Читать книгу Сладких снов - Виктор Новоселов - Страница 5

Мне необходимо было зайти в магазин, дома осталось достаточно еды, но я, веря в чудо, оставил ее нетронутой на тот случай, если Лина очнется. От голода уже сводило живот и необходимо было подкрепиться. Мой выбор пал на магазин, в котором мы с Линой всегда закупались продуктами, видимо ноги принесли меня туда по привычке. Я взял тележку и пошел по рядам. Честно сказать, в еде я абсолютно непритязателен. Я не испытываю какого-то эстетического удовольствия от поедания ультрамодной и безумно дорогой, но при этом абсолютно несъедобной пищи. Но сегодня я изменил себе и наполнил тележку всякими экзотическими яствами. Потрачу последние деньги, вряд ли они мне еще когда-нибудь пригодятся.

Я побоялся, что могу не решиться на столь ответственный шаг в трезвом состоянии, поэтому покидал в тележку еще и несколько бутылок водки. Именно водки, много водки. Она бьет без промаха и наповал, что мне и требовалось.

Подъехав к кассе, я обнаружил, что на кассах нет кассиров. Ни одного. Может у них какая-нибудь очень срочная пятиминутка. Я подождал пару минут, потом огляделся, охранников тоже не было видно. Мне терять точно уже нечего, поэтому я, пожав плечами, спокойно выехал из магазина с тележкой доверху наполненной продуктами.

Я решил никуда не перекладывать продукты, так и ехал, отчаянно гремя своей телегой на всю улицу. Пару раз я обернулся посмотреть, не бежит ли за мной охранник или не подкатил ли к магазину наряд полиции. Однако никто не желал уличить меня в краже. Ну и славно.

Примерно через пару часов с того момента, как я вышел из дома меня догнала ужасная мысль. Я уже покинул пределы города и сейчас грохотал телегой уже по грунтовой дороге, которая приведет меня прямехонько к даче, как вдруг, словно молния, откуда из глубины мозга меня пронзила мысль.

Я убил свою жену!

Я остановился посреди дороги. Я стоял абсолютно неподвижно, ужас сковал мои движения. В глазах потемнело, руки, казалось, пронзали тысячи малюсеньких иголочек, живот и без того замученный голодом начало крутить.

Я убил свою жену!

Быстрей! Наверно я еще успею ее спасти. Я развернулся и бросился назад. Я бежал что было сил, но споткнулся о какой-то корень и плашмя растянулся на дороге. Я стер руки в кровь, рассадил щеку и, кажется, рассек бровь о какой-то камень на дороге. Боли я не чувствовал абсолютно, но встал и побежал дальше и только, пробежав метров триста, остановился как вкопанный.

Умом я понимал, что даже если успею к Лине, то это лишь отсрочит неизбежное. Второго пакета с раствором у меня все равно нет. И где его взять я не знал.

Я убил свою жену!

Снова пронзила меня мысль. Зверь! Мразь! Ублюдок! Если бы я поставил ей капельницу, то она умерла бы сама. А так я позволил себе распорядиться ее жизнью. Кто я такой, чтобы так поступать?

Я стоял и неотрывно смотрел в одну точку. Отупение понемногу сходило, а вместе с этим вернулись ощущения. Все лицо дико зудело, только сейчас я заметил, что бровь опухла и глаз заплыл.

Собрав все силы в кулак, мне удалось сдвинуться с места. Но поплелся я не домой, я поплелся к тележке с продуктами. Каждый шаг ухал в голове. Но постепенно ко мне вернулась способность соображать. Безмерный отчаянный ужас немного уступил трезвому рассудку. Я дал ей выбор, дал ей шанс. Она может в любой момент проснуться и сама себе сделать инъекцию, на пакете подробно написано, для чего он предназначен и как им воспользоваться. Но тот самый ужас настойчиво нашептывал в голове: «Ведь ты знаешь, что она не проснется, тебе хочется это отрицать, но ты уверен в том, что она не проснется, а это значит, что ты ее убил, хладнокровно, бездушно. Убил самого дорогого человека, как злейшего врага».

Возможно, это и правда. Может быть, где-то в глубине души, я знал, что она не проснется, и разыграл комедию только для очистки совести. Но в тот момент я думал только о ней, я дал ей выбор, пускай, и иллюзорный, но выбор. Я дал ей шанс вернуться. Ведь если бы я поставил ей капельницу, она бы умерла, если бы я порвал пакет или выбросил, она так же умерла, при любом раскладе. А так у нее есть шанс, есть шанс проснуться. Проснуться и поставить себе капельницу, которая даст ей какое-то время прийти в себя, а еды и питья дома предостаточно.

Но в тот момент, когда я начинаю верить, что дал ей шанс, откуда-то из темной пустоты в моей голове доносится: «Убийца!». А когда окончательно свыкаюсь с мыслью об убийстве, та же пустота откликается: «Выхода все равно не было. А так есть надежда!».

Я не могу ответить себе на вопрос. Убил ли я свою жену или дал ей шанс? Пожалуй, я позволю вам судить меня. Ответьте сами на поставленный вопрос. Я в вашей власти, сам я не могу найти ответа. Я никогда не узнаю вашего ответа, но прошу вас, не останьтесь равнодушными, подумайте пару минут и вынесите свой вердикт.

Тем временем я кое-как доковылял до нашего дачного домика. Оставив телегу на улице, я зашел в, дом, с размаху упал на старую кушетку и тут же провалился в беспокойный сон.

Я проснулся посреди ночи. Тело ныло, глаз окончательно заплыл, но почему-то абсолютно не болел. Кое-как я приподнялся на кровати.

Старая кровать, которая, вероятно, была вдвое старше меня, жалобно заскрипела. Домик был построен моими родителями много лет назад еще до моего рождения, как временный, пока они не построят новый. Но что-то пошло не так и из временного он превратился в постоянный. Маленький домишко, четыре на четыре метра, с одной комнатой, прихожей и маленьким чердаком доверху забитым старым хламом. Домик давно не использовался, все пришло в запустение, мягкая мебель отсырела, со стен отвалились обои, да и сам дом начал накренятся в сторону.

Я встал с кровати и кое-как выбрался на улицу. Участок моих родителей был давно необрабатываемым куском земли в 4 сотки. В моих планах есть… был пункт собраться и привести все в порядок. Я хотел подкопить денег и построить здесь домик, маленький уютный домик. Домик для нас с Линой. Но не судьба. Лина, при мыслях о ней у меня создавалось ощущение, будто мой мозг засунули в тиски и медленно их сжимают. С момента пробуждения, я даже не вспомнил о ней, видимо это какая-то защитная функция моей памяти. Но как бы не старался я бежать от этой беды, она все равно настигала меня. Я старался думать о чем угодно, но мысли совершали хитрый круговорот, и я снова возвращался к мыслям о Лине.

Что ж пора искать ружье. Не стоит откладывать дело в долгий ящик. Мои мысли могут свести меня с ума, и я, честно говоря, боюсь, что тогда я превращусь в овощ, буду бродить по окрестностям и бормотать что-то себе под нос с пустыми глазами. Я боялся даже не столько такой участи, сколько того, что тогда я остался бы «безнаказанным».

Поиски на первом этаже не принесли успеха, я залез на чердак и начал разбирать горы различной одежды, садовой утвари и тому подобного. Тут в руки мне попала старая семейная фотография. На ней были моя мама, отец и я где-то пяти лет от роду, держащий на руках нашего кота. Естественно, данная фотокарточка разбудила во мне воспоминания о счастливом детстве.

Детство мое ни в чем не переходило рамки среднестатистического, у миллионов людей моего возраста оно было абсолютно таким же. Но когда мне было пятнадцать, мой отец основал свое дело. И дело быстро пошло в гору. Никаких особенных талантов за своим отцом я не припоминаю, наверно, он просто оказался в нужном месте в нужный момент.

Вскоре отец начал вести себя так же как это делают все внезапно ставшие обеспеченными люди. Он начал относиться ко всем, как к мешкам с навозом. В том числе и к нам с матерью. Он считал, что теперь он стал сильным мира всего и все ему обязаны. Начал чуть ли не домой водить своих «секретарш», при этом говоря, что мы должны вообще помалкивать.

Мне не пришлось это долго терпеть, я поступил в институт и сумел устроиться в общежитие. Отец требовал, чтобы я перевелся в тот институт, в который он хотел. Я не особо слушал его.

Мама тоже не стала это терпеть и вскоре ушла от него. Стала снимать квартиру и не хотела о нем больше слышать. Периодически он звонил нам и сообщал, что мы не благодарные и вот прямо завтра он перепишет завещание на первого встречного. Мы же ему обязаны всем. Сначала я просто пропускал это мимо ушей, потом однажды порекомендовал ему употребить все его деньги в виде клизмы. Он рассвирепел, прокричал, что я ему больше не сын, что за мной приедут, и мы поговорим.

Но никто не приехал, вечером позвонила мать и сообщила, что отца избили и он в больнице:

– Ты навестишь его? – спросила мать.

– Нет.

– Но он же твой отец.

– Нет, сегодня днем он сказал, что это не так.

– Может все-таки навестим.

– Навестим? Вместе?

– Да, мы же семья.

– У него есть куча денег, друзей и так называемых подруг. Они теперь его семья.

– Так нельзя говорить.

– Он так говорит.

Этот разговор я помню практически дословно. Через пару часов он сам мне позвонил и сказал, что ему очень надо меня увидеть, просил прощения, плакал.

Я не помню точно, что сказал ему тогда, но что-то вроде: «Ваш сын здесь больше не живет».

А ночью его убили. Прямо в больнице засунули в рот кляп и перерезали горло. Плохо помню похороны и все, что было потом. Завещание он, конечно, не поменял, он его вообще не составил. Поэтому его ушлые партнеры довольно быстро растащили наследство. Хотя нам все равно досталась крупная сумма. Я вообще не хотел иметь отношение к его деньгам. Но мама разделила их пополам и положила мою половину в банк. Сама она купила себе землю где-то недалеко от Байкала и теперь живет там, изредка присылая поздравительные открытки.

О деньгах, которые лежали на счете, я старался не думать. Я ни разу не снимал с него деньги и не собирался. Лина даже не знала об этих деньгах. Опять мои мысли вернулись к Лине, знакомые кошки заскреблись на душе.

Возможно, меня несколько оправдывает тот факт, что Лина променяла меня на, то, что я ненавидел всю свою жизнь. Видимо где-то в подкорке крепко спала ненависть к подобным ценностям, и когда мой любимый человек избрал для себя подобный образ жизни, я воспринял это как предательство. Хотя я не нахожу это оправданием, скорее мотивом. Нет, меня ничто не может оправдать. Когда эта мысль посетила меня я, наконец, нашел что искал.

Взяв ружье, я вышел на улицу, где потихоньку начинало светать. Небо было ясным, ни единого облачка, замечательная погода для последнего дня. Я подошел к брошенной посреди участка тележке с продуктами. Увидев продукты, я понял, что голоден настолько, что затряслись руки. Но еда мне больше не нужна. Я взял бутылку водки и выпил столько, насколько хватило сил. Из-за того, что я пил на голодный желудок меня чуть не вырвало. Но я удержал водку в желудке и еще несколько раз повторил процедуру. Когда сознание начало мутиться, я выкинул бутылки и отошел от тележки подальше.

Меня всего затрясло, из глаз текли слезы, сердце бешено стучало. Я запихнул дуло ружья себе в рот. Из-за того, что руки ходили ходуном я расцарапал себе все небо. Я никак не мог положить пальцы на курки, руки тряслись настолько сильно, что я скорее удушу себя дулом, чем смогу выстрелить. Но вот мои пальцы нащупали курки, я поставил пальцы так, чтобы выстрелить дуплетом. Руки продолжали трястись, слезы продолжали течь градом, а из горла доносился непонятный хрип вперемешку с всхлипами.

Как же страшно все-таки умирать. Ну ладно собаке собачья смерть. Я глубоко вздохнул, пытаясь не трястись. «Прощайте,» – сказал я в дуло, и нажал на спуск.

Ружье сухо щёлкнуло, но не выстрелило. Из горла вырвался хрип, в этот момент я кажется, обмочился. С большим трудом я достал дуло изо рта. С горем пополам я преломил стволы негнущимися руками, там не было патронов. Конечно, какому идиоту придет в голову хранить оружие заряженным.

Я упал на колени и отшвырнул ружье как можно дальше от себя. Потом я закричал. Я орал во весь голос так, как кричат новорожденные, неистово, неумолимо. Замолчал я только, когда воздух в легких закончился, и то я продолжал издавать сухой хрип. Желудок свело судорогой и меня начало рвать. Кроме водки в желудке ничего не было, но спазм продолжал сгибать меня даже, когда в желудке осталась только желчь. Я почувствовал, что теряю сознание, но все, что я смог сделать, это слегка изменить траекторию падения, чтобы не упасть в лужу с рвотой.