Читать книгу Денис Артемьевич Владимиров - Виктор Улин - Страница 8

Владимиров был для меня таким же атрибутом детства, как сосед по лестничной площадке дядя Анвар (Анвар Исламович Мансуров) или молочница тетя Лена, каждый день сидевшая у бочки перед гастрономом через дорогу.

(Написав это предложение, осознал, что само слово «гастроном» сейчас покажется непонятным большинству молодых читателей… хотя вряд ли эту книгу станут читать молодые.)

Не виденный никогда в жизни…

(Или, возможно, виденный бессознательно году в 1960-61-м, во время одной из поездок на родину бабушки под город Череповец при ленинградском транзите.

В ту пору, когда мы познакомились с Миланой, дочерью Игоря Николаевича и Елены Александровны Максимовых.

О чем в 1984 году, на банкете после защиты моей диссертации, завкафедрой математической физики матмех факультета ЛГУ профессор Нина Николаевна Уральцева напомнила на радость всем:

– Виктор с Миланой – одногоршечные брат и сестра!

И была права.)

Не имев осознанного образа, Владимиров был «дядей Денисом».

Как «тетями» и «дядями» оставались все взрослые, вызывавшие симпатию и уважение.

Например, «дядя Саша» – народный художник БАССР Александр Данилович Бурзянцев, муж маминой одноклассницы (и тоже математика) тети Литы; «дядя Ахмет» – упоминавшийся старый дедов друг А.В.Янгуразов (сидевший в 1937 и выпущенный после письма Сталину, отправленного на волю в мундштуке папиросы «БеломорКанал»…) И даже мамин дядя, брат моей бабушки Серафим Александрович Хабаров, проходил как «дядя Сима».

«Дядя Денис» находился в разряде добрых персонажей – как Буратино, Чиполлино, мышонок Пик или медвежонок Егорка.

Тому было много причин.

Я родился в 1959 году, мама защитила диссертацию в 1961-м. После окончания аспирантуры она регулярно ездила в Ленинград. Сначала к своему научному руководителю профессору Николаю Андреевичу Лебедеву (1919-1982), потом по делам, связанным с процессом получения документов. И общалась с сокурсниками-ленинградцами, от которых ее отделяло еще немного лет: Тасей Тушкиной, Леной Быковой-Максимовой и, конечно, Денисом Владимировым.

Мама продолжала летать в Ленинград и позже. Часто, привозя новую немецкую модель самолета или красивую книжку с фотографиями животных, говорила, что это «от дяди Дениса».

Про Владимирова мама мне и рассказывала – чем дальше, тем чаще вспоминая матмеховские годы.

(Одним из первых впечатлений о матмехе ЛГУ оказался мамин рассказ о женщине, которую звали

Изида Пантелеймоновна Пипунырова.

Не помню, кем она была; кажется, работала в деканате – осталась лишь секвенция И – О – Ф, подобной которой я не знаю.)

В годы учебы мама была полностью счастлива.

У нее имелось будущее: любимая математика, любимый матмех, любимые преподаватели (например, Григорий Михайлович Фихтенгольц (1988-1959)), любимые сокурсники, любимый жених (мама упоминала его как «Геню», только я не удосужился уточнить, был он Геннадием или Евгением, и не помню фамилии).

И был верный друг Денис, какие выпадают далеко не каждому.

Вырастая сиротой, я долгое время не ощущал материальной ущербности: став доцентом Башгосуниверситета, мама зарабатывала хорошо. Да и дедушка еще какое-то время оставался начальником, потом получил персональную пенсию союзного значения (установленная единожды в размере 140 рублей и не подлежавшая индексации, к концу жизни она стала скромной, но в 60-е годы была солидной). Но тем не менее Денис Артемьевич, оправдывая трактовку имени, никогда не упускал случая послать мне маленький подарок.

Ведь, тонкий и глубокий как никто, он знал, что материальное остается материальным, а живое человеческое участие порой стоит больше прочих благ.

По маминым рассказам (и по его подаркам) Денис Артемьевич Владимиров представлялся мне…

Кем он представлялся тогда, сказать трудно.

Сейчас (обращаясь к визуальной параллели с актерами) я понимаю, что видел маминого сокурсника в образе… На самом деле ни в каком образе я его не видел, он был слишком велик.

У мамы в Ленинграде имелись старые друзья Брускины: Итта Хаши-Гиршевна (потерявшая руку в 1 мировую войну и носящая странное отчество потому, что паспортистка неправильно переписала составное имя отца «Хаим-Гирш»), ее незамужняя младшая сестра Рива и совсем младшая Перла с мужем Давидом Юдовичем.

Они жили на улице Декабристов, летом 73-го (как всегда) отдыхали в Сестрорецке, и мы остановились у них. У Брускиных имелся старенький черно-белый телевизор, показавшийся мне небывалой роскошью. Моя радикальная бабушка, ведомая идеей о вредности телевидения, не позволяла купить аппарат вплоть до моего 10-класса. Хотя сейчас я понимаю, что тем самым она принесла пользу: вместо просмотра глупых сериалов о 4 собаках и 1 танкисте я прочитал 50 томов Большой Советской Энциклопедии синего «сталинского» издания (с вырванным портретом и допечатанной вставкой в том, куда пришелся Лаврентий Павлович Берия).

Прилетев и еще не побывав у Владимировых, по вечерам мы жадно смотрели все возможные передачи.

В 1973 году впервые показывали «Семнадцать мгновений весны». Насколько помню, им угощали советского зрителя с интервалом в несколько дней; приступили мы в Ленинграде, кое-что из середины видели на обратном пути в Москве у двоюродного деда, полковника инженерных войск Никанора Андреевича Барыкина (телевизор был цветным, но фильм имел монохромный релиз…), а последнюю серию смотрели в Уфе у «дяди Бори» – соседа по площадке Бориса Алексеевича Климова.

Впрочем, вспомнил я эпохальный фильм в контексте этой книги лишь потому, что мама, увидев на экране пастора Шлага, закричала:

– Вылитый Денис!!!

Мой сложившийся образ сильно пошатнулся; я, кажется отождествлял Владимирова со Штирлицем.

(Хотя на склоне лет мне ясно, что Штирлиц, согласно актерскому жаргону – всего лишь «штаны» в красивом мундире.

А Шлаг – Вселенная, какой был и мой старший друг.)

О встрече с реальным Денисом Артемьевичем, состоявшейся через неделю, я напишу в следующей главе; сейчас возвращаюсь к своему доленинградскому детству.

Как я уже сказал, женился мамин друг поздно; будущий архитектор Артемий Владимирович Владимиров осчастливил свет появлением, когда я находился в сознательном возрасте и с интересом воспринял весть о том, что у дяди Дениса появился сын.

И хорошо помню, с какой радостью отдал маме одну из своих любимых книжек – иллюстрированную, напечатанную форматом А4 повесть Гарина-Михайловского – для того, чтобы ее отослали в Ленинград.

Денис Артемьевич относился к воспитанию сына серьезно и решил, что первой прочитанной книгой должна быть «Тёма и Жучка».

(Для читателей 21-го века поясню, что в 70-е годы книги – особенно детские и с картинками! – были на вес золота, их передавали из руки в руки многие поколения.

Например, я был счастлив дарам тети Оли – Ольги Серафимовны Хабаровой (в замужестве Барыкиной) – маминой двоюродной сестры и по совпадению жены папиного брата дяди Миши: «Лесной газете» издания 1948 года и «Марке страны Гонделупы» 1941-го.

Поэтому подарок, сделанный неизвестному Тёме был царским.)

Одним из воспоминаний предотрочества остался осенне-зимний период 1971 года, когда мне было 12 лет и я учился… пожалуй, в 6-м классе.

В те поры, начитавшись приложения к журналу «Юный техник», я заблажил, что хочу иметь хорошую модель железной дороги. Время желаний совпало с пребыванием мамы на ФПК – «факультете повышения квалификации», семестровых курсах переподготовки, куда в советское время преподаватели ВУЗов отправлялись раз в 3 года с сохранением зарплаты.

(Я и сам успел побывать на таких 2 раза во времена работы в БГУ.)

Разумеется, мама для постквалификации выбирала родной матмех ЛГУ – где деканом ФПК был Денис Артемьевич! – и останавливалась обычно у Брускиных (Максимовы были рады принять, но у них в 70-е годы имелись всего 2 комнаты в «коммуналке» при 5 членах семьи).

Типоразмеров игрушечных железных дорог производства ГДР (точных копий подвижного состава, путей и строений) существовало много, в СССР присутствовали 3, имевшие буквенные обозначения по ширине колеи (зависящей от масштаба): N=9 мм, TT=12 мм и HO=16 мм. Самым «продвинутым» был последний; его модели имели не только надписи, но и заклепки на дверных петлях, не говоря о вариантах подсветки: реверсивно переключающихся фар на локомотивах, отдельно горящих бра над столиками вагона-ресторана. Самым «бюджетным» (по нынешней терминологии) оказывался первый, с надписями, читаемыми в лупу. И тот и другой выпускались фирмой «PIKO», лидером электрических игрушек стран-членов СЭВ. Кто выпускал «ТТ», я забыл. Помню лишь, что мама не смогла сама выбрать из трех, ей потребовался консультант.

Разумеется, за помощью она обратилась к Денису.

Оказалось, что он коллекционирует железную дорогу типоразмера «ТТ», который превосходит продукцию «PIKO» и по детализации и по ассортименту и по интегральному критерию «интересности», но все-таки великоват, поскольку для «игры» всерьез требуется целая комната.

Тогда я был просто обрадован квалифицированной подсказке: мама купила дорогу «N» – базовый комплект, коробку рельс и великолепный паровоз; потом я продолжал добирать коллекцию до 1984 года, до отъезда из Ленинграда.

Сейчас меня поражает другое.

В 1971 Денису Артемьевичу Владимирову исполнилось 42 года, но он продолжал собирать модель железной дороги.

В наши дни окружающих мужчин – ровесников и старших – я могу представить собирающими лишь колорадских жуков с картошки.

Хотя, распространяя мысль Гёте, назвавшего коллекционеров «счастливыми людьми», скажу, что собирательство есть показатель духовного богатства человека, не ограничивающего кругозор амбразурой минимальных жизненных интересов.

В Ленинграде 70-х годов все интеллектуально развитые люди что-то коллекционировали: от театральных программок до экслибрисов.

Да и не только в Ленинграде; в аспирантуре я познакомился с одним профессором-математиком (кажется, датчанином) который рассказывал, что весь чердак своего дома занял железной дорогой с колеей 16 мм.

(Сам я на протяжении жизни собирал насекомых, морских животных, почтовые марки (коллекция Германии насчитывала несколько тысяч единиц), модели железной дороги и сборные модели самолетов… до последних лет, коллекционировал пистолеты.

И ужас жизни, прошедшей не там, не тогда и среди не тех людей, выражается тем, что в богом прОклятой Уфе я знал всего одного коллекционера.

Математик, коллега мамы по Башгосуниверситету Михаил Бейнешевич Гельфанд собирал магнитофонные записи интересных исполнителей. В 70-е годы это было делом нелегким.)

Потрясающей была эрудиция, Дениса Артемьевича, безграничными были его жизненные интересы.

С ним удавалось поговорить о чем угодно, обсудить любые вопросы: от конструкции сверхзвуковых истребителей III поколения до сравнения двух Эрмитажных Данай: Рембрандтовской (молодой женщины, озаренной предощущением перемен) и Тициановской (публичной девки, уставшей от разврата).

Прожив небедную жизнь, я скажу, что не знал второго такого человека, не только обладавшего знаниями, но имевшего собственную точку зрения по всем вопросам.