Читать книгу Доктор Захарьин. Pro et contra - Виктор Тополянский - Страница 13

Приказом министра народного просвещения от 1 марта 1869 года Захарьин был утверждён в звании ординарного профессора по кафедре факультетской терапевтической клиники.116 При баллотировке в Совете университета 18 января 1869 года он получил 34 голоса «за» и лишь 5 «против».117 В тот же день, 18 января, его повысили и в чине, пожаловав ему «за отличие» чин статского советника.118

Новоявленный ординарный профессор сразу же повёл себя неординарно, выразив желание без особого промедления пуститься на год за границу «с учёной целью». В связи с этим 11 апреля того же года медицинский факультет направил Совету университета специальное донесение:

«Ординарный профессор Захарьин заявил, что находит нужным, для обозрения заграничных клиник и для критической оценки современных исследований в области диагностики и терапии, а также для ознакомления на месте с некоторыми минеральными водами, провести год за границею. Факультет, разделяя мнение профессора Захарьина, имеет честь покорнейше просить Университетский Совет ходатайствовать о командировании его за границу с учёной целью с 1 июля сего года по 1 сентября 1870 года с сохранением получаемого им содержания, но без выдачи добавочных денег из суммы сбора со студентов за слушание лекций. К сему факультет имеет честь присовокупить, что в случае командировки профессора Захарьина за границу преподавание в терапевтической факультетской клинике будет поручено одному из штатных преподавателей факультета».119

Согласно официальной информации, Захарьин числился в зарубежной командировке с 1 июня 1869 года.120 Когда он покинул Москву, куда направился и где побывал, осталось, однако, не совсем ясным. Сохранилось лишь его письмо, адресованное жене и отправленное из Голландии 24августа 1869года: «До Франкфурта, под влиянием простуды, плохого сна (хотя я ни одной ночи не провёл в дороге), а главное беспокойства о Саше121 и тоски обо всех вас, я чувствовал себя крайне дурно и беспрестанно впадал в такое состояние, что насилу мог удерживаться от слез. во Франкфурте, где Черинов меня несколько успокоил на ваш счёт, особенно насчёт Саши, я стал чувствовать себя попокойнее».122

Поскольку утешительные сведения от Черинова по поводу своей семьи Захарьин получил только в августе, можно полагать, что он подался за границу ещё в начале лета. Какие клиники и в каких городах и странах он посетил до встречи с Чериновым во Франкфурте, неизвестно, ибо на этот раз медицинский факультет не требовал от него отчётов о самоусовершенствовании «во врачебных науках». Нереально также найти ответ на вопрос, чем привлекла его Голландия, где не было ни минеральных источников, ни более или менее крупных клиник, сравнимых по авторитетности с берлинскими или парижскими. Но, может быть, его новый зарубежный вояж преследовал не столько познавательные, сколько потаённые коммерческие цели?

Замещать Захарьина в осеннем семестре 1869 года и в весеннем – 1870 года вызвался декан медицинского факультета Полунин. По свидетельству Белоголового, «это был человек пожилой, не даровитый, сухой схоластик в науке и с большою самоуверенностью в характере; лет 15– 20 назад он был очень трудолюбив и составлял полезность в университете на кафедре патологической анатомии, но с годами видимо отстал и вполне дельным представителем своей науки не был». Тем не менее Совет университета поручил патологоанатому «с дьячковским голосом и видом», по выражению Чичерина, руководить факультетской терапевтической клиникой на всё время зарубежной командировки Захарьина. «От одного этого назначения, – возмущался Белоголовый, – веет тем стародавним временем, когда профессора не стеснялись специальностями и по произволу меняли свои кафедры, когда клиническая профессура поручалась старейшему из профессоров в награду за долгую службу, как синекура, потому что служила к увеличению его практики».123

2.4. Ординарный профессор Московского университета А.И. Полунин.

Клинических лекций патологоанатома студенты не посещали. О последствиях столь тяжкого нарушения университетского распорядка рассказал в своих воспоминаниях Пётр Филатов: «Так как это совпадало с движением шестидесятников, то были произведены аресты, некоторых исключили навсегда, других на 2–3 года, иным дозволили перейти в другой университет. Надо полагать, что вся эта история, начавшаяся из-за Полунина и окончившаяся так серьёзно, тяжело отозвалась в душе доброго Алексея Ивановича, который так сердечно относился ко всем невзгодам окружающих. О нем ходили рассказы, что, приглашённый куда-нибудь к бедняку, он не только не брал за визит, но платил ему от себя или, получив за визит 3 рубля и увидев по обстановке, что это тяжело для больного, давал ему сдачи 2 рубля».124

С 1 сентября 1870 года Захарьин вновь приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Зачем укатил он год назад в Западную Европу, где побывал, какие новые идеи привёз оттуда в Москву – никаких сведений об этом не сохранилось. Может быть, он, человек замкнутый, и не рассказывал никому, кроме самых близких ему людей, в чем заключалась цель его путешествия? По воспоминаниям одного из его бывших слушателей, после возвращения стала у него проявляться «резкость в обращении», но чудачеств было мало, и повода к анекдотам о себе он пока ещё не давал.125

Его кафедра функционировала в прежнем режиме, только вместо Черинова, избранного в 1869 году приват-доцентом по кафедре врачебной диагностики и пропедевтической клиники, лабораторией заведовал сверхштатный лаборант Павлинов. Надо полагать, что директор факультетской терапевтической клиники приглядел для себя Павлинова ещё в 1867 году, когда тот, студент четвёртого курса медицинского факультета, был удостоен золотой медали за реферат на тему «Химический анализ крови и критический разбор методов анализа крови».126 Позднее Захарьину пришёлся по нраву студент Остроумов. По завершении «курса наук» Остроумов на протяжении почти четырёх лет «принимал участие в клинических занятиях» под испытующим присмотром Захарьина.127

Через пять месяцев после возвращения Захарьина из зарубежной командировки уровень его популярности в Московском университете поднялся так высоко, что 25 января 1871 года он был единодушно избран президентом (председателем) Физико-медицинского общества. В качестве главы этого старейшего и первого в Российской империи медицинского общества он присутствовал на всех его заседаниях вплоть до второй половины октября 1871 года, дважды выступал с небольшими сообщениями (одно – о пульсе печени, другое – о желчных камнях и печёночной нервной боли) и даже согласился занять кресло ответственного редактора запланированного коллегами еженедельника. Однако ни в ноябре, ни в последующие месяцы он не посетил ни одного заседания общества.128

Тем временем в Московском университете стало известно, что в ноябре 1871 года Захарьин решился на операцию «вытяжения седалищного нерва» в связи с упорной ишиалгией и, по возникшим значительно позднее слухам, поступил с этой целью в частную лечебницу доктора Кни. Но доктор Кни, по сообщениям прессы, основал свою хирургическую лечебницу в Большом Кадашевском переулке на Ордынке только в 1880 году.129 Так что на самом деле неизвестно, где Захарьина оперировали – в Москве, в Петербурге или в какой-нибудь заграничной клинике.

Затянувшаяся болезнь Захарьина вынудила медицинский факультет 15 января 1872 года обратиться к университетской администрации с ходатайством: «В истекшем семестре текущего академического года профессор Захарьин занемог и до сих пор ещё болен. для того, чтобы преподавание в терапевтической факультетской клинике не прерывалось, факультет, согласно с заявлением профессора Захарьина, имеет честь покорнейше просить Университетский Совет о разрешении допустить к преподаванию в названной клинике в текущем академическом году без особого вознаграждения доцента Черинова впредь до выздоровления профессора Захарьина». В конце января Совет университета удовлетворил прошение медицинского факультета.130

За последующие несколько месяцев послеоперационная рана у Захарьина полностью зажила. не позже мая 1872 года он поселился на даче графа Апраксина, где радушные хозяева, всячески его ублажая, помогали ему «лечиться от раздражительности» и восстанавливать силы.131 Осенью он вернулся на службу, опираясь на палку и «чрезвычайно ухаживая за своей больной ногой».132 Рассказывали, будто на одной из первых лекций в осеннем семестре он произнёс: «Со времени моего студенчества хирургия сделала большие успехи, мне сделали новейшую операцию, и хотя нет улучшения болезни, но нет и ухудшения».133 Из уважения к пострадавшему от неведомого хирурга профессору факультетскую терапевтическую клинику перевели впоследствии с третьего этажа на первый.

Его коллеги не сразу заметили, что после возвращения на кафедру Захарьин явно изменился. Достаточно бодрый и активный раньше, теперь он выглядел нередко угрюмым и утомлённым, а свойственная ему смолоду раздражительность всё чаще выливалась в откровенное самодурство. Всё меньше внимания уделял он своим профессорским обязанностям и всё более активно занимался частной практикой, словно уроки Родиона Геймана и тайного советника Овера, пренебрегавших преподаванием в последние годы службы, не прошли для него даром. Самым простым объяснением неожиданной для многих трансформации личности Захарьина была бы затянувшаяся послеоперационная астения, вынуждавшая его постепенно освобождаться от дополнительных, а то и непременных нагрузок, но в те годы такого клинического понятия ещё не существовало.

Прежде всего Захарьин отказался от кресла председателя Физико-медицинского общества. Его испытанный друг Тольский 18 сентября 1872 года довёл до сведения коллег: из-за болезни Захарьин не сможет отныне исполнять обязанности председателя общества и редактора предполагаемого издания.134

Вслед за тем Захарьин пожелал избавиться от клинической лаборатории и с этой целью реализовал трёхходовую комбинацию. Сначала правление Московского университета (формально по предложению Черинова) в 1873 году выделило необходимые средства для полной реконструкции лаборатории при факультетской терапевтической клинике и перевода её в новое помещение.135 Как только в марте 1874 года Черинова утвердили экстраординарным профессором по кафедре врачебной диагностики и пропедевтической клиники, Захарьин выделил для него 16 кроватей в своём 50-коечном отделении. С тех пор руководитель пропедевтической клиники всегда мог подменить директора терапевтической факультетской клиники в случае болезни последнего или его отсутствия в Москве по той или иной (весьма уважительной, разумеется) причине. Летом 1874 года Захарьин передал наконец по инвентарной описи, а Черинов принял в своё распоряжение лабораторию, 13 лет входившую в состав факультетской терапевтической клиники.136

3.3. Ординарный профессор кафедры врачебной диагностики и пропедевтической клиники М.П. Черинов (1880-е годы).

3.4. Ординарный профессор кафедры акушерства, женских и детских болезней Н.А. Тольский (1880-е годы).

Всяческие толки и анекдоты о необычайной раздражительности и уникальном самодурстве Захарьина муссировались к тому времени чуть ли не во всех университетских городах страны. Однако вряд ли избавился он от астении или почувствовал выраженное облегчение, поступив по принципу с глаз долой – из сердца вон, иначе говоря, сократив свою клинику до 34 кроватей и сняв с себя заботы о лаборатории. К тому же директорские обязанности побуждали его хоть изредка вникать в хозяйственные нужды клиники и предпринимать в связи с этим какие-то действия. Так, в мае 1875 года он обратился вдруг к университетской администрации «с покорнейшею просьбою» установить в палатах вентиляторы, реставрировать ветхие оконные рамы и соорудить для больных «подъёмное кресло» на второй этаж.137