов, первой листве,
В толще воды, стайке угрей…
Солнце моё, всех обогрей!
Солнце моё, полни глаза,
Души людей и образа
Древних святых, ярко свети
Всем, кого встретишь
В дальнем пути!
Солнце моё, наполни людей
Светом любви, как лебедей!
Солнце моё, дай разум им!
И награди зреньем своим!
Солнце моё, не уставай,
Свет и тепло миру давай!
Солнце моё, вечно свети,
Мне помоги счастье найти!