Читать книгу Всё путём - Виктор Рябинин - Страница 4

Хорошо в деревне летом,

Пристаёт загар с рассветом,

Выйдешь в поле рожь примять,

Далеко тебя видать,

Ветер волосы колышет,

Ах, какая благодать!

Как же был прав классик, повествуя нам о красотах сельского уклада жизни! Так и встаёт перед мысленным взором неохватная ширь посевных площадей, непролазная топь заливных лугов и лёгкий туман дымогарных труб над родной деревней, где в каждой хате полная квашня материального достатка. Так и хочется, раскинув руки шире плеч, объять родину своего детства и прижаться горячей щекой к отчему порогу. Да, люблю я, грешным делом, стряхнуть городскую пыль с покатых плеч и окунуться с головой в деревенские истоки, несмотря на то, что давно уже, считай с пионерского совершеннолетия, существую отдельно от крестьянства и его праведных трудов. Но сельский быт, с таким трудом заложенный в меня родителем, по-прежнему близок мне и дорог, как луч света в непогоду, поэтому люблю грозу, если она стороной. Да и как можно не обожать село, где жизнь взахлёб до полного слияния с первобытной природой? И особенно в летний период урожая, когда каждый крестьянский клин радует укосами трав и урожайностью зернобобовых, когда в хлевах повсеместный отёл и падёж, а на майданах хороводы из красных баб и затейливые запевки ряжих мужиков. Во всю ивановскую ширь грядут по полям и весям праздники дождинок хлебных злаков и уборки в закрома корнеплодов с целинных и залежных земель. Когда счёт ведётся не на пуды, как принято исстари у древних хлеборобов, а на полноценные центнеры метрических весовых норм, дабы не только хуторяне, но и мелкие школьники могли бегло оценить урожайное богатство с родного чернозёма и супесчаника, ссыпаемое зерновыми комбайнёрами в закрома.

В это время на каждом подворье праздник. Заходи прямиком в любые ворота и смело садись под образа в Красный угол. И никто не скосоротится, никто не осадит матерным словом, а наоборот, от всех щедрот души не поскупится ни чашкой заливного студня, ни половником овсяного киселя с клюквой, ни карасём томлёным под сметаной. А что до ковшика с пенной брагой, то наливайся до краёв, то есть, сколько снесёшь до задних дворов по причине городского несварения. Отвык иной столичный житель от посконного крестьянского разносола. Всё норовит казёнку крендельком закусить, а нет, чтобы редькой с квасом для полного освежения кишечного тракта. И лишь тот, кто исконно вышел из народных недр, доподлинно знает меру при любом застолье на третий день.

Но это всё в весёлое разговенье, а ведь любой праздник отработать надо. Так что, если в погожие дни прибился к деревне, то не сиди сиднем на печи, не слушай в холодке, как шашель стену точит, а ступай в поля или на скотный двор. В деревне всегда работа найдётся для приезжего совестливого человека. Возьмись стога окучивать в сенокос, встань за плуг на унавоженной гряде или просто помоги селянину доходчивым добрым словом! А не то и с задорной песней пройдись перед молодайками возле жнивья либо на дойке. Попутно очень много нового узнаешь о себе, а, если свезёт, сможешь своею удалью и городской выправкой склонить какую-никакую труженицу на вечерние посиделки за дальними овинами в прошлогодней отлежавшейся соломе. А когда одиноким пнём встретишь рассвет под ясным молодым небом, умоешься росой, вволю насладишься песней жаворонка либо журавлиным клёкотом, тогда и возликуешь душой, что не впал в грех с чужою женой или девкой на выданье, а сберёг себя ради собственной супружницы. И будешь несказанно рад, что не слетела к тебе в наспех слепленное гнездо сельская лебедь совместно с деревенскими упрёками, с тычками архаично настроенных стариков и тумаками крепкой молодёжи, имеющей проблемы в половом воспитании. И скажет вам любой опытный в сельских вопросах человек, что в деревне чувство любви надо придерживать, а не распускать руки при любом состоянии трезвости.

Но лучше всего – это отрешиться от поползновения к женскому полу, а полностью отдаться лицезрению взращивания хлебов, посильно помогая крестьянам смелым указом либо поощрительным взглядом со стороны. И вот тогда, видя вашу самостоятельность и серьёзное поведение в быту, непременно выйдет на вас разбитная и по третьему разу разведённая молодуха без срока давности. Выпрется словно голодная лосиха на зазевавшегося охотника в секрете. И в этом случае никто не осудит молодца, а наоборот поприветствует как утеху тоскующей бабе, как знающего агронома, пришедшего на выручку давно не паханой борозде.

Однако, есть ещё и другие радости деревенской жизни. Ведь как хорошо бывает раскинуть сомлевшие от работы кости на горячем полке сельской бани по-чёрному. Шкворчит мятная вода на каменке, исходя под потолок знойным паром, преет в шайке берёзовый, не то и дубовый веник, а ты лежишь пластом на жарких досках, закинув ногу за ногу, и бездумно поглядываешь в закопчённый потолок. И проносятся мимо тебя навороченные за неделю дела и планы по их завершению. И нет никакого желания шевельнуть рукой-ногой либо свежей мыслью в мокрой голове. Но всё же надо пересилить себя и вспомнить любой неблаговидный свой поступок. А уж тогда, схватив свободной рукой веник, от души отходить себя вдоль и поперёк по замлевшему телу, словно провинившегося школяра или отгулявшую до срока девку. А уж когда совсем от такого огнеупорного рукоприкладства станет невтерпёж, кинуться с головой в лоно реки, что неторопко бежит обоч бани, поплескаться в прохладе и вновь растянуться отработанной пожарной кишкой на банной лавке, допреж сверкнув на бегу красным мартышечьим задом и скукожившимся от перепада температур хоботком причинного места. И не надо смущаться, в деревне вид голого банного человека не привлекает внимание даже малолеток и собак. А потом, уже в предбаннике, вольным манером раскинув ноги возле порога, хорошо опрокинуть жбан терпкого кваса и кивать бездумной головой в такт падающей с мокрого тела капели. Всласть отдохнувши, снова подхватиться, как при стихийном бедствии, и, взлезши на полок, опять истязать себя сопревшим веником до полной победы над организмом. Затем обратно кинуться в речную протоку, пугая рыбу и раков своим распаренным и неприбранным телом.

И вот, свершив такой банный круговорот до трёх раз, если время терпит и следом не спешит на помывку бабий отряд, изрядно потёршись лыковым мочалом и окатившись шайкой тёплой воды, уже чистым и опрятным сядешь на приступок возле бани, ополоснёшься стаканом первача и чёрт тебе не брат. Сам сияешь как медный пятак и на душе уютно, словно у Христа за пазухой. Глядишь светлым глазом, как бабы потянулись в баню, а тебе даже лень представить какими они будут выглядеть на помывке при всём своём голом раскладе. Да и под силу ли им тягаться с мужским достоинством своею мнимою красою телесного превосходства интимного свойства? Да будь оно наличием хоть под яровой либо озимый клин, хоть под несжатую полосоньку, хоть под голое зубильце, воткнутое как попало промеж лыток, но ведь как не было, так и нет никакой завлекательности в этой женской аномалии, где не за что зацепиться любопытному взгляду, если уж судить трезво. Ни тебе колокольцев, почти звенящих на морозе, ни прочего кстати и некстати самонаводящегося органа, с гордо поднятой головой перед любым заслоном из шерсти и мокрых заслонок. А ведь если бы хоть малый глазок либо щупальце на этой лысой башке, то хозяин избежал бы многих жизненных пакостей непосредственного контакта, а женский пол выстраивался б в очередь по карточкам для вывода потомства. И если бы не вековое насильственное понятие голой бабьей красивости в мужских головах, так в сторону раздетой особы никто вовек свой качан не повернул. Это по первобытной привычке, когда первородному мужику всё в новинку было, голова вокруг шеи оборачивается, ежели аппетитная для глаз фактура свой первичный половой признак в доступном виде мимо носа проносит. Тут и сказывается доисторический инстинкт охотника, призывающий поскорее заклеймить посторонний репродуктивный орган, а, если повезёт, то не один.

Конечно, если подходить к вопросу без предвзятости, то и в женщине обнаруживается приятная для наблюдателя сторона. Особенно, когда пред тобою не полностью разнузданный и голый натурализм, на который и глядеть-то можно без содрогания лишь при недоразвитом чувстве эстетического наслаждения. А вот когда глаз с поволокой, а на губах такая улыбка, что и через мелкие трусишки проглядывает, тогда в мозжечке дорисовывается полная картина ещё не распотрошённого гнезда. Ведь предвкушение победы всегда предпочтительнее свершившегося акта овладения. Поэтому иная богато одарённая натура с тыльной стороны смотрится очень даже завлекательно. Попробуй, усиди в одиночестве на месте, когда женской лицевой наглой части не видать, а с кормы, наоборот, пред тобой разворачивается такой перекат ядерных шаров пушечного калибра, что чуть ли не хруст по всей округе от сил трения при устойчивой ходьбе в две ноги. Тут тебе не хилая столичная пробежка по подиуму, от которой мухи на лету дохнут, так как укусить не за что!

Конечно, в пределах городской черты, умеючи можно многое завлекательное увидеть и запечатлеть в неразборчивой памяти. В бикини да и в стрингах не многое утаишь, но при подобном показе мод для почитателя всё до копейки просчитано. И проход, и порхание, и причёска в разных зонах модного показа. Но всё равно понимаешь, что всё это искусственное и показное. А вот возьми в деревне затаись с утра с удочкой или иной рыболовецкой снастью возле неглубокого затона и начинай терпеливо ловить на живца. Через неделю, если повезёт, и тебе сподобится прикоснуться к первозданной красе. То есть, увидеть не первый солнца луч над притихшей сосной, услышать не птичий гомон, не проследить взглядом за уклейкой у поверхности сточных вод, а обозреть голый бабий выводок, плещущийся на мелководье. Вот где истинное раздолье для примитивиста с художественным вкусом. Только успевай отслеживать первобытную красу ненавязчивого женского соблазна. Ведь редко какая баба или девица на селе ныряет и плавает на показ. Она всё больше резвится и радуется жизни ближе к берегу, а не на чистой воде. А зайдя в реку до пупа, начинает приседать, поджавши всю свою интимность, словно напроказивший щенок хвост. И всё это с поросячьим визгом и брызгами на весь берег. Особо отчаянные изображают плаванье крокодилами возле самого уреза воды. И до того завлекательно наблюдать за бабой, не рассчитывающей на чужой привередливый досмотр, что даже самому хочется впасть в детство и броситься головой в омут страстей для немедленного снятия напряжения с органов чувств. Однако, стоит тебе лишь немного ослабить маскировку, либо впасть с бабами в речное равноправие, то не только лишишься целомудрия стороннего наблюдателя, но и всех своих рыбацких приспособлений, тут же проверенных на прочность собственным хребтом и потылицей. Это если рыбачил один, а когда рядом напарник, то примерят к вам и бредешок. Эта снасть потяжелей удочки и след на теле оставляет не на один день. Такая, сволочь, увесистая, что только деревенской бабе и под силу. Проверено на себе, ещё когда только в наблюдательную силу входил.

Но этими разговорами только заезжего туриста пугать. А кто обвыкся, да ещё и родился в здешних местах, тот чувствует себя на местном просторе, как ёрш на нересте! А если и получишь кое-какую трёпку, то за первым же кувшинчиком медовухи всё порастёт быльём. Из деревенских мужиков никто долго камень за пазухой не носит, а что до баб, то у них и без булыжников своего увесистого добра хватает сверх положенного. У иной аж лифчик трещит от переизбытка чувств, в противовес городскому модельному бизнесу. А ведь носит без ропота и хирургов сторонится. Мать-природа на сельскую жительницу, как правило, не скупится. И спереди, и сзади для противовеса столько понавешает, что носить не переносить весь свой звонкий бабий век!

Да что тут рассуждать? Хорошо в деревне при любом раскладе, а не только летом. И в весеннюю распутицу, когда вязнешь в съехавшем в канаву сугробе, и в осеннюю слякоть, когда нет сил оторвать зад от тёплой лежанки, а если встать на лыжи по зимнему первопутку, то такая тебя обступит красота природы, что хоть волком вой, но никто самоблудящего не услышит. Такова суровая правда естественного отбора в межсезонье дачного периода. Я, хоть и коренной житель в некоторых местах, но в одиночку при ясном сознании не отчаиваюсь дальше околицы путешествовать. Это когда в голове похмельный синдром лютует, то в поисках лекарственной отравы можно и до дальних отрубов в задумчивости добрести. Но ведь когда память с совестью потеряна, то инстинкт самосохранения всегда на дорогу к дому выводит. Так что при трезвой голове, что тебе лето, что иная непогода, всё один чёрт. Всё бабушкины сказки, и про деревенский чистый воздух, и про родниковую целебную воду, и про полное восстановление организма при городском нервном истощении. Всё суета сует и тлен, если придёшься не ко двору или засидишься переспелой девкой на выданье уже в чужом для тебя крае.

Да и строго говоря, в гостях хорошо, но дома лучше! Поэтому при полном осознании, что надоел родне и знакомым хуже горькой редьки, подрывайся из гостей на первую электричку или автобус. Если поймаешь момент, то и вежливое приглашение на следующий сезон вдогон услышишь, как коренной житель, но отрезанный ломоть. А если прозеваешь последний звонок, то пеняй на себя. Будешь летом на асфальте загорать без душевного единения с природой. Поэтому знай меру, что за столом в деревне, когда угощают, что за столбом в городе, когда приспичит.

Таким образом, в деревне всё хорошо, кроме работы от зари до зари. Поэтому предприимчивый селянин предпочитает ютиться в городе, чтобы трудиться по графику, как и всякая земная цивилизация, достигшая неминуемого прогресса в обуздании производительных отношений. То есть без первобытного физического износа организма при планомерном перманентном развитии человечества. А в целом, исходя из опыта, можно как бы констатировать, что хорошо там, где нас нет, и не предвидится!

СОЛНЦЕПЁК

Недавно я прочитал умную статью одного учёного человека о происхождении видов повседневной живой материи. Ну, не совсем, чтобы сам прочитал, но в обсуждении участие принял, путём подачи разумного голоса на очередном внеплановом семинаре нашего двора по вопросам этики. То есть прямо во дворе под липами, где домино и иные места детского отдыха малолеток с заслуженными матерями. И хоть вскорости эта животрепещущая дискуссия забылась, как школьная таблица умножения, по которой считай не считай, а денег не прибавится, но осадок, в виде алкогольного отравления, остался. Прямо, как накипь в чайнике, которую хоть наждаком отдирай, всё равно проявится. Так и тут!

Сравнительно давно, ещё со времён перестройки уклада жизни конца ХХ века, было доказано, как научно, так и при посильной помощи экстрасенсов-целителей, что теперешний человек произошёл от посторонних инопланетян, которые без устали роятся над нашими головами и всегда готовы к производству экспериментальных опытов с биологическим материалом нашей планетарной жизнедеятельности. Доподлинно известно, что путём проб и ошибок был смоделирован совремённый человек, бездонный кладезь мудрости, который склонен самостоятельно размножаться со скоростью большей, нежели мыслительные способности. Это был, конечно, некоторый просчёт космического разума в напрасной надежде эволюционирования человека разумного в позитивном направлении. Ибо, увлёкшись естественным клонированием, последний всецело забыл о пространственных возможностях своей планеты и вынужден был в силу закона сохранения изотропной симметрии насильно сокращать численность электората путём прогрессивных военных реформ, что и есть наивысшая стадия естественного отбора, привнесённого к нам из глубин мироздания.

И этот закон высшей материи ни в коем случае нельзя путать с антинаучными утопиями некоторых естествоиспытателей, кои в основу отбора положили псевдонаучные выводы о якобы незыблемой возможности происхождения видов, от низших к высшим без постороннего вмешательства прямо на нашей планете. То есть от мокрого головастика до шерстистого примата, когда через немыслимое количество лет до царя природы будет рукой подать, как говорит в своей среде простой народ.

Я этот ошибочный постулат тогда прямо под липками и развенчал в силу доходчивости умных слов до внимательного слушателя:

– Друзья, – сказал я весьма веско и понятным всякому языком, – кто от какой обезьяны произошёл ясно любому каждому без подсказки со стороны. А кто сомневается, пусть посмотрится в зеркало рассветной порой после выходного дня. И это есть доказательство пагубного развития самотёком. А когда в процесс вмешивается космический разум, то на земле появляются представители высшей касты интеллектуалов и неприкасаемой элиты, с которых всё как с гуся вода, – поставил я себя в пример в конце этого спича.

Далее мне не удалось плодотворно навязать свои мысли, скопившиеся за это лето в голове. Собрание единогласно смерило меня недовольным взглядом и продолжило собеседование о дарвинизме и сопутствующему этой теории естественному отбору особей, как о ни к чему непреложной исторической истине.

Василий Аполлинариевич Айседоров, работник санитарно-технического звена нашей жилконторы, мужик на все руки в любое время суток, кроме утреннего, взял слово и понёс по свежим новостям:

– По школе помню, что капля никотина косит кобылу под корень, а человека никак. До исхода лет он курит без явной потравы организму. Поэтому не зря по телевизору обещали пенсию отодвинуть по годам ближе к старости.

– А тем более, – встрял без очереди в разговор махровый пенсионер Михайлыч, – тем более, говорю, многие выйдя на заслуженный отдых, от безделья покупаются на рекламный трюк и напрочь бросают курить, перекладывая всю табачную промышленность на плечи неокрепшей молодёжи и слабосильных девиц. А ведь им ещё рожать нашу смену, кто ещё не успел.

– Да пусть курят, что хотят, – махнул рукой старый либерал и доцент с кафедры Прокопий Нестерович Шалый, – лишь бы не иссушали мозг алкоголем!

Сразу же среди народа разгорелся спор: что лучше? Спорили до хрипоты и помирились на том, что нельзя лишать молодёжь сразу всех радостей жизни.

Никодим Потапович, многоопытный педагог по физической культуре и спортивным достижениям гимназии №2, так и сказал:

– Нельзя нашу смену с юности ущемлять в правах, если хочешь встретить старость ветераном, а не балластом на пути наступающего поколения. Их сейчас и гиревой атлетикой до бессилия не доведёшь, не то, что призовёшь голосом к порядку! Волю дали вплоть до элементарного доноса с отягощающим посылом в тюремную камеру. Голой теорией от практических занятий приходится отгораживаться.

– Это вы точно подметили, – вмешалась легковесная телом Анна Леонардовна Керн, учительница классической литературы и на всё готовая активистка, а потому не пропускавшая мимо себя ни одного митинга или пикета.– Это правильно, молодёжь должна самостоятельно искать путь своего развития или уходить в народ, как Лев Толстой, согласно убеждениям протестного движения, – и она гордо поскакала далее, словно воробей в подсолнухах.

– Но и со стариками, однако, надо что-то решать. Ведь не зря депутаты волнуются, – вернул диспут в изначальное русло Василий Аполлинариевич.

– Да, нация стареет, а кормить всех приходится, – подал голос Спиридон Тихонович, старший бухгалтер гаражного кооператива «Встречная полоса», – но ведь государство не дойная корова, понимать надо.

Однако, далее свою счетоводческую мысль грузный телом Спиридон Тихонович развивать не стал, ожогшись взглядом о тучную фигуру директора добровольного общества капитанов маломерных судов «Белая лебедь» Лазаря Моисеевича Шкапа. Для дальнейшего разговора этот факт не имел никакого значения, так как к хозяйственникам нашего двора мы давно притерпелись, как к доброкачественной опухоли.

– Что это на стариков ополчились? – не вынес я напраслины на пожилой возраст.– Доживёте и вы до реинкарнации. Может в новой жизни, кое-кто и состариться толком не успеет. Стрекозой или уховёрткой с месяц побезумствует, а там, какая пенсия? – уже открыто оскалился я, как сторонник космогонического устоя жизни.

Но от меня тут же отмахнулись, как от болотного комара. Один Стёпка Слепиков, безработный молодой человек лет сорока, прицелился было в меня из детского пистолета, но его быстро одёрнули:

– Не трогай убогого. Пора привыкнуть к выходкам нашего Гуманоида. Такие экземпляры сами собой естественно отбираются для больничных палат, – сказал кто-то за столом, и все весело заржали нелепой шутке недоброжелателя.

Я пересел на край ближайшей песочницы, дабы отгородиться от очага невежества и сторонне наблюдать за переливанием из пустого в порожнее. Отвлёк меня от бездумного созерцания дворовой жизни детский голосок из рядом стоящей коляски:

– Дядя тётю гули-гули, – тонко прошелестел едва сформировавшийся понятием звук и тут же растаял в мареве летнего дня, истончившись до писка.

Сигнал истлел никем не замеченным, но только не для меня. Я сразу понял в чём суть и всеми фибрами души внял голосу юного пришельца, коего без колебаний опознал в малыше по огромным круглым глазам и лопоухому излишеству лицевой части. И в тот же момент я расшифровал его интимный посыл, как позыв на контакт с хозяйкой колыбели космического разума. Это было ясно, как теория соотносительности обособленного землянина к предмету космического вожделения. Поэтому я смело и призывно глянул на стоящую рядом с коляской женщину. Взглянул, как на предмет приложения репродуктивных сил на основе взаимного согласия. Моя нежданная избранница стояла ко мне спиной и, омытая щедрыми лучами солнца, призывно сияла первородным грехом прямо перед моим пылким взором. Тяжёлые, вороного крыла локоны, струились по нежному овалу плеч, укрытых лёгкой кофтой цвета беж, и разбегались весёлыми ручейками чуть выше осиной талии, завидному предмету женской гордости, точёно возвышающемуся над округло разбежавшимися бёдрами и плотно сбитыми седалищными мышцами, что были едва сокрыты тончайшей материей вызывающего кроя брюк телесного цвета. Да, при таком раскладе, со всею очевидностью сразу начинаешь понимать, на сколь далеко и смело шагнула лёгкая женская промышленность в сравнении с солдатскими галифе! Далее взгляд избегал задерживаться, ибо спелая наглядная агитация не только вызывала стойкий зрительный восторг, но и побочный эффект сопричастности к межпланетному эксперименту соития с иноземной цивилизацией, тем более, что в нашем дворе ранее я не встречал обладательниц столь щедрыми дарами природы. И мне немедля захотелось подвергнуть досмотру не только видимую достопримечательность неземного создания, но и весь передний противовес прелестницы.

– Который час? – обратился я с игривым интересом к даме и даже прищёлкнул каблуками, не разгибая ног.

И о, святая простота! О, надежда на чудо! Увы, уже в следующее мгновение я был возвращён на землю, ибо никакого совокупного отбора с возникшим объектом у меня не могло быть даже теоретически. Да, на меня действительно смотрела особь противоположного пола, повернувшаяся на мой призыв в поисках времени, но отнюдь не располагающая к желанию контакта. И даже если она и присутствовала при скрещивании инопланетного материала с земным, то ген примата у неё превалировал. Ибо женщина была столь непривычной неземной красы, что даже игривые усики, кокетливо разбежавшиеся под вздёрнутым носиком, и ушки топориком меня не прельстили. А потому я отодвинулся на теневой край песочницы и взял себя в руки думой по противлению солнечной активности. То есть, попросту говоря, я даже последним седалищным нервом почувствовал, что моя лысеющая тыковка несколько перегрелась в лучах щедрого летнего солнца. И лишь спустя некую толику времени, я вновь окунулся в словесный поток моих собратьев по дворовому разуму.

Общий разговор мирно тёк в русле политических событий мирового значения и местных сплетен. Различные мнения смело ссыпались разномастным мусором в этот речевой поток под ораторскую жестикуляцию в пределах допустимых норм. Поэтому тренер по самообороне голой рукой, давно пришедший ко двору прибалтийский латыш Смакошвилис, лишь изредка одёргивал самых горячих собеседников силовым приёмом восточного единоборства. Но всё это было в пределах правил и без обид со стороны потерпевших. И всё же общество порою согласно отстраняло от диспута непутёвого переростка Коляню, лезшего штопором в любой разговор со своею неоперившейся мыслью, отсылая его в недалёкий магазин с общим сбором пожертвований, как лёгкого на подъём субъекта и скорого в решениях у прилавка покупателя.

В одну из образовавшихся таким образом пауз, некто Остап Опонасович Ляхо, менеджер по продажам запасных частей к машинкам «Ундервуд» и «Зингер», прибывший на сход с газетой в руках и в очках на носу, провёл с собравшимися политическую информацию, зачитав заголовки статей о тяготах коммерции в условиях оттока капитала посредством ипотеки. Подобный доклад он делал всякий раз, напористо прослыв в близком кругу бизнесменом ещё при старых деньгах и политологом при новых. Однако, торговца антикварной недвижимостью слушали плохо, в силу слабой экономической подкованности большинства. И лишь один Спиридон Тихонович, согласно кивая головой, как и всегда, поддержал информатора:

– Да-с, лишь только регулятор центробанка повысит процент инфляции, а рубль конвертируется, к нам тот час же на помощь придёт валютный резервный фонд девальвирующего профицита, и мы незамедлительно сделаем ставки, обвалив курс и общий показатель волатильности.

Все с этим выводом немедля согласились, ибо в компании преобладали голые практики на уровне своего кошелька, что никак не сообразно с золотым запасом страны. Единственно Владлен Яковлевич Сирый, владелец иномарки «Пежо» и дипломов двух неоконченных высших образований, отмахнулся головой от словесных мух и подытожил диспут, сведя его на нет:

– Всё это плюрализм волюнтаризма. При падении цен на нефть и выросших квотах добычи, неминуема стагнация рецессии в условных единицах за баррель.

После столь доходчивой не до всех перепалки даже издали схожих теоретической мощью умов, народ за столом впал в тягостное раздумье и ожидание вестей из торговой точки. Но душевное равновесие и покой в головах разрушил молодой пенсионер Макарьев, всегда вовремя поспевающий к любой компании на отдыхе. Уважая нагрянувшую на человека старость, ветерана от трудов взашей не гнали, как дармового прихлебателя, а, наоборот, привечали за смелость в суждениях об институтах пенитенциарной системы воспитания и за рассказы о трудовой вахте в местах нечернозёмной полосы. И всё бы ничего, но вдруг, не часто встречающегося в нашей среде Соломона Кирхенштейна, мастера надомного пошива без лицензии, съела жаба, и он сказал, как бы задумавшись о своём или не приходя со вчерашнего в сознание:

– Отчего это некоторых чёрт приносит лишь тогда, когда гонец давно уже в пути? Отчего это некоторые даже получая пенсию, окончательно теряют совесть?

Зря сказал, вернув, как оказалось, весь наш бомонд к невесёлому первоначальному разговору. Ведь Макарьев немедля подлил масла в огонь. Одной фразой пробудил червя сомнения в наших умиротворившихся под жгучим солнцем душах.

– Скоро, – сказал, как отрубил ветеран труда Макарьев, – и года не пройдёт, как повысят пенсионный возраст. Век будете нас кормить!