Читать книгу Всё путём - Виктор Рябинин - Страница 3

ПУТЬ НАШ ВО МРАКЕ

прописная истина

ВСЁ ПУТЁМ

– И куда это мы намылились? – с явным интересом в голосе спросил я давнего знакомого Алёшку Хватова, едва догнав его на нерегулируемом перекрёстке.

Вот ведь люди! Сколько просили, сколько писем по инстанциям отправляли по поводу светофора! Так нет, воз и ныне там! Зебру под ноги пешеходу нарисовали и всё! А ведь это самое гиблое место даже для здешнего старожила. Потому как прямо тут, только через дорогу, как раз напротив нашего дома, обосновался супермагазин «Мартин». Работает гигант торговли исправно, жалоб от народа нет. С раннего утра до позднего вечера обслуживает население на высоте и без очереди, так как пять касс открыты постоянно. Бери хоть залейся, были бы деньги! Тут и плодово-ягодная, и горькая на меду, и просто квас нескольких экономических сортов, не считая виски с текилой, которые нам без надобности. И всё это добро под рукой через дорогу! Это в ясный день. А если в туман или другой какой синдром непогоды? А когда гололёд или пять минут до закрытия? Тогда-то что? Так и будешь по сторонам ворон ловить либо под прикрытием ветхой старушки дорогу перебегать? Правильно думаешь, что, как бы, не так! Тем более, что живёшь в этом конце города чёрт знает сколько лет. Тут не ты машинам, а они тебе кланяться должны, когда ты прёшь буром! Правда, при таком раскладе потребительской необходимости и светофор проблему не решит, раз до подземного перехода власти всё равно не додумаются. Но чтобы от населения рациональное предложение принять во внимание, так нет! Да ведь мы многого и не просим. Даже в газету чуть ли не слёзно написали, мол, войдите в положение, откройте винный ларёк на нашей стороне проживания. Даже клятвенно пообещали с выручкой торговой точке всеми силами способствовать, кто во что горазд. Так ведь нет! Не положено и всё тут! Вот и лезет народ под колёса. Причём, лезет самый трудоспособный. Это пенсионер час простоит, гужевую повозку пропустит, прежде чем дорогу одолеть. А как трудовому элементу, у которого наперёд всё расписано и на перекрёстке прохлаждаться недосуг, тем более, что душа горит и руки по делу тоскуют?

Вот и давят народ нерадивые водители почём зря. Не то чтобы насмерть, таких и среди преклонных пенсионеров не много сыщешь, потому, как шустрый пошёл ветеран. А что до бабьего племени, так и вовсе разговора нету. Длинноволосые без разбора по возрасту сигают через дорогу перелётной птицей безо всякого для себя урону. Но нам с этими контингентами не по пути, чтоб по творожным и колбасным отделам пластаться. У нас свой путь солидного покупателя и бюджетного накопителя казны. Но это я к слову. Накипело от недопонимания наших насущных проблем даже иными родственниками, не говоря уже о слугах народа и стражах порядка.

– Я бы и вовсе сухой закон ввела, как при перестройке, – на днях ляпнула соседка баба Клава из нашего же двора, подслушав мужской разговор в беседке о насущных проблемах.

Но ей тогда же дал достойный отпор бывший прапорщик товарищ Железнов:

– Вы, Клавдея, – сказал служивый человек военным голосом, – ты, Клав, думай головой, о чём говоришь. Сухой закон в Америке мафию породил. Хочешь, чтоб и в нашем дворе что ни вечер перестрелка была с применением смертельных средств поражения? Тебе что, бенгальских огней с хлопушками в часы школьного досуга не хватает?

Хорошо, от сердца, отбрил против шерсти старую ведьму отставной артиллерист. Строго по воинскому уставу и присяге.

Так вот, я и говорю, что из наших никого на перекрёстке на раздавило. Один только Степан Борисович в больнице месяца два провалялся. Да и то не по своей пешеходной вине. Просто уже во дворе из кузова вывалился, когда его родимого с дачи после сбора урожая вместе с картошкой привезли. Лишний перелом у него в тот раз случился на левой ноге, а с правой рукой тогда Терентьевна лежала. И дёрнуло её как раз в тот момент близко к кузову подойти. Как будто не видела, что рабочий человек домой прямо с транспорта поспешает. Ведь не на перекрёстке, чай, находилась, могла бы Борисовича вперёд пропустить, а не под него, как в молодости, пристраиваться. А что до нашего брата, то всего ничего перед «Мартином» под транспорт и попало. То ли двое, то ли дюжина, но с закрытыми вывихами суставов. Правда, и машины бились не часто, это уж точно. Шофёр с годами до того правилами движения овладел, что научился мимо нашего скорохода безаварийно проскальзывать по газону. Наконец-то и водила достиг правдивого понятия, что пеший человек конному не враг, а машина дело наживное, если ремонту не подлежит. Человека раздавить, это не ведро болтов по конвейеру разложить!

– Так куда ты этаким петухом на ночь глядя собрался? – повторил я вопрос соседу по общему месту жительства.

– А ты сам-то куда? – не полез в карман за словом Алексей.

Он был хоть и помоложе нашей дворовой номенклатуры, но фамилии соответствовал. Всё схватывал на лету и до «Мартина» долетал стрелой без уговоров. Тем более, что не женатый и ещё тем более, что первый пробу снимал по ободок стакана при таком-то изобилии разных наклеек на таре с одинаковым продуктом. Да что говорить? Хороший человек Алёшка и всегда под рукой. А что работящий, так и слов нет. Постоянно при деле, будь то хоть частная проходная, хоть другая какая фирма утилизации. Поэтому и отвечаю ему, как равному:

– Я, – говорю громко под скрип тормозов, – следую в забой на ночную смену. А ты чего от телевизора отвлекаешься, тогда как у всей нашей компании выходной перед получкой?

– Да я на день рождения к бывшей однокласснице Нельке. Собираемся всем классом, кто признаки жизни подал.

– А подарок?

– Без меня купят. Я деньги отдал. Вот только зайду в наш магазин за бутылкой вина.

– Плодово-выгодного с амортизатором, – поддел я парня на грани юмора.

– Нет, – не понял сатиры Алексей, – что-нибудь красивое и большое.

– Не запутайся в наклейках, – вроде как посоветовал я, ибо в нашем кругу всякую гадость ниже 18 градусов потреблять брезговали.

– Разберусь, – заверил гуляка, – это будет девкам для затравки, а мы и водкой обойдёмся.

– И надолго ваше заседание? – спросил я без интереса, уже отступая от Лёхи.

– Видимо на всю ночь мероприятие. Давно не виделись. А если повезёт, – приятель даже голос понизил, – то под утро чем-нибудь венерическим порадуюсь, – и он весело заржал, делая мне ручкой прощальный знак.

– Ты тогда что-нибудь экзотическое подцепи, – уже в спину напутствовал я приятеля.– Дольше помниться будет, да и местный персонал приёмного покоя больницы порадуешь до изумления.

Тут мы и расстались на дружеской ноге. Лёшка поскакал именины праздновать по чужим кроватям, так как осенней ночью на голой парковой скамейке не сильно и побезумствуешь, ежели подруга не из последних сортов, да и годы не с выпускного вечера. Я же почапал на проходную завода ЖБИ, чтобы в виде сторожа ловить залётных воров, которым, в общем-то, дела как не было, так и нет до наших железобетонных блоков. Но с другой стороны, от нас, что и помельче, попробуй умыкни! Если сон не подкосит да инструкцию не нарушать, то от нашей охраны и необрезной доской не разживёшься. Это только мы, сторожа со стажем, знаем, где что лежит и кого дожидается. Жалко, винтовок нет, а то бы не одному злыдню трудоспособную инвалидность прописали! Да что говорить? Боевой народ подобрался, если не считать без году пенсионерку Галину Ивановну. Как она к нам прибилась, знает лишь начальство, а что до нас, так мы ни особого вреда, ни практической пользы от неё не видим. Просто телесная единица в трудовом табеле, хоть и объёмная.

А первым номером у нас Васильевич. Работник опытный, с руководящим стажем работы на самом взлёте пенсионных лет, а потому без дела простаивать не может, как сознательный трудовой ресурс общества. Кроме всего прочего, борец за справедливость, знаток общественных дел коллектива, не считая рыбацких мест надёжного улова и способов дачного разведения съедобных корнеплодов. Словом, крепкий хозяйственник и опора ячейки общества, и мы за ним, как за каменной стеной ручной кладки.

Вторым по списку значусь я. Но тут сказать что-нибудь плохое язык не поворачивается. Ведь я любую компанию не подведу, хоть начни спозаранку, хоть глубоко за полночь. Железный человек, как любит повторять жена, когда я в тот же «Мартин» лютой зимой без шапки мотаюсь.

А вот третий хранитель госдобра даже для нас загадка. Появился ниоткуда года полтора назад. Откликается на Николая, лет средних, в застолье не теряется, но себе на уме. За какие заслуги в сторожа сослали не разглашает, но на дежурстве с книгой замечали не раз. Не то чтобы над кроссвордом умом раскинуть, он с толстым журналом мозги сушит. А что особо подозрительно, Николай и сам книгу написал, и нам её в печатном виде подарил. Я сам произведения ещё не осилил, но, говорят, написал Коля про нашу жизнь и её окружение. Вот ведь как выходит! Живёшь, живёшь себе помаленьку и не знаешь, что рядом с тобой посторонний человек существует. Это же надо! В одиночку со своей головой столько написал и умом не тронулся! Я ещё со школы учителей и писателей считал, как приблудных не от мира нашего. А Колька наоборот, как равный на смену ходит, медицинских таблеток не употребляет и в беседах не заговаривается. Мы его даже на водке пробовали ввести в заблуждение. А ничего, как с гуся вода! Выпивает без стеснения и до потери. А недавно выяснилось, что наш писатель стихи складывать умеет. И не только для газеты. На днях про нас, сторожей и охранников, целый гимн сложил. Я этот стих аккуратно повесил на стенке в местах с удобствами. Так и по сей день там красуется, радует глаз, когда ничем полезным не занимаешься. Я его даже наизусть помню, хоть никто не просил от меня такого подвига ещё со школы. Называется со значением – «Песня о стороже»:

«Много есть на свете фабрик, магазинов и колхозов. И туда попасть стремятся расхитители добра: несуны и уркаганы, иноземные шпионы, а порою даже просто бессловесные бомжи. Все желают поживиться производственным продуктом или даже заготовкой, если это просто склад. Их никак не остановят ни моральные устои, ни запретные плакаты, ни висячие замки. Истощились бы запасы, обнищало б производство, не таись хранитель-ангел у общественных ворот. В ураганы и ненастье, днём и в сумрачные ночи, позабыв родных и близких, телевизор и жену, над объектами охраны гордо реет зоркий сторож, торит в вечном карауле меж сугробами тропу. Острым глазом он узреет, чутким ухом он услышит, если кто-то вдруг захочет покуситься на добро, то без страха, словно рыцарь, на пути злодея встанет с явной волею к победе, коль не будет далеко. Сторож вечно в авангарде у рабочего народа и в бессменном карауле, если сменщик не придёт.

«Сторожьё» – глушь и болото, топь и лешего притоны, так ведь летопись глаголет и толкуют словари. Нечисть злобно там лютует, лишь один упорный сторож без ружья и пистолета совершает свой обход. Словно дома не сидится у жены под тёплым боком, словно больших наслаждений он с рождения не знал. Вот такой он, сторож гордый! Не один он в поле воин, а бесстрашный представитель целой армии трудяг.

Есть ещё и сторожихи, тоже полные отваги, тоже преданные делу, но не жёны сторожей. Не в сторожке женской бани, не на вахте с пропусками, а плечом к плечу со всяким службу тяжкую влекут. Преимуществами блещут, иногда не пьют, не курят, если спят, то при засовах, чтоб сторожку не свели. И в доносах по начальству всё по полочкам разложат, не поймешь, где быль, где небыль, по какой статье сидеть. Сторож женского обличья и по стати загляденье, словно пава выступает без излишней суеты и шагает по объекту час иль два пингвином важным или утицей бескрылой, всё сметая на пути. Не полезет же грабитель с молотками и кувалдой попытать лихого счастья, если баба на пути. Словом, чем круглее сторож, тем начальству жить спокойней, ну а ночью и злодею не мешает отдохнуть.

Над объектом грозно реет зоркий сторож неустанно и ему в народе гимны сладкозвучные поют, если ж техникой бездушной заменить слугу народа, то повесится грабитель, техноград не обдурив!»

Да, вот такой у Коли есть талант. И его не растеряешь, хоть сто раз на дню через дорогу в «Мартин» бегай с голой головой.

Как-то незаметно и зима проскользнула, не оставив впечатлений. Суровое время года всякий в кругу семьи проводит, если вовремя обзавёлся хомутом. А чего веселиться, когда Новый год под ёлкой да День Солдата возле дивана навытяжку, если жену вовремя в память вогнать подарком к женскому празднику ещё в начале марта. Нет места для разгула души при снежном покрове зачахшей растительности. А если что по работе, то на скорую руку и без горячего, хотя и летом первое блюдо ни к чему. Но всё равно неудобно, ведь не муравьи со стрекозами, чтоб под первым кустом! Смутное время, что ни говори!

А вот, аккурат под Восьмое марта, числа, этак 25 февраля, когда и день подлиннее и пар от земли пошёл, я и встретил Алексея нос к носу в нашем дворе. Сказать обрадовались, значит, ничего не сказать! Но ему в «Мартин» сподручнее было проследовать, так как у моей из кухонного окна самый верный обзор на магазин, а я как раз мусор налегке выносил. Очень любит жена этот свой телевизор, как неудачно для меня окрестила она этот проём в стене. И ведь всё знает, кто, когда и сколько, словно местному покупателю за пазуху заглядывает.

Алексей обернулся мигом. Затаились в беседке под грибком, словно малые дети, и стали делиться воспоминаниями.

Когда ополовинили вторую, тем более, что никто не мешал, я заметил грустинку в глазах всегда весёлого Алёшки.

– Что, – говорю, – сидишь, как ворон на суку, клюв повесивши?

Ничего на это не ответил приятель, но к бутылке потянулся со вздохом, а потом убито так спрашивает:

– Помнишь, осенью я на день рождения ходил?

– Как не помнить? – отвечаю сходу.– Очень ты тогда веселился и на скорый блуд намекал.

– Какие там намёки? Всё случилось в наилучшем виде, как и не думалось.

– Поздравляю от души, – сказал я, но не позавидовал, потому, как такого угощенья у меня дома хоть ковшиком хлебай.

– Не с чем поздравлять-то, – вздохнул Лёшка и горестно повесил руки меж колен прямо со стаканом.

– Сам себе накаркал, – догадался я, – неподъёмно подцепил со всей радости?

– Хуже, – выдавил Алексей и весь скукожился словно бездомный пёс возле ларька с шаурмой.

– Неужто неоперабельно? – вспомнил я страшный медицинский термин и вспотел.

– Совсем дело плохо, – о чём-то своём прошелестел бывший полноценный приятель.

– Крепись Алексей, – по привычке стороннего соболезнования сказал я твёрдо, но инстинктивно пересел на край скамейки и придвинул поближе свой стакан.– А Нелька-то что?

Сосед слабо махнул рукой, как во след отходящему поезду жизни.

Тут я не выдержал слизняцкой покорности и заявил Лёшке со всей пролетарской прямотой:

– Перестань сиськи мять и выкладывай, что стряслось. Найдём выход из положения, зуб даю на холодец, – закончил я с юмором завзятого сидельца.

Страдалец посмотрел мне прямо в лоб и, смирившись с неизбежностью, как-то буднично поведал:

– У Нельки месячные уже по третьему сроку задерживаются.

У меня прямо камень с сердца, раз никакой инфекции, а у нас ещё оставалось разлить раза на два.

– Коли задерживаются, то может быть и простудное, – стал я развивать трезвую мысль, как старый гинеколог, которому уже обрыдло заглядывать под хвост каждой кобылке.– Может и не залетел ты на наследство с первого раза. Может, и нет твоей вины в будущем приплоде.

– Да мы с нею всю зиму друг от друга не отходили, не считая рабочих дней, – оживился воспоминаниями Алексей.

– Тогда что? Тогда женись хоть добровольно-гражданским, хоть принудительно-военным браком. Сейчас, что Нелька, что Тамарка, но алименты срубят, – как старший товарищ рассудил я и закончил философски:– За всё надо платить, такой у нас крест и принудиловка.

Когда тара опустела, вопрос со свадьбой отпал сам собой до более тёплых дней. А что до магазина, так к Майским на месте старой библиотеки открыли новую торговую точку с ласковым названием «Лилия», но на нашей стороне дороги. Магазин не такой богатый, как «Мартин», но терпеть можно. Так что у нас теперь всё путём. И с товарооборотом, и с безопасностью движения.