Читать книгу Путь к себе - Виктор Шинкоренко - Страница 5

Получив извещение о предстоящих переговорах, в недоумении я был недолго: издалека возник образ славной девочки в светлом платьице с полураспущенной косой. Прошло почти три года, образ этот поблек, но глуховатый волнующий голос напомнил о том единственном вечере, и я, не раздумывая, согласился принять ее.

На перроне я не сразу признал в стройной, красивой, очень молодой женщине с короткой прической ту, что была в памяти. Она стояла возле вагона, вглядываясь в лица встречающих, и тот же распахнуто-изумленный взгляд снова, как когда-то, заворожил меня. Возникло ощущение: она – лучшее, что может быть в моей жизни… Доверчивая тревожность этих глаз вопрошала и обязывала, и я принял обязательства. Полностью…

– Где же твоя знаменитая коса? – заговорил я, словно мы только вчера расстались.

Она облегченно вздохнула.

– Коса была лишь для мамы, и в замужестве я от нее избавилась. А что, так очень плохо?

– В тебе ничего плохого быть не может. Идем.

Узнав, что она в Ленинграде впервые, я попросил водителя выбрать маршрут поинтереснее и не торопиться… Мне понравилось, как непринужденно она ведет себя, расспрашивая об увиденном. И уже в квартире, наблюдая за ней, понял – пора уходить, иначе вместо намечающегося вечера любви получится скоротечное удовлетворение страсти. С работы я позвонил в ресторан и попросил прислать к восемнадцати часам ужин.

С этим рестораном вышла интересная история: он был в некоторой зависимости от нашего ведомства, и директор, стараясь угодить, поначалу присылал на обслуживание официанток, готовых на разносторонние услуги. Надо было видеть лица наших женщин, когда эти девицы принимались за дело, завоевывая симпатии. Пришлось объяснять добросовестному директору ситуацию, он всё понял, и обслуга поменялась. Однако это не понравилось некоторым дамам. Оказывается, они были не против участия красоток в последующих мероприятиях, поэтому в дальнейшем заказы делались, учитывая персональные пристрастия…

Договорившись с рестораном, сообщил об этом Ире. Грудной, тревожащий тон ее голоса заставил меня не задерживаться ни минуты лишней. В прихожей витал незнакомый, еле уловимый аромат. Звучала тихая музыка из французского фильма. Через широкую двустворчатую дверь в ярко освещенной гостиной был виден стол, накрытый на две персоны, возле которого, вполоборота ко мне, оглядывая сервировку, стояла она…

У меня перехватило дыхание – такой пленящей женской привлекательности я, наверное, не видел никогда. Платье цвета морской волны словно струилось по ней, и под ним явно угадывались все округлости и впадинки… Когда она склонялась, поправляя приборы, оно, меняя цвет, казалось, то обнажало какую-то часть тела, то целомудренно прикрывало, невольно пробуждая эротическую фантазию.

Я включил свет. Ира обернулась, сделала несколько шагов навстречу и замерла в нерешительности…

За ужином слушая, но не слыша ее рассказа о неудачном замужестве, я просто смотрел на нее. Наши взгляды встретились… Всё, что так соблазнительно угадывалось под платьем, я ощутил, обнимая… и, легонько подтолкнув ее к открытой двери спальни, не спеша, наслаждаясь этой неспешностью, допил свое вино.

Четкий силуэт вырисовывался на фоне освещенного вечерними фонарями окна. Еле касаясь губами шелковых завитков ее волос, я нащупал маленький замочек скрытой молнии и обнажил узкую белую спину. Ира повела плечами, платье опало… Покачнувшись, она окончательно освободилась от него. Задыхаясь от наслаждения, я ласкал нежную грудь; подрагивающее, словно в ознобе, тело ее наполнялось желанием, глаза туманились… Опустив на кровать, и, любуясь ею, расцвеченной бликами уличного света, я медленно раздевался, изнемогая в эротических устремлениях. Улавливая мои желания, она с готовностью им подчинялась, и при ее молодости, красоте и стеснительной неопытности это было так сладостно… Её особенность: в какой-то момент близости терять осознание реальности, растворяясь в действии и наслаждении, – превращала эту волшебную ночь в вечность. Подобных «марафонов» у меня давно уже не случалось, и мы проспали до обеда, благо я предупредил на службе о более позднем своем прибытии.

Перед уходом я предупредил, что скоро придёт Римма Степановна – домработница, с которой можно обсудить любые бытовые вопросы.

– А кем мне представиться? – смутилась Ирина.

– Дальней родственницей, – засмеялся я, – не беспокойся, она очень понятливая.

С Риммой Степановной мне повезло: года два назад она остановила меня во дворе и предложила свои услуги, объяснив, что ей невыносимо слышать, как очередная домоправительница злословит обо мне. А муж Риммы Степановны, ходивший когда-то со мной боцманом, уверяет, что на своем веку лучшего командира и человека он не встречал. Выяснилось, что живут они в соседнем доме и работает она ночной няней в больнице. Мы договорились, и я ни разу не пожалел об этом.

После такой ночи работать не хотелось. Сократив через секретаря контакты, я расхаживал по кабинету, размышляя о будущем, связанном с Ириной. Строить долговременные, а тем более пожизненные планы, учитывая разницу в возрасте, было глупо. Я насмотрелся, да и «пообщался» с молодыми женщинами, имеющими солидных, респектабельных мужей. Надо сказать, иногда выяснялось, что некоторые рогоносцы знали о похождениях любимых жен и втайне даже способствовали этому. Должно быть, фантазии на тему, как пользуются ею, – возбуждали и заводили их. Это явно не мое…

Второй вариант: жить свободно, позволяя ей всё, как и себе, – тоже не подходил. Она мне очень нравилась, и делить ее с кем-то, ловя насмешливые взгляды, не хотелось. К тому же путь этот по неопытности может завести в такие дебри, из которых бывает трудно выбраться. Предложи я подобные отношения, думаю, она бы искренне возмутилась и обиделась. «И вообще, что за мысли в отношении доверчивой прелестницы?» – одернул я себя и решил: надо договориться, допустим, года на три. На дольше загадывать не стоит, на меньше – не стоит труда. Эти годы жить в любви, согласии и доверии, потому что таков договор, а он, как известно, дороже денег. «И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Это про меня… Она же освоится, присмотрится и, возможно, наметит для себя другую жизнь.

К дому я подъезжал в ощущении счастья, и оно усилилось, когда Ира встретила меня, заглядывая своими изумленными глазами прямо в душу…

Вечер незаметно пролетел в разговорах, я изложил свои мысли о дальнейших отношениях, она приняла их с поправкой: «на всю жизнь», но я шутливо-категорично возразил:

– Нет, на три года.

– Как скажешь… – были ее последние слова перед безумствами ночи.

***

Началась сказка… Сократив свою рабочую неделю, я вместе с Ирой заново знакомился с городом, его дворцами и музеями, и несколько дней мы даже провели на военном корабле, участвующем в маневрах. Надо было видеть, какие завистливые взгляды провожали нас, уединявшихся в своей каюте.

На приеме в честь зарубежных гостей мы встретились с Бармиными. Елена Владимировна отнеслась к моей спутнице доброжелательно, но меня задел ее снисходительный взгляд, когда невдалеке от них пришлось представлять Ирину, как свою племянницу, плотоядно смотревшему на нее высокому чину. Она в своем зеленом платье была неотразима, восторгаясь обществом и упиваясь впечатлением, которое производила… А я, в восторге от нее, через два часа дома в полной мере наслаждался тем, чем другие только любовались.

Поначалу я сомневался, знакомить ли Ирину с Эллой… Когда я перевелся в ведомство Сергея, мы с ней стали чаще видеться, но ни с чьей стороны не было даже намека на интим – были просто взаимная симпатия и доверие. Вскоре она ушла от Сергея и жила в мансарде-мастерской с каким-то блаженным художником, безумно в нее влюбленным. Брошенный любовник, сочтя себя оскорбленным, в жажде мести подключил гражданское начальство, и мансарду у художника отобрали. Вот тогда Элла проявила себя… О том, что по материнской линии ее предками были крымские ханы, Сергей вспомнил, когда «ханша» начала действовать. А действовала она настолько решительно и жестко, что под ним «зашаталось кресло». Не хватало малого, и за этим малым Элла обратилась ко мне. Глядя в бездонные черные глаза, ощущая ее внутреннюю силу и боль за беззащитного гения, я дал нужный компромат… В итоге – художник получил мастерскую, много лучше прежней, а Сергей остался при должности, вынужденный навсегда забыть о них.

Предварительно договорившись, в субботу мы направились в гости к богемным «небожителям». Элла радушно приветила нас и пригласила в небольшой зал, заполненный картинами и скульптурами, в которых явно узнавалась хозяйка. После «экскурсии», когда мы расположились в гостиной у камина, из мастерской, куда вход посторонним был заказан, к нам вышел Гоша. Лохматый, с небольшой бородкой, испачканной красками, он показался мне классическим образцом творца не от мира сего. Шел общий разговор, художник даже не пытался вникать в суть, и, только когда смотрел на Эллу, взгляд его становился осмысленным и тревожно-счастливым. Вскоре он удалился, и я спросил ее:

– Почему он так смотрит на тебя?

– Гоша считает, – пояснила она, – что я послана ему небом, и страшно боится потерять меня…

Заметив влажный блеск ее глаз, я сменил тему и немного погодя отпросился на пару часов по делам. Дамы не возражали, оставшись беседовать с явной взаимной симпатией. Когда я вернулся, это были уже две подружки, и, провожая нас, Элла одобрительно улыбалась мне, что-то заботливо поправляя на Ирине.

В понедельник, телефонным звонком, ее забота облеклась в конкретное пожелание: «Неплохо бы тебе раскошелиться – Иру следует одеть поприличнее…», – и пообещала принять в этом участие. Я попросил уточнить сумму – сумма оказалась довольно внушительной. Предполагая, что Ира может не взять деньги, я уговорил Эллу распоряжаться ими и на следующий день передал пакет, а Ире наказал слушаться старшую подругу: «Та знает, что делает…».

Процесс пополнения гардероба длился недели две. Поначалу Ирине было немного не по себе – пугали цены. Однако, видя мое восхищение, она быстро освоилась и радовалась каждой покупке, как дитя. Обладая хорошим вкусом, Ира, с помощью Эллы, из симпатичной, соблазнительной провинциалочки на глазах превращалась в молодую, завораживающе-привлекательную светскую даму.

Мы стали посещать официальные мероприятия, которые я раньше избегал, театры и выставки. Представляя ее как родственницу, иногда замечал «понимающие» улыбки, хотя большинством так и принималось. Разновозрастных кавалеров, охочих до моей «племянницы», было предостаточно. Держалась она мило, но с достоинством. Слегка флиртуя, ни разу даже не приблизилась к грани, за которой пострадало бы мое самолюбие. Я чувствовал себя на высоте… Не обделенный вниманием женщин, к сожалению, в последнее время средневозрастных, сейчас я стал замечать, что даже девушки, стреляя глазками, с удовольствием общаются со мной.

Как-то на набережной нас остановил фотограф, уверяя, что мы потрясающе красивы и не имеем права не запечатлеться на память. Через несколько дней на рояле красовалась большая цветная фотография – на фоне залива с золотой солнечной дорожкой и дальними силуэтами кораблей стояли двое: моложавый капитан первого ранга и доверчиво склонившая голову к его плечу восхитительная женщина.

С шутливой обидой, что прячу свое сокровище, напомнила о себе Альбина. А я даже представить не мог Иру в той обстановке, которой расцвечивалась моя прежняя жизнь.

О ее трудоустройстве я и слышать не хотел, но, чтобы стаж не прерывался, фиктивно оформил в смежной организации. Она не скрывала, что общается с мужем по телефону, собираясь постепенно всё уладить. Что уладить и как – меня не интересовало: она была со мной – счастливая и словно рожденная для этой жизни.

***

Позвонила жена, с которой мы уже лет десять жили раздельно, и сообщила, что едет в Крым, к нашему сыну, заканчивающему в Севастополе высшее военно-морское училище.

Она была директором большого магазина, имела хорошую квартиру и когда мы расстались, сын остался с ней, так как я часто уходил в плавание. Обязанности по отношению к нему у нас четко распределялись: на ней – забота о быте, на мне – воспитание и подготовка к служебной карьере. Мы не были с ним особо дружны, но я гордился его успехами и считал улучшенной своей копией.

Рассматривая курсантские фотографии Артема, Ира заметила, что он очень похож на молодого Алена Делона и лишь немного – на меня. Я рассмеялся, так как год назад, глядя на него, приехавшего в отпуск, шутливо упрекнул жену в тайной связи с этим актером.

Сказка продолжалась: десять незабываемых дней мы провели в Карелии, любуясь озерами и наслаждаясь близостью на природе. По возвращении пришлось с головой уйти в работу, и по моей просьбе Элла взяла Иру под свою опеку. Они много времени проводили вместе, и благотворное влияние коренной петербурженки на подопечную день ото дня становилось заметнее. Я знал – Элла старается ради меня. На каком-то интуитивном уровне она глубоко чувствовала мою сущность: иногда, глядя в ее глаза, я забывался, не сознавая, кто я и где нахожусь. Снисходительно улыбаясь, Элла тихонько меня окликала…

***

В воскресенье утром по пути с вокзала, загорелый, в светлой курортной одежде, появился Артем. Отказываясь пройти, он пояснил, что забежал на минутку – в машине ждет мама, а ко мне придет вечером. Из спальни, в коротком шелковом халатике, смущаясь, вышла Ирина. Я представил их друг другу: Артем в замешательстве посмотрел на нее, на меня, но уже через секунду весело рассказывал о курьезном дорожном происшествии. Мы договорились на девятнадцать часов, и я попросил его быть одетым по форме.

День, как и намечали, мы провели у друзей на даче. Когда вернулись, Ира собрала на стол и ушла приводить себя в порядок. Артем явился вовремя. Я залюбовался выправкой блестящего лейтенанта и тем, как он с черноморской лихостью, в полупоклоне, провел Ирину к столу. За ужином мы от души смеялись, слушая байки о курсантских буднях. Обсудив его предстоящую службу, я нарисовал перспективу средней дальности:

– Желательно после Тихоокеанского флота несколько лет прослужить на Севере, и если ты хорошо себя проявишь, то с моей помощью двери академии будут для тебя открыты.

Во время этих обсуждений Ира меняла сервировку, и я заметил, что Артем теряет нить разговора, поглядывая на нее, и неудивительно – она была в своем знаменитом платье…

За десертом он поделился ближайшими планами: две недели в Питере, потом Болгария – «Золотые пески» – и на службу… Провожая, я заручился его обещанием заглядывать к нам. Заглянув в среду вечером, он принес знакомый запах корабельных снастей яхт-клуба, где пропадал постоянно, и пригласил нас в субботу на регату – поболеть за его команду. В свое время я ходил под парусом, поэтому с удовольствием согласился, а Ира, не сдержав эмоций, даже в ладоши захлопала.

Погода выдалась как по заказу – солнечная, с ветерком. Были друзья юности Артема, которых я хорошо знал, и мои знакомые по яхт-клубу, с семьями. Небольшая неловкость иногда возникала из-за того, что они принимали Иру за подружку Артема. Она, казалось, не замечала этого, но мне в воскресенье идти на финал уже расхотелось.

Вечером позвонил Сергей с предложением завтра принять участие во внеплановой проверке. Я, не раздумывая, согласился. Не слушая возражений Ирины, дозвонился до Артема и, сославшись на срочные служебные дела, попросил его утром заехать за ней. Легкий осадок от дневных недоразумений ночью полностью развеялся. С такой страстью и лаской она отдавалась мне, и, чувствуя свою силу и желание, я так наслаждался ею, что обессиленной, её хватило лишь на шепот:

– Как так можно, совсем до донышка…

Проверка закончилась к обеду, и, зная, что соревнования тоже должны окончиться, я поджидал их. Прошло несколько часов, я всерьез забеспокоился… Наконец они появились. Захлебываясь от впечатлений, Ира принялась рассказывать, как после соревнований они «плавали» на катере и ей даже доверили управление. Артем, развалившись в кресле, смотрел на нее с заметной иронией.

Выяснилось, что время, оставшееся до отъезда, он собирается провести в яхт-клубе. Я спросил, не сможет ли он брать с собой Ирину – ей это в радость, а я разгребу запущенные дела.

– Хорошо, – с неохотой согласился Артем, – завтра в девять я заеду за ней.

На службу в последующие дни я уходил рано: сорок минут прогулки по утренней прохладе просыпающегося города позволяли мне весь день активно заниматься делами.

За ужином, забавно путаясь в терминах, Ира с воодушевлением рассказывала, как сама уже ходит под парусом, и мило обижалась на мое веселое недоверие. Отдохнув, я принимался за работу, предупреждая, что буду спать в кабинете.

Прошло три дня. Я привел в порядок всю документацию, и поздно ночью прошел в спальню – мне очень захотелось увидеть ее. Она спала разметавшись, обнаженная: при тусклом свете ночника на загорелом теле призывно выделялись белая грудь и бедра с манящим темным треугольником. Несколько минут я стоял в нерешительности, вглядываясь в милое лицо. Оно то светлело безмятежной улыбкой, то тревожно затенялось, и она вздрагивала, учащенно дыша. Жалея ее сон, я тихо вышел.

Утром, после доклада в управлении, я решил заскочить домой за документами. Зная, что в квартире никого нет, быстро прошел к кабинету и остановился… Оттуда доносились странные звуки. Я приоткрыл дверь, и, не сознавая реальности происходящего, стоял, будто окутанный мягкой ватой. Когда сквозь вату пробились блаженные стоны и шлепки соединяющихся тел, медленно повернувшись, ушел.

***

Водитель замешкался, обеспокоенно глядя на меня в зеркало.

– Что еще за гляделки такие? – недовольно осведомился я.

– Извините, мне показалось, что с вами не всё в порядке.

– Тебе показалось. Езжай.

Вошедший в кабинет с бумагами на подпись помощник, начал что-то объяснять, но встретив мой взгляд, осекся, и вышел.

Позвонил Артем и попросил разрешения зайти ко мне. Я разрешил.

Смотреть на него не хотелось – я отошел к окну…

– Ты забыл ключи, – он положил их на стол.

– Она знает, что я видел это?

– Да, дверь кабинета была открыта и входная тоже.

– И что она?

– Не знаю, я сразу ушел.

– Когда это началось?

– С понедельника…

Обернувшись, я посмотрел на него в упор. Он отвел взгляд, но нехорошая жесткость появилась на его лице, и он спокойно продолжил:

– Два раза в день: когда забирал ее и когда возвращались.

Повисло тягостное молчание… Я не знал, что сказать.

– Батя, всё получилось плохо, но я не жалею об этом: ты рядом с нею был смешон, а я не привык, чтобы над моим отцом посмеивались. Извини… Я пойду?

– Иди… Позвони после Болгарии.

Гнетущее напряжение постепенно ослабевало… «А что, собственно, произошло? Доверчивый котенок превратился в кошку, которая гуляет сама по себе. И тебе от этого так плохо? Сколько подобных ситуаций ты видел и сам в них участвовал… Но там не было сына, и ты не был смешным. Итак, в сухом остатке: она тебе ничего не должна, как и ты ей, а всё остальное разведем без шума и пыли». Этот внутренний диалог вернул мне способность спокойно воспринимать происходящее, позволяя заняться работой, но время от времени я обнаруживал, что без единой мысли тупо смотрю в одну точку.

Ресторанный ужин затянулся насколько было возможно, чтобы не счесть это слабостью, и долгое ожидание такси совсем не раздражало…

***

Она сидела в кресле, закутавшись в плед, и молча глядела на меня. Я попросил ее перестелить постель и после вечерних новостей плотно прикрыл за собой дверь спальни. Заснул моментально – сказалось напряжение дня и коньяк за ужином.

Утром, собираясь на службу, с раздражением смотрел на приготовленный для меня завтрак и на нее, свернувшуюся на диване под пледом. Не думаю, что она спала. Ужинал опять в ресторане и, возвращаясь домой, надеялся, что ее там уже нет.

Она листала альбом с фотографиями, и я чувствовал, как она ловит мой взгляд. Она ждала какого-то решения… Решение было одно – расстаться. Но каким образом? Не выкидывать же ее за дверь?

В эту ночь мне не спалось, мешали всякие философские размышления о жизни, о смысле ее, о счастье… Ворочаясь и злясь на себя за эти мысли, я знал: счастье – это в четырехбалльное волнение идти на эсминце в просторах Атлантики, ощущая великую мощь океана и упрямую надежность своего корабля. Об этом сейчас можно было только мечтать…

В субботу, несмотря на выходной, чтобы не видеть её, я ушел на службу. Перед обедом позвонил Сергей и пригласил нас на какое-то официальное мероприятие.

– К сожалению, не смогу, – отказался я, – а насчет Ирины – не знаю, мы с ней расстались, хотя она еще у меня. – И, вспомнив, с каким вожделением он смотрел на нее, добавил. – Думаю, она будет не против, перезвони…

А что? На родину возвращаться ей явно не хочется, и если всё равно с кем трахаться, то почему бы не с Сергеем. Возможностей облагодетельствовать у него более чем достаточно, да и к шалостям любовниц он относится довольно лояльно, так как живет в семье и побаивается скандалов, грозящих отразиться на службе.

Он перезвонил через полчаса.

– Намеченное мероприятие отменяется, но состоится другое, менее официальное. В двадцать часов я могу заехать за ней. Она знает, что вы расстались?

– Не совсем, догадывается…

– Значит, можно сказать ей?

– Конечно, – прервал я неприятный разговор. – В двадцать ноль-ноль она будет готова.

Ужинал я, не отпуская машину, и подъехал к дому с достаточным запасом времени. Закутавшись в пуховый платок, словно ей было зябко, Ира стояла у окна. Мне показалось – она на что-то решилась и собирается об этом сказать. Но я опередил ее:

– Сергей приглашает нас на вечеринку. Я не смогу, а тебе не помешает сменить обстановку и развеяться. Он заедет за тобой, – я посмотрел на часы,– ровно через сорок минут.

Было видно, что мой тон, мирный и обыденный, но в то же время не допускающий возражений, озадачил ее. В широко распахнутых глазах непонимание сменилось робкой надеждой.

– И надень, пожалуйста, свое любимое платье.

– Которое?

– То, что привезла с собой. Поторопись…

Она опять смотрела на меня, и эта надежда рвала мне душу – неприязнь, смешиваясь с жалостью, переходила в отторжение.

Взяв нужные вещи, она ушла в спальню, и, чтобы отвлечься, я присел к роялю, пытаясь что-нибудь наиграть. Ничего не получалось: раздражала счастливая пара, смотревшая с фотографии, и, нервно отбарабанив «чижика-пыжика», подошел к окну. Машина Сергея стояла у тротуара. В зеленом платье с шарфиком на шее и с сумочкой, купленной нами в валютном магазине, Ира нерешительно прошла в прихожую. Стараясь не смотреть на нее, я открыл дверь. Приостановившись, она взглянула на меня – и вышла.

В два часа ночи, понимая, что она уже не придет, я уверился в правильности своих действий, но весь следующий день, а потом и ночь то и дело мысленно что-то объяснял и доказывал самому себе. Ощущение тревожной неопределенности нарастало… «Надо отдохнуть с недельку, конечно, не в одиночестве», – решил я, желая окончательно освободиться от всего… и позвонил Сергею.

– Разумеется, отдохни…-рассмеялся он.– Сообщи, с какого числа. А я подумал, что беспокоишься о своей «племяннице».

– Кстати, как она освоилась? – с деланным безразличием спросил я, понимая, что на самом деле больше всего меня интересовало именно это.

– Великолепно, и даже рассказала о рожках, которые с Артемом построила тебе. Сочувствую… – он не скрывал насмешки.

Еле сдерживаясь, я попросил:

– Пришли кого-нибудь за ее вещами, домработница всё подготовит.

– Хорошо, завтра в полдень. Чао…

Сквозь гудки я услышал треск ломающейся в ладони трубки, попросил секретаря заменить аппарат и вышел на улицу.

На веранде летнего кафе в конце тенистой аллеи, смакуя армянский коньяк, я долго сидел, наблюдая за детьми, играющими у небольшого фонтана. Хороший коньяк и смешно ссорившиеся карапузы постепенно возвращали мне состояние внутреннего комфорта. «Всё прошло и закончилось очень неплохо, – думал я. – В мои-то годы испытать такую влюбленность – дорогого стоит. Похоже, и она нашла то благополучие, к которому стремилась, или на пути к нему. Даже Артем получил свое…». При этой мысли я было занервничал и, раскланявшись с молодыми мамочками, направился в офис.

***

В приемной секретарь сообщил: «Звонила женщина, назвалась Эллой. Просила срочно связаться с ней».

Набрав на новом аппарате ее номер, я услышал тревожное: «Алло…»

– Что случилось, Элла?

– Это у вас что случилось? Два дня назад я звонила Ирине, но она сослалась на плохое самочувствие и пообещала перезвонить. Второй день названиваю, никто не берет трубку… У вас все в порядке?

– Думаю, что да.

– А почему она не подходит к телефону?

– Вообще-то мы расстались, и она обосновалась у Сергея.

Несколько секунд тишины прервал сдавленный голос

– Ты чего несешь?! Подожди… Я сейчас приеду.

«К сожалению, – подумал я, – придется выложить ей всё…».

Вскоре без стука вошла Элла, обронив, что повезло с такси. На приветливое: «Чай, кофе?» – она не обратила внимания.

– Рассказывай…

Я рассказал обо всем, подытожив:

– И вместо того чтобы отправить дамочку домой, куда она точно не стремится, пристроил ее к Сергею. Судя по тому, что она там осталась – решение было правильным.

Слушая мои откровения, Элла понуро сидела за столом, бессмысленно катая карандаш. Было видно, что ей не по себе.

– Зря ты так. Всё нормально… – заверил я.

Она подняла голову.

– Что ты натворил… Ира оттуда не выйдет.

– О чем ты? – я был в недоумении. – У нас никогда не было насилий – всё только по доброй воле и согласию.

– Ты не знаешь всего, это одна из причин моего разрыва с Сергеем. У них от денег и власти совсем «снесло крышу», и всё, что было раньше, им кажется пресным. Они теперь находят девушек помоложе и посимпатичней. Занимаются этим ряженые офицеры – опытные и умелые проходимцы, одетые в форму. В пригороде есть бывшая военная база, где созданы шикарные условия для отдыха, там всё и происходит.

Я прервал ее.

– Что происходит, Элла? Что за «Тысяча и одна ночь»?

– Дослушай, пожалуйста… Девчонок приглашают туда и, окунувшись в роскошь, они начинают верить в любовь и сказку. Дальше происходит самое отвратительное: в пищу и напитки добавляются наркотики и препараты, стимулирующие сексуальные желания… Одурманенных, готовых на всё, их вовлекают в безобразные групповые оргии. Это снимается на камеру. Затем, шантажируя записями и обещая златые горы, девушек уговаривают обслуживать клиентов.

– Но ты же говоришь, их уговаривают…

– Да, некоторые не поддаются и уходят. Без последствий… Явный криминал организаторам и высокопоставленным клиентам не нужен. Но больше тех, кто остается, из боязни или веря обещаниям. Через несколько месяцев их вышвыривают, заменяя новыми. Как правило, они становятся наркоманками и профессиональными проститутками.

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю… – Она отбросила карандаш. – Сергей попытался привлечь меня к сотрудничеству, и несколько дней я провела на базе. Увидев всё своими глазами, категорически отказалась.

– А что ты так испугалась за Иру?

– Я хорошо узнала ее и уверена – она сломается. Тем более, что Сергей «положил на нее глаз» – предлагал тайные встречи, а в случае отказа обещал неприятности для тебя.

– Почему она не рассказала мне об этом?

– Побоялась, рассказала мне, и я помогла ей избавиться от его домогательств. Теперь он отомстит…

Элла выжидающе смотрела на меня.

– Ну…

Я набрал личный номер Сергея и, не здороваясь, сказал, что мне срочно нужна Ирина.

– Зато ты ей не нужен, – хмыкнул он.

– Ты не понял? Мне срочно нужна Ирина.

Он заорал:

– Как ты со мной разговариваешь?! Пошел ты… – и грязно выругался.

Сдерживая бешенство, медленно и внятно я процедил:

– Если через час ее не будет, я беру взвод морпехов, и мы разнесем твою «богадельню». Ты меня знаешь…

Несколько секунд длилось молчание.

– Ты понимаешь, что больше у меня не работаешь?

– Очень даже понимаю…

– Хорошо, через час, на конечной остановке четвертого трамвая заберешь свою сучку.

Я положил трубку и глянул на часы.

– Не спеши, – с беспокойством заметила Элла, – от него можно ждать любой пакости. Помнишь Пашу Колесникова? Его сильно избили, и его же обвинили в пьяном дебоше с угрозой применения оружия. После формального разбирательства, понизив в звании, отправили в какую-то дыру на Севере. А он не пил и был достойным офицером. Просто накануне он заверил Сергея, что выведет его на «чистую воду». Тебе следует подстраховаться.

С минуту я обдумывал сложившиеся обстоятельства. Потом вышел в приемную и велел помощнику срочно найти Алексея Браткова – старшего инструктора по рукопашному бою.

– Вызвать? – уточнил помощник.

– Нет, выяснить местоположение и доложить. Срочно.

Элла опять катала по столу карандаш, и монотонно-тарахтящий звук отвлекал, действуя на нервы. Вошел помощник.

– Братков проводит тренировку на базе морских пехотинцев.

– Машину, быстро, – приказал я и повернулся к Элле. – Тебя подвезти?

– Нет, я сама… Когда заберешь ее, привози ко мне.

В машине я еще раз мысленно прокрутил в голове возможное развитие событий. На мой взгляд, в этой ситуации поддержки Алексея было вполне достаточно, и невольно вспомнилась далекая история нашего знакомства…

***

Около двадцати лет назад эсминец, на котором я служил вторым помощником, подошел к берегам Южной Америки, не входя в территориальные воды. Меня вызвал командир. В каюте, кроме него, находился уже знакомившийся со мной майор КГБ и трое загадочных пассажиров, весь рейс почти не выходивших на палубу. Они поочередно назвали свои имена, и мы обменялись рукопожатиями. Как потом выяснилось, это были: офицер Главного Разведывательного Управления и старшина с матросом из диверсионного подразделения морской пехоты. По цепким взглядам и мягким движениям, скрадывающим затаенную силу, в двоих угадывались матерые «волкодавы». Третий, Алексей, удивил меня: мальчишка с васильковыми глазами, в веснушках на пол-лица, крепкое рукопожатие которого было каким-то извиняющимся и неловким.

Передо мной была поставлена задача: как стемнеет, на легком катере доставить этих людей на берег, метрах в пятистах левее устья реки. Там, периодически подавая условный сигнал, в небольшой бухте будет ждать проводник. Когда они уйдут, тщательно замаскировать катер, но так, чтобы иметь возможность моментально отплыть. Сутки ожидать их возвращения и перед рассветом следующего дня, независимо от того, придут они или нет, вернуться на корабль.

После этого майор, командовавший совместной операцией, отпустил «диверсантов». Так я про себя назвал их, и, как оказалось, это соответствовало действительности. Мы обсудили детали высадки и связи. Он предупредил, чтобы я был готов ко всему: возможна засада или обнаружение, так как вдоль берега постоянно курсирует пограничный катер.

В этом случае в бой не вступать, уходить в джунгли и устанавливать связь с партизанами. Я сам должен подобрать механика-рулевого и двух матросов для усиления. Было понятно, почему выбор пал на меня. Годом раньше я прошел спецкурс, в который входили работа с рацией, владение любым стрелковым оружием, рукопашный бой и выживание в экстремальных условиях.

Майор держался просто и дружелюбно, и я осмелился спросить:

– А что, посерьезней этого конопатого паренька никого не нашлось?

Он улыбнулся.

– Паренек этот – чемпион округа по боевому самбо и кандидат в мастера по стрельбе из короткоствольного оружия.

Высадка прошла благополучно. Ребята с проводником ушли к реке, где была спрятана лодка, а мы замаскировали катер и отдыхали, выставив охранение. Рацию я настроил для прослушивания радиообмена в радиусе пяти-семи километров. В семнадцать часов эфир взорвался напряженными переговорами и командами на английском и испанском языках. Английский я знал хорошо, а испанский – достаточно, чтобы понимать суть услышанного. Из хаоса слов выяснилось, что партизаны атаковали армейский штаб, где в это время находилось высокое командование и американские военные советники. Нападавшие были уничтожены, но небольшая группа, в которой есть раненые, прорвалась и ушла по направлению к реке. Ведется преследование, и река усиленно патрулируется. «Скорее всего, это наши, – подумал я, – и, конечно же, они не пойдут по реке, где их легко обнаружить».

По карте до населенного пункта, в котором находился штаб, было около четырех километров. Если они уйдут от погони, то, учитывая труднопроходимость местности, по моим предположениям, ночью они должны выйти к нам. Из дальнейшего прослушивания я узнал, что ввиду наступившей темноты преследование прекратили, а также то, что джунгли в этих местах считаются непроходимыми… За полчаса до намеченного времени, я вызвал рулевого и приказал готовится к отплытию.

– А как же ребята? – тревожно спросил он.

Я пожал плечами:

– Приказ.

До последней минуты я надеялся, и было какое-то почти физическое ощущение, что они из последних сил пробиваются к нам. А мы их бросаем…

Вспомнилось неловкое рукопожатие синеглазого мальчишки, и я принял решение. Вместо того чтобы сообщить об отплытии, передал: «Поломка, задерживаюсь на сутки».

– Какая поломка? – у рулевого, тоже владевшего рацией, округлились глаза. – Я за это отвечаю… Меня будут судить.

– Не будут. Поломки нет, и я беру ответственность на себя. Продолжайте наблюдение.

Верилось, что они придут, но я не знал, вернется ли еще раз за нами корабль, который уйдет, чтобы не маячить у чужих берегов.

Когда рассвело, я снова установил очередность наблюдения, давая матросам отдых. День тянулся мучительно долго. Из прослушанных нервных переговоров стало понятно, что нападение имело очень серьезные последствия, но о преследовании ничего не говорилось.

Стемнело… Я опять усилил дозоры. Вскоре меня вызвали условным сигналом, и матрос шепотом доложил:

– На берегу какое-то движение…

Из зарослей на открытое место, метрах в пятидесяти от нас, вышел человек, что-то тащивший за собой. Пройдя небольшое расстояние, он оставил груз и, шатаясь, пошел обратно. Через некоторое время появился вновь, и теперь было видно, что он тащит человека, который, отталкиваясь руками от прибрежной гальки, помогает ему. Я понял, кто это… Не дослушав команды, все рванулись к ним, подхватили лежащих и понесли к катеру. Тот, что тащил их, так же медленно, пошатываясь, шел за нами, но, не дойдя нескольких метров, подломился и упал ничком.

Осунувшиеся, покрытые грязью, они были на одно лицо, а когда осторожно укладывали упавшего, он открыл глаза, и при свете луны небесная синева этих глаз на черном лице заставила всех на несколько секунд замереть, глядя на него.

Пока матросы, разорвав расползающуюся одежду, обрабатывали раны бойцов, я передал по рации: «Все на месте. Готовы к отплытию». Ответ пришел незамедлительно: «Выходите через два часа».

Нас подняли на борт, и эсминец взял курс на Кубу. На следующий день все трое были в Гаване, в нашем военном госпитале. При встрече с ним, уже в Союзе, я спросил:

– Леша, а как ты смог пройти с ранеными через непроходимые джунгли?

– Я перетаскивал их по очереди и, когда, возвращаясь за старшиной, видел, как, уткнувшись лицом в землю, он ползет мне навстречу, вопроса, смогу или нет – не возникало.

Сейчас Алексей, имея награды за боевые операции, тренирует морских пехотинцев, но главной своей наградой считает двоих сыновей-нахимовцев и дочурку, баловницу. Офицер в настоящее время – генерал-лейтенант ГРУ, а старшину мы с Ириной недавно встретили в Летнем саду с внучками. Видя его выправку, никто бы не подумал, что он на протезах. Каждый год ко дню моего рождения от них приходят поздравительные открытки.

…Вернувшись из того похода, мы встали на рейде. Через час к эсминцу подошел штабной катер с офицером и двумя матросами, вооруженными автоматами. «Интересно, что им здесь понадобилось?» – подумал я, послал доложить командиру и распорядился спустить трап.

На борт поднялись двое. Офицер приказал автоматчику остаться на палубе и потребовал проводить его к командиру. Когда за ним закрылась дверь командирской каюты, меня будто ледяной водой окатило: «А ведь это по мою душу…». Без единой мысли я медленно шел к рубке.

– Товарищ капитан-лейтенант, – догнал меня вестовой. – Вас срочно вызывает командир.

Повернув обратно, я отметил, что он держится слишком близко ко мне и мелькнула мысль: «Наверное, ему даны дополнительные указания…».

В каюте я не успел даже рта открыть.

– Платов Константин Викторович? – спросил прибывший офицер.

– Так точно.

– Вы арестованы. Прошу… – он указал на выход.

Я не шевельнулся, глядя в его холодные глаза, и бесшабашная злость, отсчитывая секунды, застучала в висках. Он потянулся к кобуре…

– Костя, не дури… – встал между нами командир. – Мы с замполитом головой за тебя поручились, и сейчас решение за Ереминым.

– Товарищ капитан второго ранга, я запрещаю вам разговаривать с арестованным!

Этот голос вернул меня в норму.

– Ишь, какой грозный – никак шпиёна пымал, – усмехнувшись ему в лицо, я распахнул дверь и направился к трапу.

В штабе флота на контрольном посту мой конвоир предъявил предписание, и уже вдвоем мы поднялись на второй этаж. В приемной контр-адмирала Еремина он доложил:

– Товарищ капитан первого ранга, по вашему приказанию капитан-лейтенант Платов доставлен. Помощник дежурного по штабу – капитан Кречетов.

– Свободен, – кивнул ему каперанг, предложил мне присесть и прошел в кабинет.

Через минуту дверь распахнулась, он жестом пригласил меня и вышел.

– Товарищ контр-адмирал… – начал я, но сидевший за столом Еремин прервал:

– Помолчи и подойди ближе.

Перед ним лежало мое «Личное дело». Изредка бросая на меня тяжелый взгляд, он нервно листал его и наконец, спросил:

– Ты знал, что пойдешь под трибунал?

– Я не думал об этом.

– Думать надо всегда, последствия твоих действий могли быть очень тяжелыми. Для всех… Но над тобой, наверное, счастливая звезда. Операция прошла успешно, все участники представлены к государственным наградам. Кроме тебя.

Адмирал подошел и положил руку мне на плечо.

– Трибунала не будет. Служи, моряк…

***

Скрип разъехавшихся ворот прервал мои воспоминания. На территории, мы остановились у открытого тренировочного комплекса. Алексей приказал помощнику продолжать занятия и, выслушав меня, уточнил:

– Едем на вашей машине?

– Нет, возьми с базы.

По дороге я предупредил его о возможной провокации и рассказал о Паше Колесникове.

Недалеко от конечной остановки трамвая я вышел из машины. Вскоре подъехала черная «Волга». Немного выждав, из нее вылезли два рослых парня. Они огляделись, и один из них, по-видимому старший, кивнул другому… Тот вытащил упирающуюся Иру и, крепко держа выше локтя, повел ко мне. Она шла безвольной, вихляющей походкой, опустив всклоченную голову. Не доходя нескольких метров, он с силой толкнул ее.

– Лови…

– А полегче… – вырвалось у меня.

– Будет тебе и полегче, – усмехнулся другой, приближаясь. Поддерживая падающую Ирину, я не заметил, как перед ними появился Алексей, и старший резко скомандовал:

– Стой, уходим.

Взвизгнув шинами, машина умчалась. Я усадил Иру на заднее сиденье, сказал Алексею адрес Эллы. Трогаясь, он пояснил:

– Тот, который командовал, – бывший морпех и хорошо меня знает. Боец сильный, но скотина та еще. Заканчивая службу, получил два года дисбата за то, что зверски избил молодого матроса.

Мы почти внесли Ирину по лестнице, и, когда открылась дверь, она, видимо, узнав Эллу, выпрямилась и посмотрела на меня. Взгляд стал осмысленным… Она заплакала.

Втащив ее, Элла захлопнула перед нами дверь.

***

Через три дня она сообщила, что под наблюдением врача состояние Иры улучшается, и попросила прислать вещи, так как за ней приезжает муж.

Римма Степановна всё упаковала, а фотографию, стоявшую на рояле, я, разрывая на мелкие кусочки, долго бросал с моста в реку, наблюдая, как они падают, кружась, и тонут, уплывая…

В эти дни я вышел на Сашу Некрасова, своего товарища еще с училища. Он возглавлял «фирму» – так все называли производственно-конструкторское объединение, занимающееся разработкой и внедрением изобретений. Несколько раз он обращался ко мне как к моряку-практику и, признавая мои советы очень квалифицированными, предлагал перейти к ним в объединение. Работа была связана с испытаниями «изделий» в условиях, приближенных к боевым, то есть с частыми морскими маневрами и походами. Именно это меня сейчас устраивало. Я тосковал по морю…

Саша обрадовался и обещал в ближайшее время согласовать с начальством мой перевод. Подписывая документы, Сергей, не скрывая неприязни, пожелал:

– Скатертью дорога…

Через неделю я осваивался в новом коллективе, а два месяца спустя, проходя экватор, наблюдал работу наших приборов в тропических условиях. Увлеченный интересными разработками, изредка встречаясь с какой-нибудь прелестницей, я не заметил, как пролетел год.

***

Гоша приобретал известность, и Элла пригласила меня посмотреть его новые работы. Я не был большим ценителем живописи и довольно равнодушно рассматривал картины – но вдруг замер у полотна средних размеров…

В уютную морскую бухту входил парусный фрегат – еще угадывался растворяющийся в открытом море след его движения. Нависшие над левым берегом скалы дальше и выше переходили в заснеженные горные хребты, суровые и манящие. Справа дымка морского горизонта прояснялась синью неба в легких перьях облаков. И в этом небе, затуманенное, словно готовое исчезнуть, проступало лицо женщины. Медные пряди волос, распушенные морским бризом, обрамляли мягкий овал с припухлыми губами и чуть вздернутым носом. Большие зеленые глаза в карих крапинках смотрели так нежно и требовательно, что я невольно отвел взгляд…

Перед уходом я вновь стоял у этой картины, пытаясь понять ее очарование, и ушел, восхищенный талантом художника, сумевшего передать необъяснимое…

В последнее время появилось ощущение, что Элла взяла надо мной шефство. Мы стали чаще общаться по телефону, а когда у них намечалось какое-либо мероприятие, обязательно приглашала меня. Если я отказывался – обычно не настаивала и не обижалась. В этот раз, приглашая на выставку, она упорно не замечала моего нежелания и заявила, что готовит сюрприз. Я вынужден был согласиться.

Выставка не впечатлила. О сюрпризе Элла даже не заикнулась, но меня заинтересовала женщина-экскурсовод: немного за сорок, в длинном платье, облегающем красивую фигуру, очень симпатичная, она держалась отстраненно и загадочно, словно проживая то, о чем рассказывала посетителям. Я был уверен, что мы знакомы… Тщетно пытаясь вспомнить историю этого знакомства, я, наверное, разглядывал ее слишком откровенно и поймал в ответ укоризненный взгляд. Перебирая в памяти встречи и увлечения, я не находил ее там.

Чтобы снять вопросы, в следующее воскресенье я опять отправился на выставку. Но картины и экскурсоводы были другие, и в своей дотошности я дошел до главного администратора. Выяснилось, что провести экскурсию для серьезных людей специально была приглашена Марина Николаевна – искусствовед из Эрмитажа. «Для серьезных» – подчеркивалось: мне давали понять, что я к таковым, конечно же, не отношусь. Представив себя рыскающим по Эрмитажу, я на время отложил дальнейшие поиски.

Через день позвонила Элла и поинтересовалась, посещал ли я в это воскресенье выставку. Я ответил утвердительно, и она, не объясняя ничего, попросила обязательно зайти к ним в ближайшее время. Заинтригованный, вечером следующего дня я был у них. Элла встретила меня, загадочно улыбаясь, и провела к знакомой картине. Из сини неба, нежно и требовательно, на меня смотрела та женщина, с выставки…

– Это она?! – удивился я.

Элла кивнула, мы прошли в гостиную, и на мое: «Объясни…»,-она помолчала,

как бы собираясь с мыслями.

– Ира в свое время рассказала мне, как ты смотрел на Леночку Бармину.

– Елену Владимировну, – поправил я, вспомнив встречу в кафе. – И как это я смотрел?

– Не знаю, – засмеялась Элла. – Но женщины такое замечают, и я поняла еще тогда, кто нужен тебе.

– А как же Ира? Вы с ней так сдружились…

– Да, в ней много хорошего, и я надеялась, что у вас всё получится, она любила тебя.

– Хватит, – прервал я. – Что там у доморощенного психолога про Марину Николаевну?

– А Марина Николаевна той же породы, что и Бармина. Недавно я разговаривала с ее подругой по институту. Вспоминая о Марине и Станиславе Белевском, она рассказывала, как все восхищались этой парой.

На третьем курсе он был отчислен из военно-морского училища по состоянию здоровья. Чтобы восстановиться, стал заниматься самыми экстремальными видами спорта: парашютным, сплавом по горным рекам, альпинизмом. И она, пока не родилась дочка, везде была с ним.

Вернуться в училище не получилось, море и корабли так и остались его голубой мечтой… Он всерьез увлекся альпинизмом, об этом мне говорила уже сама Марина. Нас познакомил Гоша. Он часто общается с ней по работе, а со Станиславом жил в одном доме, и они даже дружили в детстве.

Элла замолчала, глядя на догорающий в камине огонь.

– И что дальше? – не выдержал я.

– Дальше плохо… Пять лет назад дочка-второкурсница влюбилась в молодого канадского дипломата и сбежала с ним за границу. Ему это стоило карьеры, а Марину затаскали в КГБ. Через несколько месяцев в горах разбился Стас. Два года он лежал без движения. Надеясь на чудо, они обменяли свою квартиру на гораздо худшую, потратив доплату на разных знахарей, так как медицина расписалась в бессилии. Вот тогда Гоша написал для Стаса эту картину. Чуда не случилось… Уже три года Марина одна, недавно вновь поменяла квартиру и вернула картину, чтобы ничто не напоминало о прошлом счастье и горе.

– А как ты узнала, что я был на выставке?

– Догадалась… Позвонила Марина, выясняя, не тот ли товарищ, который был с нами и довольно бесцеремонно ее разглядывал, наводит о ней справки. Я подтвердила: «… именно он».

В этих картинных делах была какая-то связь, но тронувший меня рассказ о Марине мешал сосредоточиться. Наконец-то дошло…

– Выходит, ты все разыграла – как по нотам! И на выставке сюрпризом была сама Марина Николаевна?

– Какой догадливый… Как жираф. Я знала – она тебе понравится.

А когда перед уходом ты вернулся к картине, убедилась окончательно – план сработает, – и, даже не спрашивая, надо ли мне это, Элла объяснила по каким дням и в каком зале можно увидеть Марину.

– Слушай, я всегда считал себя вольным охотником, а тут просматривается явное сводничество, и не знаю – ругать тебя или благодарить.

– «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь», – скептически прищурилась Элла. – Марина – не Ирина.

По моему взгляду она поняла, что допустила перебор.

– Извини, я не хотела…

Нашу беседу прервал Гоша, появившийся из мастерской.

– А я-то думаю, с кем бы испить хорошего винца… Эллочка, неужели нам с бывалым мореходом суждено помереть от жажды?!

Наполняя бокалы, он с интересом стал расспрашивать меня о дальних странах, а когда Элла шутливо потребовала написать портрет «морского волка», вполне серьезно предложил позировать. Откланиваясь, я рассмешил их, изображая волка морского с карандашом в зубах вместо трубки, и Элла заговорщицки пожелала мне удачи…

«Нужна ли тебе подобная “удача”? – спрашивал я себя. – Привычной легкости в отношениях здесь явно не предвидится, а о серьезном – не стоит и думать». И, когда твердо решил: «Не нужна. Ни к чему хорошему это не приведет», – появилось тревожное ощущение потери…

Через два дня я стоял у колонны в небольшом зале, наблюдая, как она, листая на столике толстый фолиант, что-то объясняет молодой сотруднице. Закончив объяснения, Марина обернулась ко мне.

– И долго мы будем вот так стоять? Вам лорнет не предложить?

– Мы – не знаю, а я готов стоять всю жизнь.

Оценив глупость ответа, она улыбнулась.

– Ладно, что вы хотите?

– Всего лишь проводить вас с работы. Можно?

Несколько секунд она смотрела мне в глаза и, опустив голову, тихо сказала:

– Хорошо, через час я освобожусь, – и кивнула на смежные залы. – Здесь есть на что посмотреть, кроме меня.

Мы шли вдоль каналов, она рассказывала мне о каком-то художнике, а я ей о красоте северных морей. Всё это было интересно, только мне просто хотелось тихонько дотронуться до ее щеки и увидеть в зелено-карих глазах ответное тепло. Прощаясь, я спросил:

Мы ещё встретимся?

Она набросала номера телефонов в записной книжке, и вырвала листок.

– Звоните.

На следующий день я вновь провожал ее…

А воскресенье мы провели вместе: катались на катерах, обедали в открытом ресторане, гуляли в парке, и были уже на «ты». У подъезда, надеясь на понимание… я с грустью сообщил, что завтра отбываю в длительную командировку. Она сжала мою руку в мягких ладонях.

– Позвони, когда вернешься, – и ушла не оглядываясь.

***

На Балтике, в масштабных учениях, испытывалось наше оборудование. Как всегда, то, что осталось на берегу, в море для меня перестало существовать. Поэтому через полтора месяца я как бы заново знакомился с городом, думая о тех, кого мне хотелось бы увидеть. Марины среди них не было… Помнилось, что она где-то есть, но образ был смутным и малозначимым.

В ресторане официантка, принимая заказ, плотно прижалась мягким бедром к моему плечу. Приятное ощущение женщины подействовало согревающее, и я шел, уже не просто глядя по сторонам, а любуясь городом и его обитателями. Вдруг, что-то заставило меня приостановиться, и, продолжая идти, я понял, что именно…

Возле моста, у парапета, склонив голову на плечо высокого мужчины, стояла Марина. Смеясь, он обнял ее за талию, прижал к себе, и она доверчиво потерлась лицом о его подбородок. Я ускорил шаг, а мир вокруг стал серым и пустым…

Уже на мосту я все-таки оглянулся. Она, шутливо отталкивая его обеими руками, повернулась ко мне лицом – это была не Марина. Я стоял, глядя на них, и глупо улыбался. Мужчина приветливо помахал мне рукой, обнял женщину за плечи, и они пошли вдоль парапета, а я смотрел им вслед, счастливый…

С первого же автомата позвонил Марине на работу, мне ответили, что ее сегодня не будет. Перезвонив домой, я услышал спокойный голос: она поздравила меня с прибытием и пояснила, что готовит доклад к предстоящему симпозиуму. Я предложил встретиться: «Нельзя сидеть дома в такую погоду», – но, толком ничего не разобрав из меланхоличного ответа, согласился тотчас прийти к ней…

– Нет, нет, – испугалась Марина. – Встретимся в кафе, на углу, через час.

Ждать в кафе не получалось, будоражило ощущение праздника от предстоящей встречи, и вскоре я мерил шагами тротуар у ее дома. Выйдя из подъезда, она не сразу увидела меня, а я смотрел, не понимая, как можно было спутать ее с кем-то – второй такой не бывает…

– Мы же договори… – начала она.

Я взял ее за руки.

– Здравствуй, Марина, – и, заглянув в глаза, повторил, – ну, здравствуй же, я пришел к тебе…

Губы ее задрожали, в уголках глаз появились слезинки, она отвернулась, чтобы скрыть их. Я потянул ее за руку.

– Идем.

– Куда?

– На кудыкину гору, мышей ловить и тебя кормить, – вырвалась детская присказка.

На меня смотрела уже другая Марина – открытая улыбка осветила ее лицо, зеленые глаза лучились ожиданием радости… Мы уехали в Петергоф, бродили по парку и не могли наговориться, словно, зная друг друга тысячу лет, встретились после долгой разлуки.

Вечером в сквере возле ее дома разговор всё чаще стал прерываться неловким молчанием. Я чувствовал – невозможно, попрощавшись, разойтись, но и по-другому как-то не складывалось…

Невдалеке асфальт аллеи был расчерчен мелом на квадраты, и я спросил:

– Мариш, а это не те «классики», по которым раньше скакали все девчонки?

– Да, те самые…

– Знаешь, я в детстве очень хотел понять правила этих попрыгушек, но по-мальчишески стеснялся спрашивать.

Она рассмеялась.

– Я объясню…

С большим интересом я смотрел, как она скачет по квадратикам то на одной ноге, то как-то в стороны и разворачиваясь, словно по команде: «Кругом!». Сдвинув на затылок фуражку, я тоже стал прыгать под ее заливистый смех и наставления. Сначала получалось неловко, но, усвоив правила, раз за разом все увереннее проходил дистанцию. Боковым зрением заметил, что молодая парочка остановилась и с интересом наблюдает за нами. Безупречно проскакав, я подошел к Марине.

– Ну что, могу, а?!

– Можешь… – Она резко повернулась и быстро пошла к дому.

Я догнал ее у подъезда, не понимая, что случилось. Поднимаясь по ступенькам, она потянула меня за собой. Возле двери, лихорадочно не находя в сумочке ключей, Марина растерянно смотрела на меня: подбородок ее дрожал, прикусив до крови губу, она бессильно опустила руки… Я взял сумочку. Всхлипывая, она обвила руками мою шею, и, ощутив теплую, солоноватую влажность губ, я обнял ее, жалея. Она отстранилась, вглядываясь в меня, – мокрое, размалеванное потекшей тушью и помадой побледневшее лицо было прекрасно… Я нащупал в сумочке ключи и протянул ей.

С веселым недоумением глянув в зеркало, висевшее в прихожей, Марина провела меня в комнату и усадила на диван:

– Извини, я в ванную, надо привести себя в порядок.

Через несколько минут она прошла к шкафу, открыла дверцу и потянулась к стопке белья. Я заворожено смотрел на нее, нестерпимо соблазнительную в коротком простеньком халатике. Почувствовав этот взгляд, она обернулась – белье выпало из рук…

Ощущая в ладонях жар страсти, трепетно, словно впервые в жизни, я ласкал женщину. Отвечая на ласки, Марина скинула халат и сдавленно прошептала:

– Расстегни…

Нежная грудь заполнила ладонь… Целуя шею, плечи, я повернул ее лицом к себе, и в блаженстве долгого поцелуя исчезло всё, кроме теплых губ и желанного тела. Она отдавалась, смеясь и плача… Затихнув, мы медленно возвращались из-за той неведомой грани. Омытые слезами глаза ее светились любовью и счастьем.

После ужина мы пили кофе и вели умные разговоры. В строгом красивом халате, интеллигентно сдержанная, Марина что-то объясняла мне. А я смотрел, поражаясь контрасту между той, что была немного раньше, и этой… Под моим взглядом она стала сбиваться, нервно глядя по сторонам, словно выискивала- чем бы в меня кинуть… И с угрожающим «Ах, так!», чуть не опрокинув столик, набросилась, шутливо молотя по моим плечам кулачками. Я прижал ее к себе, усмиряя, и как же сладко мы целовались…

Она разобрала постель. Нетерпения не было, было предвкушение. И оно оправдалось. Закатное солнце расцвечивало медный ореол волос и золотило белую атласную кожу. Глаза ее то вспыхивали страстью, то заволакивались негой и благодарной нежностью. Я совсем потерялся в ней: мягкие припухлые губы, нежные пальчики легких ножек… Уже этого могло хватить на полжизни. А всё остальное… Всем остальным можно было бесконечно любоваться и наслаждаться, как желалось в минуты нежности и хотелось в безумии страсти.

Опираясь на локоть, Марина задумчиво смотрела на меня.

– Странно всё это… Кого только мне не сватали за последние годы, и кто только не пытался со мной… – она умолкла, подыскивая нужное слово, – подружиться. Нескольких минут общения хватало, чтобы понять – это не мое, и настаивать никто даже не пытался. А были и достойные мужчины.

– И по какому параграфу прохожу я?

Она смешно сморщилась и легонько щелкнула меня по носу.

– А ты вообще неизвестно кто. Как считаешь, что думали молодые люди, смотревшие, разинув рты, на скачущего в «классики» капитана первого ранга в сбитой набекрень фуражке?

– Не знаю… А что думала ты?

– А я не думала, я понимала – это мой мужчина, и таких больше нет… И подозревать это стала с первого дня, когда ты таращился на меня, как дурак.

– Ах, дурак, – я уронил ее на спину, целуя. – А что же ты сегодня по телефону так нехотя общалась со мной?

– Я не нехотя… – она прикрыла повлажневшие глаза. – Я полтора месяца каждый день ждала тебя, и знала: если ты не придешь, я умру…

«Какой же ангел, – подумал я, – послал ту сцену у моста, и как я благодарен ему».

На следующий день меня вызвали на службу и приказали срочно отбыть на Северный флот, а до этого сдать отчеты по предыдущей командировке. Встречи с Мариной в эти дни были краткими и, перед скорым расставанием, печальными. В море, как ни старался, забыть ее не мог, даже временно… По прилету военным бортом сразу направился в Эрмитаж, уверенный, что она ждет меня. Быстро пройдя по залам, я нашел ее с небольшой группой иностранных туристов и остановился в сторонке.

Она рассказывала о прекрасных женщинах прошлого, смотревших с полотен, и, казалось, была одной из них. Ее слушатели стали заинтересовано коситься в мою сторону. Они, наверное, поняли или представили себе, что этот моряк явился сюда прямо с корабля к любимой женщине. Улыбаясь им, я любовался ею. Открытая нежная шея, соблазнительные очертания фигуры, которые подчеркивало длинное платье, вызывали желание, совсем не имевшее отношения к картинам.

Заметив, что экскурсантов что-то отвлекает она обернулась и, непроизвольно шагнув, остановилась, смущенно глядя на них.

Стоявшая впереди женщина задорно махнула рукой: «Гоу!». Сделав несколько быстрых шагов, Марина прильнула ко мне. Послышались робкие аплодисменты, поддержанные всей группой. Из другого зала заглянула встревоженная сотрудница и застыла в недоумении…

– Через десять минут мы заканчиваем, подожди здесь, – шепнула Марина и отошла, извиняясь и благодаря всех.

Я ждал, взволнованный ощущением краткой близости. Заслышав легкие шаги, подхватил и закружил ее, целуя…

– Не надо, сюда могут войти.

– А куда не могут? Я так хочу тебя! – я был почти серьезен.

– У меня еще две группы… – в ее голосе слышалось сожаление, но в зеленых глазах вдруг заплясали карие искорки.

Она взяла меня за руку и повела в конец зала.

Там, в нише заставленной шкафами, Марина постучала в небольшую дверь. Выглянула пожилая женщина с бутербродом в руке.

– Тетя Настя, – быстро проговорила Марина, – можно, мы недолго побудем у вас?

– Конечно, Марина Николаевна, – недоуменно ответила та. – Я пока здесь приберусь, – и, прихватив ведро, вышла.

Марина задвинула щеколду… В широко распахнутых глазах смешались испуг, ожидание и что-то еще, бросившее ее в мои объятия. Я забыл обо всем на свете… были только страсть и тело любимой женщины с розовыми кандалами трусиков на щиколотках… Когда замерла последняя дрожь, она прижалась, склонив голову к моему плечу, и не было сил от нее оторваться.

– Отвернись.

Чуть помедлив, я подчинился. Шорохи за спиной прекратились.

– Можно? – обернулся я.

Марина смотрела растерянно и напряженно… я взял в ладони ее лицо:

– Сладкая ты моя…

Она благодарно улыбнулась и открыла задвижку, не решаясь выйти. Я распахнул дверь – тетя Настя стояла напротив, с ведром и тряпкой в руках. Похоже, она даже не приступала к работе, слыша всё.

Марина шагнула через порог.

– Спасибо, тетя Настя.

Та, выронив ведро, всплеснула руками.

– Марина Николаевна!.. – ее изумление смешивалось с таким одобрением, что я рассмеялся, глядя на покрасневшую Марину.

Она подтолкнула меня к выходу из ниши.

– Иди, я скоро…

Я присоединился к группе экскурсантов, и через несколько минут Марина тронула меня за плечо:

– В семнадцать часов я освобожусь.

Она уходила – строгая и красивая, соблазнительная и недоступная…

***

Жизнь продолжалась, приобретая смысл, которого раньше не было.

Впервые в общении с женщиной, в желании видеть ее, быть с нею, преобладали не эротические устремления, а что-то другое, важное и нужное. Я чувствовал это и в ней – словно мы на одной волне… Постепенно эта волна накалялась, начиная вибрировать, и даже в легком касании рук возникали искры страсти. И, когда страсть и нежность и то, что приходит свыше и чему нет определения, сливались воедино, в этом едином были только Я и Она, мужчина и женщина.