Читать книгу «Лонгхольмский сиделец» и другие… - Виктор Носатов - Страница 3

1

Родившийся на бескрайних просторах Среднерусской возвышенности штаб-ротмистр Аристарх Баташов с нескрываемым волнением и восторгом обозревал возвышающиеся перед его взором загадочные и величественные отроги Карпат. После ставших уже привычными холмов и пригорков Галиции, теряющиеся в поднебесье горные вершины вызывали у начальника команды войсковых разведчиков неприкрытую озабоченность и даже некоторую растерянность. Это и понятно: ведь для него, так же, как и для его охотников, было более привычным совершать ночные рейды в тыл противника на изобилующей холмами и неглубокими балками равнине. А тут неожиданная напасть. Горы. И не просто отдельные пологие или скалистые вершины, заросшие лесом и кустарником, а целые горные массивы со своими остроконечными хребтами, редкими перевалами, крутыми, труднопреодолимыми склонами, узкими грунтовыми дорогами, вьючными тропами и стремительными горными речками, где без опытного проводника немудрено и заблудиться.

Обо всем этом штаб-ротмистр узнал по прибытии в полк после лечения и отпуска. Много воды утекло с тех пор, как он, со своими гусарами сдерживая в горном ущелье австрийский батальон, был тяжело ранен, пленен, бежал, попал в военно-санитарный поезд великой княгини Ольги Александровны, а затем и в Царский лазарет. За это время фронт остановился на рубеже Днестра и вот уже несколько месяцев не двигался с места. Чтобы кавалерия не засиживалась на позициях, Ставка Верховного главнокомандования Российской императорской армии приняла решение о создании партизанских отрядов по образу и подобию тех формирований, которые постоянно беспокоили французов во время Отечественной войны 1812 года. И как только Аристарх доложил полковому командиру о своем прибытии после отпуска, тот сразу же отправил боевого офицера формировать партизанский отряд, основу которого составили его охотники, с которыми он уже воевал в Карпатах и знал цену каждому из них. Рейды по тылам австрийских войск заставляли противника постоянно держать для отражения партизанских отрядов немало сил, и это приносило свою пользу русскому командованию. Но привыкшие к маневренной войне русские войска жаждали наступления. Жаждал наступления и Аристарх.

Так уж повелось в 12-й кавалерийской дивизии, что перед началом боевых действий генерал Каледин непременно собирал в штабе дивизии всех начальников разведывательных и партизанских команд, беседовал с каждым офицером и зачастую лично доводил им приказ. Ставя задачу Аристарху, отряд которого должен был выдвинуться в глубь территории, занятой противником, начальник дивизии отметил, что на него возлагается особая задачи. За сутки до подхода основных сил к предгорью Карпат проверить все встречающиеся на пути движения дивизии перевалы, вершины и населенные пункты на предмет оставления там австрийцами засад или опорных пунктов…

Раскинув перед собой карту, Баташов-младший, мысленно прокладывая маршрут движения своего отряда, подумал: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним идти…»

И в самом деле, карта давала лишь однобокое представление о предстоящем нелегком и опасном горном рейде. Выполнение боевой задачи осложняло прежде всего то, что весной в горах довольно частыми были осадки и туманы. В доказательство этому вот уже второй день шли проливные дожди, и единственная дорога, ведущая к перевалу, из-за вероятных оползней, скорее всего, стала непроходимой даже для кавалерии. Но подходя к своему ратному делу профессионально, он полагал, что размокшая на склонах гор почва давала возможность разведчикам заблаговременно обнаружить следы противника. Благоприятными были и утренние туманы, непроглядной пеленой окутывающие долины…

«Несмотря на то, что Карпаты представляют собой весьма мощную и сложную систему естественных препятствий на нашем пути, все это дает нам более широкие возможности для маневра и незаметного просачивания в глубокий тыл противника», – с этой бодрой, обнадеживающей мыслью Аристарх свернул карту-двухверстку и привычным движением засунул ее в командирскую сумку.

Пока он колдовал над картой, в предгорьях распогодилось. Выглянуло теплое весеннее солнце, и лес сразу же наполнился пением и щебетом птиц. Привыкший все примечать Баташов вывел для себя некоторую закономерность. В большинстве своем леса в прифронтовой полосе, несмотря на войну, изобиловали самыми разнообразными пернатыми, которые, казалось, только и ждали затишья, чтобы воздать разноголосую хвалу этому прекрасному и неповторимому миру, который люди в очередной раз зачем-то перекраивали по-своему далеко не мирному образу и подобию. И чем громче гремели пушки, тем голосистей заливались Божии создания в минуты затишья, словно побуждая своим сладкоголосым пением людей к миру и любви. Но если бои затягивались, то вскоре на смену сладкоголосым дроздам, жаворонкам и малиновкам прилетало каркающее воронье, хищное коршунье, чтобы незамедлительно приступись к своей кровавой тризне, и тогда лес мертвел, погружался в глубокий летаргический сон, оплакиваемый лишь тянуще плачущими чибисами. И тогда казалось, что еще недавно такой чистый и прямоствольный лес, устланный прошлогодней листвой и изумрудной зеленью залитых солнечным светом полян, превращался в захламленный искореженными деревьями и сучьями, посеченными вездесущими осколками, израненный рытвинами окопов и огромных воронок, неухоженный, непроходимый бурелом, не пригодный не только для певчих птиц, но и для людей. Этот природный апофеоз ранил не только чувствительную душу, но и уже довольно загрубевшее на войне сердце, привычное к смерти, крови и грязи боев. Погибшие товарищи уходили в землю, а омертвевшие леса оставались как трагическое напоминание грядущим поколениям о войне.

Вот и сегодня покрытые густым смешанным лесом предгорья Карпат встречали Аристарха многоголосием птиц, обрадованных внезапно появившимся из-за туч теплым солнечным лучам. Казалось, что природа, уставшая от пасмурной весенней непогоды, встрепенулась, стряхнула с себя серый дождливый наряд и зазолотилась прямоствольными стволами сосен, забелела многочисленными стайками многоглазых берез, изучающе разглядывающих с изумрудной лесной опушки нежданных пришельцев. Предгорья огласились торжественным щебетанием, пересвистыванием, кукованием и стрекотанием, от которого перехватило дух и сладко защемило сердце. Все это напоминало Аристарху родной приоскольский летний сад, в котором водились девичьи хороводы, в одном из которых он приметил свою Дуняшу, ее огромные и бездонные, как колодцы с ключевой водицей, глаза, маленький носик и пухленькие, алые губки, так и манящие к себе чистотой и обещанием неземного блаженства…

«Простишь ли ты меня за то, что так и не удосужился тебе написать…»

– Ваше благородие, – прервал горькие и в то же время радостные думы штаб-ротмистра, вестовой, – вас вызывает командир полка.

…В просторной палатке было довольно тесно от присутствия почти всех полковых офицеров.

– Господа! – повысил голос полковник. – Я пригласил вас, чтобы объявить долгожданное известие. После продолжительного стояния и отдыха второго дня мы выступаем. Нашей 12-й кавалерийской дивизии предстоит форсировать Днестр и начать наступление в юго-западном направлении по территории Буковины к Пруту. Южнее нас наступает Кавказская конная дивизия.

Это сообщение было встречено офицерами восторженными восклицаниями и криками, призывающими к победоносному шествию…

– Я хочу предупредить вас, господа, от чрезмерного благодушия и самонадеянности, – вновь повысил голос полковой командир. – Вы должны знать, что противник еще достаточно силен и может использовать эти, мало знакомые нам горы и долины для засад, внезапных обходов и охватов, что требует от каждого из нас еще большей осторожности и ответственности в принятии решений. Вы всегда должны помнить, что условия проходимости по юго-западным отрогам Карпат значительно сложнее, чем на равнине и даже в предгорьях, так как здесь мало продольных и поперечных долин, а сами горы имеют крутые склоны и на всем протяжении покрыты густыми высокими лесами. Здесь нелегко ориентироваться, особенно при движении по запутанным горным тропам, и требуется особая натренированность эскадронов в хождении по азимуту. Но не все здесь так плохо, как кажется на первый взгляд. Вследствие обилия лесов в Карпатах создались прекрасные условия для маскировки и удовлетворительные условия для размещения войск вне населенных пунктов. Скажу откровенно: по всем военным законам, в горах впереди кавалерии должна идти всепроходимая пехота, которая в состоянии преодолевать горные массивы почти по всем направлениям, в том числе и по многочисленным вьючным и пешеходным тропам. Но задача поставлена нам, и потому, несмотря ни на что, мы должны ее выполнить! В таких условиях очень важное значение приобретает разведка местности – горных дорог, перевалов, теснин, обходных путей, укрепленных районов и опорных пунктов противника. И здесь наша надежда лишь на бдительность, опыт охотников и их славного начальника штаб-ротмистра Баташова…

Нам приказано в несколько переходов выйти на направление Стрый – Моршин по реке Прут и закрепиться там в ожидании подкрепления. На Моршин ведет единственная в этих горах дорога. Вы сами прекрасно понимаете, что кавалерийская колонна с обозами, движущаяся по единственной дороге, представляет собой бесконечную кишку. Одна лошадь занимает больше места, чем трое пеших. Вследствие этого движение рысью невозможно. Без четкого управления эскадроны будут то растягиваться, то сужаться, внося тем самым сумятицу в продвижение войск. В случае внезапного нападения противника у нас даже не будет возможности собрать в одном месте для предстоящего боя не только эскадрон, но и полусотню. И потому нетрудно предположить, к какому исходу все это может привести…

– Отчего же все-таки эта задача не была дана пехотному полку, вдвое более сильному по огню, чем наши дивизии, вместе взятые… – неожиданно раздался недовольный голос ротмистра Обухова, встреченный гулом одобрения.

– Господа офицеры, все подобные разговоры излишни! – сурово взглянув на офицера, сказал полковой командир. – Как объяснил мне командир армейского корпуса, других резервов у него нет. Пехота вся в деле. Конечно, легче всего сказать, что, мол, «не по Сеньке шапка», и топтаться на месте в ожидании пехоты. Но на то мы и офицеры, чтобы выполнять даже самые нежданные приказы. Трудности заставляют нас мыслить, а хорошая мысль может помочь в преодолении даже непреодолимых препятствий. Вспомните неунывающего гусара Дениса Давыдова:

восторженно продекламировал полковник и, окинув офицеров ободряющим взглядом, торжественно произнес: – Для русского офицера нет большей чести, чем сражаться за Бога, Царя и Отечество! Так будем же верны доблестным заветам наших героических отцов и дедов, отстоявших Россию от многочисленных врагов!

Воодушевленные словами командира офицеры все как один прокричали троекратное «Ура!».

Дождавшись, пока все в палатке утихомирятся, полковой начальник уже деловым тоном продолжил:

– Нашему гусарскому полку поставлена боевая задача выдвинуться в голове походной колонны и, в случае обнаружения противника, с ходу его атаковать, обеспечивая тем самым незамедлительное продвижение дивизии. Вы наверняка представляете себе, что гусарский полк, могущий вести бой в горах лишь в пешем строю, по силе огня слабее пехотной роты. Но так как спешенная конница в бою связана своими коноводами, то ее фактическая сила становится еще меньше. Поэтому наша сила во внезапности и в гусарской лихости, построенной на трезвой оценке обстановки, скоротечности и напористости боя. А это возможно лишь при наличии у штаба своевременной и полной информации о точном местонахождении, численности и вооружении противника, а также о его фортификационных сооружениях… – Полковник замолчал, внимательно всматриваясь в возбужденные лица офицеров. Найдя глазами Аристарха, стоящего у входа в палатку, он с нескрываемой надеждой в голосе произнес:

– И здесь я надеюсь на опыт и удачу охотников штаб-ротмистра Баташова.

– Мы сделаем все, что будет в наших силах, – откликнулся, явно смущенный всеобщим внимание, Аристарх, – и за ценой не постоим!

…Выступив почти на сутки раньше начала выдвижения дивизионной колонны, команда разведчиков лишь к полудню достигла пределов горного селения Брошнев-Осада. Двигались лесом, скрытно, по обе стороны от дороги, не привлекая внимания противника.

– Ваше благородие, – громким шепотом остановил офицера вахмистр Стронский, недавно прибывший в полк после излечения, – в овраге полно убитых австрийских кавалеристов.

Аристарх, подав условный сигнал всем остановиться, направился вслед за вахмистром. И в самом деле, по всему склону, поросшему густым кустарником, пестрели красные чакчиры австрияков.

«Судя по тому, что тела задеревенели, можно предположить, что бой здесь был недавно, возможно, прошлым днем», – подумал Баташов, пытаясь с помощью гусар перевернуть лицом к себе австрийского офицера, сраженного пулей в спину.

На лице австрияка застыла гримаса удивления и ужаса.

Удивлен и озадачен был и командир охотников. Прекрасно зная о том, что русские войска находятся на слишком большом удалении, чтобы встретиться здесь с противником, он, еще раз более внимательно осмотрев местность, пришел к довольно неожиданному выводу. По всей видимости, разъезд австрийских гусар, пробираясь из разведки, напоролся на своих, отчего и произошла перестрелка между австрийцами.

«Это говорит о том, что австрийцы, по всей видимости, решили оборонять село Брошнев-Осада, находящееся у нас на пути, и в то же время кем-то напуганы до такой степени, что стреляют даже по своим, чтобы чужие боялись», – сделал вывод Аристарх.

Словно в подтверждение его мыслей, вахмистр Стронский нашел в командирской сумке австрийца карту, на которой горная деревня была окружена красным кружком, в центре которого стояла цифра 240. А Баташов знал, что, именно столько солдат и офицеров насчитывалось в австрийском пехотном батальоне.

– Спаси нас, Господи! – невольно вырвалось у него. – Ведь и одной пехотной роты противника достаточно, чтобы надолго задержать продвижение дивизионной колонны, – вспомнил он слова полкового командира.

Стоявший рядом вахмистр Стронский удрученно покачал головой.

– С налета здесь не возьмешь, – задумчиво промолвил он, – много людей положим, а заслон с ходу не собьем.

– А зачем нам голова дадена? – спросил офицер. – В горах идти в лоб – значит обречь себя на погибель. Нужно малыми силами ошарашить врага так, чтобы он сам, боясь охвата, кинулся наутек. Австрияки после поражения в Галиции сами себя боятся. Пример тому – разгром своего же разъезда.

Баташов вытащил свою карту и, расстелив ее на плоском камне, наполовину вросшем в землю возле разлапистой сосны, задумался.

Выйти незаметно в тыл противника, как он задумал, не было никакой возможности. С западной стороны склоны были довольно крутыми и безлесными, а противник наверняка возвел оборонительные сооружения именно на западной, более возвышенной стороне села, откуда можно было беспрепятственно обстреливать не только дорогу, ведущую к селению Долина, но и ее ответвление на Торунь.

Так ничего определенного и не решив, Аристарх подозвал вахмистра Кузьмина.

– С двумя гусарами обойди село справа и с лесины, растущей на господствующей высоте, постарайся поточнее разведать, где находится противник, – поставил он задачу, – только постарайся до времени не обнаружить себя. С Богом!

Гусары, передав коней коноводу, споро скрылись за деревьями, словно их и не было.

Ожидая прибытия разведчиков, Аристарх еще и еще раз прокручивал в голове самые неожиданные варианты предстоящих действий, желая лишь одного: во что бы то ни стало выполнить приказ полкового командира с наименьшими потерями, а лучше, конечно, вобще без оных.

Верный принципу «доверяй, но проверяй», он с нетерпением ждал доклада Кузьмина. От того, подтвердит тот его предположения или опровергнет, во многом зависело решение. О том, чтобы ретироваться от встречи с превосходящими силами противника, у него не возникало и мысли.

«Хуже нет ждать да догонять», – неожиданно вспомнил он слова Баташова-старшего и воочию представил его. Прошло уже несколько месяцев со дня их последнего свидания в Царскосельском госпитале, и все это время они ограничивались лишь редкими весточками да короткими телефонными разговорами. Тысячи верст разделяли Юго-Западный и Северный фронты, что по меркам войны было равносильно непреодолимой пропасти…

«Вот закончится война, и мы заживем прекрасной мирной жизнью», – думал Аристарх. Но время шло, а война не только не заканчивалась, а лишь только набирала обороты, вовлекая в свою кровавую мясорубку все новые и новые страны, все новые и новые миллионы человеческих жизней. Он со страхом все чаще и чаще ловил себя на мысли, что постепенно привыкает к походной жизни, крови и смертям своих боевых товарищей. А, когда полк, после кровопролитных боев, направлялся на отдых и доукомплектование в тыл, начинал тосковать по своему делу. Лишь грохот канонады, постоянные рейды в тыл противника, жестокие и скоротечные бои приносили ему некоторое удовлетворение и душевное равновесие. Конечно, в ходе боев возникали и непредвиденные ситуации, которые, бывало, немного охлаждали боевой пыл, и тогда он мысленно призывал на помощь отца: задавал ему свои вопросы и, как правило, всегда получал ясные и мудрые советы. Да по-другому и не могло быть, ведь Баташов-старший и в кадетские, и в юнкерские годы приучал его к самостоятельности и ответственности за каждое принятое решение. Они вместе частенько анализировали не только всем известные, но и малозначимые победы и поражения русского оружия во время Русско-японской войны. Все это позволило заранее подготовить Аристарха к нелегкому ратному труду, к той большой и кропотливой работе, которая легла ему на плечи вместе с офицерскими погонами. Вот и сегодня, не находя выхода из создавшегося положения, он мысленно обратился к отцу: как бы тот поступил в нынешней ситуации. Обычно, выслушав вопрос, отец, загадочно улыбался. Потом, покопавшись недолго в своем «мозговом архиве», предлагал в ответ почти всегда что-то достаточно оригинальное. И, что самое главное, он никогда не повторялся. К этому в своей непредсказуемой и довольно опасной деятельности стремился и Аристарх, стараясь найти выход из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций.

«А что если на полном скаку внезапно продебушировать перед позициями австрийцев? – неожиданно пришла ему в голову шальная мысль. – Но это возможно лишь в том случае, если основные позиции противника и в самом деле находятся на западной стороне селения…»

– Ваше благородие, австрияки силами до батальона пехоты закрепились на западной окраине села, – прервал размышления штаб-ротмистра старший унтер-офицер Кузьмин, внезапно появившийся из-за ствола ближайшей сосны.

– Я так и предполагал, – удовлетворенно заметил офицер и, взглянув на запыхавшегося гусара, торжественно добавил: – Благодарю за службу!

– Рад стараться, ваше благородие! – расплылся в радостной улыбке Кузьмин.

– А с чего ты взял, что там целый батальон, – неожиданно спросил Баташов, – каждого солдата пересчитал, что ли?

– Нет, ваше благородие. Я, как вы учили, пересчитал только офицеров и пулеметы…

– И каков результат?

– Четыре офицера и столько же пулеметов.

– Покажешь на карте укрепления австрийцев?

– А что, мы и это могем, – бодро ответил Кузьмин, и, подойдя к разложенной на камне карте, нерешительно склонился над ней.

– Ну что остановился? Показывай! – нетерпеливо произнес Аристарх.

– Кажись, вот здесь, – неуверенно сказал Кузьмин, ткнув пальцем в карту.

– Какие могут быть укрепления в центре села? – удивился Аристарх. – Наверное, вот здесь, – он провел остро отточенным синим карандашом полукруг по восточным склонам высотки.

– Да! Здесь! – радостно воскликнул гусар. – Я совсем запутался в этих чертовых черточках и закорючках.

– А где находятся пулеметы, заметил?

– Так точно, вашбродь. Здеся они, – Кузьмин указал пальцем три точки по краям и в центре синей линии, проведенной офицером. – И еще один вот здесь, – указал он на обратную сторону высоты.

– Что еще подметил? – продолжал Баташов вытягивать сведения из мало разговорчивого гусара.

– Боюсь ошибиться, вашбродь, но мне показалось, что среди солдат много людей в гражданской одежде, с какими-то необычно длинными карабинами.

– Молодец, что это заметил, – похвалил Кузьмина офицер и, заметив его недоуменный взгляд, объяснил: – Это, скорее всего, резервисты, которых за недостачей в армии современных винтовок вооружают всяким старьем. А где их больше всего?

– «Длинные карабины» держат оборону со стороны села, а те, которые в форме, находятся с западной стороны, там же находятся и три офицера.

«Охвата опасаются, – сделал вывод Аристарх, – значит, чего-то боятся, если более тщательно подготовились к обороне именно с запада. Но почему? Возможно, наши войска, наступающие южнее и севернее, уже продвинулись в глубь Карпат? Тогда все становится на свои места, – удовлетворенно подумал он, – и, если нам удастся создать достаточно много шума, дебушируя перед австрийцами по дороге к Долине и обратно, то, возможно, от неожиданности и боязни окружения они поспешат оставить свои позиции».

В пользу этого лихого рейда говорило и то, что дорогу, по которой он решил проскочить мимо села, обстреливать смогут лишь слабо вооруженные и недостаточно обученные резервисты.

Зная о том, что ночь в горах наступает быстро, Аристарх решил совершить свой неожиданный рейд перед позициями австрийцев с наступлением сумерек.

– Передайте вахмистру Загородину, чтобы он со всем своим взводом незаметно направлялся ко мне, – приказал Аристарх вестовому.

Дождавшись, пока все охотники соберутся в лощине, он объявил:

– Гусары! Главная наша задача – обеспечить беспрепятственное продвижение дивизионной колонны. На нашем пути стоит хорошо укрепленный противник. Но мы не будем атаковать его в лоб. Мы пойдем другим путем. Производя как можно больше шума галопом, продебушируем перед австрияками, а затем вернемся таким же путем обратно. Впереди враг, сзади, на подходе, наш легендарный полк. Так не посрамим же гусарское племя!

Аристарх вскочил на коня и первым выскочил на дорогу, ведущую к селу. За ним, заполнив ее от края до края, гикая, завывая и стреляя на ходу, понеслась кавалерийская лава. Австрийцы сумели опомниться, лишь когда конь штаб-ротмистра поравнялся с крайними хатами. Сухо зящелкали недружные выстрелы резервистов. Запоздало, лишь когда охотники свернули на дорогу, ведущую в сторону Долины, застрекотали пулеметы, не причинив отряду никакого вреда. Проскакав еще версты две под сенью деревьев, офицер подал команду остановиться.

– Всем спешиться! Оказать помощь раненым. Приготовиться к отражению атаки, – приказал он.

– Ваше благородие, у меня кони целы, люди тож, и даже раненых нет, – доложил вахмистр Стронский.

– У мэнэ тоже вси живы и здоровы, – откликнулся вахмистр Загородин, – только у мэнэ фляжку с водой покоробило, – удрученно добавил он, снимая с ремня баклажку. Чтобы добро не выливалось зря, он тут же приник к рваному отверстию губами. К всеобщему удивлению, фляжка оказалась пробитой лишь с одной стороны. Вахмистр потряс ей из стороны в сторону, и все услышали бряцание пули.

– Да, братец, тебе крупно повезло. Возьми австрияк, чуть левее – и все… – сказал Аристарх.

– Ни-ни, ваше благородие, – возразил весело Загородин, – така пуля и ремня не пробьет. Поглядайте, вона в баклажке застряла.

В три глотка выдув оставшуюся воду, вахмистр, вытащил изо рта расплющенную пулю.

– Рази така вахмистра Загородина возьме? Ни за что! – И, весело крякнув, заулыбался во все свое широкое лицо.

От этого поистине трагикомического действа еще минуту назад напряженные, задубевшие в яростном оскале лица гусар разгладились, посветлели. Послышались бодрые голоса. Охотники делились своими впечатлениями от удачно проведенного рейда, искренне радуясь, что все остались живы.

– Занять позицию для отражения возможной атаки противника! – прозвучала команда вахмистра Стронского, и гусары тут же принялись ее выполнять, ожидая с минуты на минуту нападения врага. К всеобщему удивлению, австрийцы преследовать их не стали.

– А что, братцы, – сказал удовлетворенно Аристарх, – видно, мы и в самом деле до самой смерти напугали австрияков. Да так, что они до сих пор пуляют в белый свет, как в копеечку.

– Ни ча! Пусть пуляют. Нам меньше достанется, – откликнулся Загородин и, показав свой огромный кулак в сторону австрийцев, добавил: – Они еще сабель наших не пробовали. Ну ничего, еще подывятся, на что способны гусары!

Только с наступлением темноты стрельба начала стихать, а затем и вовсе прекратилась. Аристарх приказал Кузьмину незаметно для противника разведать обратный путь.

После доклада о том, что путь свободен и что австрийцы толпятся у походных кухонь, Аристарх вскочил на коня и властно прокричав:

– За мной, гусары! С нами удача! – Пришпорил коня и помчался в сторону неприятеля. Подскакав почти до околицы, он скомандовал: – Аллюр, три креста! – И, дав шпоры коню, перешел в галоп. Перед позициями противника охотники, как и в первый раз, появились внезапно и с ходу открыли по замешкавшимся австрийцам огонь. Не дожидаясь ответной стрельбы, быстро проскочили по темной околице села обратно на восток.

Долго слышалась незатихающая стрельба в растревоженном лагере противника, пока вдруг в полночь внезапно не прекратилась.

– Устали бедные, – усмехнулся Кузьмин, заботливо расстилая на мягкой, душистой траве конскую попону, – спать, наверное, улеглись.

– Дай-то бог! – удовлетворенно промолвил офицер, укладываясь на ней спать, предварительно уложив под голову седло.

Рядом фыркали кони, вспотевшие от быстрой скачки. Сквозь густую хвою сосен задумчиво поглядывала на отдыхающих после ратного дела гусар круглолицая луна. В лесу воцарилась тишина, изредка прерываемая мелодичным стрекотанием цикад, словно и не было в горах ни опасных рейдов, ни войны. Иногда до чуткого слуха Аристарха доносились чуть слышные переклички дозорных, да фырканье коней. Казалось, что природа убаюкала и русских, и австрийцев, давая возможность восстановить силы для последующих боев…

– Ваше благородие, – разбудил командира с рассветом Кузьмин, – а австрияков-то тю-тю!

– В самом деле? – удивленно воскликнул Аристарх, протирая глаза.

– Я еще затемно прокрался в село. В окопах ни души!

– Может быть, австрийцы засаду замыслили?

– Никак нет, ваше благородие. Я до самих евоных позиций прогулялся. Там все пусто. Даже пучка сена не нашел. Потом с версту прошел лесом вдоль дороги. Тоже никого не встретил. Ушли. Вот вам крест ушли! – Кузьмин истово перекрестился.

Аристарх ожидал ретирады австрийцев, но не так скоро. Рассчитывая в основном на то, что пехота противника, сосредоточенная на пересечении горных дорог, особенно чувствительна к разного рода слухам и неожиданностям, он предпологал, что его неожиданный маневр может навести австрийцев на мысль о том, что вслед за конницей ночью к селу могла подойти и русская пехота. И вот оказалось, что все в его решении оказалось верным. Противник, видя ничем не объяснимые маневры русской кавалерии, поспешил уйти от греха подальше.

– Ну что же, раз ты принес радостную весть, тебе мою реляцию и в руки! – удовлетворенно произнес офицер, набросав несколько строк на бумаге, которую запечатал в конверт. – На словах передашь полковому командиру о том, что сегодня наблюдал. Авось полковник не забудет тебя при составлении наградного листа.

– Рад стараться! – словно его уже наградили, задорно воскликнул Кузьмин и, быстро оседлав коня, галопом припустил на восток, откуда в горы медленно, но неукротимо вползала многоверстная кавалерийская колонна.

2

Аристарху уже не раз приходилось сталкиваться с поспешным отступлением австрийцев зачастую без достаточного к тому повода, и поэтому боевой эпизод в селении Брошнев-Осада его не очень-то удивил. Его всегда поражало лишь то, что, несмотря на свою спешную ретираду, противник никогда и ничего после себя не оставлял. Ни обозов, ни артиллерии, ни даже разбитой винтовки, не говоря уже о боеприпасах и фураже.

«Да-а, – усмехнулся про себя он, осматривая оставленные противником позиции, – в чем в чем, а в вопросах отступления за австрийскими офицерами можно признать большие организаторские таланты».

Выслав разъезд гусар во главе с вахмистром Стронским в сторону соседнего горного села, Аристарх с вахмистром Загородиным в ожидании полка решили проехаться по занятому ими селу с тем, чтобы договориться с жителями о покупке овса и кое-каких продуктов для гусарского котла. Несмотря на утро, ворота и двери домов были наглухо заперты. Только вьющиеся над избами дымки указывали на то, что хозяева дома и настороженно ждут обещанных австро-немецкой пропагандой разбоя и насилия со стороны варваров-русских.

Подъехав к двухэтажному каменному дому, возвышающемуся посреди села, конники спешились. Передав повод своего коня вахмистру, офицер, бряцая по вымощенной брусчаткой дорожке шашкой, направился по широкой каменной лестнице к двери. Не успел он стать на первую ступеньку, как дверь дома широко распахнулась, и на пороге возник кряжистый высокорослый гуцул в просторном плаще с длинным воротником, свисающим за плечи до уровня пояса. Плащ был украшен длинной свисающей бахромой, сплетенной в косы. Все его одежда говорила о том, что это человек достатка, а возможно, что и местный богатей. Он словно ожидал, что русские направятся именно в этот самый большой и богатый дом и заранее к этому приготовился. По испещренному морщинами, прокопченному лицу его трудно было понять, рад он неожиданным гостям или держит за пазухой заряженный пистолет, чтобы в случае чего защищаться.

– Guten Tag, Wirt![1] – приветствовал горца штаб-ротмистр остановившись у порога.

– Ich weiß, dass Sie kamen, um zu plündern und zu vergewaltigen. Ich beschwöre Euch beim Heiligen Madonna, mein Haus nicht verbrennen. Ich gebe Ihnen alles, was ich habe, nur berühren Sie nicht meine Frau und Töchter![2] – Хозяин обреченно рухнул на колени и, вознеся к небу руки, обратился к Богу с слезной молитвой о защите.

– Gott bewahre! – воскликнул офицер. – Nein, haben Sie keinen Finger rührt, wenn die Untertanen des österreichischen Kaiserreiches besitzen keine böse Absicht gegen uns[3].

Аристарх наклонился к хозяину, чтобы поднять того с колен. Гуцул же понял намерение офицера превратно и, неожиданно резво вскочив на ноги, схватил стоящие за дверью вилы и наставил их на него.

– Ты что, лешачья твоя душа, на русского офицера руку поднимаешь? – грозно рыкнул в одно мгновение взлетевший на крыльцо вахмистр Загородин и, не обращая внимания на предупреждение Аристарха, выхватил из рук гуцула вилы и крепко саданул его по лбу массивным черенком.

– Ну это ты, братец, зря, – с явной досадой в голосе пробурчал штаб-ротмистр, – я только-только договариваться с ним начал, а ты всю мою дипломатию – кобыле под хвост.

– Вин же на вас, ваше благородие, з вилами кинувся. Не мог же я вас віч-на-віч з отаким бугаэм оставити, – обиженно пробурчал Загородин.

– Ну ничего не журысь, гусар, – ободряюще похлопал вахмистра по плечу офицер, – лучше помоги ему встать после твоего сногсшибательного удара.

– Nichts für ungut Wirt auf meinen фельдфебеля, er ist ein wenig aufgeregt war. Ja und du hast mich nicht verstanden beim ersten mal. Ich wiederhole für Sie noch einmal – wir, mit Bürgern, die nicht im Krieg[4]. – И в подтверждение своих слов, он вытащил из командирской сумки лист плотной бумаги с царскими вензелями в заглавии и, дождавшись пока взгляд хозяина придет в себя, громко зачитал:

«Императорские Российские войска перешли границу Пруссии и Австро-Венгрии, двигаются вперед, сражаясь с войсками Германии и Австро-Венгрии.

Воля государя императора – миловать мирных людей.

По предоставленной мне власти объявляю:

1. Всякое сопротивление, оказываемое императорским войскам Российской армии мирными жителями, будет беспощадно караться, невзирая на пол и возраст населения.

2. Селения, где будет проявлено хоть малейшее нападение или оказано мирными жителями сопротивление войскам или их распоряжениям, немедленно сжигаются до основания.

Если же со стороны жителей Восточной Пруссии не будет проявлено враждебных действий, то всякая даже малейшая оказанная ими Российским войскам услуга будет щедро оплачиваться и награждаться.

Селения же и имущества будут охраняться в полной неприкосновенности».

Видя, что хозяин по-русски не понимает совсем, Аристарх перевел содержание листовки на немецкий язык.

– Ich möchte hinzufügen, dass ich beabsichtige, kaufen Sie drei Sack Hafer und ein Schaf. Nen kleinen deutschen Marken[5].

Поняв, что русские не хотят причинить ему зла и готовы за деньги купить необходимые им продукты и фураж, богатей бухнулся в ноги офицеру теперь уже благодаря Бога за заступничество.

После этого гуцул созвал все свое семейство и от имени их всех поблагодарил Бога за спасение от «русских варваров».

Вскоре был накрыт богатый стол, расставлены всевозможные кушанья и напитки, и хозяин широким жестом пригласил гостей за стол.

– Скажи остальным, что сегодня обедать будем у гостеприимных хозяев. Оставь на позициях только охранение, – распорядился Аристарх многозначительно взглянув на Загородина.

– Будет исполнено, – радостно воскликнул вахмистр. Благодушно подмигнув хозяину, он степенно прошествовал во двор, лихо вскочил на коня и, задорно гикнув, был таков.

Весть о дружелюбии русских быстро облетела все село, и на единственную улицу, словно тараканы из нор, с опаской выползли горцы. Только после того, как они еще раз убедились в том, что русские их не собираются жечь и грабить, к каменному дому богатея потянулись любопытные. Вскоре во дворе стало тесно от спешивающих гусар и осмелевших селян, которых хозяин грубо выпроваживал на улицу, благоволя лишь к русским гостям. Встречая их, он то и дело прикладывал ко лбу медный пятак, подаренный ему вахмистром и вежливо здоровался с каждым за руку то и дело повторяя: «Guten Tag, mein Herr!», «Guten Tag, mein Herr!».

– Какой же я тебе «херр», – неожиданно обиделся на хозяина ефрейтор Попелюшко, – лучше называй меня Иваном.

– Guten Tag, mein Herr Ivan, – быстро исправился хозяин, стараясь угодить.

Прежде чем усадить своих охотников за стол, штаб-ротмистр попросил радушных хозяев убрать со стола все вино. Впереди предстояла дальняя, незнакомая дорога, которая в любой момент могла преподнести самые неожиданные сюрпризы, а он не хотел рисковать своими людьми.

Обед уже подходил к концу, когда на улице раздались заполошные крики селян: «Казаки! Казаки!» Услышав это, хозяин побледнел и, вскочив с места, кинулся к двери намереваясь запереть ее на все засовы.

– Отставить, – остановил его Аристарх. – Вахмистр, разберитесь, кто там так всех перепугал.

Загородин выбежал на улицу. Послышался цокот копыт и его грозный рык:

– Кто старший?

– Мирошниченко, – раздался звонкий молодой голос, и вскоре в дверях вместе с вахмистром появился среднего роста жилистый крепыш, одетый в изрядно потрепанную черную черкеску с газырями, черные шаровары с малиновым полулампасом, в лихо заломленной кубанке.

Аристарх при виде нового гостя встал с места и сделал несколько шагов навстречу.

– Разрешите представиться, подхорунжий Мирошниченко, командир пластунов, – доложил тот.

– Штаб-ротмистр Баташов, – в свою очередь, представился Аристарх, – начальник отряда охотников генерала Дениса Давыдова гусарского полка.

– Я со своими станичниками прислан генералом Павловым вам в помощь, – обрадованно воскликнул подхрунжий. – Скажу откровенно – всегда мечтал повоевать локоть к локтю с доблестными гусарами.

– Добрые желания обычно исполняются в первую очередь, – улыбнулся Аристарх, – я слышал, что и ваши пластуны не лыком шиты.

Крепко пожав друг другу руки, офицеры вышли на улицу.

Казаки с гиканьем и воплями лихо въезжали во двор богатого гуцула вслед за своим командиром, представляя собой формирование, казалось бы, не имеющее ничего общего с воинским подразделением. Нагруженные самой разнообразной добычей, они и в самом деле больше походили на разбойников из дикой дивизии, только что поживившихся в городе, отданном командованием на разграбление. Трое из них выделялись особо. Накинув на плечи в виде бурок зеленые портьеры с розовыми попугаями, они гарцевали на свих лошадках у всех на виду. Аристарх, с малых лет привыкший к военному порядку во всем, хотел было приструнить зарвавшихся казачков, но, подумав о том, что в дальнейшем им придется бок о бок выполнять боевую задачу, лишь негромко выразился:

– Ну и сукины же дети эти казаки!

Поняв, что он этим хотел сказать, штаб-ротмистр Мирошниченко лишь руками развел. Мол, такие уж у нас, у станичников, порядки.

– Здесь не шалить, – строго взглянув на подхорунжего, сказал Аристарх.

– Знамо дело, ваше благородие, – понятливо отозвался Мирошниченко, – тех, кто руку супротив рассейского воинства не поднимает, мы не трогаем.

В это время во двор вышел перепуганный хозяин. Но, услышав в голосе гостя, который разговаривал с казаком, повелительные нотки, он сразу же успокоился и, подойдя к Мирошниченко, пригласил его и сотоварищей к столу.

Передав приглашение хозяина дома, Аристарх добавил:

– Если есть необходимость, можете купить у богатея овес, цены у него божеские.

– Пропитание себе и своим коням казаки добывают, а не покупают, – многозначительно промолвил подхорунжий и, поманив станичников за собой, направился в гостеприимный дом.

Вскоре к околице села вышел передовой эскадрон гусарского полка во главе с ротмистром Лермонтовым.

– Наслышан о ваших геройских похождениях, штаб-ротмистр, – вместо приветствия с ходу выпалил тот, – ну дайте я вас облобызаю. Думаю, что имею на это право, как первый ваш командир.

Он крепко обнял смущенного разведчика и трижды его поцеловал.

– Ну что вы, господин ротмистр, это все мои орлы. Им и слава.

– Я не за то искренне благодарен вам, что лихо рейд провели, это, в конце концов, долг всякого профессионального военного, а за то, что боевую задачу выполнили и гусаров не погубили…

Заметив увешанных самым разнообразным барахлом коней, привязанных во дворе, ротмистр удивленно взглянул на Аристарха.

– А это что за цыганский табор?

– Пластуны здесь заправляются. Присланы командованием мне в помощь.

– А-а, – махнул рукой Лермонтов, – узнаю станичников. Без озорства никак не могут, – беззлобно добавил он.

Дождавшись, пока казаки отобедают у гостеприимных хозяев, Аристарх подозвал подхорунжего.

– Взвод своих охотников я выслал вперед, – проинформировал он его, – через пять минут выступаю с остальными. Если вы намерены идти с нами, то через десять минут встречаемся на околице.

– Мы будем рады выступить под вашим командованием, – неожиданно почтительно козырнул Мирошниченко, – распоряжайтесь нами по своему усмотрению. Пластуны в полном вашем распоряжении.

Аристарх был несколько удивлен тому, что подхорунжий так просто и без уговоров распростился со своей вольницей и стал под его руку. Обычно казаки редко соглашались на то, чтобы ими командовали «чужаки». Видимо, здесь сыграла роль солдатская молва, которая уже залегендировала удачно проведенную накануне операцию. Он не мог не заметить любопытных и довольно почтительных взглядов пластунов, которые те изредка бросали в сторону охотников. А все в армии прекрасно знали, что уважения казаков и тем более пластунов можно было заслужить, лишь совершив в бою что-то из ряда вон выходящее.

Гусары под командой штаб-ротмистра направлялись к околице, когда в небе послышался гул, а некоторое время спустя появился аэроплан, который, то снижаясь чуть ли не до деревьев, то взмывая вверх, начал кружить над селом.

– Спешиться, – приказал Аристарх, видя опасные маневры воздушной машины, явно примеривающейся, куда лучше сбросить на кавалерийскую колонну бомбы.

В полку тоже поняли намерение авиатора, и вскоре кавалерия быстро растворилась в близлежащем лесу. На дороге остались лишь груженные фуражом и нехитрым армейским скарбом повозки. Офицеры, спешившиеся в центре села, с любопытством наблюдали за эволюциями летательного аппарата, довольно рискованно маневрирующего меж мачтовых сосен, гадая, когда же военлет зазевается и врежется в лесину или в сопку, возвышающуюся к западу от села. Наконец, выбрав момент, летчик сбросил бомбу, которая упала на южной окраине населенного пункта. Взрыв никому вреда не причинил. На воздух взлетели лишь комья земли да образовалось облако пыли. Но грохота было много. Гусары вовремя успели подхватить внезапно взбесившихся лошадей и, немного успокоив их, открыли беспорядочную стрельбу. Эта первая сброшенная на глазах Аристарха бомба произвела на него довольно сильное впечатление.

«Теперь и с воздуха будут нас долбить, – с досадой подумал он, – мало того, теперь противник будет знать о нашем продвижении и своевременно подготовится к обороне. И тогда потерь не избежать».

Прибыв к месту сбора, он обнаружил отдыхающих под деревьями казаков, которые, казалось, не обратили никакого внимания ни на аэроплан, ни на грохот разорвавшейся бомбы. Увидев его, пластуны не мешкая вскочили на коней и во главе с подхорунжим выехали навстречу. Зная, что в боевой обстановке подразделения ни в коем случае смешивать нельзя, Аристарх, дождавшись казаков, объявил:

– Выдвигаемся в сторону Долины. Впереди пойдет разъезд пластунов под командой подхорунжего Мирошниченко. Двигаться рысью, наблюдая за окружающей местностью. На пути возможны засады противника. В случае обнаружения таковых, в бой не вступать, доложить мне и ждать подхода основных сил. Довожу до вашего сведения, что в трех верстах в районе хутора Ясеница находится наш разъезд, под командой вахмистра Стронского. Вопросы есть?

– Вопросов нет! – звонко отчеканил подхорунжий. – Вахмистр Колода, со своими станичниками в передовой дозор, – приказал он низкорослому, широкоплечему казаку с усами, похожими на укороченные турецкие ятаганы.

Вахмистр по-разбойничьи гикнул и рванул на своем рослом скакуне вперед. Вслед за ним порысила дюжина казаков. Пригнувшись к холке своих разномастных коньков, разъезд вскоре скрылся за поворотом дороги.

3

Оставив в селении Брошнев-Осада обозы и полусотню для их прикрытия, часом позже дивизионная колонна двинулась вслед за разведчиками.

Не доходя версты до хутора Ясеница, охотники услышали впереди разрозненную пальбу. Через несколько минут со стороны хутора прискакал вестовой.

– Всем спешиться! Занять оборону, – приказал штаб-ротмистр.

– Ваше благородие, – обратился посыльный, переведя дыхание, – в районе высоты 285 обнаружены замаскированные позиции противника, которые занимают до роты пехотинцев с двумя пулеметами и тремя артиллерийскими орудиями. Вахмистр Стронский приказал взводу спешиться и до вашего прибытия скрытно наблюдать за противником…

– А что это за стрельба? – недовольным тоном спросил Аристарх. – Я же приказал в бой не вступать.

– Это казаки столько шума наделали, – начал виновато оправдываться гусар, – их передовой дозор промчались мимо так внезапно, что мы не успели их даже предупредить…

– Как они?

– Ничего. Пока держатся. Австрийцы тоже не сразу пластунов обнаружили. А когда открыли огонь, казаки уже у дороги под защитой пригорка укрылись. И теперь ни вперед, ни назад, вся дорога с сопки простреливается.

– Вперед, – приказал Аристарх и, ведя коня в поводу, направился вслед за вестовым. За ним двинулись остальные.

– Отсюда лучше идти лесом, – предложил гусар, когда отряд добрался до поворота дороги, ведущей к хутору.

– Лесом так лесом, – согласился офицер, – главное, чтобы противник нас до времени не заметил.

Вскоре отряд вышел к густо поросшей кустарником опушке леса, за которой открывался вид на занятую противником высотку и хутор, притулившийся к ее подножию.

Подозвав к себе подхорунжего Мирошниченко и вахмистра Загородина, Аристарх распорядился:

– Прикажите вашим казачкам прикрыть отряд со стороны дороги. Мало ли что может прийти в голову противнику.

– Не беспокойтесь, ваше благородие, казаки уже заняли позиции у дороги.

– А вы, вахмистр, отправьте вестового к полковому командиру с докладом об обстановке.

– Слушаюсь, ваше благородие, – поспешил выполнять приказание Загородин.

– А мы пока посмотрим, как помочь вашим станичникам, попавшим в западню, – обратился к Мирошниченко Аристарх.

Внимательно осматривая местность в бинокль, штаб-ротмистр пытался найти овраг или лощину, ведущую к залегшим под бугром пластунам. Но вдоль дороги видны были лишь крутые склоны и осыпи с небольшими пожелтевшими заплатками травостоя, где просто невозможно было пройти незаметно.

– Ваше благородие! – встревоженно воскликнул подхорунжий. – Австрийцы направляют к подножию солдат. Непременно попытаются закидать казаков гранатами. Этого нельзя ни в коем случае допустить…

– Все это верно, но нам пока что не время загодя открываться, – озабоченно сказал Аристарх, – я предлагаю внезапно атаковать, когда они подойдут поближе.

– Только людей положим, ваше благородие, – откликнулся подхорунжий. – А что, если взять их в ножи? Вон, видите, густо поросшую лесом лощину, между подножием сопки и пригорком, за которым спрятались станичники. Австрияки и пикнуть не успеют, как мы их всех там положим.

– Вижу, – перевел бинокль на захваченную противником гору Аристарх, – но перед этой лощиной голое место, поросшее лишь травой да мелкими кустарниками. За ними особо не спрячешься…

– Пластуны мы аль нет? – возбужденно прервал его Мирошниченко. – Святое дело погибнуть за други своя…

– Только этого не надо. Сделайте так, чтобы все остались живы. А вас, если понадобится, мы прикроем огнем.

– Спаси Христос, ваше благородие! Другого ответа от вас я и не ждал.

Отобрав шестерых пластунов, подхорунжий сказал на прощание:

– За меня остается вахмистр Цибуля. Если что, не поминайте нас лихом, господа гусары. – И поглубже нахлобучив на голову кубанку, словно ящерица, юркнул под покров леса. Вслед за ним растворились в осенней сени и остальные пластуны.

Пока австрийцы не спеша спускались по довольно крутому склону и успели добраться лишь до густого перелеска, Мирошниченко со своими казаками, незаметно преодолев ползком открытый участок местности, уже ждал их там. Аристарх заметил мелькнувшую среди желтолистых берез черную кубанку подхорунжего.

Наблюдая в бинокль, он обнаружил, что все восемь австрийских драгун, направленных для ликвидации попавших в западню казаков, были без своих обычных карабинов, по-видимому, самоуверенно предполагая, что они им не понадобятся. Вскоре они исчезли в перелеске.

– Приготовиться к бою, – приказал Аристарх, – без моей команды огня не открывать! – строго предупредил он.

Продолжая наблюдение за перелеском, он неожиданно для себя обнаружил выходящих из-за деревьев как ни в чем не бывало драгун. Правда, было их почему-то всего семь. Внимательно присмотревшись, он к своему удивлению, узнал в шагающем впереди австрийце подхорунжего Мирошниченко.

«Ну, пластуны дают! – подумал он, сообразив, что казаки не только тихо, без шума взяли в ножи австрияков, но и переоделись в их форму и теперь будут пытаться вывести попавших в западню станочников из-под удара противника. – Но это же не по правилам, – неожиданно пронеслось в мозгу, – разве можно переодеваться в форму врага?» Но немного подумав, Аристарх отмел эти навеянные незримым кодексом офицерской чести традиции, усвоенные им еще в кадетке и закрепленные в училище, как рудимент, мешающий выполнению главной задачи – освобождению людей, независимо от того казаки это или его гусары. Ради этого подхорунжий и его пластуны рисковали своими жизнями, и тут было не до сантиментов, тем более, что офицеры противника уже давно забыли о таких понятиях, как рыцарство и офицерская честь, применяя отравляющие газы и разрывные пули, частенько используя в своих преступных целях даже белый флаг…

– Ваше благородие, – оторвал Аристарха от мрачных мыслей внезапно возникший рядом младший унтер-офицер Кузьмин, – батарея горных пушек и 6-й эскадрон ротмистра Лермонтова на подходе

– Ах, это ты! А я-то думал, что полковой командир тебя при штабе оставил, – явно обрадовался появлению гусара штаб-ротмистр.

– Хотел оставить, – смущенно ответил Кузьмин, – да я до вас обратно попросился.

– Ну и молодец, – похвалил его офицер. – Так ты говоришь, что артиллерия на подходе?

– Точно так, ваше благородие, целая конная батарея, через полчаса непременно будет здесь.

– Скачи к командиру батареи да поторопи его, надо как можно скорее поддержать огнем казаков, которые попали в переделку. Как только австрияки начнут стрельбу, надо будет открыть по их позициям массированный артиллерийский огонь. Одна нога здесь, другая там. Выполняй!

– Слушаю, ваше благородие. – Кузьмин стремглав кинулся к лесу, вскочил на коня и вскоре исчез между деревьев.

В это время со стороны пригорка, за которым прятались пластуны, послышались три револьверных выстрела.

Аристарх навел туда бинокль и увидел, что мнимые драгуны на глазах противника изображают пленение попавших в западню русских. Вскоре, забрав у казаков винтовки и шашки, они под радостные крики «соотечественников», наблюдающих с горы, повели пленных к своим позициям.

Аристарх нетерпеливо взглянул на часы.

«Неужели артиллеристы не успеют, – с тревогой глядя на лесную прогалину, подумал он, – ведь сколько хороших солдат может погибнуть». И словно в ответ на его мысли из леса показалась лошадь, а за ней прикрепленное к передку орудие. Подошел подпоручик-артиллерист и лихо представился:

– Командир батареи подпоручик Великосельский. Где там у вас казаки прорываются?

– Покорнейше прошу ко мне, – подвинулся на своей наблюдательной позиции Аристарх, – пластуны будут прорываться по открытой лощине между подножием высоты, занятой противником, и лесом. Видите?

– Вижу!

– Когда станичники пойдут на прорыв, надо бы накрыть массированным огнем первую линию окопов и командный пункт австрийцев, находящийся на самой вершине.

– Цель вижу! – кивнул подпоручик и, подозвав своего унтер-офицера, поставил ему боевую задачу.

Артиллеристы быстро и скрытно установили пушки и, зарядив орудия, приготовились к бою.

Пока шла подготовка батареи, Аристарх продолжал наблюдать за тем, как разворачивались события. Выйдя из перелеска, «драгуны» вместе с «пленными» вместо того, чтобы карабкаться вверх, направились по лощине вниз. Сначала это не вызвало у австрийцев удивления, но, когда и пленные, и «австрияки» кинулись наперегонки к спасительному лесу, до которого оставалось метров сто, враги вдруг поняли, что русские их каким-то образом обмишурили, и поспешно открыли пальбу.

– Огонь! – крикнул подпоручик, и орудия почти одновременно дали залп по позициям австрийцев.

– Первое и третье орудие дальше сто, остальные ближе пятьдесят, огонь! – на ходу корректировал стрельбу батареи Великосельский.

Второй залп был точнее. Разрывы окутали почти всю первую линию вражеских окопов. Только до НП противника снаряды почему-то не долетали.

– Первое второе орудие выше десять, огонь!

Вскоре вся макушка горы окуталась всполохами разрывов. Но не остались в стороне и австрияки. Вскоре над головами гусар и артиллеристов с шорохом пронеслись снаряды и взорвались глубоко в лесу. Сшибая ветки зацвиркали пули. Зная по себе, что австрийские шрапнели даже при близком разрыве не причиняли большого вреда, Аристарх поспешил отвести гусар от греха подальше, тем паче, что над головами все чаще и чаще начали свистеть разрывные пули.

В это время к ним присоединился и подхорунжий со спасенными им станичниками.

– Ну, ваше благородие, теперь я по смерть ваш должник! – воскликнул Мирошниченко, стаскивая с себя австрийскую форму. – По казацкому обычаю, я обязательно должен с вами побрататься…

– Еще не раз успеем на выручку друг другу прийти, – благодушно ответил Аристарх, – наш карпатский рейд только начался. Да и не меня вы должны благодарить, а артиллерийского подпоручика Великосельского, который вовремя подоспел со своими пушками.

Видя, что пушкари с трудом вытаскивают орудия из-под огня, Мирошниченко крикнул:

– За мной, станичники! – И, несмотря на усиливающийся обстрел, первый кинулся им помогать.

– Гусары, за мной! – запоздало прокричал Аристарх, и вместе с казаками они быстро выкатили орудия из-под обстрела.

К этому времени подоспел и гусарский эскадрон. Доложив обстановку ротмистру Лермонтову, Аристарх предложил до прибытия основных сил ничего не предпринимать, а лишь ограничиться беспокоящим обстрелом позиций противника из орудий. Согласившись с его решением, ротмистр приказал гусарам спешиться и занять на случай внезапного нападения австрийцев круговую оборону.

По прибытии к хутору гусарского полка Аристарх доложил командиру о бое, больше всего нахваливая удаль и смелость казаков и мастерство артиллеристов.

– И что ваши охотники были не у дел? – удивленно воскликнул полковник.

– Постреляли малость, ваше высокоблагородие, – смущенно ответил Аристарх, – но мы свою главную задачу выполнили. Противника обнаружили, даже взгрели немножко. Думаю, что к утру австрияков и след простынет.

– Не будьте слишком самоуверенными, – предостерег его полковник, – в военном деле раз на раз не приходится. Кто это там из пушек палит? – услышав канонаду, спросил недовольно он.

– Это я попросил артиллеристов тревожить противника огнем с закрытых позиций. И для пушкарей безопасно, и австрийцам во вред.

– Не слишком ли много, штаб-ротмистр, вы на себя берете? – неожиданно вскричал полковой командир. – Думаете, что в случае чего можете за отцовскую спину спрятаться? Так знайте, я не позволю вам самовольства! Будьте добры исполнять приказы отсель и досель. Мне ваша самодеятельность слишком дорого обходится. Занимайтесь своими людьми и не суйте нос не в свои дела.

Ошарашенный словами и тоном, которым разговаривал с ним полковник, Аристарх обиженно произнес:

– Честь имею. – И, понурив голову, направился к уже расположившимся на отдых охотникам.

– Что с вами? – оторвал его от тяжелых дум ротмистр Лермонтов. – Идете и никого не замечаете вокруг.

Аристарх как на духу рассказал ему о холодном приеме, оказанном ему полковым командиром.

– Я так ничего и не понял, почему полковник так набросился на меня, – удрученно промолвил он, – и чем я ему не угодил?

– Может быть, это связано с посещением полка Генерального штаба полковником Брыксиным из генерал-квартирмейстерской службы армейского корпуса? – предположил ротмистр. – После его отъезда полковник ходил хмурнее черной тучи. Вообще-то я по себе знаю, что приезд штабного перед боем – плохая примета. А после отъезда Брыксина полковой командир был необычайно раздражен, придирался к каждой мелочи. Что же такое Брыксин мог сказать нашему, всегда спокойному и тактичному полковнику, что вывел его из себя? Не знаю. Даже вообразить не могу. А, впрочем, вы не принимайте близко к сердцу его слов, потому что он наверняка сказал их в запале и конечно же не со зла…

Аристарх благодарно взглянул на ротмистра и уже спокойно произнес:

– Да я и сам не в обиде на полкового командира. Возможно даже, что он кое в чем прав. Не надо было мне брать на себя командование батареей. Надо было хотя бы дождаться вас. Но тогда австрияки многих казаков бы у меня на глазах положили, – отчаянно воскликнул он, – и я бы никогда себе этого не простил. Что же мне теперь после такого командирского нагоняя делать? Действовать лишь отсель и доселе?

– А вот это вы зря! – назидательно заметил Лермонтов. – Для начальника охотников в каждом непредвиденном случае ждать указаний сверху – непозволительная роскошь. В разведке, как нигде, нужна самостоятельность и решительность в принятии решения. Не хочу критиковать командира, но в данной обстановке вы приняли единственно верное решение! Я бы на вашем месте поступил бы точно так же.

– Спасибо за поддержку, господин ротмистр, – искренне поблагодарил офицера Аристарх, – но меня сейчас больше всего удручает неприязнь полкового командира…

– А вы не думайте об этом. Только что, ставя задачу на дальнейшее продвижение вперед, полковник дал мне понять, что по-прежнему доверяет вам и надеется на вашу привязанность к полку. Он поручил мне передать вам новый приказ – совершить ночной рейд в обход хутора с тем, чтобы разведать обстановку в районе населенного пункта Болехов…

– Спасибо за доверие! – радостно воскликнул Аристарх и, попрощавшись с ротмистром, направился к биваку охотников.

Навстречу ему попался Кузьмин, который нес котелок с аппетитно пахнущей гречневой кашей.

– А я вас, ваше благородие, ищу. Вот каша поспела. – Он протянул доверху наполненный котелок с ароматной гречкой. – Вот здесь и можно присесть, – указал младший унтер-офицер на застеленное попоной седло.

– Спасибо, братец, – умилился заботе расторопного гусара офицер, – без тебя я бы уже давно отощал, – добавил он, торопливо, не чувствуя вкуса, пережевывая разваристую гречку, обильно сдобренную салом.

– Да вы не торопитесь, ваше благородие, – многозначительно промолвил Кузьмин, – я слышал, что сегодня полк заночует здесь, в лесочке…

– А что ты еще слышал? – доедая остатки каши, неожиданно спросил Аристарх. – Что говорят о залетном штабном, который накануне наведывался в наш полк?

– А-а, вы об нем, – нехотя начал гусар, – так он, это… – Кузьмин замялся.

– Ну, не тяни ты кобылу за хвост, говори! – потребовал раздраженно офицер.

– Так он это об вас с полковым командиром разговор вел…

– Обо мне? – удивился штаб-ротмистр. – Откуда ты знаешь?

– Так это… После доклада о нашем успешном рейде в селе Брошнев-Осада, полковник облобызал меня и на радостях посулил пожаловать Святого Егория! Вот! А потом он услал меня с реляцией до штаба дивизии. Там меня сразу же отправили к полковнику из корпусной разведки. Не помню фамилию. Кажись Брынкин, или Бричкин…

– Брыксин, наверное.

– Верно, ваше благородие, Брыксин! Так эвтот полковник пытал меня, пытал, пока я не поведал йому головную вашу задумку. Как мы австрияков энтих до смерти напужали. Начальник энтот залыбился и казал, что такого охвицера непременно надо к генеральной квартире приписать. Потом мы вместе поскакали до полка. После разговора со штабным командир незнамо почему накричал на меня и отправил догонять вас. Вот и все.

– Может быть, полковник говорил не о генеральной квартире, а о генерал-квартирмейстерской службе, – уточнил он.

– Ваша правда, господин штаб-ротмистр, – сразу же согласился Кузьмин, – об ентой службе он и гутарил. Только я выговорить как следует не мог.

– Ну что же, все постепенно проясняется, – удовлетворенно воскликнул Аристарх, – видно, полковник и в самом деле приезжал сватать меня в генерал-квартирмейстерскую службу. А полковой командир подумал, наверное, что это рара обо мне хлопочет, вот и сорвался…

– А вы, ваше благородие, не ходите в эту едренную службу. Уж больно мы все к вам привыкшие. Пришлют заместо вас какого-никакого, и нахлебаемся мы тогда лиха, – мрачно пробубнил Кузьмин и вопросительно взглянул на офицера.

– Не журись, гусар, никуда я от вас не денусь, – твердо заявил Аристарх, – мне больше кочевая жизнь по душе, а не штабная.