Читать книгу Сын Орла - Виктор О'Коннелл - Страница 6

* * *

Прямая спина, широкая грудь и крутые плечи свидетельствовали о недюжинной силе, которой всегда отличался Чистый Голос. Серый двубортный костюм скрывал небольшое брюшко. Этот костюм подарил ему один из сыновей девять лет тому назад, заказав его по каталогу посылторга фирмы Eaton. Лацканы пиджака блестели, выдавая, как много раз жена Чистого Голоса, Луиза, утюжила их через оберточную бумагу. В отличие от костюма темно-синяя рубашка с узорами из степных роз выглядела очень живописно. Вместо галстука на шее у Чистого Голоса висел шнурок из сыромятной кожи с серебряной застежкой, в которую было вставлено небольшое орлиное перо. Сейчас это перо лежало у него на груди.

Если бы Чистый Голос следовал обычаю своего народа, то отрастил бы длинные волосы, как это делали очень молодые и очень старые индейцы кри. Раньше его задевали колкие замечания по поводу короткой стрижки, которая, якобы, говорила о его уступках «путям белого человека». Правда была намного сложнее и драматичнее. В апреле 1912 года, когда Чистому Голосу исполнилось двенадцать лет и его приняли в индейскую школу-интернат, белый человек остриг ему волосы против его воли. Это унижение мальчик так и не смог забыть.

В те далекие годы Чистый Голос и его брат Пловец поднимались с постели с утренней зарей. Пловец был на два года младше, поэтому на Чистом Голосе лежала обязанность присматривать за ним. Зимой, прежде чем открыть двери хижины и выйти на морозный утренний воздух, от которого перехватывало дыхание, он должен был убедиться, что младший брат тепло одет и хорошо укутан. Чистый Голос застегивал деревянные пуговицы на овчинном полушубке и поправлял вязаную шапку, так чтобы уши Пловца были закрыты, а волосы, заплетенные в длинные косы, свободно свисали вдоль плеч.

После этого мальчики мчались наперегонки в загон для овец, чтобы выяснить, не родились ли за ночь новые ягнята. Первый, кто находил новорожденного ягненка, имел право дать ему имя.

Загон для овец был расположен в лощине – менее чем в ста ярдах от хижины. Он был сколочен из грубо обтесанных досок и предназначался для защиты от койотов, лис, рысей и одичавших собак, водившихся в этой местности, а также от волков, которые иногда забредали сюда ночами. Изгородь не могла защитить овец от сильных и умных черных медведей, но те, как правило, держались подальше от людей – в дальних лесах – и не отваживались выбираться на открытые пастбища. Наибольшую опасность для ягнят представляли зимние морозы и холодный ветер, который неожиданно поднимался ночами во время весенних заморозков. Если мальчики находили слабого новорожденного ягненка, из последних сил цепляющегося за жизнь, они растирали его и выкармливали яичным желтком. Ягненок, которого удавалось спасти, считался в семье их собственностью.

С приходом лета забот у юных пастушков прибавлялось. Когда на траву выпадала утренняя роса и гнездившиеся в ней птицы начинали шевелиться, мальчики подкрадывались, бывало, к зазевавшемуся красному фазану, пока тот не взлетал, шумно хлопая жесткими крыльями; или выслеживали пугливых сусликов, которые то и дело выбегали из норок и тут же ныряли обратно, совершая свои бесконечные военные маневры. Иногда братья пытали счастья, ловя на крючок острозубую щуку в речке, или следили за кропотливой работой бобра, поглощенного строительством или ремонтом своей хатки.

Среди пернатых обитателей прерий наибольшее любопытство вызывали хищные птицы. Братья не уставали восхищаться слаженными действиями пустельг, реющих над склонами оврагов, где землеройки, ласки, змеи и зайцы устраивали свои жилища. Вороны тоже бывали порой очень забавны, особенно когда они, возмущенно каркая и хлопая крыльями, набрасывались всей стаей на замешкавшегося ястреба.

Если мальчикам удавалось заметить сидящую высоко на дереве полярную сову, они подолгу таращились на нее с таким же комичным недоумением, с каким сова таращилась на них. Устав от этой игры в «гляделки», братья начинали кричать и размахивать руками, после чего сова поспешно и беззвучно снималась с ветки и улетала, позволяя полюбоваться размахом своих крыльев.

Летом из-за горизонта прилетали в гости трепещущие «неоновые» колибри, проделавшие далекий путь из южных американских штатов, чтобы отведать нектар диких цветов прерий. Мальчики от души потешались над нелепыми прыжками и кривлянием крохотных пташек, вволю попировавших перезрелыми «пьяными» ягодами.

Но самым захватывающим зрелищем был, конечно же, бой орлов. С замиранием сердца братья следили, как сцепившиеся в яростной схватке птицы стремительно падают вниз бешено вращающимся клубком, сплетенным из когтей и клювов. Впрочем, более привычным был вид орлов, безмятежно парящих в вышине, взмывающих на тепловых потоках над всеми прочими птицами и обозревающих прерии на десятки миль вокруг.

Дедушка, Ловкий Охотник, просил внуков обращать особое внимание на борозды в траве, которые были ничем иным, как заросшими следами бизонов, – а также на плеши, оставшиеся в местах лежки этих могучих животных. Дед всегда радовался таким находкам. Они напоминали о том, что всего тридцать лет назад дикие стада в изобилии бродили по богатым разнотравьем равнинам. Если не слишком мучила ломота в суставах, дед неспешно выезжал на коне в прерии, чтобы взглянуть на следы бизонов. Обычно старик вспоминал какую-нибудь историю из прежних лет. Никто не мог сравниться с Ловким Охотником в умении на всем скаку уложить меткой стрелой бегущего бизона или направить дикое стадо в загон. Требовалось большое мастерство и терпение, чтобы заставить раздраженных животных мчаться по длинному сужающемуся коридору из камней и деревьев, вдоль которого стояли чучела людей и сидели на корточках мужчины и мальчики.

Ловкий Охотник мастерил для внуков луки и стрелы и учил их, как без промаха поражать движущуюся дичь. Он заставлял их подолгу упражняться в стрельбе из лука с чи-чи пин-чо-ванс3 – так кри называли большой плотный шар, сплетенный из стеблей травы и ветвей деревьев, такой тяжелый, что Чистому Голосу приходилось таскать его, взвалив на плечи. Один из братьев сталкивал шар с вершины холма, а в это время другой пускал стрелы в катящуюся по склону мишень.

Мальчики жили в хижине, построенной в 1898 году их отцом, которого звали Тот-Кто-Стоит-Прямо. Отец вырос в типи4 Ловкого Охотника, но построил собственный дом по образцу хижин белых людей, которые прибывали с востока – сначала в фургонах, а затем на поездах, – чтобы вести фермерское хозяйство на целинных почвах северных прерий. Тот-Кто-Стоит-Прямо законопатил щели между бревнами речным илом и обмазал стены снаружи тонким слоем глины. Надеясь, что у него будет много детей, он соорудил двухъярусные кровати, которые являлись частью конструкции хижины. Чистый Голос был старшим сыном в семье; за ним следовал его брат, Пловец. Кроме мальчиков у родителей было две дочери – семи и пяти лет.

Хижина стояла отдельно, вдали от других домов общины. Вокруг нее было достаточно места для того, чтобы мальчики могли построить собственные хижины и устроить маленькие фермы, когда женятся. Семейный надел являлся частью «индейской резервации Бизоний Ручей» – так называл ее белый человек, – расположенной вдоль реки Баттл в тридцати восьми милях от города Батлфорд. Это была равнина с невысокими холмами, небольшими реками и обширными лугами, благоприятная для ведения сельского хозяйства. Осенью 1879 года общине кри, состоявшей из ста тридцати человек во главе с вождем Ловким Охотником, было выделено двадцать квадратных миль земли. Земля эта называлась «резервацией», потому что она была официально зарезервирована для общины в соответствии с Договором №6. Этот договор был подписан тремя годами ранее – в 1876 году – большинством вождей и старейшин равнинных племен, в том числе Ловким Охотником.

Маленьким мальчиком Чистый Голос уже хорошо знал основные положения Договора №6, – их тогда знал каждый. Когда был заключен договор, отцу было всего семь лет. Тем не менее, он сидел рядом с Ловким Охотником в Совете договора и очень хорошо все запомнил. Чистый Голос родился через двадцать четыре года после заключения договора, но отец и дед, дядья и старейшины говорили об этом событии так часто и рисовали его такими живыми красками, что иногда ему казалось, будто он видел все своими глазами.