Читать книгу Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество - Виктор Ростокин - Страница 79

Облачное ожерелье.

Солнечный лак. Роса.

Часам к десяти примерно

На ипподроме сельском

Многоголосье – всякий

С кривых прогнивших скамеек

Жаждет увидеть зрелище

Почти мирового значенья,

Хотя его зачинатель,

Организатор и заводила

Пьяница-конюх Сашка,

С придурковатой улыбкой,

А руки вечно в навозе.

Сашка глотнул с четвертинки,

Мелькая на заднице латкой,

Пошел «парадом» командовать,

Чем громко всегда гордился!

Дошел до железки, ударил

Куском арматуры по ней

И вслед всплеснувшимся звукам

До самых ушей улыбнулся,

Как будто каждому нынче

Подарок большой обещая,

Рублем золотым или камнем

Жемчужным иль чем-то еще,

Что сам отродясь и не видел

И даже не снилось ему…

Ах, Сашка, дурашка, пропойца,

Поймешь ли

            (пожалуй, навряд ли!),

Кому ты прилежно так служишь,

Из кожи лишаистой лезешь,

Чтоб новую грамоту к ночи

Повесить в саманке своей?

Но гонг прозвучал! Нет возврата…

Иль проблеск души покаянья,

Иль вздох: «Что я делаю, гад!»

Уже закипела «арена!»

…Уже гладиаторы бьются,

Пронзая друга друга мечами!..

…Уже на быка навалились

Десяток крутых мужиков

И – копьями, копьями, копьями…

На холке густой частокол!

…Гонг прогремел! Все понятно,

Все ясно, чем зиждется жизнь!

«Недурно! Еще б самогонки…»

Последние капли… «Дождусь…

Потом уж за Сивку… Конечно,

Она победит, как и в прошлом,

И в том, позапрошлом году!»

Втесался в толпу пьяный Сашка,

Чтоб вместе со всеми орать,

Свистать, озорно улюлюкать

И – россыпью мат непременно,

При этом ничуть не стесняясь,

Дак некого – все поголовно

Тут слиты в единое… все

Одним обуяны желаньем,

Слепою, безумною страстью,

Гипнозом, дурным колдовством.

«Арена», гляди, всколыхнулась,

Наверно, до недр ключевых,

Окрест зашатались деревья,

А ветер с зари не гулял…

Какая напасть приключалась?

Выходит, разверзнется пропасть

Иль с неба огонь упадет?

Иль всякая чертовщина?

Лавина опутала ноги,

Тугая, ревущая, в комьях,

Спрессованных струй. Это Сашка,

Продажный служака и конюх,

Послал сатанинскую силу

(Не много ли взял на себя?)

Лужайку живую убить!

Она, сатанинская сила,

Ей злобствовать самый резон —

Особых препятствий не видно,

Запретов и вещих молитв.

Она полонила людишек,

Она прорычала железом,

Она у наездников уши

Заполнила звездной сиреной,

А очи – морозной тоской.

Какие там люди… не люди

На седлах трусливо сидели,

Их синие губы кривились,

А щеки вот-вот оторвутся,

Как палые листья… И те,

Кто с Сашкою был в одной связке,

И в спевке одною кто был,

Кипели, бурлили, дурили,

Увы, безымянною массой.

И только в лучах оставались

Святыми бегущие кони,

Каурые, чалые кони,

Пятнистые… масти любой!

Бегущие добрые кони,

Бегущие чудные кони,

Бегущие жалкие кони!..

Простак, с головою, как пень

Кривого столетнего дуба,

А Брод, маслакастый настолько,

Что хоть на берцовую кость

Железки кузнечные вешай,

А Рыжий, облезлый, похожий

На склеванный впопыхах

Подсолнух за перелазом

Хмельным воробьиным семейством.

А Сивка, а Сивка… глядите,

Огромным трясет животом,

Он, кажется, волочится

Всей массой по серой земле,

Как будто бы от КАМАЗа

Надутую камеру к речке

Тащат гуртом пацаны!

«Умора!», «Потеха!», «Ах, Сашка,

Какой выдумщик-забияка,

Что выпустил эту старуху!

От смеха живот надорвешь!»

Кричали, орали людишки,

Азартом сильней накалялись,

Азартом погибельным, страшным,

А были не лица, а рожи,

И были не руки, а сучья,

Мелькали рога и клыки,

И сполохи молний сверкали,

А выси, как ночь, почернели,

В помине не стало росы.

Простак, с головою, как пень —

Копытами шлепал он грузно

По пыльному кругу, и Брод

Копытами шлепал по кругу,

И Рыжий за ними… Все в мыле,

Как в снежной густой бахроме.

Они понимали: так надо,

Должны все бежать и бежать,

Покуда толпа не упьется

Их болью смертельною вдосталь,

Покуда в глазах не померкнут

Остатние отблески дня,

И век их совсем не истает

На этой проклятой «арене»,

Которую выдумал Сашка,

Безмозглый, пропащий, бездушный,

Лакей, подхалим, хвастунишка,

Дешевых бумаг собиратель,

А в них сатанистов слова:

«За доблесть высокую, службу…

И впредь твердо верим…» И Сашка,

Как в прошлые годы, лелеял

Быть нынче опять «удостоен

За подвиг», ей-ей, вознесен.

А Сивка, надеялся, точно

Поставит рекорд неизменно,

Двадцатый за век свой рекорд!

Он пьяный лежал под скамейкой,

Сквозь наволочь мутного хмеля

Ему представлялось: восходит,

Нет, плавно взлетает, беззвучно

На славный, златой пьедестал!

А Сивка пахала, долбила,

Корябала грунт и хрипела,

И мордою в пыль окуналась,

Которая с пеной смешалась,

Которая с кровью смешалась.

А Боженька, вишь, занемогший,

Задерганный массой людскою,

Затравленный массой людскою,

Во все разуверивши, сирый,

Забытый, чужой, на задворках

Небес неуютных, ненастных

Слезами незримыми плакал.