Читать книгу Полудочка - Виктор Улин - Страница 11

– Ксеня… – продышал Ганцев в простыню между Ксенькиным голым плечом и прядью ее двуцветных волос. – Ксенечка…

– Что, дядя Слава? – ласково отозвалась она, обнимая его тонкими руками. – Что, мой хороший?

– Ничего. Просто Ксеня… и все.

Ксенька промолчала, только гладила его по голове, по плечам, по спине.

Во всем теле дрожала легкая пустота.

Кажется, никогда в жизни ему не было так изумительно с женщиной. Ощущения усиливались осознанием преступности происходящего.

– Мне с тобой так хорошо, Ксеня… что даже передать не могу, – сказал он. – Если бы надо было умереть, умер бы сейчас. Потому что лучше уже не будет.

– Не умирайте, дядя Слава, – возразила Ксенька. – Мне с вами тоже хорошо до не знаю чего. А будет еще лучше.

– После того, что с нами случилось…

– С нами не случилось, – перебила она. – У нас началось.

– Началось?

– Да, началось. Началась новая жизнь.

Где-то в передней послышались осторожные шаги, потом что-то прошуршало уже тут по ковру и куда-то мягко шлепнулось.

– Что… это?..

Ганцев вздрогнул, подумав, что заблокированную дверь стоило проверить самому. Сердце вырвалось из тела и улетело за окно.

–…Кто?

– Это Лапсик, дядя Слава!

Полудочка засмеялась.

– Вы что, о нем забыли?

– Сукин сын, – облегченно выдохнул он. – Я подумал, что все, кранты, засыпались.

Ксенька продолжала хихикать. Она опять стала не женщиной, а девчонкой.

– А где он был, почему я его не видел?

– Спал в моей комнате за горшком с аспарагусом. Услышал скрип кровати, решил проверить, что тут делается.

– Черти бы его взяли, – сказал Ганцев и перелег на бок. – Чуть не довел до инсульта. И поделом бы было старому дураку…

Дымчатый кот Войтовичей сидел на сложенном столе-тумбе и внимательно смотрел на них. Насмотревшись, он зажмурился и принялся вылизывать розовым языком лапку с черными подушечками.

– Могло быть и хуже, – сообщила Ксенька, лежа на смятой простыне в позе неоткормленной одалиски. – Он любит вспрыгнуть на постель и потрогать сзади лапой.

– Даже так? – Ганцев пришел в себя и тоже усмехнулся.

– Он не имеет в виду ничего плохого, просто ловит все, что движется.

Облизав лапу, кот принялся умываться, отмечая приход гостя.

– Он все видит, все знает, все понимает, но никому не расскажет, – пообещала Ксенька.

– Хотелось бы надеяться. Если расскажет, твоя мама и тетя Рита разорвут нас в клочки.

– Не расскажет, я ему доверяю.

Ксенька тоже повернулась, закинула на него длинную ногу, положила руку ему на грудь.

Перед глазами у Ганцева находился привычный интерьер большой комнаты, которая Войтовичам служила и супружеской спальней и гостиной и столовой, когда принималось больше гостей, чем пара друзей.

В одном углу стоял большой жидкокристаллический телевизор, под ним желто горело время на пишущем DVD-плеере, ниже на полке валялся ворох дисков – и лицензионных в красивых боксах и простых самописанных.

Вдоль длинной стены вытянулась мебельная «стенка» – черная, с модно изломанным фасадом. За стеклами и в открытых нишах пестрели книги, блестели безделушки. Самое почетное место занимал черный ламповый ресивер «Магнат», который Ганцев заказал Войтовичу через свою фирму по смешной для такого аппарата цене. Впрочем, и ту цену Виктор не озвучил Элле: наврал что-то насчет стоковой распродажи. Войтович-старшая, как всякая женщина, в технике не разбиралась и мужу поверила. Колонки, которые Виктор где-то раздобыл сам, до уровня девайса не дотягивали, были небольшими и чернели сверху по краям.

Дальше, у короткой стены, притулилось нечто среднее между очень маленьким письменным столом и очень большой тумбочкой. Виктор сейчас менеджерствовал в водоснабжающей организации, кое-что делал дома на ноутбуке.

На подоконнике стояли цветы, на стенах висели картинки – такие же убогие, как и на кухне.

Все было донельзя привычным.

Привычным был и диван.

Тысячу тысяч раз, оставив женщин на кухне, Ганцев сидел тут с Виктором перед телевизором, держал в одной руке стопку с водкой, а второй гладил кота, мягко урчащего на коленях.

Квартира Войтовичей была для него почти своей. Очень многое здесь носило след его руки. Кроме кухонной плиты и культового ресивера, без Ганцева не обошлась бы и Ксенькина комната. Трехсекционный платяной шкаф, где хранились носильные вещи всей семьи, из-за нехватки места стоял именно там. Габаритами и цветом – таким же черным, как и стенка в гостиной – он напоминал гробницу фараона, они с Виктором собирали его целый день. Да и новый линолеум в передней, по которому звучно шагал серый Лапсик, недавно привезли Войтовичу на «Газели», принадлежащей Ганцевской фирме.

Но сейчас эта знакомая, милая домашняя обстановка казалась зловещей, потому что тут только что совершилось нехорошее дело.

– Дядя Слава, вы есть хотите? – спросила Ксенька, приподнявшись на локте.

– Да нет, пожалуй, – отказался он. – Время обеда еще не пришло.

– А как насчет кофе?

– Кофе можно. Пойдем, выпьем.

– Лежите, я принесу.

– Кофе в постель мне еще никто не подавал, – он усмехнулся. – Да и вообще как-то принято наоборот. Но, признаться честно, я так расслабился… Буду тебе очень благодарен.

Кивнув, Ксенька спрыгнула с дивана.

Проводив глазами ее узкую фигуру, Ганцев подумал, что сам не знает, почему ему так хорошо с девчонкой.

С позиции телесных достоинств о ней не стоило говорить. Одна молочная железа Маргариты перевешивала все, что было – и чего не было – у Ксеньки.

Происходящее не укладывалось в понимание, но иначе идти не могло.

– Вам сколько сахару класть, дядя Слава? – донесся из кухни звонкий Ксенькин голос. – Одну ложку, две или три?

– Вообще без сахара. Побольше кофе, поменьше воды.

Лапсик доумывался, мягко перепрыгнул на диван, улегся серой шапкой у его плеча и замурчал. Он помнил гостя и принимал за своего.

– А большую порцию?

– Среднюю.

Почесав коту крутой лобик, Ганцев подбил подушку: пить кофе лежа было опасно.

– Дядя Слава, а я хочу татуировку сделать, – сообщила Ксенька, вернувшись и подав белую чашку на цветастом блюдечке.

– Какую? – спросил он, вдохнув приятный аромат. – Звезды вокруг сосков?

– Нет, не на титьках. Вот тут.

Девчонка похлопала себя ниже живота, который у нее был не выпуклым, а почти вогнутым.

– Зачем?

– Просто так, – ответила она и села на край дивана.

Линия Ксенькиной спины казалась детской. Чуть ниже поясницы еще не прошел темный рубчатый след от резинки. Ганцев не помнил, когда и как она снимала трусики.

– Сейчас это тебя прикалывает, понимаю, – сказал он, сделав маленький глоток. – А вырастешь, что будешь делать? Сама ведь говорила, что жизнь летит быстро.

– Сведу. Или сделаю совсем низко, на самом надписии. Потом отращу волосы, станет не видно.

Она знала ответы на все вопросы, в этом была прерогатива юности.

– А что нарисуешь? – поинтересовался он, выпив полчашки. – Розочку или паука? Или нарастающую луну?

– Ничего не нарисую. Просто напишу: «I love you».

– Круто, – согласился Ганцев. – И кого же ты любишь?

– Вас, дядя Слава.

Кот перетек к нему на колени и замурлыкал еще громче.

– Ксенька… – он вздохнул. – Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты когда-нибудь любила?

– Не знаю, – она беззаботно повела тонкими плечами. – Как-то не задумывалась. Сейчас кажется, что люблю вас.

– Именно что кажется, – Ганцев вздохнул еще раз, приподнялся, поставил пустую чашку на стол-тумбу.

– А вы?

– Что – «я»?

– Вы кого-нибудь любили, кроме тети Риты?

Вскользь брошенный вопрос взмутил осадок.

В отношении Маргариты он чем дольше жил, тем сильнее понимал, что их союз основан на надежном товариществе, а не на любви.

Любовь – ураганная и сметающая под откос все мысли – у него была с первой женой, Наташей. Но они были столь молоды, что не могли контролировать чувства и подстраиваться друг под друга, поэтому разбежались раньше, чем поумнели.

Вспоминать те времена Ганцев не любил. Память ожидавшегося, но не состоявшегося саднила, как белая царапина на красном кузове «Хаммера».

Но безбашенная девчонка за два дня завладела не только телом, но и душой, поэтому он помолчал и все-таки ответил:

– Любил. Мою первую жену. Но это было так давно, что уже как бы не правда. И не здесь, в Москве.

– В Москве?! А что вы там делали? – воскликнула Ксенька так громко, что Лапсик прянул острыми ушами.

– Женился после того, как учился.

– Вы учились в Москве, дядя Слава?

Плеер под телевизором щелкнул и загудел.

На дисплее вместо времени побежали текущие секунды. Виктор Войтович что-то поставил на таймерную запись.

– В Москве, Ксеня, в Москве…

Ганцев испустил еще один вздох.

Вздыхал он сегодня бесконечно; ненужная связь с Ксенькой развинтила шлюзы, о которых прежде не подозревалось.

– А где, дядя Слава? В каком институте?

– В Бауманском училище.

– В училище?! А я думала, вы учились в университете. Мама экономист, работает в «Горавтотрансе»…

– Знаю, Ксеня, знаю, – перебил он. – Все, что касается твоей мамы, мне известно.

– Я не о том. Знаю, что знаете. Мама один год типа ушла с работы, преподавала в училище… ну, то есть в колледже экономики и бухучета. Так вот, она говорила, что это – отстой.

– Колледж и есть отстой, кто бы спорил, – согласился Ганцев. – Просто институт так называется, по традиции – «Московское высшее техническое училище», еще с царских времен. В советские добавили «имени Баумана». На самом деле в СССР были три главных прикладных института: МВТУ, МФТИ и ленинградский Политех. Сейчас, конечно, все ушло в ноль, как и везде.

– Понятно, – сказала девчонка и опрокинулась на диван.

Не дождавшись внимания, Лапсик спрыгнул с дивана и принялся демонстративно драть ковер, косясь прозрачным бледно-желтым глазом.

– Я тебе счас подеру! – прикрикнула Ксенька. – Башку отверну! Иди к своей когтеточке.

– Миу, – сказал кот.

– Иди-иди отсюда и не мяучь, – повторила она. – Хуже будет.

Обиженно муркнув, Лапсик удалился.

Через полминуты из кухни долетел грохот чего-то упавшего.

Жизнь продолжалась, для кота происходящее на диване было в порядке вещей.

– Дядя Слава!

– Да, Ксеня, – не сразу отозвался Ганцев. – Слушаю.

Ему до сих пор было так хорошо, что не хотелось разговаривать.

– Хотите, скажу?

– Скажи, – позволил он. – Что именно?

– Знаете, почему я так на вас напрыгнула?

– Когда – сегодня?

– Нет, позавчера.

Она поерзала, придвинулась вплотную.

Ганцева обдало таким теплом, какого он не получал ни от одной из жен, не говоря про любовниц.

– В общем, дядя Слава, как-то раз я прочитала одну книжку.

– Как называется?

– Не знаю. Она была без обложек, и начала не было и конца, все насмерть оторвано, но там что-то говорилось про маленького лорда.

– Наверное, маленького принца?

– Нет, дядя Слава, о чем вы говорите. «Маленького принца» я сто раз читала – раньше нравилось, теперь поняла, что он сентиментальный придурок, вроде Артемия. Лорд, именно лорд.

– И что ты прочитала про лорда?

– Да в общем ничего. Там было слишком много чисто для взрослых, типа восемнадцать плюс, нашла у предков в шкафу. Они поняли, что я читаю – спрятали или даже выбросили. Но неважно.

– А что важно?

Как ни странно, в девчонке послойно открывались глубины, которых он не предвидел.

– Там была одна глава, ее я успела прочитать.

– Какая? О чем?

– Герой был парень. Вроде меня или еще младше. Не помню уже, то ли швед, то ли чех. И вот однажды он полетел на самолете. В первый раз в жизни. И от впечатлений чуть ну умер от страха.

– Какая ерунда, – невольно возразил Ганцев. – Умереть от страха в самолете, пусть даже в первый раз!

– Дядя Слава, я не сказала. Книжка про прошлый век, про самое начало. Самолеты были деревянные этажерки, каждый раз как последний.

– Тогда понятно, – согласился он. – И что дальше? Этот пацан вернулся домой и сменил штанишки?

– Нет. От полноты чувств изнасиловал тетку, которая была старше на двадцать лет.

Ганцев покачал головой.

– Так и я то же самое. Когда порулила вашим джипом, перессалась так, что потом взяла и вас изнасиловала.

– Ну насчет того, кто кого изнасиловал… Это большой вопрос, не будем уточнять, чтобы я не краснел.

– Не вопрос, – возразила Ксенька. – В таких делах все зависит от женщины, уж я-то знаю.

Ответить было нечем.

Подумав, он сказал:

– Насчет джипа… Хочешь, сейчас поедем, покатаемся. Сядешь за руль, проедешь, чтобы больше не… бояться?

– Куда я поеду, – взрослым голосом сказала она. – У меня и прав нет.

– Это ерунда, – Ганцев махнул рукой. – Поедем на вертолетку, там катаются все, кто еще не имеет прав.

«Вертолеткой» назывался участок, примыкающий к областному ожоговому центру. Когда в 89-м году произошла необъяснимая катастрофа двух встречных пассажирских поездов в Улу-Теляке, раненых доставляли в их город как ближайший. Для посадки вертолетов – армейских «Ми-8», поскольку у санавиации истощилась материальная база – за несколько часов была расчищена, снивелирована и заасфальтирована площадь размером в городской квартал. Те времена канули в Лету, вертолеты списались по ресурсу, но идеальная «вертолетная площадка» стала излюбленным местом тренировок в автовождении.

В последние годы пошли слухи, что это место – бесполезное с коммерческой точки зрения – застроят точечными высотками. Но пока там было просторно и оставалась возможность порулить.

– Потом поедем в какой-нибудь ресторан… хоть в «Охоту», там всегда есть жаркое из кальмаров. Пообедаем или поужинаем, отметим…

Он сделал паузу.

–…Сама понимаешь, что.

– А вам не нужно на работу?

– Ксеня, моя работа – это не та работа, что у твоего папы. Не я работаю, а на меня работают. Могу вообще не появляться, руководить по телефону. Так поедем?

– Ресторан и все прочее оставим на потом, дядя Слава, у нас все впереди. А сегодня…

Ксенька помолчала, нежно гладя пальцами его грудь.

–…Сегодня давайте чуть-чуть отдохните и повторим еще раз.

– Для закрепления отношений? – с невольной усмешкой уточнил Ганцев.

– Ну типа того.

– Я согласен, – ответил он.

– Хорошо. Вы полежите пока, а я пойду немножко умоюсь.

– Иди. Но сначала дай я поцелую твою грудь.

– Было бы что целовать.

– Ты ничего не понимаешь в женской груди, – возразил он.

– Если бы у меня была такая грудь, как у тети Риты…

– Ты ничего не понимаешь, Ксеня, – повторил Ганцев. – Все, что сейчас между нами происходит – это… у меня нет цензурных слов.

Сосок был темным и круглым, как шляпка единственного на весь лес подберезовика, найденного позавчера – в прошлой жизни, еще не освещенной этой девчонкой, в которой сосредоточился весь ее смысл.