Читать книгу Вертолет до Акапулько. Последний - Виктор Улин - Страница 6

– Что ж, собеседование прошло на ура, – констатировала Нателла. – У вас прекрасная стать, вы универсал.

Снять трусы и показать себя оказалось проще, чем я думал.

Сейчас мы сидели у колесного столика: Нателла в джинсах и рубашке, я голый, как король – и пили кофе, который она прикатила из кухни.

Чашки тут были тонкие, с аккуратными ручками, а кофе оказался очень хорошим.

– Будем работать, Владимир, – сказала она, сделав глоток и держа блюдце на весу.

– Будем, – подтвердил я, тоже немного отпив.

– Ну если так, давайте на «ты» и просто Володя?

– Давайте, Нателла.

– И не Нателла, а просто Ната, окей?

– А вот это – нет! – возразил я. – Ваше имя нравится в полном варианте, хоть и не пойму, чье оно.

Я не стал говорить, что однажды в моей жизни случилась Наташа, которую я называл Натой.

Она высосала столько крови, что не хотелось вспоминать.

Я еле ускользнул из-под венца, спасся в самый последний момент.

Именно после этой «Наты из ваты» я постановил ни с кем всерьез не сближаться.

– Греческое. Папа был греком, мама русская.

– Откуда вы взялись в нашем башкирнике? – спросил я.

От эпитета «мерзопоганый», привычного в аттестации родного города, я все-таки удержался.

Тут были нередки смешанные браки. На чеках супермаркета то и дело приходилось читать нечто вроде «кассир Иванова Лариса Акбердовна».

Муж Нателлы мог оказаться башкирином, а я не хотел ее оскорблять.

– Ума не приложу, – она легко рассмеялась. – Ладно, Володя, если нравится, называйте меня по полному. А если хотите – Эллой, это короче. Так тоже иногда звали.

– «Элла» – самое то!

Я обрадовался.

Такое усечение имени полностью отрывало хозяйку студии от той чертовой Наташи.

– Так вот, Элла, – заговорил я дальше. – Никогда бы не подумал, что соберусь сниматься для порножурналов. Если кто-то узнает – не поймут. Хотя близких друзей у меня нет, узнавать некому.

– Наши соотечественники – на девяносто процентов дебилы и ханжи. Даже тот, кто понимает суть, прикидывается страусом. А между тем, порнография есть важнейшее из искусств.

– Важнейшее? – переспросил я, усмехнувшись. – Ильич от таких слов перевернется в хрустальном гробу.

– Важнейшее и нужнейшее.

– Даже так?

– А вы как думали?

Нателла отставила чашку.

– То есть – извините – а ты как думал?

– Если честно, не думал никак, – признался я. – Ты правильно сказала – «страус». Смотрят все, не признается никто.

– Так вот.

Она подняла палец.

– Качественная порнография дает полноту жизни всем, кому реальное недоступно. Подростку, которому запрещен секс. Супругам, которые прожили тридцать лет, но не желают ходить на сторону. Старику, который еще хочет, но уже не может. Инвалиду, прикованному к постели. Полярнику в Антарктиде. Космонавту в железной бочке, закинутой на орбиту…

Я покачал головой.

Такие глобальные мысли не посещали меня никогда.

– …И так далее. Порноактеров никто не рассматривает всерьез, но Джианна Михаэлс принесла людям неизмеримо больше пользы, чем какая-нибудь Любовь Орлова.

– Смелые слова, Элла, – сказал я. – Но патриотисты свернут за них голову. Да и вообще, считается, что порнография – это стыд, позор и удел моральных уродов.

– Моральные уроды те, кто это говорит. А мы…

В кармане джинсов у Нателлы заверещал телефон.

– Извини, Володя, вынуждена отвлечься.

Она встала, вышла из комнаты, затворила за собой.

Я сидел на месте, допивал кофе, и чувствовал, что жизнь поворачивается неожиданным боком.