Читать книгу Адский огонь - Виктор Сбитнев - Страница 8

Приготовив тревожный рюкзак, Альберт вдруг представил себе Гриву, где впервые он побывал ещё в прошлом веке. Помнится, он уговорил главного врача экстренной медицинской помощи Фельдшерова взять его с собой в группу дальнего вызова «по скорой». Летели на биплане «Ан-2» на самый север области, откуда, по рассказам старожилов, в особо ясные морозные ночи можно было запросто наблюдать гуляющие по горизонту всполохи Северного сияния. Сам полёт Альберт почти не запомнил, а вот посадка осталась в памяти почти на всю жизнь. Самолёт, пересаженный в зиму с колёс на лыжи, плюхнулся прямо на огород к какой-то древней старухе, где местные мужики наскоро соорудили несколько сигнальных вех да возле наполовину занесённой снегом калитки примостили носилки с тяжело раненным лесорубом, который, как они выражались, «поймал развилку», то есть комель спиленной ели, которая, разогнавшись во время падения, со всего маху врезалась раздвоенной вершиной в стоящий напротив крепкий дуб. От резкого столкновения комель (основание) подбросило на несколько метров вверх и… Ротозею-пильщику повезло, что не убило. Как показалось Альберту, самолёт после касания «лаптями» наста почти не катило. Прямо, что твой вертолёт. Как потом оказалось, пилот «Ана» ранее летал на Кавказе, где поднимал в ущелье свой «Ми-8-ой» не как вертолёт, а по-самолётному: с небольшим разгоном и по горизонтали. Альберт помог тщедушному Фельдшерову загрузить в салон носилки с раненым, установить над ним капельницу и, извиняясь, попросил назад лететь без него, чем страшно обрадовал одичавших мужиков, жутко охочих до новостей и новых впечатлений. Вскоре самолёт, спешно затарившись ещё парой бидонов деревенского молока, так же косо взлетел, словно выпущенный из судовой катапульты, а Альберт тут же устроился на постой к леснику Гордею Постникову, с которым потом не раз созванивался и списывался. Вечером славно поужинали зимней окрошкой с простоквашей и хреном и лосиными котлетами с морёным в печи капустным листом, запивая всё это доброй Постниковской медовухой и принесённым с мороза Альбертовым спиртом, разбавленным наполовину местной ключёвкой. Досыта наевшись и наговорившись, вышли, разомлевшие, покурить. С юга на очищенную со всех сторон от снега избу смотрела полная луна, а слева и справа – с Запада и Востока – сумрачно нависали молчаливые ели, с которых нет-нет да и срывались вниз набрякшие шапки январского снега. Несмотря на святочную пору и ясную погоду, в тайге было не морозно, то есть температурный столбик не падал даже до минус десяти. Ещё на кухне Гордей свернул две козьих ножки и теперь раскочегаривал их Альбертовой зажигалкой. Вскоре в воздухе повис терпкий аромат заморского табака. Оказалось, в деревеньку кто-то из калымщиков завёз по случаю семян «Вирджинии», и вот теперь почти все местные мужики – лесорубы и охотники – перешли с вошедших в привычку российских «бондов» и «винстонов» на американскую козью ножку.

– Слушай, Гордей, – мечтательно спросил тогда у лесного человека журналист, – мне кто-то из ваших однажды похвастал в Городе, что по ночам отсюда иногда видят Северное Сияние… – С этими словами Альберт повернул лицо к Северу, строго на Малую Медведицу и Полярную звезду. Но Север был угрюм и чёрен, как растопленный для заливки крыши гудрон.

– Отчего же похвастал? – Лениво попыхивая самокруткой, почти обиженно проговорил Гордей. – Прилетай, однако, после Крещенья, а лучше в феврале. Покажу. Оно у нас, конечно, не такое высокое, как в тундре, но мало-мало прогуливается над дальним лесом. А сейчас луна большая да больно тепло. Светло и туманно, в общем. После двух подряд таких славных вечеров Альберт ещё трижды бывал у Постникова, но Северного Сияния так и не увидел: то тепло, то светло, то много выпили. Но всякой ночью они выходили с лесником под чёрное звездастое небо Гривы и, с надеждой глядя на Север, Альберт читал Гордею отрывки из своей новой поэмы «Грива»:

Разомлевший от нахлынувших воспоминаний молодости Гордей просил Альберта почитать ещё и ещё. Альберт читал. Потом они выпивали на брудершафт привозного коньяка, и Альберт принимался за последнее, про их любимое небесное созвездие:

Альберт читал и читал, а Гордей, со вкусом затягиваясь «вирджинией», молча думал о чём-то давно прожитом и забытом, что неизменно возвращалось и сладостно щемило грудь этими редкими для него вечерами. Нередко потом, возвращаясь в Город, Альберт начинал тосковать и томиться, что не раз заставляло его набирать на сотовом памятный Гордеев номер, но почти всякий раз в ответ эфир сначала безмолвствовал, а затем «отплёвывался» короткими гудками. Вскоре Альберт усвоил, что связь на Гриве как минимум не надёжна. А окажись ты ненароком в тайге, так наверняка не дозвонишься ни до города, ни тем более до райцентра. А сейчас предстоит ехать даже не к Гордею в лесничество, а в самую натуральную глушь, где не то что связи, но, пади, и света-то нет. Альберт тоскливо посмотрел в свой ноутбук и набрал Линдмарка по скайпу:

– Здравствуйте, шеф, – вяло поприветствовал журналист своего начальника. – Я тут позапрошлогоднюю поездку на Гриву вспомнил. Я ещё тогда про ворованный лес писал и бандитские заимки на таёжном озере…

– Ну, как же, как же! – Как будто вспомнив о чём-то интимно приятном, ответил прихлёбывавший из чашечки Линдмарк. – Этот твой материал потом ещё в Москве выходил, в этом, как, бишь, его…

– В «Аисте», – напомнил Шведу Альберт, – который деток приносит. Но в сокращённом варианте.

– Всё равно, – решительно возразил редактор, – мне приятно было. Лощёная столичная газета перепечатывает нашу статью, да ещё со ссылкой.

– Да, ерунда всё это, шеф, личные связи. – С досадой стал оправдываться Альберт, который физически не выносил фамильярных благодарностей. – Я, если помните, там, на стажировке целый месяц был. Сначала в Москве на Старой площади, а потом на их корпоративной базе в Ульяновске. Но я не про это сейчас хотел поговорить. Даже не поговорить, а попросить…

– О чём? – Тут же принял сторожевую стойку Швед.

– Там, куда вы меня направляете ловить бандитов, – почти зло выдавил из себя Альберт, – очень плохая связь. Точнее, когда я там был в последний раз, она пропала вовсе. Я только сейчас пробовал дозвониться туда знакомому леснику, и ни хрена у меня не вышло. Может, он, конечно, надрался или утопил в колодце свой телефон, только вряд ли. Поэтому, Александр Францевич, вы бы спутникового на недельку для меня попросили у этого вашего земляка… представителя президента. У него, знаю, точно есть. А вы, помнится, рассказывали, что он тоже шведских кровей? На каком-то там фиорде родился…

– Он – из норвежцев. – Сухо ответил Линдмарк.

– Тогда попросите у него лыжи или беговые коньки, и подождём до зимы. – Насмешливо посоветовал болезненно воспринявший сухость начальника Альберт.

– Да, не кипятись ты, – остановил его Линдмарк. – Я тут расслабился за ужином. Выпили с Галкой мадеры. Кстати, ты пробовал хохляцкой мадеры? Ай, ничтяк! Только уж больно дорого ломят, бандеровцы!..

– Шеф, вы же швед, вам пристало помнить о Мазепе, – посоветовал участливо Альберт.

– Да, иди ты, право, со своими аналогиями. Один хрен, что Мазепа, что Бандера, что этот их нынешний Тягнибок. Все за нацию, за нацию! Спрашивается, за какую? Вот Киев с первого тысячелетия – мать городов русских, Одессу француз Ришелье основал, Крым много веков был татарским, а по всему Днепру сотни лет хозяйничали запорожцы, то есть казаки, скорее более родственные нашим донцам, чем украинцам. Да и не жили они на окраине, а если что, прямиком к нашему царскому двору хаживали. Да и какие они националисты, скажи на милость, эти правосеки, если только и мечтают, как бы поплотнее прислониться к тёплой немецкой заднице?

– К американской, шеф, – вежливо возразил полунемец Альберт, – но вы отвлекаетесь.

– Ладно. Добуду я тебе этот телефон. И «Мадера» с меня, если удачно съездишь. Нет, две «Мадеры», – поправился Линдмарк.

– Если я вообще оттуда вернусь, то сам поставлю, – парировал журналист. – Впрочем, если всё удачно пройдёт, то обязательно съезжу на эти самые фиорды. Мне Илона из туристического «Атласа» и путёвку уже предлагала.

– Вместе съездим, Альберт, по Шенгену. Давай завтра поутру звякни и— за чемоданчиком. Я сейчас договорюсь…

– Простите, Александр Францевич, за нетерпение, но лучше бы сегодня успеть. Я завтра чуть свет выйду. До Гривы от нас никак не меньше четырёхсот вёрст. И дороги там, скажу я вам, похуже, чем… в Крыму (в это время по ТВ только и делали, что сокрушались о плохом состоянии крымских дорог). Швед уже никак не возражал, лишь заметил, что прежде чем позвонит представителю, «хлопнет ещё бокал мадерцы». Альберт на это лишь удовлетворённо зарычал. Кажется, ему удалось обезопасить себя хотя бы по части надёжной связи.