Читать книгу ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами - Виктор Попов - Страница 3

Вопросы

Оглавление

203… год, Средняя Азия

Возникает на мушке. Ниоткуда. На последнем патроне. На лёгком дымке из раскаленного ствола. Белянка, каких везде полно. Разве что немного крупнее обычной. Пятна-кляксы на верхних, окутанных пороховым туманом, крыльях. Нижние – желтые – закрыли мушку без остатка, не прицелиться. Усики-булавки ходят выверенными миллионами лет эволюции миллиметрами туда-сюда, туда-сюда. Да, точно такая была в тот день, на ДР. Точно такая. Точно?

Убирает палец со спускового крючка. Бессмысленно. Патронов больше нет. Полицейский револьвер с детским стволом в два дюйма в боковом кармане брюк не в счет. Для ближнего боя. До пятидесяти. Ближайший из окруживших его залег на семидесяти. Не меньше. Вон те, густо побитые его шестью уставными магазинами глыбы. Так что здесь и сейчас эти два вороненых дюйма пригодны, пожалуй, только для того, чтобы застрелиться. Но и это уже ни к чему. Он вызвал огонь на себя. Координаты точны. Точнее некуда. Ждать недолго. Время подлета ударного дрона – пятнадцать-двадцать минут. Если решат бить залповой системой, то и вовсе пять. Ну семь. Просто и эффективно. Больший квадрат покрытия, больший урон противнику. Да и дрон недешев. При такой насыщенной ПВО девять из десяти собьют. Не здесь, так на отходе.

Еще вариант – самоходная артиллерия – экономично и при наличии в квадрате быстро. На максимуме её дальности. Но «Коалиции»1 нет в ближайших квадратах. По крайней мере, не было неделю назад. Переброс от соседей – это время. А его, как и патронов, нет. Он один. Он окружен. И он нужен той стороне живым. Убить – убили бы давно.

Скальный выступ. Площадка двадцать на сорок. С трех сторон обрыв. Четвертая простреливается на всю длину склона. Позиция для обороны лучше некуда? Для кино и дилетанта. Реальность – четыре-пять 120-х мин. Или десяток 82-х. И то, и другое – меньше минуты. И смерть. С запасом. По старинке. Но ведь есть и дроны. Один висит прямо над ним. Но не бьет. Фоткает. Все видит. Все знает. Глумится. Смеется. Имеет право. Иван, командир, в ответ на запрос «огонь на себя» не сказал «нет». Значит, и он не видит выхода. А если Иван там, на том берегу этой мутной коричневой реки не видит выхода, значит, его и правда нет. И он в который раз правильно оценил обстановку. Нашел единственно верное решение.

Бабочка вспархивает с мушки и скрывается за скальным выступом. Провожает ее взглядом и переворачивается на бок. Прежде чем отложить теперь уже бесполезный автомат, по привычке отстегивает магазин и проверяет патронник. Излишняя предосторожность. Но навык, если он навык, – пожизненная милость. Он выше разума. Тем более когда в руках такая ветхость. Древний АКСУ. Пусть и густо тюнингованный, но все равно повод для усмешек. В отряде один такой. Не старше, конечно, чем этот петроглиф Будды на соседней скале. Но они одного поколения. Поколения богов и пороха. Скоро не будет ни того, ни другого. Не тот эффект. Не та сила. Правда, верить во что-то выше и больше себя не перестанут. И убивать тоже. Найдут причины и способы. Ответят на вопросы «как», «почему» и зачем».

Снизу в очередной раз кричат. Тарабарщина. И ведь он знает их язык. Говорит слабо. Но все понимает. Но то ли те, кто кричат, не местные, то ли полчаса боя уничтожили грамматику с лексикой. Долетающие до него слова кажутся знакомыми, но сложить их во что-то осмысленное ни в начале боя, ни сейчас не удается. Впрочем, понятно, чего они хотят. Поднятых рук. Смирения. Второе – пожалуйста. Теперь он наверняка знает, чем все закончится. Смерть – что как не смирение? Но первое – извините. Не тот навык.

Улыбается – бабочка показывается из-за выступа. Секунду парит в воздухе и причудливым зигзагом приземляется на пустующую с ночи флягу. Не закрыта. Незачем. Сегодня не добрался до воды. И не доберется. Уже и не надо. Одной проблемой меньше. Это преимущество скорой и неизбежной смерти – отсутствие каких-либо проблем.

За неделю выходил к ручью трижды. Всякий раз ночью. До реки далеко, да и вода в ней – грязь, смешанная с кровью, – вверх по течению большие бои. Ручей гнилой. Течет через «городок» гиен. Четверо с отряда за прошлый месяц отравились. Что-то желудочное. Трое до сих пор на молочном пайке. Одного и вовсе отправили в Москву. Печень ушла. Навсегда. Похоже, комиссуют. Молодой. Брился раз в неделю. С учаги месяц как. Ускоренный выпуск. И не повоевал-то совсем. Первый выход. Годы подготовки – нулевой результат. Что и почему – до конца не разобрались. Молодой повезет в себе в столицу анализы. Там разберутся.

Полевые эскулапы свалили все на гиен, согнанных войной с юга в места, где их никогда раньше не водилось. Он был в этом «городке». Пара гектаров. Норы, лежки, пылевые ванны. И раньше был. И в эту неделю. Часть корректируемых им позиций противника оттуда как на ладони. Еще и прикрытие. Вонь – ни одна свалка рядом не стояла. Потей, не мойся – не вопрос. Не то что человек, ищейка не учует. А понакопано… Будто инженерный батальон стоял. Есть, где отлежаться. Если не брезгуешь. Кости, остатки шкур, трупы людей и животных. Сколько они там падали понатаскали в свои норы, прежде чем уйти дальше на север? Вот и кидай аквахлор в воду. До ближайшего города – точнее того, что от него осталось, – пара сотен километров, а из фляги несет водопроводом. Война все смешала. Вода, хлор, гиены, люди…

Бабочка перебралась по телу фляги на горлышко. Ищет хоть каплю воды. Тщетные поиски. Плюс тридцать пять в тени. Солнце днями висит почти в вертикаль. Вечером уходит быстро. Будто падает. И так же, прыжком, встает. Облака – редкий гость. Гипсово-белые. Без намека на дождь. За неделю с неба не упало ни капли. И нечего ждать. Не сезон. И без того пустыня стала ею вдвойне. Все нипочем, только Авалокитешваре2 напротив. Но и его тысячелетняя каменная улыбка в этом удушающем мареве кажется выжатой, придуманной, ненастоящей. Нельзя же так улыбаться в такие дни. Но, быть может, все дело и не в жаре вовсе. Когда ее здесь не было? Быть может, виной всему бои полугодовой давности. Тогда разрушили без шанса на восстановление соседние петроглифы Шакьямуни и Амитабхи3. Одиночество сжало третьего до размеров его скалы, казавшейся некогда такой неприступной и величественной. И, видя украдкой полуразрушенную святыню, он ясно понимал, что бесконечного сострадания Авалокитешвары теперь не хватает на всех. Да и никогда не хватало.

Бабочка все-таки заглядывает во флягу. Внутрь не идет. Действительно, незачем. Думает пару секунд и взлетает. Делает круг над ним и улетает в сторону склона. Вернется? Бог весть. Есть ли она вообще? Или сознание на седьмой день за линией фронта, прячась от кошмара действительности, развлекается как может?

Планировались стандартные три дня и в паре. Но Паша-напарник повредил ногу при высадке. Не так и не на то наступил, спрыгнув ночью с вертушки. Прохромал километр, а дальше пришлось вывозить. Хромое прикрытие корректировщика – не прикрытие, обуза. Строго говоря, и он должен был вернуться вместе с ним. На Паше две трети боекомплекта. Почти все ручные гранаты. Подствольник только у него. Автомат – крайняя модель. Он с такой даже не стрелял. Ему и не надо. Его задача – подтвердить цель. Даже не обнаружить. Подтвердить. Обнаруживают уже давно не люди, а все эти штуки, заполнившие небо и космос. Человеку остается мало. Но без этой малости по-прежнему не стреляют наверняка. И эта малость на вес золота.

Он не Паша. Он – звезда армии. Более пятидесяти выходов за линию фронта. Чаще всего – глубоко за линию. Как и сейчас. И ни одного обнаружения, ни одного боевого контакта. Случайный, раза три, минометный обстрел, один, предположительно «дружественный», – не в счет. Паше втихую завидовали – прикрывал спеца, каких больше нет, да к тому же еще и «заговоренного», и потому гарантированно выживал сам.

Он же при наличии Паши под боком мог ни о чем не думать, кроме наведения на цель. И потому все его разведывательное барахло в разы перевешивало боевую выкладку. Находясь порой менее чем в километре от противника, он как бы и не предполагал стрелять. Поэтому вывоз напарника – это отмена задания. Но Иван приказал остаться. Финал общевойсковой операции. Ее необходимо завершить до конца недели. Это важно. Для страны важно. В штабе армии сказали, что скоро прямая линия президента, выборы и что-то там еще…

Паша успел скинуть ему только гранаты да лишний сухпай, который на четвертые, уже не запланированные сутки, оказался более чем не лишним. И не то чтобы такого не было: один и долго. Было и не раз. Но не при столь тесном контакте с той стороной и не при такой интенсивности боя. Да и местность та еще для скрытого нахождения. Пустыня – прямой обзор на десятки километров. Редкие скалы не в помощь. Не больно-то за ними спрячешься – в основном голые, ни травинки. Эти художники знали, где гравировать своих Будд, – далече видать. Из деревьев – местами тамариски с крохотными ивами. Кое-где вдоль реки тугайные заросли. Но в низине мало что разглядишь. Так что смена позиции только ночью. В темноте другая беда. Все тысячи вверенных ему квадратов усыпаны минами. Понабросаны обеими сторонами на несколько лет послевоенного разминирования. Считай, где бы ни шел – идешь по минному полю. Днем еще видно – закапывают приметно, если вообще закапывают, а вот ночью идешь наугад, и каждый шаг как последний. И так шесть ночей. Десятки тысяч метров, возможно, последних в жизни шагов.

Сон – час-два. Ночь – пик авиационной поддержки – не до отдыха. Вторые час-два сна – днем. Та еще сиеста. Пара дней в тени. Как раз там. Под Буддой. Под его милостью. Остальные здесь, на вершине скального массива, на самом пекле. Деться некуда – лучшая точка обзора. Водой из фляги к концу дня можно заваривать. Недалеко до кипения. Он и заваривал. Мерзкий пакетированный чай из аварийных пакетов да всегдашние, сопровождавшие его в любом выходе, кофейные зерна. Кофемолкой стал рот. Обычно жевал и ел. Хороший энергетик. На этой неделе алгоритм другой: пожевал, сплюнул во флягу, пара минут и готово. Такой вот эспрессо. В первые три дня к кофе шел еще рафинад. Его примета. По куску на сутки задания. И один запасной. Никогда не съедал. Не съел и сейчас. Вот он, в верхнем кармане, почти на сердце. Не пора ли? Смотрит на часы. Нет. Еще есть время. Снизу не пойдут. Незачем. А свои, возможно, сообщат. То есть попрощаются.

Но глянуть, что там внизу, стоит. Береженого бог бережет. Пусть и беречься придётся недолго. Разворачивается и, отжавшись на руках, выглядывает из укрытия. Тут же получает очередь в бруствер и опускает голову. Ниже бьют. Не в него. Пугают. Мертвый он им ни к чему. Мертвых вокруг полно. От них нет толку. Часто их даже не хоронят. Не успевают. Где тут успеть? Ежачасно-ежеминутное пополнение. Одним гиенам благодать. Не для них ли эта людская кутерьма?

Повторяет попытку. На этот раз стреляют не сразу. И не очередью. Одиночными. Раз. Два. Только подтверждая его догадки. Миномет тем не менее уже подвезли. Успел заметить наметанным глазом. Почти не прячут. 82-й. Когда упадет первая мина, седьмая уже покинет ствол. Это если не ограничатся пятью. И если без пристрелки. Впрочем, чего тут пристреливать? За пять лет этой бойни на сто километров вокруг давным-давно все пристреляно.

И ведь они тоже понимают, что, если не возьмут живым в десять-пятнадцать минут, может прилететь им. И прилетит. Не первый случай. Не только у него навык. Не он один герой по ошибке командования. Впрочем, есть ли ошибка? Ну оставили на семь дней вместо обычных трех без напарника. И что? Другого бы не оставили. Заслужил такое доверие. Вот и умирай теперь, как учили, не порть биографию – показывай навык.

Ложится на спину. Зажмуривается от солнца. Прикрывается рукой. Снова она. Бело-жёлтая птаха из того дня. Почти невидимая на прямом солнце. Выдает мохнатое брюшко. Зависает на несколько секунд и всегдашними зигзагами планирует на левый ботинок. На носок. На большой палец. Прямо на сорванный два дня назад при спешном отходе на лёжку ноготь. Села, как умная кошка, на больное. Ноги – его слабость. Ногти то и дело врастают. Или слетают от зряшного удара, как сейчас. Бедра в промежности преют в жару и под нагрузкой. Не лучше обстоят дела и меж пальцами. Поэтому на базе с ним всегда тальк и хлоргексидин. Но на выходе это лишнее. Приходится терпеть. Благо большую часть суток думать об этом некогда. И сну не мешает. В таком крохотном объеме и под такой нагрузкой сну ничего не мешает. Бессонница – интеллигентщина. Болезнь умных и бессильных.

Бабочка перелетает на подъём. Бродит туда-сюда по запыленной шнуровке. Пыль большей частью с гиеновой лежки. Отвальную ночь провел там. Обнаружен, когда лежал в «ванной». Пылевой. Изысканный аромат. Гнили и падали. Всех возможных и невозможных оттенков. Собрание сочинений. Непревзойденное собрание. Подготовка к неизбежному и очень, как оказалось, скорому событию. Так что лети куда-нибудь еще. Лети, ищи свой нектар. Здесь очень скоро не будет ничего. Ничего живого.

Бабочка словно читает мысли. Отлетает к разгрузке, сброшенной как попало. Не похоже на него. Аккуратист. А тут будто с хламом… Хлам и есть. Не сейчас. Через несколько минут. Да и его не останется. Бабочка садится на засаленный ремень. Крутится на месте.

Точь-в-точь как в тот день. Рюкзак Германа. Нет, Вали. Перелетела с одного на другой. Герман как раз вернул ему пневматический револьвер, очень точную копию боевого. Валя, доставая из внутреннего кармана деревянный гребень, спугнула ее, и бабочка полетела вдоль веранды. И он пошел следом. Нет, побежал. В пять лет не ходят – бегают. Еще играл бандонеон – Платоныч вел чакону Пахельбеля4 на другом берегу. Валя, расчесываясь, что-то напевала. До палатки тех двоих пела одно, потом другое. Пела и за тем камнем у озера, пела ему на ухо, пела в последний раз… Что? Что она тогда пела? Что??


203… год, Москва

Из запроса начальника колонии особого режима


ФСИН РФ считает необходимым информировать СК РФ о некоторых дополнительных обстоятельствах, открывшихся в связи со смертью заключенного Л. П. Торова, осужденного Московским городским судом по ст. 105 ч. 2 УК РФ и приговоренного на основании обвинительного вердикта коллегии присяжных к пожизненному заключению.

После смерти осужденного, наступившей в силу естественных причин, в его личных вещах была обнаружена прилагаемая ниже рукопись, разделенная на главы-тетради. Их последовательность и единый характер текста элементарно устанавливаются.

Рукопись представляет собой три общие тетради формата А4 в мелкую клетку. Первые две заполнены целиком. Заключительная – на две трети. Первичное ознакомление с текстом дает основание полагать, что его содержание может иметь значение для прояснения обстоятельств совершенных осужденным преступлений. Данный текст имеет характер исповеди и потому не может быть оставлен без внимания следственными органами.

Со своей стороны считаем нужным указать, что Л. П. Торов, будучи в прошлой жизни доктором исторических наук и президентом фонда «Ненасилие XXI век», в заключении большую часть времени проводил за чтением книг и различными записями. Он мало общался с соседом по камере, что удалось подтвердить в ходе допроса сокамерника Л. П. Торова. Допрошенный заключенный, помимо прочего, отметил, что где-то за неделю до смерти Л. П. Торов попросил его запомнить и передать администрации колонии следующую информацию: рукопись после его смерти должна быть отправлена некоему Юрию или Георгию Камневу по прозвищу «Мелкий». Торов пояснил, что Камнев, по последней доступной ему информации, был курсантом Академии ПВО. Но в данный момент, возможно, уже является офицером ВС РФ.

О гражданине Камневе в Академии ПВО сообщили, что он действительно проходил обучение, но предоставить информацию о месте и характере его дальнейшей службы администрация учебного заведения категорически отказалась. Как и каким образом Камнев был связан с осужденным Л. П. Торовым, выяснить не удалось. Подобные действия, впрочем, находятся вне компетенции ФСИН, поэтому данный вопрос мы адресуем СК РФ.

В связи с вышеизложенным ФСИН РФ запрашивает мнение СК РФ о судьбе рукописи: необходимо ли исполнить последнюю волю покойного? Или рукопись Л. П. Торова имеет значение для проведения дополнительных следственных действий, в связи с чем не может быть передана гражданину Камневу ни при каких обстоятельствах?

К запросу прилагается фотокопия рукописи. Оригинал находится в архиве исправительного учреждения. Представление оригинала – по требованию.

1

«Коалиция» – самоходная артиллерийская установка. Максимальная дальность стрельбы – до 80 км.

2

Авалокитешвара – бодхисаттва, воплощение бесконечного сострадания всех Будд.

3

Будда Шакьямуни – основатель буддизма. Амитабха – один из самых почитаемых Будд буддийского пантеона.

4

Пахельбель Иоганн (1653—1706 гг.) – немецкий композитор и органист.

ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

Подняться наверх