Читать книгу Безмолвие - Виктор Николаевич Яиков - Страница 4

28 октября 1955 года, бухта Севастополя.

К полуночи пришла смена. Ровно через месяц, пятнадцатого ноября, Георгий Исаков сойдёт по трапу с чемоданом в руках и поедет в родное село Изобильный, что в Ставропольском крае.

Естественно, в путь он отправится не один, а с верными боевыми друзьями. Александр Кузнецов и Валентин Помогайбин – они заступали на смены один за другим, три года подряд. И так же дружно вернутся на малую родину.

Георгий сдал оружие и проследовал в кубрик. Бездельно шастать по кораблю запрещалось, кроме того, на ближайшие четыре часа моряк числился в бодрствующей смене. Нахождение вне каюты смены чревато на последствия. Исаков знал во сколько и где можно застать патруль. В полуночный час вахтенный снаряжается на проверку несения службы. Встреча с ним исключена.

Георгий искал старшину, дабы привычно в конце суток доложить об увиденном на вахте. Белое поле канала, что на пачке сигарет, разделено пополам. Карандашом значились палочки по обе стороны прочерченной линии.

Старшина, лысоватый дяденька средних лет, провел глазом по списку. Сосчитал в уме, присвистнул.

– Что-то, братец, из Вас, Ставропольцев, кто-то сегодня проспал вахту…

– Исключено.

После четырехчасового стояния на вахте голову заполняла вата. Георгий не удосужился предварительно сам сосчитать прибывших и убывших. Доверился опыту.

– Вот, сам посчитай. Видишь, ушло три шлюпки, вернулось четыре. В первой смене кто стоял?

– Помогайбин. Он всегда бодро свою вахту несёт.

– А откуда лишняя шлюпка пришла?

Гера растерянно завел руки за спину. В подобную ситуацию он попадал впервые. Метод старшины по проверки не спят ли люди на вахте, оказался действенным. В иных случаях, нерадивые матросы проснутся от топота по палубе каблуков проверяющего, следуют расчету времени – на корабле все происходит по часам, в том числе шаги проверяющих во тьме. Спросить под конец суток контрольное число, правильный ответ на которое заранее известен от вахтенного офицера – надежное средство.

«Математика – царица наук» – в таких ситуациях любил приговаривать старшина.

Матрос, прослуживший на корабле без малого четыре года, неловко стоял перед узеньким столом и переминался с ноги на ногу. Такой гневный взгляд в свою сторону от старшины он испытывал лишь раз, и то будучи юнгой.

«Балда!» – Старшина гневно оттолкнул матроса и прошел к выходу.

– Пойду на трапе спрошу, сколько прибыло, – оказавшись в коридоре, он повернулся, просунул суровую голову в каюту и добавил, – скажи Валентину, чтоб после смены ко мне подошёл.

Звук отборной моряцкой брани, как лава исходил из жерла вулкана. Она вливалось в душу через трещину самообладания, в месте на груди, куда гневно толкнул старшина. Их тройка никогда не подводила уговор команды. Число прибывших и убывших сходилось. Три года уговор шел безотлагательно. А моряки, участвующие в системе, имели возможность выйти на ночь, с разрешения старшего.

Оплошность в цифрах скажется на запланированном посещении завтра кинотеатра. Но не это гложило Георгия. Старшина знает все на палубе. Оттого и сразу понял, кто из сменщика проспал самовольщиков. Гера произнес ему имя своего друга. Не предал, не подставил, всего лишь сказал, кто стоял в часы «недосчета».

Надо быть чуточку внимательнее, собранней. Прежде доклада старшине, поверил бы сам. Но положился на привычку. Понадеялся, что сегодня – все, как всегда. Каждый день нов. И не известно, что ночь грядущая уготовила морякам «Новороссийска».

– Товарищ капитан, – почтительно буркнул Лоб. Решительно выходя из канцелярии он ненароком чуть не сбил командира башни Тюменцева.

– Чего шумишь, Владимир Егорович? – обратился офицер к старшине. Слышать, как Лба называют по имени-отчеству было не привычно.

Тюменцев ходил по кораблю почти беззвучно, как призрак. Это могло бы быть отличной способностью разведчика, где-нибудь на границе, или вахтенного офицера, затеявшего осуществить внезапную проверку с дрессировкой юнцов, спящих на вахте. Но секрет Федора Антоновича был прост, и он не хотел им злоупотреблять. Туфли он носил не совсем уставные – трофейные, из Италии. Смешно сказать, но Тюменцев выменял их еще при приеме линкора. Сменялся с загорелым инженером на пачку крепкой советской примы. Этот табак был в диковинку изнеженным легким итальянца. За такую пачку он не пожалел коробочку с выданными казенными ботинками из натуральной мягкой кожи отборных Тосканских бычков. Подошва ботинок мягкая, не деревенеющая на морозе, а оттого тихо ступающая по металлу палубы. Нет привычного звона каблуков, так некстати выдающего путника в тиши корабля.

– Федор Антонович, все в порядке, просто демонстрирую матросам образец командного голоса.

– Чтоб не спали?

– Чтоб не спали, – согласился Лоб уже тихим, почти шепчущим голосом.

– А мне вот, тоже не спится… – Вздохнул Тюменцев и жестом пригласил пройти Лба вперед. Последовал за ним к верхней палубе.

После душной канцелярии воздух октябрьского неба упоил свободой. Первоначальная мысль Лба выйти покурить растворилась с первым глотком мороза. Дурман исчез сам собой.

– Людей не хватает?

Старшина кивнул.

– А я вот, наоборот, лишних насчитал. – Тюменцев кивнул головой в сторону трапа.

– Как так?

– Прогуливался по второму ярусу. По делам. Юнцов заселили на нижней палубе, преимущественно – после молчания недолгого добавил капитан-лейтенант. Но и там где я проходил, встречал салаг. Не одетые, а на ком-то как мешки весят выданные робы.

– Притрется роба то… – кивнул Лоб.

– Притрется. Только вот двое чудиков мне показались странными. По виду, не худые щенки, и роба на них была не новая. Но не помню я этих лиц. Хотел было им что-то сказать, да прошли они. И будто немые оба. Разве так ходят морячки друг с другом?

– Идут, не шутят, не подкалывают друг друга, ни на секунду не улыбнуться?

– А как еще на флоте прожить, – засмеялись в оба голоса, – без шутки то, да подколки…

– Вот-вот. И я про то же. А эти идут и молчат.

– Где, товарищ старший лейтенант, говорите, видели их?

– На второй палубе, у перехода. Да мало ли куда их занесло с последних минут.

Лоб пожал плечами.

– Ну, ладно, доброй ночи, Владимир Егорович.

Старшина приложил вытянутую ладонь к виску и направился обратно в недра корабля. Парочка, упомянутая Тюменцевым, могла бы пролить свет на одну лишнюю шлюпку, пришвартовавшуюся у линкора ночью. С одной стороны и Федор Антонович служит на корыте с момента его отрофеивания от итальянцев. Но и состав команды в более чем тысячу душ обновляется почти каждый день. Всех не упомнишь. К тому же, той парочкой зевак могли оказаться простые гребцы с пристани, что дежурили по наряду при порту. Доставили, к примеру, на линкор юнцов, а сами искали гальюн, вдруг приспичило.

Тюменцев направился к себе в башню. Время уже за полночь, а завтра еще ответственный день по отбору прибывших команд. Есть среди юнцов и его будущие подчиненные. Многому ребят предстояло обучить.

По привычке, зашел в БЧ, проходя мимо связистов. Там сегодня должен был дежурить Колька Мильниченко. Мужичек бывалый, много интересных баек понарассказывал за годы совместной с пятьдесят второго года. Такого перед сном проведать, приятную сказку на ночь послушать.

«Вот те на…» – удивился Тюменцев представшей картине. В иллюминатор, что был на полпути к Артеллерийской башне он увидел вальяжно расположившегося на прокладочном столу рубки сказочнике Мельниченко. Тот подложил под голову какие-то приборы вместо подушки и мечтательно смотрел в потолок, ища на ржавом металле звезды.

Старший лейтенант постучал пальцем по стеклу.

Колька встрепенулся, посмотрел на звук и подпрыгнул со своего гнездышка.

Тюменцев пальцем, приложенным к большим пухлым губам, попросил не шуметь и не будить остальных обитателей рубки. Поманил выйти на воздух.

– Доброй ночи, Федор Антонович…

– Дисциплину расслабляешь, Николай Григорьевич.

– Притомились за сегодня мои ребятки, товарищ старший лейтенант, – Мельниченко почесал затылок, не находя других слов в оправдание своей минутной слабости.

– Да, денек выдался тот еще…

Тюменцев вспомнил непростое возвращение с похода, суету с прибытием новобранцев, неразбериху с погрузочными командами. Рулевой рубке досталось по расчету быть во всех перечисленных мерроприятиях в составе хозяйственных команд. Не сладко.

– Да не подумайте… Службу несем исправно. Это тут приютились ребятки не с дежурных команд. Мои стоят на своих постах, – тыкнул в угол стекла, – вон, видите Пашка спит, он должен был сегодня в увольнение пойти. Не сложилось. Что-то напутали в канцелярии. А внизу, у них там на палубах нижних, душно очень. Вот он и Витька попросились тут, на свежем воздухе, ближе к небу, выспаться.

– Да, небо сегодня и вправду особо приятное. Дышится легко, – офицер сделал глубокий вздох. Как в последний раз, до пьяну. Хоть и ненадышишься перед смертью. Сегодня воздух был особо приятен и до жадности хорошо ложился на легкие.

Тюменцев прислонил щеку к стеклу, вглядываясь в уютную рубку, где мило сопели матросики. Паша Лэнь, озорной паренек из первого БЧ устроился на диванчике в углу, накрылся бушлатом вместо казарменного одеяла и сонно пускал слюни.

Свет луны оранжевой дорожкой пересекал рубку, чуть не доходя до носа спящего. Как котенок в новогоднюю ночь под елкой. Сладко-сладко стало Тюменцеву от созерцания царства сна, разморило его самого.

– Ладно, Николай, отдыхай. Не проспи смену.

– Никак нет, Федор Антонович, не сплю.

– Доброй ночи.

Тюменцев зашел в свою башню сел за фанерный письменный стол.

Посмотрел на палубу. Тихо, ни души. Будто корабль призрак средь мглы медленно тянется к острову проклятых душ под светом полной Луны.

Возвращаясь из канцелярии, Гера наткнулся на группу призывников. Тощих котят еще не успели одеть в морскую форму, и они ходили по кораблю в белом белье, да тапочках. Возглавлял делегацию переселенцев комсорг башни Витька Гнусин.

– Вот, братцы, посмотрите это гроза военно-морского флота, матрос Исаков.

– Что людей балагуришь, Вить?

– Занимаюсь важной работой. Провожу экскурсию по новому месту службы. Хвастаюсь, на каком продвинутом судне мы несем службу.

– Георгий. – Протянул руку для рукопожатий новобранцам.

– Я Самат, а это Колька и Иван, мы с Приэльбрусья, – высокий худой парнишка пожал руку. Совсем недавно стрижен под ноль, с торчащими ушками и впалыми щечками. Все призывники казались на одно лицо, Самат отличался неким огоньком в глазах. Такой на славу послужит Родине.

– Какие у вас хилые рукопожатия, ребят. Каши не ели в учебке? – Вмешался Витя. – Гера, покажи мускулы.

Исаков решил подыграть. Разыграть юнгу, любимая забава старослужащего. Он закатал по плечо рукав робы и согнул руку так, чтоб кулаком почесать усики Гнусина. Молодецкая сила играла в мышцах, пыша жаром выступивших вен по контуру объемного бицепса. Сотни перенесенных пудовых снарядов делают руки бравого бойца, словно вылепленными на скульптурах греческих богов.

– Чуешь чем пахнет, бусурманин? – Протараторил Исаков, пародируя Витьку.

Комсорг был парнем веселым, и любила его команда за подвешенный язык. Но более его обожали девки. Карие татарские глазки угольком смотрели над аккуратными тоненькими усиками, длинными как у гусара на картинках. Парни, когда собирались в увольнительной на танцы, старались не звать с собой Витьку, иначе всех девок отобьет.

– А корабль настолько технологически обеспечен, что скоро на нем появятся автоматические средства передвижения. – Погрозил указательным пальцем Витька и отодвинул Герин кулак от своего лица. – Вот, у меня уже мопед дома дожидается, поеду в отпуск привезу его. Буду по палубе разъезжать, поручения раздавать.

– А так можно? – удивились новобранцы.

– А как же, на передовом корабле служим!

– Так вот и технологически передовом? – Уловил нотки сарказма Исаков.

Витька подмигнул:

– Сейчас спустимся к механизму подачи снарядов. Так там, товарищи будущие мореплаватели, настолько все о людях инженерной мыслью продумано, что диву даешься. Жарко там от механизмов, да двигателей. А как снаряд шарахнет, так вообще сущая пустыня Каракум. И что же придумали советские инженеры? С заботой о личном составе они поставили при пусковом механизме автомат газированной воды. Ей-богу, не вру. Жарко бойцу станет, он подойдет, да нальет себе стаканчик газированной воды. Пойдем, покажу!

Исаков не смог сдержать смех. Дело в том, что Витька почти не соврал. В хитром артиллерийском механизме действительно предусмотрен автомат для газирования воды. Только, вот пить ее никак нельзя. Это жидкость для охлаждения привода подачи снарядов. Впрочем, сливать ее без надобности из механизма тоже нельзя.

Пожелав Самату, Кольке и Ване успехов в дальнейшей службе, Гера направился в комнату бодрствующей смены.

– Пойдемте. – Подбадривал шаг Витька и запел:

Наверх, вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает.

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

Делегация спустилась вниз по лестнице, а до Исакова продолжали доноситься слова песни.

Зашел в каюту. Отбывавшие сутки на морозе сослуживцы по смене бодро начищали обувь, завершали приготовления к смене. Коля Кривопадкин и Димка Минаков весело обсуждали как теперь величать Серегу Севастопольского: крымчанином или украинцем.

«Крым теперь наш!» – шутил запорожец Колька. «Не важно, Крымская область только формально входит теперь в Республику Украина» – парировал ростовчанин.

Они обернулись на вошедшего Геру, чая спросить у него мнения в споре.

– А что, какой грустный? С поста, что ль не отогрелся?

– Там, с подсчётом проблема вышла… – Небрежно буркнул Исаков, проходя к кушетке.

– Что?

– Лоб просил, чтобы Валька зашёл к нему после смены. Напомните, пожалуйста мне. Там, одной палки не хватает в его вахту.

– А что сразу не хватает? Может раньше шлюпка ушла. Или ты во сне лишнюю поставил, – подбадривал Коля.

– Или даже две! – Подтрунил Дима.

– Хочешь, я с тобой пойду еще раз ко Лбу? – Кривопадкин положил руку на плечо опечаленного товарища.

– Нет, уж. Сам. Один схожу чуть попозже.

Рука Ставропольца потянулась к регулятору громкости радиоприемника. Пластмассовая гайка приятно ложилась между указательным и большим пальцем. Крутить ручки на черном прямоугольнике с сеточкой, выпускаемом заводом «Красный Октябрь», доставляло Гере море приятных впечатлений. Под надписью «Москвич-3» пополз в сторону указатель волны. В музыке Гера забывался, топил свои печали.

– Ребят, вы пока подремлите. Я не хочу. Посижу на стороже, тихонько песни послушаю.

На первой попавшейся волне диктор рассказывал о недавно завершившемся семнадцатом чемпионате СССР по футболу. В финальном матче сразились Динамо и Спартак. Оба Московских спортивных коллектива были глубоко безразличны Гере, как и сам незатейливый вид соревнования. Ему было интересно попинать мячик с друзьями, подурачится на зеленом поле, обгоняя друзей. Однако, сидеть в тесной коморке средь шумного механического монстра и вслушиваться в шепелявящий голос было не так увлекательно. Можно еще послушать новости, очередной сеанс должен начаться вот-вот, в перерыве между таймами. Однако, узнавать про и без того ожидаемые события в большой стране советов, было тягостно. Того и глядишь, под ровный говор диктора о спортивном состязании легко нарваться на дядюшку Рубена. Его чары усыпят, так и не рассказав новости с полей. Гера знал наперед: в совхозе имени светлого пути, что гордо несет знамя коммунизма, произошел очередной ударный бой за урожай. Тонны надоя и кубометры улова шибко ложились в закрома Родины, немыслимо опережая сроки недопятилеток.

Исаков прокрутил радиоволну дольше.

Нечто небывалое он поймал на ранее пустовавшей частоте. Затейливые ритмы незнакомой песни наполнили кубрик. Моряк покосился на крымчанина и ростовчанина. Ребята спали. Инструменты, издававшие мелодию были не знакомы Георгию, он слышал подобную музыку впервые. О том, как слушает именно песню он понял по ритмичности звуков и немного различимом, средь фона помех, юношеском голосе:

Наши голоса в морской пустыне

сорваны в такт.

Наши имена раскроют миру

через много лет спустя.2

Из глубин морских рождались волны, звук их плавного движения по водной пустыне преображался в движения рук музыканта. Арпеджио пробегалось по клавишам, гадая, на какой участи остановится мелодия: черная или белая. Это были звуки тех самых пенистых гребешков, что матрос наблюдал приходящими из-за горизонта и разбивающимися о берег. Клавишному перебору вторил гитарный бой, звучащий для Исакова крайне непривычно. Он мог бы подумать, как гитара музыканта расстроена, а ее струны выполнены из дребезжащего металла, но то лишь искаженное звучание, плохо пойманной радиоволны.

Внезапная мысль пронзила Георгия. Он ненароком поймал «Голос Америки» или какую-то еще вражескую передачу. Он не должен это слушать! Это голоса сирен, что заманивают моряков в свои сети, а после губят.

Но он не мог оторваться от сладкой мелодии моря. Музыкант распевал о голосах из морской пучины. Они рассказывали историю ушедшего на дно корабля. Мелодия песни была настолько красива, что Георгий не смог себя заставить переключить волну.

Чуть подкрутив указатель «Москвич-3», матрос сделал звук песни более чистым. Песня смерти заиграла сильнее.