Читать книгу Литературный институт - Виктор Улин - Страница 19

Последний факт особенно ясен и потому, что тогда я вел параллельную жизнь в писательских кругах Санкт-Петербурга.

Ведь не зря я назвал мемуар именем поезда, соединявшего два города моей молодости.

* * *

Чего стоило мое знакомство с Ией Гаврииловной Яблошниковой – мамой подруги моей первой жены!

Ия Гаврииловна принадлежала к ушедшему поколению писателей-интеллигентов, общение с которыми всегда несет тихую радость душе.

Не говоря уж о тех знаниях, которыми эта замечательная женщина дарила меня как бы походя – сидя в глубоких кожаных креслах среди ласкающих взор линий «либерти», сохранившихся в ее квартире от серебряного века русской культуры…

(Тогда все это казалось естественным и единственно приемлемым для жизни.

Сейчас, агонизируя в бездуховности нынешнего окружения, я уже не верю, что такое было со мной.)

Помню, как однажды мы беседовали о классической русской литературе, и она сказала такие слова:

– Чехова я люблю, он очень умный. Но уж больно злой! Насаживает человека, как жука, на булавку, и рассматривает со всех сторон.

Теперь я понимаю, что такая характеристика обожаемого мною Антона Павловича как нельзя лучше описывает его натуру.

* * *

Уже упомянутый первый роман с пафосным названием «И буду жить я, страстью сгорая» я отнес в редакцию журнала «Нева», находившуюся в начале Невского проспекта, около здания «Ленэнерго» (где главным инженером в те годы был Борис Иванович Рылов, муж бывшей маминой одноклассницы, вышедшей замуж в аспирантуре ЛГУ) – напротив Лавки художников, моего любимого кафетерия и трикотажного ателье «Смерть мужьям».

Как ни странно, огромный даже не кирпич, а бетонный блок единственного экземпляра рукописи не пропал в редакционных коридорах.

Его внимательно прочитал Ленинградский писатель Владимир Ольгердович Рекшан.

Потом он провел достаточно много времени, указывая на слабые места романа и отметив сильные моменты.

Тогда, конечно, критикой я был раздосадован; я рассчитывал на немедленную публикацию своего произведения.

Возврат рукописи вызвал чувство обиды, но в целом редакция журнала «Нева» показалась доброжелательной, и я сам не заметил, как стал туда ходить часто и просто так.

Именно часто: ведь защитив диссертацию 25 декабря 1984 года и уехав работать в Уфу, я не порвал связи со своей невестой-ленинградкой.

А женившись в декабре 1985, стал наезжать на Неву по 4-5 раз за год, благо цены на авиабилеты позволяли жить на два дома.

* * *

В «Неве» я познакомился с редакционным литконсультантом Валерием Прохватиловым.

До сих пор помню сентенцию, вложенную им в уста одного из героев:

– Все на свет г***но, кроме мочИ!

* * *

И там же я узнал талантливого прозаика и замечательного человека Валерия Петровича Сурова.

* * *

С Петровичем мы стали настоящими друзьями – даром, что он был старше меня на 15 лет.

(Отклоняясь от темы, вспоминаю, что именно он повез меня в роддом получать дочку, первого ребенка в первом браке.

А пока мы ее получали, из его машины с… спионерили запасное колесо.)

Суров стал моим литературным крестным отцом.

В Ленинградском отделении СП СССР он работал с молодыми прозаиками.

Для меня Петрович сделал больше, нежели все остальные вместе взятые.

Именно Валерий Суров – Суров, Суров и еще раз Суров! – вылепил из меня писателя, закалил и выпустил в жизнь.

Мы встречались ним по несколько раз в каждый приезд.

Я ходил на заседания секции молодежной прозы в особняк Дома писателей (находившийся поблизости от «Большого дома» – так называли ленинградцы здание КГБ, прибегая к опасливому эвфемизму).

Я много раз бывал у него на квартире, где мы сидели с кем-нибудь из гостей-писателей и тихонько выпивали.

* * *

До сих пор перед глазами стоит Петрович тех лет.

Невысокий и крепкий, обманчиво жизнерадостный, но всегда прячущий под черными усами грустную улыбку человека, познавшего жизнь со всех сторон (сменившего несколько профессий вплоть да шахтерской!) и повторявшего мантру:

– Нужно или жить, или писать!

Зрелый мужчина в расцвете сил, имевший по ребенку от каждой из своих молодых жен.

Но говорившей о себе с тем печальным юмором, который ко мне пришел лишь недавно:

– Помнишь, у Толстого где-то – «В дверях стоял старик лет сорока»? Так вот я и есть тот самый старик сорока лет.

Подчеркивая, что настоящий художник всегда полон невеселой мудрости, поднимающей выше реального возраста.

* * *

Хотя биологический возраст не значит ровным счетом ничего.

Умный человек умен всю жизнь, а урожденный дурак с годами становится только дурнее.

* * *

Я участвовал в совещании молодых писателей Ленинграда: мои произведения никогда не страдали провинциальностью и могли быть приняты в любом городе.

В Лениздатском сборнике «Точка опоры ’90. Повести и рассказы молодых ленинградских прозаиков» (под редакцией моего товарища Ильи Бояшова, ставшего в 24 года самым молодым членом СП СССР после того IX Всесоюзного совещания) с рассказом «Конкурс красоты» я был указан как ленинградец.

И не потому, что сцена действия казалась ленинградской.

Ленинградцем я был по духу, наполовину по рождению: моя мама родилась в замечательном городе и была эвакуирована первой военной осенью в возрасте 10 лет.

В Ленинграде прошли успешные годы писательства.

Этот город играет важнейшую роль в моей художественной жизни, потому-то и возникло название мемуара.

* * *

А чувство глубокой благодарности, оставшееся к Валерию Петровичу Сурову, побудило меня выбрать его «Зал ожидания» темой контрольной работы №2 по текущей советской литературе в 1991 году.