Читать книгу Полудочка. Его судьба - Виктор Улин - Страница 6

Летний день катился дальше и продолжал казаться прекрасным.

Еле слышно шуршали березы, которые росли между ручьем и сенокосным лугом.

Среди бело сияющих стволов торчали кочки с тонкой длинной травой.

Оглушительно пахло грибами; казалось, их тут целое море.

Но Ганцев знал, что это лишь дух лесного гнилья: весенние грибы отошли, для осенних не настало время.

Он шагал по краю березняка и вдыхал ароматы, забытые при нынешнем образе жизни.

Вспомнилось другое лето и сокурсница-москвичка, будущая бывшая жены.

Они гуляли по подмосковным перелескам, избранница всегда шагала впереди. Она дразнила телом, одетым в сарафан на лямочках, и читала наизусть Пастернака, даром, что была не лириком, а таким же физиком, как и Ганцев.

Но все-таки в перерыв между стихотворениями ему удавалось коснуться то голого плеча, то талии под шуршащим поплином, то чего-то более существенного.

Эти прикосновения – как показала жизнь – не значили ничего, но стоили всё.

Юность давно ушла в канализацию и бесследно растворилась в Каспийском море, жизнь не оставила сантиментов.

Но бродить по лесу в одиночестве оказалось неожиданно хорошо.

Среди травянистых кочек нашелся-таки один гриб – упорно выросший подберезовик.

Небольшой и идеально круглый, он просился на сковородку, чтобы через пятнадцать минут стать закуской. Но один гриб ничего не решал, Ганцев не стал его трогать.

Он остановился, бездумно глядя на огромный – высотой в колесо «Хаммера» – муравейник и подумал о полуголой девчонке, которая бродила сейчас черт знает где.

Словно включившись от мысли, откуда-то прозвучало:

– Дядя Слава-ааа!..

– Я тут! – крикнул он. – А ты где?

– Я тоже тут! Идите сюда!

– Где «тут»? – Ганцев перевел дыхание. – Точнее?

– Тут – это тут!

Ксенькин недалекий голос родил эхо, хотя по всем законам физики в лесу, среди зелени и травы, его быть не могло.

– Тут я, недалеко, на сене!

Ганцев пошел назад.

Березы шуршали над головой, о чем-то предупреждая, несколько раз вскрикнула незнакомая лесная птица.

Черноземная дорожка, обегающая луг, была утоптана до угольного блеска. Вдоль нее на границе смешанного перелеска желтело несколько разваленных копенок.

На самой большой раскинулась Ксенька. По ее телу, покрытому россыпью мелких родинок, перебегали тени листьев.

Фигурой, лишенной выпуклостей, изгибов, уширений и утоньшений, она напоминала длинноволосого мальчишку в купальнике.

– Садитесь, дядя Слава, тут хорошо! – позвала она.

– Сесть я всегда успею, – усмехнулся Ганцев. – А вот присяду с удовольствием.

– Извините, не так выразилась, тьфу-тьфу-тьфу.

– Чем ты тут занимаешься? – поинтересовался он.

– Принимаю воздушную ванну, – беззаботно ответила девчонка.

– Ты нашла ягоды?

– Не-а. Нет ягод нифига. А вы грибы нашли?

– Тоже нет.

Молчание упало с деревьев, воцарилась громкая тишина, только где-то в траве на опушке остервенело строчил кузнечик.

– Я типа расслабляюсь, дядя Слава, – добавила она.

– Я это понял, – подтвердил Ганцев.

– На самом деле я так перессалась там, когда чуть не угробила вашу машину…

– Успокойся, Ксеня, – сказал он. – Все прошло, забудь и не вспоминай. Лежи на сене и релаксируй. Скоро пойдем есть шашлыки.

Здесь было лучше, чем когда-то в Подмосковье.

Тогда он трепетал рядом невестой, чего-то ждал и на что-то надеялся, а сейчас просто отдыхал от сует.

Умиротворенно вздохнув, Ганцев опустился рядом с Ксенькой.

Сено сладко хрустело и пахло покоем.

Из-за верхушек леса выплыла огромная хищная птица. С размахом крыльев в Ксенькину ногу она не парила, а стояла в воздухе над лугом.

В этих краях все поля были изрыты сусликами, везде мельтешили желтые тени, слышались шуршание и попискивания.

– Дядя Слава!

– Да, слушаю, – ответил он.

Когда-то давно Ганцев видел по телевизору передачу про крылатых хищников. Там объяснялось, как летает коршун, как ястреб, а как сокол, у какого какой хвост: вырезанный вилкой или полукруглый. Ганцев ничего не запомнил, сейчас бы те знания пригодились.

– Как вы думаете, у меня когда-нибудь титьки вырастут, или останутся такими же, как у мамы?

– Вырастут, Ксеня, вырастут, – рассеянно ответил он, наблюдая за эволюциями птицы. – Будут большими. Как у мамы. То есть нет, как у тети Риты. Ну, то есть…

Запутавшись в словах, Ганцев замолчал.

– А мне кажется, не вырастут, останутся прыщиками. Не быть мне королевой бала.

– Не в титьках смысл жизни, – возразил он. – А королев бала выдумали американцы, у которых в голове только жвачка и бейсбол. В Америке нет ничего хорошего, кроме машин.

– Ну ладно, успокоили, – легко вздохнула девчонка. – Большие титьки тоже не фонтан, я слышала, тетя Рита жаловалась маме, как ей бывает тяжело, особенно в жару.

Кого-то высмотрев, коршун резко пошел вниз. С луга донесся пронзительный свист, хищник выровнялся у земли и снова набрал высоту.

Суслики бдили, сторожевой подал сигнал и все попрятались по норам.

Сено зашуршало, Ганцев почувствовал прикосновение в своему боку.

– Ты что, Ксеня? – спросил он.

– Тут мыши, я боюсь.

– Нет тут никаких мышей, – возразил Ганцев, не выпуская птицу из глаз.

– Есть. И полно. Пока вы искали грибы, они тут шастали.

– Ну и что? Чего их бояться? Они маленькие, ты большая.

– Все равно с вами лучше. Это ничего, что я к вам прилезла?

– Ничего, Ксеня, ничего, – ответил он и протянул руку, давая ей устроиться поближе. – Прилезай, если тебе так спокойнее. А я защи… тю тебя от всего на свете, ты же знаешь.

От разогретого солнцем Ксенькиного тела шел жар. Она пахла кремом – вероятно, таким же, как у матери и у Маргариты.

И еще – молодостью, которая у Ганцева прошла. Точнее, юностью, еще точнее – отрочеством, которого он уже не помнил.

Ему подумалось, что он совершил ошибку.

Им с Маргаритой давным-давно стоило взять бесприютного ребенка, усыновить и растить как своего.

Поступиться какими-то благами и покоем, но теперь иметь рядом существо, которое любит не за блага и покой, а просто так.

Но было поздно рассуждать о несовершенном.

Стоило радоваться тому, что у него есть полудочка.

Ганцев обнял Ксенькино плечо.

Она положила тонкую руку поперек его груди.

Коршун, высматривающий сусликов, видел их двоих и не сомневался, что на душистом сене лежат настоящие отец с дочерью.

Узким сложением Ксенька больше походила на «дядю Славу», чем на своего отца. Среднего роста и крепкий, Виктор уже обзавелся солидным брюшком, а высокий Ганцев оставался тощим, как в студенческие времена, поскольку все ресурсы организма пожирал бизнес.

– Как я тебя люблю, Ксеня, знала бы ты! – проговорил он, притянув ее к себе, поцеловав в лоб, в глаза, в нос. – Знала бы ты, как я тебя люблю…

Погладив девчонку по волосам, Ганцев поднял ее ладонь со своей груди и по очереди поцеловал тонкие пальцы, наманикюренные зеленым.

Ощущение отцовства лилось лавиной и было сильнее, чем во времена Ксенькиного детства. Тогда Ганцев с ней просто возился, сейчас мог что-то дать.

– Как я тебя люблю, Ксеня! – повторил он. – Как я люблю тебя, моя хорошая!

– Я тоже люблю вас, дядя Слава, – ответила девчонка, приподнялась и поцеловала его в щеку.

– Когда ты выйдешь замуж…

– А когда я выйду замуж? – перебила она, потершись носом о его плечо.

– Ну, не знаю, об этом еще рано думать. Но, должно быть, лет через десять, когда закончишь институт и станешь самостоятельной.

– И что будет, когда я выйду замуж?

– Я подарю тебе «Кадиллак Эльдорадо». Красный, как твое бикини.

– У меня есть еще голубое бикини и черное. И даже белое – оно самое прикольное, через него все-все видно. Надела сегодня красное под цвет вашего «Хаммера».

– Надо же… Красный цвет тебе идет, а такая машина и подавно.

Глядя в небо, он пожелал коршуну успеха.

– Их уже сняли с производства, но в Америке полно подержанных, стоят в гаражах с минимальным пробегом. При их сухом климате это практически новые машины. Найду, закажу, подарю тебе прямо перед ЗАГСом.

– А за что мне такой подарок?

– Ни за что. За то, что ты есть на свете и я тебя люблю как дочь, какой у меня никогда не было и не будет.

В сене прошуршала невидимая мышь. Ксенька не врала.

– Дядя Слава, а можно, спрошу у вас одну вещь?

– Спрашивай.

– У вас с мамой что-нибудь было?

– С чьей?

– С моей, ясное дело, других тут нет.

– В каком смысле «было»? – переспросил Ганцев.

– В том самом, – спокойно пояснила полудочка.

– А с чего ты взяла, что у меня с твоей мамой что-то было?

– Вы так пялитесь на ее коленки…

– Ксеня, я мужчина, а твоя мама – женщина, – помолчав, ответил он. – А ее коленки – самые красивые из мною виденных. А видел я немало, уж поверь.

– И не только видели, – предположила она.

– И не только, – подтвердил Ганцев.

– Значит, у вас с мамой ничего не было?

– Не было, не было, успокойся.

– Значит, я не ваша дочь?

– Не моя, не моя. К сожалению.

Мышь появилась откуда-то снизу, пробежала через дорожку и исчезла в стерне. Природа жила по своим правилам, не обращая внимания на людей.

– Ты моя полудочка. «По-лу», прекрасно знаешь. Ты появилась на свет при мне. Я даже забирал тебя из роддома, потому что у твоего папы не было машины. Ты выросла у меня на руках, я люблю тебя больше всех на свете…

– Я это давно поняла, – перебила Ксенька.

– …Я отношусь к тебе как к родной, но ты не моя дочь. К твоей маме я не прикасался. Даже за коленку ни разу не потрогал.

– А хотелось?

– А ты как думаешь?

Она не ответила,

Разговор смешил, хотя цель расспросов оставалась непонятной.

– Это хорошо, что я не ваша дочь.

– Почему? – спросил Ганцев.

– Потому, – лаконично ответила девчонка.

Из-за ручья раздался зычный крик Виктора:

– Ребята-ааа! Ксения, Слава!.. Идите к нам, шашлыки горят и арака стынет!..

– Идем, идем, уже идем, – в ответ прокричал он.

Коршуну – или кем он был – осталось ловить сусликов в одиночестве.

Не без труда поднявшись, он протянув Ксеньке руку.

Та вскочила легко, обтряхнула с себя сено.

И вдруг одним молниеносным движением освободилась от трусиков-лоскутка.

– Ты что делаешь? – воскликнул Ганцев. – Хочешь в туалет?

Мгновенно отвернувшись, он успел заметить, что причинное место у Ксеньки выбрито до блеска.

– Дядя Слава, пожалуйста, снимите рубашку, – не отвечая, попросила она. – Надо под нас подстелить, а то мне набьется полная писька трухи.