Читать книгу ОСВОД. Челюсти судьбы - Виктор Точинов - Страница 2

В прежние времена сыщики работали неторопливо и вдумчиво. Дотошнейшим образом изучали место преступления и оставленные там мельчайшие следы, привлекали экспертов, просеивали мелким ситом множество людей в поисках тех, кто мог что-то видеть и слышать… И лишь затем, на основе полученных данных, начинали кропотливо выстраивать картину преступления.

Теперь все иначе, новое время – новые песни. Современным сыщикам сразу вынь да положь картину преступления, в цвете и динамике. И они, сыщики, первым делом изучают ютуб и схожие сетевые ресурсы: а не появилось ли свеженькое видео на интересующую тему? Не использовал ли какой-то несознательный гражданин-очевидец свой телефон не для звонка в полицию, а для съемок интернет-хита?

Зачастую такой подход к расследованию срабатывает. Чаще, чем хотелось бы, срабатывает. Много, слишком много у нас несознательных граждан, желающих любой ценой прославиться, и почти у каждого – встроенная видеокамера в мобильнике.

Короче говоря, фильм, который демонстрировал мне на своем ноутбуке ЛБ, был смонтирован из трех любительских видеозаписей. И уже при просмотре первой стало ясно, какое отношение вся эта история имеет ко мне. Прямое и непосредственное. Причем по двум линиям сразу: и как к руководителя ОСВОДа, и, так сказать, личное…

…Снимали (не телефоном, любительской камерой) откуда-то с Адмиралтейской набережной: шикарный вид на ночную Неву, на Дворцовый мост и Васильевский остров… Цифры в уголке экрана свидетельствовали: дело происходило в субботу вечером, в 22:47, то есть со времени съемки прошло менее полутора суток.

За кадром раздавались голоса, принадлежавшие, судя по всему, туристам, гостям города. Было их пять или шесть – одни бессвязно и вразнобой восхищались видами ночного Питера, параллельно два мужских голоса деловито обсуждали, в каком кабаке завершить первый день знакомства с городом.

Длилась мирная часть записи сорок две секунды… Я успел заскучать, а двое мужчин почти пришли к консенсусу. «Смотри! Снимай! Снимай же!!!» – женский крик заставил меня встрепенуться, а мужчин за кадром замолчать.

Камера дернулась. С экрана исчезла красиво иллюминированная Стрелка с подсвеченными Ростральными колоннами. Теперь в объектив попадала Нева неподалеку от набережной – темная вода, отражающая многочисленные огни.

И эту темную воду разрезал – наискось, направляясь против течения и к середине Невы – большой треугольный плавник.

Акула…

* * *

Так я и сказал боссу, нажавшему на «стоп», когда плавник исчез из кадра.

Не косатка, не дельфин – акула. Точно вид не определить, хотя некоторые можно отсеять сразу. Размер тоже не определить, рядом нет ничего для сравнения… Но если провести контрольную съемку с той же точки такой же камерой… Тут ЛБ прервал мою речь без слов, жестом. Он, без сомнения, не хуже меня знал и понимал эти тривиальные вещи. Однако не молчать же, когда прямое и непосредственное начальство уставилось на тебя вопрошающим взглядом?

– Запись мы обрезали, – сказал ЛБ. – Есть и полный вариант, но, думаю, тебя тоже не заинтересуют охи, ахи и дилетантские версии… А у нас первоначальная версия была вполне очевидная: ОСВОД гуляет, празднует первое весеннее полнолуние… Поэтому за твое задержание я даже не извиняюсь. Сам виноват, что создал себе такую дурную репутацию.

Я понуро молчал. Так вот и бывает в жизни: стоит один раз оступиться – и готово дело: следом потянулся шлейф, как за летящей к Солнцу кометой, только не из космической пыли – из слухов и необоснованных подозрений…

ЛБ помолчал, давая мне возможность осознать и проникнуться. Затем продолжил:

– Похожих роликов в Сети появилось пять или шесть. Этот угодил в подборку, поскольку был первым по времени съемки. Следующий зафиксировал второй эпизод наиболее полно…

Он вновь запустил воспроизведение. Пару секунд на экране еще виднелась темная вода Невы и звучали закадровые комментарии – и впрямь никому не интересные.

Затем картинка резко изменилась. На сей раз снимали мобильником, засветло (дата и время на экране отсутствовали) и в другом месте – примерно напротив впадения Охты в Неву. Причем съемку вел человек, мало привычный к операторской работе, он не догадался повернуть телефон, и в результате изображение занимало лишь центральную треть экрана.

Но основа сюжета осталась прежней – вновь акулий плавник бессистемно чертил водную гладь вдали от берега, то и дело меняя направление и скорость движения.

Продолжалось все дольше, чем на первой записи, около четырех минут. Спутников у оператора не было, и он отпускал свои комментарии в никуда, безадресно, всей Вселенной… Едва ли Вселенная слышала, но потеряла немного, – состоял звукоряд в основном из эмоциональных междометий и малоцензурных восклицаний. Потом плавник исчез – очевидно, его обладатель погрузился глубже.

– Ну, что скажешь? – ЛБ вновь прервал просмотр.

– Я, конечно, не кинокритик… Но не «Челюсти», далеко не «Челюсти». И снимал не Спилберг, и вообще экшена маловато. Даже если перемонтировать и наложить хороший саундтрек, – все равно не «Челюсти», и американская киноакадемия…

Я осекся. Судя по лицу босса, ему было сегодня не до шуток. Пришлось резко сменить тон:

– Скорее всего, сельдевая акула, – отрапортовал я, чувствуя, что опять изрекаю азбучные истины. – В нашей части Балтики только они и встречаются. Пресную воду недолюбливают, но все же порой заплывают. У Аландских островов, в практически пресной воде, они временами попадаются. За последний век зафиксированы три случая их появления в Неве, – это, надо полагать, четвертый. Достаточно крупная для сельдевой, не меньше двух метров.

– Больше… – внес коррективу босс. – Значительно больше. На третьей записи увидишь…

Хм… «Значительно» – это сколько? Вообще-то для сельдевой даже три метра – размер очень внушительный, почти предельный. Но по спинному плавнику судить об общих габаритах трудно. Когда двухметровая акула дорастает до четырех метров, спинной плавник у нее увеличивается не вдвое, как можно было бы ожидать, – процентов на двадцать-тридцать, в зависимости от вида. Надо полагать, в третьей серии залетная рыба покажется во всей красе… Вернее, во всей длине.

Просмотр «Не-Челюстей» возобновился. Я ожидал, что зрителей вновь порадует самодеятельный оператор, стоящий на берегу, – и ошибся.

В кадре мелькнула набережная, кажется, Октябрьская, – простая, пролетарская, в сравнении с чопорным гранитом набережных центра. Но откуда снимают? Не с противоположного берега – слишком близко. И не с прогулочного пароходика – слишком низко находится точка съемки.

Эта запись оказалась атрибутированной, снимали совсем недавно – сегодня утром, три с небольшим часа назад.

Камера повернулась, и я все понял. В кадр попала двухместная байдарка, или каяк, я не сильно их различаю. Но не каноэ точно – весла у обоих гребцов двухлопастные.

До каяка было всего ничего, метра три-четыре. Передний гребец повернулся вполоборота. Я увидел, что голову его украшает налобная видеокамера. И сообразил, что съемка ведется с другого каяка, плывущего следом. Скорее всего, на такую же экшен-камеру.

Разнообразия ради ЛБ начал комментировать, не останавливая воспроизведение:

– Туристы-водники. Открыли в эти выходные сезон, сплавились по речке Тосне, затем по Неве до города.

– Рановато… До майских плавать на таких скорлупках… Я бы не рискнул. Вернее, я-то бы рискнул, но другим не стал бы советовать.

– Мир богат дураками…

Звук у записи отсутствовал. Но я видел, как турист из переднего каяка – тот, с камерой – перестал грести, отложил весло, уставился куда-то влево и что-то возбужденно говорит, показывая рукой на реку. Заметил тот самый плавник? «Наша» камера тоже повернулась туда, но ничего, кроме реки и дальнего берега, я не увидел.

– Смотри внимательно, сейчас начнется самое интересное, – пообещал босс.

«Но сначала небольшая реклама», – мысленно дополнил я тираду, и тут-то все началось.

Турист, показывавший на реку, так и не взялся за весло, не продолжил греблю, он что-то говорил, почти развернувшись назад, очень экспрессивно, помогая себе жестами, когда вода взметнулась вверх, но не там, куда он указывал, а как раз между двумя каяками.

Щедрая порция невской водички угодила на объектив камеры (и наверняка на лицо ее владельца). Не беда, экшен-камеры водонепроницаемы, но вымахнувшая из Невы туша была видна сквозь слой воды смутно и несколько искаженно.

Понятно, что акула, но вид я с лету определить не смог. Не сельдевая – и расцветка другая, и пропорции не те, да и размер великоват для сельдевой: метра четыре, не меньше.

Удар хвостом пришелся по ведущему каяку. Снова вверх взметнулась вода, опять залила объектив. К тому же каяк, с которого велась съемка, запрыгал на волнах, что тоже не способствовало качественной работе оператора.

Когда все устаканилось, на воде покачивался перевернутый каяк, чуть ниже по течению – человек в ядовито-оранжевом спасательном жилете.

Запись остановилась. Сама, без вмешательства босса. Я задумчиво рассматривал застывшую на экране картинку.

Второго туриста не было видно. Не успел выпутаться из «юбки» своего суденышка? Или, что хуже, выпутался – и не разминулся с зубастой пастью? На всякий случай я внимательно оглядел всю водную поверхность, попавшую в кадр, но нигде не заметил начинающего расходиться кровавого пятна… Что, впрочем, ничего не означало. Если рана получена не в приповерхностном слое, а чуть глубже, пятно не успело бы стать заметным даже при обильном артериальном кровотечении. Либо попросту не попало в кадр.

– Запись оборвалась? – кивнул я на экран.

– Нет, там еще много всего… Но тварь больше не показывается в кадре.

– Жертвы были?

– Травматическая ампутация правой ступни и голени.

– Легко отделался. Такая рыбешка легко и просто перекусывает человека пополам, уж я-то знаю.

– Я знаю, что ты знаешь… – произнес ЛБ с непонятной интонацией.

– Можно еще раз прокрутить момент нападения в замедленном воспроизведении? – увел я разговор в сторону от своей персоны.

– Некогда, подъезжаем. Забирай копию, – он протянул мне флешку, – и крути как хочешь и сколько хочешь, там обе версии, и полная, и урезанная.

Мы и в самом деле подъезжали. Мимо промелькнула Стела Азатота, огромным долотом вонзившаяся в серое питерское небо. Еще пара кварталов – и показалось черное здание Института, на непривычных людей оно производит мрачное и тягостное впечатление, но я давно привык.

– Через два часа внеочередной научный совет, ты присутствуешь, – порадовал босс, когда мы вкатили на территорию. – Но не просто так присутствуешь, а с предварительным планом оперативных мероприятий по пресечению этого безобразия.

ЛБ кивнул на экран, где по-прежнему красовался последний кадр «Не-Челюстей», и добавил:

– Не затягивай, времени мало. Займись планом сразу, без утреннего кофепития, именуемого у вас планеркой.

Да что же за день такой? Арестовывают, в кандалы заковывают, Дана зажала домашнюю порцию утреннего кофе, а босс теперь покушается еще и на служебную…

– Тогда высадите меня здесь, – попросил я. – Втрое быстрее доберусь до отдела, чем если буду идти от главного входа.

Дело в том, что наш Институт при взгляде сверху напоминает громадного осьминога: к массивному центральному зданию примыкают и тянутся во все стороны восемь протяженных корпусов, причем не прямых, а замысловато изогнутых. Отдел, процветающий под моим мудрым и чутким руководством, занимается делами приватными, публичности не терпящими, – и оттого дислоцируется в дальнем конце одного из «щупальцев». И от главного входа, украшенного огромными золотыми буквами НИИПРОМОК (расшифровывается как Научно-исследовательский институт проблем Мирового океана), мне до родных пенатов шагать и шагать.

Босс молча кивнул. Соколов же смотрел неодобрительно, вертя в руках наручники, – словно сомневался: правильно ли он поступил, сняв с меня это украшение? Не лучше ли все же доставить меня к высшему руководству? И пусть уж оно решает, казнить или миловать…

Но вслух свои сомнения «ротмистр» высказывать не стал. Вскоре водитель притормозил в нужном месте, я вышел.

ЛБ напутствовал:

– Чтобы в полдень как штык был на совете!

Ни разу не слышал, чтобы на научные советы или прочие институтские мероприятия кто-то заявлялся со штыками, багинетами и тому подобным холодным оружием. Но кивнул: буду. Как штык.

Дверь захлопнулась. Микроавтобус укатил.

* * *

Нужное мне место отмечал небольшой крестик, нарисованный мелом на асфальте рядом со стеной. Вернее, выглядел он нарисованным мелом, но стереть его влажной тряпкой не стоило и пытаться. Дожди и прочие погодные неурядицы тоже никак не повредили крестику за те десять лет, что я служу в Институте. Подозреваю, что он вечный – и когда Солнце погаснет, а Земля распадется в космическую пыль, среди скопления этой пыли окажутся частицы белого вещества, застывшие всё в той же крестообразной форме.

Стена над крестиком не имела никаких видимых признаков входа, даже окна там не было. Но я знал, что делаю.

Прижал обе ладони к стене, постоял так несколько секунд. Почувствовал, как холодный облицовочный камень начал нагреваться, – и отступил на шаг. На стене проступил контур равностороннего треугольника высотой около двух метров. Я произнес отпирающее Слово:

– Пх’нуууууи’нахт!

(Если судьба занесет вас в окрестности Института, не пытайтесь повторить мой фокус, ничего не получится: русские буквы не передают нюансы произношения гласных Слова.)

В центре треугольника появилось изображение глаза – большого, с хороший арбуз размером. Глаз казался, чем и был: достаточно условным изображением на камне. И одновременно выглядел тем, чем был тоже: живым глазом неведомого громадного существа.

Веретенообразный зрачок уставился на меня, а я на него. Двухсекундная дуэль взглядов – и глаз исчез, а камень, очерченный треугольником, стал на вид зыбким и полупрозрачным. Дверь открылась.

Иногда я задумываюсь: что случится, если однажды я не пройду фейсконтроль или кто-то еще не пройдет? Страж Двери высунется в наш мир, чтобы покарать за несанкционированное пользование Дверью? Или все закончится мирно и стена станет просто стеной?

Я шагнул вперед, на стену. И исчез – для взгляда стороннего наблюдателя, окажись вдруг такой во дворе. Но незваные гости по территории Института не бродят. А званых гостей встречают с почетом на главном входе и показывают им лишь то, что можно и нужно показать.

Исходя из банальной логики и эвклидовой геометрии пространства, оказаться я должен был на техническом полуподвальном этаже, на нулевом, как его еще именуют. Но Дверь работает на других принципах, и оказался я уровнем выше – шагнул из стены в коридор, тянущийся, изгибаясь то вправо, то влево, через весь наш шестой корпус.

Поблизости никого не было, и никто не удивился моему неожиданному появлению. А если бы кто-то был – все равно бы не удивился.

Я быстро пошагал коридором, благо шагать всего ничего. Коридор казался довольно бессмысленным с архитектурной точки зрения: ни одной двери в него не выходило. Но в Институте многое выглядит не тем, чем является на самом деле…

С пингвином мы неожиданно столкнулись за изгибом коридора. Вернее, это я почти налетел на него, поскольку шагал торопливо. Пингвин же шествовал вальяжно, медленно и вразвалочку – здоровенный, императорский, и даже для императорского очень крупный.

– В Виварии совсем уж службу позабыли… – сказал я; не пингвину сказал, разумеется, – сам себе.

И потянулся к карману – позвонить раздолбаям из Вивария, чтобы забрали сбежавшую животину.

Пингвин, однако, на реплику, адресованную в пространство, ответил: вытянул шею в мою сторону, широко распахнул клюв и издал протяжный дребезжащий звук, не знаю уж, что означающий на пингвиньем языке… В нос мне ударило мощное амбре несвежей рыбы, я невольно шагнул назад.

Одновременно крохотное, атрофированное и больше напоминающее плавник крыло птицы выполняло непонятные движения, и я с легким запозданием сообразил: пингвин своей культяпкой указывает на бейджик, плохо заметный на его белой «манишке».

Сделал шаг вперед, стараясь дышать ртом, пригляделся. Бейдж проинформировал, что в человеческой своей ипостаси пингвин носит прозвище Крейзи, тотем у него (кто бы мог подумать!) – пингвин, кодовый идентификатор – ОЗ 127 и еще какие-то цифры, к которым я приглядываться не стал, все равно без таблиц не расшифруешь… Что любопытно, графы «Подразделение» и «Должность» пустовали.

– Извини, Крейзи, ошибся, – расшаркался я. – Тут Виварий под боком, и кого только не встретишь порой…

Он в ответ порадовал меня новым немелодичным звуком и новой щедрой порцией вони. Может, информировал, что инцидент исчерпан, забыто. А может, пренебрежительно высказался о моей наблюдательности и моих умственных способностях, поди пойми, – умением общаться телепатически Крейзи, похоже, не обладал.

– А меня зовут Дарк, – представился я, достав из кармана и продемонстрировав бейдж, пусть знает, с кем имеет дело. – Я тут в ОСВОДе служу, ты заходи, если возникнут проблемы.

Пингвин ничего не ответил и пошлепал своей дорогой… Ну и ладненько, мало удовольствия с ним общаться. Однако индекс ОЗ заставляет задуматься: кем становится этот пернатый, сбросив перья? Буква «З» означает, что закон сохранения массы он не нарушает. Значит, либо ребенок лет семи-восьми (крайне маловероятно), либо карлик (уже теплее), либо…

Над третьим «либо» я не стал думать, поскольку дошел до конца коридора, до тупика. Двери и здесь не было, но я смело шагнул прямо на стену. Неэвклидов проход тут отсутствовал, обычная иллюзия для маскировки. Коридор за иллюзорной стеной оказался несколько длиннее, и упирался он в высокую дубовую дверь с надписью ОСВОД.

Ну вот я и дома, поскольку работа – мой второй дом. А иногда, если судить по количеству проводимого времени, – первый. Особенно, когда случаются ЧП, взятые на контроль высшим начальством, вплоть до того, о ком говорить не принято.

И чует мое сердце, что нынешнее ЧП именно из такого разряда… Жаль, что совпало по времени с детскими каникулами. Не повезло.