Читать книгу Корни и кроны. Фрагменты истории Сибири в лицах одного сибирского рода (документальное историко-генеалогическое исследование) - Виктор Овсянников - Страница 5

Прежде чем продолжить славный нашивошниковский род, связанный с родом Суриковых, от конца 17-го века до наших дней, нужно решить принципиально важный вопрос – как и откуда эти роды появились, были ли у них достоверные предшественники в Сибири и других местах, хотя бы с начала 17-го столетия? И самое главное – откуда взялись фамилии Нашивошниковых и Суриковых?

Причина этих вопросов очевидна, так как нам нужно помнить, что красноярский казак Илья имел фамилию Суриков, а затем сменил её на фамилию Нашивошников.

Начнём с Сурикова, потом перейдём к Нашивошниковым, а затем снова вернёмся к Суриковым и постараемся «поженить» эти фамилии.

Как уже было сказано выше, доводилось мне встречать в бескрайнем интернете разные «достоверные» сведения о совсем дальних предках художника Сурикова. Богатая фантазия историков-искателей уверяла нас, что казаки Суриковы пришли в Сибирь вместе с самим Ермаком! Доходило до смешного. В легендарных местах ермаковских сражений с ханом Кучумом находились старожилы, которым их предки, якобы, рассказывали правдивую историю, передававшуюся из поколений в поколения, что был казак Суриков, сподвижник Ермака, участвовавший вместе с ним в покорении Сибири.

Справедливости ради, нужно сказать, что эти фантастические истории в последние годы почти исчезли из интернета, но в моей памяти остались.

Встречалась и другая интересная версия о том, что казак Суриков был в числе соратников Андрея Дубенского, посланного в 1623 году для строительства Красноярского острога, положившему начало городу Красноярску. Но и эта «правдивая история» никакими историческими документами не подтверждается.

А подтверждается лишь один бесспорный факт, что до конца 17-го века в городе Красноярске и его окрестностях не было никаких Суриковых, как, впрочем, и Нашивошниковых. Это убедительно показывает «Переписная книга г. Красноярска и Красноярского уезда» 1671-го года.30

Откуда же взялись эти Суриковы и Нашивошниковы конца 17-го – начала 18-го веков?

Как уже понял мой любезный читатель, я не один год и не одно десятилетие был озадачен этим вопросом. Я внимательно изучил все доступные исторические источники, сотни исторических актов и документов, касающихся Сибири того времени и в них практически не было упоминаний (за редкими исключениями, о которых я скажу ниже) этих фамилий раньше конца 17-го века! В этом я вижу главную причину того, что многочисленные добросовестные исследователи рода художника Сурикова не смогли углубиться раньше самого конца 17 века, остановившись на известных нам Петре и Илье Суриковых.

Когда после нескольких десятилетий тщетных поисков моих предков ранее конца 17-го века я недавно снова озадачился этой проблемой, мне пришла мысль искать в Сибири не сами фамилии – Нашивошников и Суриков – а их «косвенные следы», исходя из того факта, что могли иметь место схожие фамилии и прозвища. Нужно сказать, что в этот период еще не закончился процесс формирования русских фамилий. Позже, уже при правлении Петра Первого был даже издан царский указ, требовавший неукоснительной замены очень распространённых прозвищ российских подданных на полноценные фамилии.

Я начал вспоминать и искать аналогичные прозвища, которые могли трансформироваться в фамилии моих предков. В связи с фамилией Нашивошников, которую, напомню, получил мой красноярский предок Илья вместо прежней фамилии Суриков, оказалось не так сложно найти её концы в сибирской истории середины 17-го столетия.

Сейчас уже можно с большой уверенностью утверждать, что наиболее вероятным представителем старинного рода Нашивошниковых был некто Михаил Петрович Нашивочник, он же Мишка Петров сын Нашивочник. Оказалось, что эта ветвь рода Нашивошниковых имеет своё обозримое начало в Москве середины 17-го века. И здесь уместно сделать очередное историческое отступление в столицу России этого периода. С Михаилом Нашивочником оказались связаны события известного Соляного бунта.

«Соляной бунт (Московское восстание 1648 года) – одно из крупнейших городских восстаний периода царствования Алексея Михайловича. Причиной волнений стало недовольство «тяглого» населения деятельностью главы правительства Бориса Морозова и его сподвижников. Политика бояр привела к увеличению налогового бремени и повышению цен на соль в несколько раз. В восстании принимали участие посадские люди, городские ремесленники, стрельцы.

Восставшие разорили многие боярские дворы, устроили поджоги в Белом городе и Китай-городе. В ходе бунта были убиты инициатор введения соляного налога Назарий Чистый, глава Пушкарского приказа Пётр Траханиотов и судья Земского приказа Леонтий Плещеев. Борис Морозов был отправлен царем в ссылку в Кириллп-Белозеский монастырь. Результатом московского восстания стал созыв нового Земского собора и принятие Соборного Уложения 1649 года.

Соляной бунт стал важным событием, способствовавшим росту социально-политической активности в России в середине XVII века. Волнения, вызванные повышением цен на товары, задержкой жалования, политикой правительства продолжились в различных регионах страны: на юге, в Поморье, в Сибири.»31

Соляной бунт в Москве 1648 года.

Вот как описывается это восстание в одной из исторических книг.32

Когда 17 мая 1649 г. царский поезд (царя Алексея Михайловича, деревянный дворец которого в Коломенском недавно восстановлен по сохранившемуся макету – ВО), нагруженный платьем и едой, отбыл в Троице-Сергиевскую лавру, казалось, ничто не предвещало грядущей бури. Однако 1 июня, как только возвращающийся кортеж въехал в город, его обступила толпа и с воплями и стенаниями обратилась к царю с жалобами на насилия начальника Земского приказа Л. С. Плещеева. После того как царская карета проследовала дальше, челобитчики предприняли попытку подать челобитье царице.

Охрана грубо разогнала стоявших поблизости людей, а наиболее настойчивых скрутила и отправила в застенок Константино-Еленинской башни.

К царю обратились посадские люди, к ним, на второй же день, примкнули стрельцы, решительно отказавшиеся теперь разгонять пришедших из Кремля. В этот день и на следующий восставшие произвели массовый погром дворов бояр, московских дворян, дьяков, приказных людей.

3 июня восстание вспыхнуло с новой силой. Духовенство стремилось утихомирить восставших. Восстание нарастало с каждым днем. И 3 и 4 июня продолжался разгром дворов феодалов.

После казни Плещеева 3 июня в 2 часа дня в Москве в четырех местах начались пожары и за какие-нибудь несколько часов большая ее часть сгорела. Выгорел Белый город, в пределах которого жили в основном бояре, дворяне и крупные купцы.

«Горело на Москве – Петровка и Дмитровка, Тверская и Никицкая, Арбат и Чертолье в городе и за городом по Тресвяцкие ворота и по Неглинку и погорели все дворы, плавки, и церкви божие, и людей много пригорело за наше перед богом согрешение»

«В столице сгорело 2000 домов думных бояр и немало народа, а также больше половины города»

Несмотря на получение двойного жалованья, не успокоились и стрельцы, – они продолжали волноваться до января включительно.

Деятельное участие в московских событиях приняли служилые люди по прибору – стрельцы, солдаты и драгуны, собранные для отправки на Дон, а также приехавшие с челобитиями из других мест (с юга и из Сибири) казаки, казенные кузнецы, и др. Рядовые служилые люди по прибору на протяжении всего периода восстания проявляли недовольство и неповиновение.

Конечно, правительство пыталось задобрить их, раздавая деньги, угощая водкою и медом. Но, задабривая стрельцов, царь и нещадно карал их: партиями по 30—70 человек их отправляли в ссылку в Сибирь с лаконичной формулировкой – «за их вины» и «за многое воровство». Стрельцов ссылали «в службу» в Казань, Якутск, Красноярск, Томск, Енисейск. Многие ехали с женами и детьми, которые во время длительной и тяжелой дороги погибли. На новом месте их ждали неустроенность, вымогательство воевод и обжившихся здесь ссыльных дворян.

Позиция стрельцов по отношению к восстанию была противоречивой. Одни стрельцы поддерживали народ, другие – правительство. Некоторые стрельцы из приказа Петра Образцова подали извет с просьбой сослать 33 стрельца из приказа А. Г. Юсова из Москвы в Сибирь за то, что они «ходят за всяким воровством». 13 июня 1648 г. грамота была передана в Сибирский приказ, а 14 июля подьячий Дмитрий Трофимов привел 33 человека в тюрьму и сдал под расписку ключарю. Большинство из них было сослано «в службу» в Якутский острог на реку Лену, некоторые – с женами и детьми.

Но вот мы добрались до нашего персонажа. Условия следования в Сибирь были очень тяжелы. Особенно большие предосторожности в дороге принимались по отношению к беглым стрельцам. Так, например, о стрельце Михаиле-нашивочнике из приказа А. Полтева, сосланного в Тобольск с женой и тремя детьми, 19 ноября 1649 г. писали в наказе:

«…ехать… нигде не мешкая, и вести ево скована и беречь накрепко, чтоб тот колодник над собою какова дурна не учинил и с дороги и с стану не ушол…»33

Таким образом, было сослано в Сибирь несколько сот стрельцов по незначительным причинам и множество лиц подверглось телесным наказаниям. Вот лишь несколько примеров:

Сосланных в Казань и бежавших оттуда стрельцов Ивана Моисеева, Корнея Алексеева и Федора Максимова с семьями отправили из Стрелецкого приказа на р. Лену.

«Июня в 5 день, после пожару, приходил тот человек Стенька с воровскими людьми на Давыдов двор грабить погреба». После того как его пытались «сдать на караул» около Каменного моста, он бежал и лишь 18 июня был снова пойман, приведен на хозяйский двор и так жестоко избит, что крикнул «государево слово», означавшее политические показания. Затем 19 июня он попал в Стрелецкий приказ. Без суда и следствия он был бит кнутом и брошен в тюрьму, а затем сослан «в опалу» на р. Лену в Сибирь На Лену попали холопы гостиной сотни торгового человека М. Ревякина – Овдоким Вахромеев и Семен Овдокимов «за их воровство».

Таким же путём в 1649 году попал в Тобольск Михаил Петрович Нашивочник, где его судьба тесно переплелась с другими моими предками, о чём я поведаю чуть ниже. А здесь очень важно заметить, что уже в 1661 году Мишка Петров сын Нашивочник также известен в числе стрельцов сибирского города Тобольска, где он мог жить и в последующие годы с женой и тремя или большим числом детей. В том же списке тобольских стрельцов 1661 года фигурирует Фетка Фёдоров сын Нашивочник, но в отличии от Михаила Нашивочника, мы не можем установить его связь с будущим красноярским родом Нашивошниковых.

Был ещё в Тобольске 1710 года конный казак Семён Фёдоров сын Нашивошников. Было ему тогда 45 лет, имел жену Анну Минеевну 40 лет и четверых детей. Через 11 лет тобольский Семён Нашивошников станет сыном боярским (т.е. на государственной службе) и будет упомянут в деле о самовольном винокурении. Он вполне мог быть сыном тобольского стрельца Фетки Нашивочника. В Тобольской губернии того же времени были и другие Нашивошниковы, например, «крестьянин Алексей Марков сын Нашивошников сказал себе от роду 55 лет, у него жена Лукерья 40 лет, дети Козма 8 лет, дочь Марья 4 лет» или «…у него же живет на подворье пришлой человек бобыль Фаддей Кирилов сын Нашивошников 50 жена у него Татьяна 45 сын Онтон 3» – однако и они, видимо, тоже напрямую не связаны с нашими интересантами. Однако обширный тобольский клан Нашивошниковых – важное подтверждение тобольских корней этого рода, связанных, скорее всего, с прибытием в Тобольск Михаила Нашивочника с семьёй в 1649 году.

Кроме тобольских Нашивошниковых в Сибири и за ее пределами этого периода имелись и другие лица с аналогичными прозвищами, но их прямая связь с нашим родом Нашивошниковых, по крайней мере, насколько мне удалось установить с моими скромными возможностями, – также мало вероятна. Скоро я объясню, почему.

Кто же из других Нашивошников и Нашивочников нам известен?

Это рядовой Ивашко Нашивошник34, который, казалось бы, мог быть отцом Ильи Ивановича Нашивошникова (нашего основного красноярского предка), но по своему возрасту он никак не мог им быть.

Из Томских фамилий 17-го века (до 1680 г.) известен род Шелковниковых. Родоначальник казак (первое упоминание в 1630 г.) Дружинка Микиткин сын Шелковник (Нашивошник). Меня поначалу заинтересовала связь прозвищ Шелковник и Нашивошник. Я даже разыскал несколько известных Шелковниковых того времени. О самом известном из них я скажу позднее в связи с другим не менее важным персонажем. Но потом я отказался от этой недостаточно обоснованной версии.

Вернёмся же к Дружинке с двойным прозвищем Шелковник-Нашивошник. В найденных мною документах первой половины 17-го века он фигурирует уже без прозвища Шелковник. Вот, что о нём известно:

«Нашивочник Дружина (Дружинка) Никитин (Микитин) сын – конный казак десятка Л.И.Губы. Верстан из пеших казаков десятка А. Дорохова 25 июля 1631 г. взамен убитого (Васки) … После 18 мая 1631 г. послан на годовую службу в Мелисский острог.»35

Приведенные ниже сведения о Дружинке Нашивочнике относятся к периоду за три года до крупного Томского восстания, в котором он мог потом участвовать:

«Пешим казакам за 1630 г. в 1631 году дано: Дружинке Микитину 4 рубля семь алтын две деньги…»36

«И в нынешнем (1631) году… оклад ему велено учинит сем рублёв.»37

«Дружинке Микитину сыну Нашивочнику… на 1631 г. дано государево жалованье 4 рубля с четвертью. Взял сам. 25 июня по его челобитию велено быть в конных казаках.»38

«18 мая посланным в Мелесский острог на годовую, дать государево жалованье вперёд на 1632 г. половину оклада… рядовым… Дружинке Микитину… по 2 рубля по четыре алтына с деньгой человеку.»39

Дружинка мог быть родственником предков красноярских Нашивошниковых, но его дальнейшая судьба и прямые потомки неизвестны. Он мог быть убит в боях или во время Томского восстания.

За пределами Сибири известно в этот период ещё несколько Нашивошников. В Курске (1623—24 гг) известен Герасим Нашивочник. В 1637 г. передал царскую грамоту Соликамскому и Пермскому воеводе Куземка Якимов сын Нашивошник.40 Однако их связи с будущим красноярским родом Нашивошниковых мною не установлены.

Иначе обстоит дело с Офимьей Ивановной Нашивошниковой. В исторических документах 17 – начала 18 веков почти не встречаются упоминания о женщинах того времени, поэтому скупые сведения о ней меня заинтересовали. В переписи по городу Вятке 1710 года имеется запись: В переулке от Московской башни к Ыльинской улице в числе прочих лиц с другими фамилиями проживала работница, вдова Офимья Иванова дочь Нашивошникова, 70 лет. Был у неё в то время уже другой молодой муж – Степан Федоров сын Молчанов 47 лет. По всей видимости, Офимья Ивановна была женщиной интересной даже в преклонные годы и выходить замуж ей было не вновь, что не маловажно для наших дальнейших рассуждений.

Судя по возрасту, она родилась в 1640 году и вполне могла ранее жить в Сибири – миграция русских женщин в Сибирь и обратно в центральную Россию была очень распространена. Она вполне могла быть женой Михаила Петровича Нашивочника, быть сосланной с ним и тремя детьми из Москвы в Тобольск и быть матерью моего достоверного предка Ильи Ивановича Нашивошникова.

Но теперь возникают главные вопросы. Если Илья мог быть сыном Офимьи и Михаила Нашивошниковых (по возрасту всех это вполне возможно) и в конце концов взять их фамилию, то откуда взялась его прежняя фамилия Суриков? А также, почему Илья имеет отчество Иванович?

Чтобы ответить на эти непростые вопросы, мне пришлось очень долго и тщательно искать следы Суриковых в Сибири 17-го века. Но как я уже говорил, Суриковы этого периода в Сибири и практически во всей России не встречались!

Итак, Суриковых не было. А кто же был?

Был в Самаре 1614 года Государев оханщик (ловец рыбы сетями) Якушко Сурьянов, он же Янка Сорьянов41 – характерный пример трансформации имени и фамилии одного человека в одном историческом источнике.

Был уже на территории Сибири в Верхотурске 1677 года Микишка (Никита) Сурихин – староста ямских охотников (ямщиков).42

Теперь самое время проследить жизненный путь персонажей, имевших прозвище Суря, так как, по моим достаточно обоснованным предположениям, именно от этого прозвища с большой вероятностью произошла сибирская фамилия Суриков.

И здесь следы этого прозвища, так же как Михаила Петровича Нашивочника, идут из Москвы начала 17-го века и даже более раннего периода.

В Списке московских служилых людей, составляющих опричный двор Ивана Грозного, от 20 марта 1573 года упоминается некто Фетка Суря Яковлев. Он принадлежал к категории «Государевы царевичевы стадные конюхи», получавших довольствие «по 3 рубли человеку да хлеба по 11 четьи с полуосминою ржи, а овса тож». Очевидно, что по своему отцу он был «Яковлев сын», а прозвище имел Суря. Дальше следы этого человека не обнаружены, но наверняка он имел потомков в Москве более позднего периода. А Яков Суря вполне может считаться самым ранним известным представителем будущего рода Суриковых с середины 16-го века.

В древние времена в Москве при отражении нападения «ордынцев» и «литвы» слишком часто приходилось быть «фронтовым городом». Поэтому перепись населения проводилась с одновременным учётом находящегося у него оружия. В Переписной книге 1638 года мы видим имена домовладельцев с проживавшими у них дворовыми людьми (и наличествующим в домах оружием), на которых государь мог рассчитывать на случай нападения врага. Здесь мы находим:

«Двор князя Петра княжь Иванова сына Бабичева, у нево человек Ивашка Суря с пищалью»43

Вот нам и встретился наиболее заметный по историческим источникам и с большой вероятностью главный герой-основатель будущего красноярского рода Суриковых (одновременно и рода Нашивошниковых) – Ивашка Суря, – дальнейшую судьбу которого мы по возможности тщательно проследим и найдём аргументы в пользу этой нашей смелой гипотезы.

Ивашка Суря вполне мог через десять лет стать участником московского соляного бунта 1648 года и вместе с Михаилом Нашивочником в числе других стрельцов быть сослан в Сибирь. Не исключено, что они могли быть знакомы, а их дальнейшие судьбы пересекаться. Как мы помним, Михаила Нашивочника сослали в Тобольск, а очень многих стрельцов по тому же источнику ссылали ещё дальше на Лену, в Якутский острог, откуда в этот период шло активное освоение дальних территорий Сибири – нынешнего Дальнего Востока.

Таким затейливым образом бывший московский «дворовый человек с пищалью», ставший затем «служилым воином» стрельцом и участником московского бунта, Ивашка Суря, оказавшись в царской опале, попадает в далёкую Сибирь. Точнее сказать – в построенный незадолго до этого неподалёку от нынешнего Якутска Ленский острог.

Какие события происходили с Сурей с 1648 года, периода московского восстания и последующей ссылки, до года 1650 можно лишь догадываться. Но легко предположить, что ещё в Москве или по пути в Сибирь до Тобольска он так или иначе был знаком с семьёй Михаила Нашивочника, что позднее сыграло важную роль в становлении будущего рода Нашивошниковых-Суриковых.

Что же нам точно известно об Ивашке Сури сибирского периода его жизни?

В начале 50-х годов 17-го века шло активное завоевание и освоение русским казачеством дальних рубежей Сибири до берегов будущего Охотского моря. Приведём несколько фрагментов исторических документов, касающихся этой военно-географической кампании из переписки ее участников. Из письма Ленскому воеводе:

«В прошлом 1650 г… по государеву указу указали вы мне Сенке (Семену Епишеву – ВО) идти из Ленского острогу на государеву службу с служивыми людьми на большое море Окиян на реку Улью и Охоту… на перемену десятнику Семену Шелковнику (скончался в 1648 году – ВО) … В марте 1651 г. со мной пошло 28 человек…»44

В этой экспедиции и событиях с нею связанных мы встретим нашего героя – Ивашку Сурю. Но прежде я хочу сделать небольшое отступление и сказать несколько слов об упомянутом выше Семёне Шелковнике. Хотя одна из моих версий о связи фамилий (прозвищ) Нашивошник и Шелковник не нашла убедительного подтверждения, судьба Семёна Шелковника сама по себе была весьма героической.

Вот краткое описание последних лет жизни человека, ставшего первооткрывателем новых земель и основателем города Охотск.

Шелковник был деловой, предприимчивый и смелый казак, проживший тяжелую жизнь, полную скитаний и опасностей. Он с первыми казаками пришел на Лену и в 1641 году был уже в Ленском остроге.

В 1644 г. тобольский казак Семейка Шелковник во время смуты в Ленском и Якутском острогах был пытан и сидел в тюрьме.

В 1645 г. ясачный сборщик служилый человек казачий десятник Семейка (Семен Андреев сын) Шелковник ходил с Васильем Поярковым из Якутска к Охотскому морю, на реку Охоту для ясачного соболиного сбора. Летом 1648 г. Семён Шелковник возглавил отряд из 40 человек, посланный из Якутска на побережье Ламского моря

В трёх километрах от устья р. Охоты поставили острог (Охотск) и перезимовали в составе 54 чел. Плавали по морю, воевали с эвенами. В том же году Семён Шелковник умер.45

Но нам пора вернуться к походу «из Ленского острогу на государеву службу с служивыми людьми на большое море Окиян на реку Улью и Охоту» Семёна Епишева, начавшегося в 1650 году после смерти в Охотском остроге Семёна Шелковника. Вместе с Епишевым, очевидно, туда прибыл и Иван Суря. О дальнейших событиях с активным участием этого нашего героя мы узнаём из следующих свидетельств.

В 1652 году в Охотском остроге случился заговор. В числе других смутьянов был Ивашка Суря. Заговорщики требовали Сенку (Семёна Епишева) «без государева указа от дела отставить», построили за острогом избу где и сговаривались против него. Угрожали уйти из острога со всем добром, а Сенку убить. На что Епишев жалуется в высшие инстанции: «и ныне в таких их делах в их служивых людей в дурости государева служба стала и дел государевых делать не мочно: и в том что вы укажете?»46

И далее:

«В 1652 г. в Охотске Ивашка Суря с другими смутьянами отказался бить батогами неисполнителей царских указов».47

Судя по всему, Суря был одним из активнейших участников заговора. Ивашка Суря с товарищами служивыми людьми «которые остаются со мною на Охоте реке… пришедши в съезжую избу с большим криком и не радуясь государевой службе, не дали государевых дел делать …и моей Сенькиной головы ищучи…»48

Дальнейшая судьба Ивана Сури, как и Михаила Нашивочника, теряется в уже бескрайних по тем временам просторах Сибири и русского Дальнего востока, но, с большой долей вероятности, именно их потомков мы встречаем в Красноярске конца 17-го века. Для этого есть и реальные исторические предпосылки.

В 1677 году почти дотла сгорел Тобольск, куда был сослан Михаил Нашивочник с семьёй и где вполне мог оказаться Иван Суря после своего бунтарского поведения в Охотске.

В конце 1670-х – начале 80-х в связи с осложнившейся обстановка в Красноярске (частые набеги), приняты указы пополнить гарнизон Красноярского острога служилыми людьми (на сроки и постоянно) из других сибирских городов с женами и детьми, особенно ближних – Томска, Кузнецка, Енисейска, Тобольска, Якутска.

В апреле 1680 года случился большой пожар в малом острожке Красноярска, от которого сгорело много пищевых и военных припасов. Запасы пороха пополнили из Тобольска. В эти годы из того же Тобольска могли прибыть в Красноярск и братья Суриковы.

По одной из версий известного нам крупного красноярского историка (по словам красноярских краеведов, и большого «путаника» в деталях, часто доверявшего сбор важных исторических сведений своим не всегда добросовестным аспирантам, в чём я несколько раз убеждался и сам) – Геннадия Быкони, Илья Суриков имел отчество Максимович. Позже было установлено, что его отчество Иванович, (о документе, подтверждающем это, будет сказано позднее – ВО) но, вполне возможно, что, по неизвестным мне источникам, у Ильи Сурикова могло фигурировать и отчество Михайлович (по отцу или отчиму Михаилу Нашивочнику), которое в руках Быкони превратилось в отчество Максимович. Совсем недавно в одной из публикаций Быкони встретил его «чистосердечное признание»: «В моём с Л. Б. Гардером переводе по гранкам опубликованного в 1962 году первого тома (имеются ввиду Дневники Мессершмидта, но я впервые слышу об этом переводе, да ещё такой давности – ВО) ошибочно сказано, что хозяином был сибирский дворянин Иван Максимович Суриков. См.: Город у Красного Яра. Документы и материалы по истории Красноярска»

Пора подвести промежуточный итог появления фамилий Суриков, позднее – Нашивошников, у нашего героя Ильи, известного нам ранее по событиям Первой Красноярской шатости самого конца 17-го века.

Жена Михаила Нашивочника могла позже или раньше быть женой Ивана Сури и иметь от него детей. Это могла быть Офимья Ивановна Нашивошникова с фамилией одного из мужей – Михаила Нашивочника. Теоретически Офимья Ивановна могла бы быть даже дочерью Ивана Сури, но это маловероятно, так как тогда труднее объяснить появление и сохранение фамилии Суриковы. Здесь возможны разные варианты возникновения связи Нашивош (ч) никовых и Суриковых – детей Ивана Сури и Михаила Нашивочника – но эта связь многое объясняет.

Очерёдность замужества Офимьи Нашивошниковой с Михаилом Нашивочником и Иваном Сурей и точную причину второго замужества – видимо, смерть первого мужа – мы сейчас не можем установить, но это не так важно. Илья Суриков (Нашивошников) был младше своих братьев – Григория, Петра, Ивана – и он, вероятно, был кровным сыном Михаила Нашивочника (поэтому позже взял его фамилию), но имел отчество, как и старшие братья по Ивану Сури. Тогда вторым мужем должен быть Михаил Нашивочник. Но все тонкости переплетений этих связей в то сложное историческое время мы вряд ли уже сможем восстановить, хотя для нас важнее, что эти связи были и во многом объясняют последующие события с возникновением фамилий Суриковы и Нашивошниковы.

По непроверенным мною сведеньям (архивы в оригиналах мне недоступны!), кто-то из Нашивошниковых с сыновьями (Суриковыми) прибыл в Красноярск между 1680 и 1690 годами. Вполне возможно, что это был их отец или отчим Михаил Нашивочник, который вскоре мог скончаться. Могли братья Суриковы попасть в Красноярск и самостоятельно, так как были в это время уже в зрелом возрасте.

Интересно, что в самой последней известной мне публикации Г.Ф.Быкони о предках художника Сурикова, некий Михаил указан отцом братьев Суриковых, прибывших в Красноярск в конце 17 века. Возможно, Быконя тоже «докопался» до Михаила Нашивочника, но подробности этого факта мне неизвестны.

Теперь уже можно смело констатировать, что самые древние известные мои предки оказались моими земляками. Их исторический путь с конца 16-го века по конец 17-го пролегал по маршруту Москва-Тобольск (Якутск, Охотск) -Красноярск.

Не менее трудно, чем разобраться с истоками фамилий Суриковы и Нашивошниковы, оказалось понять причины смены фамилии Ильи с Сурикова на Нашивошникова. И хотя мы установили, что он мог иметь прямое отношения к обеим фамилиям (прозвищам), найти однозначные и бесспорные мотивы такого неординарного решения, скажу честно, мне так и не удалось.

Удивительная смена фамилии одного из участников Первой Красноярской шатости Ильи Сурикова произошла не сразу. Он не менее 10 лет среди жителей Красноярска вместе со своими братьями оставался Суриковым.

Совсем недавно я был в очередной раз удивлён Геннадием Быконей по весьма приятному поводу. Оказывается, смена фамилии Ильи с Сурикова на Нашивошникова происходила постепенно и началась значительно раньше, чем я предполагал. То есть он попеременно назывался то Суриковым, то Нашивошниковым:

«Дальнейшие поиски сведений о Суриковых привели к неожиданному результату. Оказывается, Илья неоднократно назывался и Нашивошниковым. Так, накануне восстания в окладной книге денежного жалованья казакам за 1694 год во всем гарнизоне числилось только два Ильи, в том числе десятник конной сотни Илья Нашивошников, получавший 7 руб. 50 коп.»49

В этой же статье Быконя дальше пишет:

«Данные документов за последующие годы, включая подворную 1710 и подушную 1720 годов переписи, будто бы свидетельствуют, что в Красноярском казачьем войске служили две одинаковых по именнику фамилии Нашивошниковых и Суриковых. В официальных документах десятник конных казаков Илья далее именуется только Нашивошниковым.»50

Эта важная находка «льёт ещё больше воды на мою мельницу». Очень вероятно, что Илья всегда считал себя по крови Нашивошниковым. Его кровным отцом был Михаил Нашивошников, а отчество досталось от Ивашки Сури. Получаектся, что приведённый выше документ 1694 года является самым первым из найденных упоминаний братьев Суриковых в лице одного из них – Ильи Нашивошникова-Сурикова.

В официальных документах, начиная с 1711 года, а, как выяснилось, и раньше, он фигурирует под фамилией Нашивошников. Посмотрим эти и другие свидетельства.

Вот, что известно по не полностью сохранившейся Переписной книге города Красноярска и уезда 1710 года. В ней упоминание об Илье, к сожалению, оказалось утерянным с некоторыми другими частями документа.

(л.24) «Во дворе пешей казак Григорей Суриков (старший брат Ильи) з женою (л.24об.) Степанидою детей у него сын Иван з женою Матреною у них сын Иван 3 у негож Григорья живут два зятя Ефим з женою Парасковьею детей детей у них сын Лев 6 дочери Варвара 9 Ефросинья 4 Маремьяна 3 зять Клим з женою Марьею у негож живет племянник Тимофей з женою Парасковьею у них сын Иван 5 недель у негож вскормленица иноземка Степанида 20 лет…»

(л.25) «Во дворе церкви Покрова Пресвятые Богородицы Федор Ошаров…» (Отец будущего зятя Ильи)

(нет лл. 26, 27)

(л.28) «Во дворе пешей казак Петр Суриков (брат Ильи) з женою Парасковьею у него дети сын Михайло 18 Василей 10 Алексей 7 Лев 3 дочь Анна 22 Евдокия 17 Марья 16 Матрены две близнята по 12 лет и буде он Петр сказал ложно и за ложную ево скаску указал бы великий государь казнить ево смертию…»

(нет лл. 29—32)

(л.33) «Во дворе пешей казак Иван Суриков (брат Ильи) з женою Федосьею детей у него сын Филип 7 Карп 5 дочь Авдотья 12 лет…»

Указаний на самого Илью с семьёй в этом документе не сохранилось.

По сведениям Г.Ф.Быкони, Илья Нашивошников по ландратской переписи 1713 года показан конным сотником. Семья его состояла из 8 человек, из которых трое были мужского пола. Судя по наличию 3-х дворовых людей, Илья был довольно зажиточным человеком. Через дочь Прасковью (1701—1780) Илья породнился с местным духовенством, выдав ее замуж за священника Покровской церкви Григория Федоровича Ошарова (1702—1782). Они с братом Петром (жившего отдельным двором) и их дети продолжали служить.

По более поздним сведениям красноярской переписи 1719—1722 годов, Илья Нашивошников числится уже дворянином, но об этом «карьерном росте» я скажу подробнее позднее, а пока:

«Двор дворянина Ильи Нашивошникова. И он, Илья, под опасением смертные казни сказал: он, Илья, – пятидесять шести лет. Детей у него: сын Иван – дватцати семи лет, Федор – четырнатцати лет. Дворовых людей крепосных: Осип – дватцати лет, Л [еонт] ей – тритцати лет; закладной [человек] Игнатей – четырна [тцати лет]. У Ивана сын Петр – тритцати недель, дворово [й … – ] тритцати пяти лет. Сын у него Семен – четыре [х лет. А бу] дет он, Илья, сказал что ложно, и за такую ево [ложную скаску] указал бы Великий Государь казнить смертью. К сей ск [азке по] велению отца своего Ильи Нашивошникова [сын его] Федор Нашивошников руку приложил».51

О брате его, Петре Сурикове, имеется такая запись:

«Двор пешего казака Петра Сурикова. И под опасением [смер] тьные казни сказал, что он, Петр, – шестидесять лет. Де [тей] у него: сын Михайло – дватцати восми лет, Василей – [… -] натцати лет, Алексей – семьнатцати лет, две […] лет. А буде он, Петр, сказал что ложно, и за такую [ево ложную] [скаску] указал бы Великий Государь казнить смертью. [К сей] [скаске] по велению от [ца сво] его Петра Сурикова […] [Л] ев Суриков (Петрович?) руку приложил.»52

В переписи 1720 года снова упоминается семья старшего брата Суриковых – Григория:

«Жив был и старший из братьев, 70-летний отставной казак, неграмотный Григорий, который воспитывал трех внучат: Ивана – 11 лет, Федора – 8 лет и Ивана же – трех лет. Они, скорее всего, были детьми Ивана и другого неизвестного нам сына Григория, от которого остался Федор – племянник 16-летней Овдотьи. Оба отцы внучат Григория отсутствуют по первой переписи, как, скорее всего, ушедшие из жизни…»53

В этом же документе находим семью будущего затя Ильи Нашивошникова, Григория Ошарова, ставшим через несколько лет мужем дочери Ильи – Прасковьи:

«Двор Покровские церкви дьячка Федора Ошарова. И он, Федор, под опасением смертные казни сказал: он, Федор, – сорока [лет], сын у него Григорей четырнатцати лет. А будет [он, Федор], сказал что ложно, и за такую ево ложную скаску [указал] бы Великий Государь казнить смертью. К сей скаске [по велению] сына своего Федора Ошарова отец ево Микита Оша- [ров рук] у приложил.»54

Я подробно показал подлинные документальные записи о наших героях, чтобы нагляднее представить, как выясняются их родственные связи, возраст, имена и число детей и других постояльцев. Но в этом документе лица женского пола (жёны, сестры, дочери и пр.) не учитывались. О них приходилось узнавать из других источников.

Сделаю ещё небольшое отступление. Я уже говорил о «загадочных» обстоятельствах смены фамилии Ильи. Вот эти источники, которые поначалу ввергли меня в изумление и спровоцировали потом неприятную историю с Г.Ф.Быконей. Это фрагменты дневников известного путешественника петровских времён Даниила Готлиба Мессершмидта (жившего в доме Ильи в периоды его пребывания в Красноярске) и его спутников, не переведённые тогда на русский язык.

(Когда я заканчивал эту книгу, неожиданно узнал, что дневники Мессершмидта всёж-таки перевели на русский язык: Мессершмидт Д. Г. Дневники. Томск-Абакан-Красноярск. 1721—1722. (2012г., Абакан, издательство Коопертив «Журналист»). Однако прочитать эту книгу я пока не смог и приводимые из неё цитаты взяты из немецкого издания в моём переводе со старонемецкого примерно за 20 лет до перевода этой книги на русский.)

24 февраля 1722 года экспедиция Мессершмидта впервые прибывает в Красноярск, и жена коменданта устраивает его на квартиру в доме Ильи. У Ильи в это время в числе детей и других домочадцев был взрослый сын Иван, несущий государственную службу при воеводской канцелярии. Ему ещё будет посвящена отдельная глава, где мы узнаем ещё много интересного. Но обратимся к дневникам Мессершмидта:

«2 мая 1722. Сегодня вернулся из Абаканского острога хозяйский сын Иван /Суриков/, где он переписывал солдат (казаков – ВО)»55

Иван фактически становится его секретарём и экспертом по географическим, политическим и другим вопросам. Обратим внимание, что Иван Суриков назван «хозяйским сыном», т.е. сыном Ильи Нашивошникова-Сурикова.

«7 мая 1722. Иван Суриков должен составить Доношение к моему деловому визиту и сразу доставить в Канцелярию».56

Иван Суриков постоянно выполняет и другие важные поручения Мессершмидта.

Во время своего вторичного пребывания в Красноярске после небольшого путешествия Мессершмидт возвращается на прежнюю квартиру:

«5 октября 1722. Я сам нашел свою прошлую квартиру у дворянина по имени Илья Нашивошников-Суриков, мне оставленную, которую я тут же занял…»

И дальше:

«6 октября 1722. Мой хозяин, Илья Нашивошников-Суриков, очень настойчиво просил не беспокоить его с моим расквартированием, так как он весной это бремя уже нес.»

«7 октября 1722. (воскресенье) была чудесная погода.

Воевода предложил мне сегодня по требованию моего хозяина, Ильи Нашивошникова, другую квартиру…»

Теперь он уже иначе называет и Ивана, когда даёт ему очередное поручение перед окончательным отъездом из Красноярска:

«4 апреля 1723. Я велел сегодня придти ко мне писарю Ивану /Ильичу Нашивошникову-Сурикову/ и подготовить донесение или промеморию, как это русские… называют, касающееся подготовки моего путешествия…»57

Таким образом, мы воочию убеждаемся в одновременном существовании в семье Ильи сразу двух фамилий. Видимо, в простом обиходе они помнились как Суриковы, но постепенно и в официальных обращениях всё больше фигурировали как Нашивошниковы.

Смена фамилии Ильи могла произойти в связи с значительными изменениями в его социальном статусе в начале 18-го века. Мы помним, что во время Первой Красноярской шатости он был казачьим десятником, но примерно через 10 лет он становится конным сотником и сибирским дворянином, а его дети – «сыновьями боярскими». Остаётся важный вопрос: каким образом мог произойти такой значительный «карьерный рост»?

Нам невозможно исчерпывающе и точно ответить на все эти сложные вопросы. Напомню, что в частых пожарах практически полностью сгорели красноярские архивы того времени. Те материалы, которыми мы пользуемся, фактически чудом сохранились (как правило, в других местах) и фрагментарно дошли до нашего времени.

Последние годы 17-го столетия и последовавшие за ними были чрезвычайно бурными в истории Красноярска – Первая шатость, следствия по ней, смена власти, постоянная война с враждебными аборигенами и др. Эти факторы могли самым неожиданным образом влиять на судьбы красноярцев. Становление сибирского служилого дворянского сословия в этот период шло непростым путём. Приведём историческую справку, иллюстрирующую этот процесс:

«До середины XVII в. правом верстать (зачислять на службу) в дети боярские обладали воеводы, затем такие верстания они проводили только с санкции разрядных воевод. С середины XVII в. Сибирский приказ и воеводы начинают проводить „разборы“ служилых людей, чтобы предотвратить пополнение этого сословия тяглыми людьми и ссыльными. Отныне верстания в дети боярские осуществлялись из числа их потомков с учетом заслуг… На протяжении всего XVIII в. в чины сибирских дворян и детей боярских зачисляли губернаторы с учетом выслуги, заслуг и в отдельных случаях происхождения претендента.»

При поверстании в дети боярские и сибирское дворянство очень часто менялись фамилии, что также могло иметь место в случае с Ильёй Суриковым и стать важным фактором превращения его в Илью Нашивошникова.58

Не могу отказать себе в удовольствии и не привести образчик одного из способов сословного и карьерного продвижения, как раз в эти годы. Особенно поражает стиль этого прошения, лакейский и самоуничижительный.

«№36. 1694 г. Челобитная о поверстании в дети боярские.

Великим государям, царям и великим князьям Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу всея великия, и малыя, и белыя России самодержцам бьет челом холоп ваш, нововерстанный сынчишко боярский Андрюшка Парфенов сын Степнов. По вашему великих государей указу и по грамоте, велено меня, холопа вашего, поверстать в вашу великих государей службу – в детишка боярскаго, и я, холоп ваш, поныне не приверстан.

Милосердные великие государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич всея великия, и малыя, и белыя России самодержцы, пожалуйте меня, холопа своего, – велите, государи, в ту свою великих государей службу – в детишки боярские по той своей великих государей грамоте поверстать, и в окладных, и в денежных, и в хлебных, и в соляных книгах имянишко мое справить.

Великие государи, смилуйтесь, пожалуйте!»59

По известным нам фактам, Илья Суриков был человеком незаурядным, осторожным и дальновидным. Сначала служил воеводской власти, потом перешёл на сторону бунтовщиков, но действовал предусмотрительно, в экстремистских действиях не участвовал, в отличие от брата Петра. Он вполне мог пользоваться большим доверием новой власти.

К сожалению, мне пока не удалось выяснить, какие конкретные значительные заслуги Ильи Нашивошникова-Сурикова стали причиной коренного изменения его судьбы и социального статуса, получения сибирского дворянства, но сам этот факт уже не вызывает сомнения. В 1713 году он был уже конным сотником и мог до этого иметь значимые военные отличия в это бурное для Красноярска время.

Это подтверждается и в недавней публикации Г.Ф.Быкони:

«При красноярском воеводе Григории Полуэктове он в 1709—1710 годах четыре раза ездил в Москву с различными отписками, денежными 34 документами и росписями пушной казны. Примелькавшись в Сибирском приказе, он в конце 1710 года производится в сотники конных казаков и получает почетное звание «дворянин сибирского списка».60

Первые годы нового 18-го века отличились большой активностью в отношениях красноярцев с их извечными врагами – енисейскими киргизами. Регулярно отправлялись посольские экспедиции во враждебную «мунгальскую землицу». Последнее крупное столкновение произошло по указу Петра Первого в 1701 году. В поход было отправлено более тысячи сибирских казаков. Большим красноярским отрядом (728 бойцов) руководил известный участник Первой шатости Конон Самсонов. Сражение шло с переменным успехом в течение пяти дней, погибло 36 русских, в том числе 8 детей боярских, и красноярский атаман Аника Тюменцев. В этом бою вполне мог отличиться своими незаурядными качествами и Илья Суриков.

Вскоре за этими событиями в 1703 году произошёл неожиданный и не до конца понятный массовый уход киргизов с верхнего Енисея. Это открыло красноярцам почти беспрепятственный более двухсоткилометровый путь до Саянского хребта и дальше по «саянскому корилору» Енисея в Урянхайский край – будущую Туву. Илья Нашивошников-Суриков имел не мало возможностей проявить свои военные и организаторские способности в это неспокойное время и получить большие милости от местной и центральной российских властей.

Известный красноярский персонаж 19-го столетия И.Ф.Парфентьев так пишет о своём предке по материнской линии (считавшимся основателем красноярского рода Нашивошниковых – ВО):

«…1711 г (оду) ещё был казак Илья Иванович Наш (ивошник) ов, коему жалован был Петром Велик (им) Татышев остров в вечное владение, на что был акт с приложением печати Сибирскаго царства, который я по недостатку своих средств в 1864 г. продал П (етру) И (вановичу) Кузнецову, как любителю редкостей, за 130 рублей, а, может быть, П (ётр) Ив (анович) убедил меня к продаже и в тех видах, чтобы я не мог начать с городом тяжбы об этом острове, а он тяжеб сильно боялся…»61

Я не мог найти документального подтверждение этому, но маловероятно, что это была лишь семейная легенда очень уважаемого и просвещённого человека. За какие конкретно заслуги был награждён наш герой, тоже неизвестно, но, очевидно, что заслуги были не малые, и казак Илья Нашивошников-Суриков стал сибирским дворянином, а его дети – потомственными «детьми боярскими».

Приятно сознавать, что в нашем роду когда-то был собственный большой остров на Енисее, расположенный в самом центре современного Красноярска. Жаль только, что «вечное владение» не продлилось до наших дней))).

Известно, что Илья Нашивошников в этот период часто выполнял различные важные поручения и миссии от местной и центральной власти. Это были военизированные походы и акции. Например, в 1716 году Илья был в Удинском остроге для сбора «ясашной казны». И, несмотря на уже немолодой возраст, продолжал проявлять большую энергию и активность, о чём мы вскоре узнаем.

Вот и становится понятнее таинственная метаморфоза смены фамилии и обретения звания сибирского дворянина нашим непосредственным предком Ильёй Нашивошниковым. Мы ещё вернёмся к его интересной судьбе в следующих главах этой книги.