Читать книгу Приемщица - Виктор Улин - Страница 7

«Комната отдыха» приемщиц – как правильно именовалось помещение, где мои новые коллеги коротали свободное время – в самом деле мне понравилась.

Слепо забеленные до откидывающихся фрамуг окна не мешали ощущению света. В одном углу стоял горшок с высокой драценой, в простенке около двери сияло ростовое зеркало, как в магазине одежды, наполнявшее помещение простором. В комнате разместились три кушетки, шкафы, несколько стульев, большой стол с набором, привычным для заведений, где сотрудники целый день не выходят из помещения: электрический чайник, банка с растворимым кофе, жестянка не самого дешевого печенья. Не было только грязной, как вокзальный туалет, микроволновой печи: обещанные Шаниным ежедневные обеды из кафе избавляли от удовольствия вдыхать вонь перегретых домашних похлебок, привычных по всем моим прежним местам работы. Табличка на двери обозначала санузел, оборудованный только для нас.

Поистине организаторы учли все, чтобы женщины, служащие сосудами для сбора предоплаченного продукта, в свободные минуты могли себя восстановить и даже приумножить.

Когда доктор меня привел, обе приемщицы оказались на месте.

Та смугловатая, которую на моих глазах имел донор, разрядившийся потом в начальницу отдела, сидела около стола, закинув ногу на подоконник, и медленно пила кофе.

Вторая, светлая, расположилась на стуле – точнее, сразу на двух, положив на каждый по одной своей половинке. И, склонившись, пинцетом для бровей выщипывала интимные волоски.

Обе были без одежд, как и предупреждал доктор.

И обе в общем соответствовали описанному критерию отбора.

Смуглая была идеальной с точки зрения внешности «ниже средней». Лицо ее было жестким и даже суровым, скорее мужским, нежели женским. Она состояла из двух частей. В нижней раздалась по-женски, имела бедра-брусья и очень длинные голени. А верхняя осталась почти подростковой. Ее признаки млекопитающих представляли собой довольно жалкое зрелище: размерами они не превышали моих ладоней. В довершение женщина была подстрижена под ноль и выкрашена басмой.

Вторая представляла полную противоположность: белая и гладкая, чрезмерно обильная. Над круглыми белыми плечами возвышалась большая красивая голова с благородным профилем. Ей бы пошли светлые кудрявые волосы изрядной длины. Но она тоже имела короткую стрижку и казалась сивой. На огромной ягодице я рассмотрела цифры 1340, написанные черным маркером.

Доктор представил меня: темную звали Катей, светлую – Адой. Женщины прервали свои занятия, попросили сразу перейти на «ты» и с поразившим меня радушием предложили выпить кофе всем вместе.

С новыми коллегами с первой секунды было необычно легко и просто.

Сначала я даже подумала, что их радушие наиграно. Везде и всюду, где мне приходилось работать, нас женщин – точнее, это я была женщина, а они оставались просто бабами – имелось огромное количество и жили мы, как скорпионы в банке.

Но здешний коллектив сразу оказался бесконфликтным.

Мне налили кофе и, чтобы завязать разговор, я начала с того, что меня в самом деле заинтересовало.

– Слушай, – я обратилась к белотелой Аде. – Можно вопрос?

– Хоть два. Спрашивай, я тебе не съем.

– И я не съем, – добавила Катя. – Разве что немного покусаю.

Ее голос оказался низким и приятным.

– Пока один и только к Аде, – я тоже засмеялась. – Я поняла, что доноры кодируются пятью цифрами, вас… то есть нас всего три штуки и не кодируют. Что означает четырехзначный номер на попе?

– Это не номер, – Ада захохотала, тряся всеми складками. – Это время последней сдачи. Тебе доктор говорил про срок пипира пятнадцать минут?

– Говорил, – кивнула я, сразу поняв смысл неизвестного слова.

– Так вот, когда ты с донором идешь пипириться на сеанс, Алексис тебе рисует время, раньше которого нельзя сдавать молочко от бешеного пёсика. Иначе ему штраф, а ты без бонуса.

– Но почему именно на заднице? – я в самом деле чего-то недопонимала.

– Не только на заднице! – сказала Катя. – На переднице тоже.

Опустила длинную ногу с подоконника, встала из-за стола и показала мне плоский живот с полустертым номером.

– Ничего не понимаю, – я была сбита с толку. – Почему кому-то сзади, кому-то спереди?

– Нет, Настя, ты в самом не поняла, – опять захохотала смешливая, как видимо, Ада. – По правилам донор может пипирить тебя или сзади или спереди. На животе тоже пишется время. Только спереди я его уже смыла, а сзади еще не удосужилась. Смою, когда пойду готовиться на следующий сеанс.

– Это нас обычный процесс, – добавила Катя.

– И сколько раз вы сегодня… – осторожно начала я, еще не зная, о чем здесь можно спрашивать прямо, а о чем все-таки нельзя. – Время смывали?

– Я четыре, Адка пять, – спокойно ответила напарница и снова закинула ногу на подоконник.

– Вас обработали девять человек?! – я изумилась, вспомнив, как доктор определял пятерых в день. – Что так много?

– Накладка вышла, – пояснила толстушка, придвигая печенье. – Один после командировки, другой вчера был на сутках и смог прийти только сегодня, еще у кого-то еще что-то… Бывает время от времени.

– Еще не так бывает, – Катя усмехнулась. – Вот когда набежит человек пятнадцать, еще и новеньких наберут, а у нас обеих менстр.

– И что тогда?

– Тогда настоящий аврал. Оксанка из приемной приходит, Сашка и готовит и сама же у кого-нибудь принимает. В общем – кино и немцы под Москвой.

Мне стало ясным, что слова про «всех со всеми» тут не пустой звук, а объективная реальность, с которой придется мириться независимо от желаний.

– Но и сегодня было неслабо, – добавила Ада.

– И что… Как?

– Нормально, – Катя махнула чашкой, поняв невнятно сформулированный вопрос. – Как видишь, обе живы-здоровы…

– …И даже в меру упитаны!

– А почему ты пять, а Катя четырех, а не наоборот? – продолжала я, решив узнать в первый раз как можно больше.

– Потому что у Адки вагина большая, – ответила за напарницу Катя.

– Ведро, – гордо кивнула та. – Без ручки, зато с ногами.

– А из девятерых один был Валерка, у него пенис толщиной с мою ногу. Только она и может принять.

– «Валерка»? – я удивилась. – Но разве доноров…

– Ну да, их фамилии не упоминаются и они по номерам, – сказала Ада. – Но кое-кто с нами разговаривает, и мы знаем их имена.

– Хотя Валерка толстых не очень любит, предпочитает мои кости трясти, – усмехнулась Катя. – Так что его перед сеансом с Адкой Сашка между титек возбуждает дополнительно…

Эти слова меня не удивили. Я изучила мужскую природу достаточно – в частности, знала, что мужчина любит разнообразие. И если есть возможность, будет иметь то сухощавую Катю, то жирную Аду, то еще кого-то, но обязательно попеременно. И если чрезмерный размер его навсегда привязывает к Аде, то он все равно станет требовать предварительной подпитки Сашиными молодыми богатствами.

– Кстати, покажись-ка ты нам наконец, – попросила Ада.

– В каком смысле?

– В прямом.

– Халат надеть?

– Халат свой можешь повесить в шкаф, он там и останется. Тебе его выдали только если к Шанину позовут.

Ощутив стеснение лишь на долю секунды, я быстро сняла с себя одежду и аккуратно сложила ее в пустой шкафчик, дверцу которого услужливо открыла Ада.

– А ну повернись, красотка кабаре, – скомандовала Катя.

– Пройдись взад-вперед.

Я прошлась, повернулась, подняла и опустила руки, потрясла всем, чем могла, и во все стороны. Напарницы рассматривали меня внимательно, разве что не щупали внутри.

– Ну Катрин, теперь мы на разрядке отдыхаем! – добродушно подытожила Ада. – Будем кофе гонять и решать кроссворды.

– Почему? – я слегка насторожилась.

– Ты на нас посмотри и на себя, сисястая пиписька! Вся разрядка будет твоя.

– Ты Адку не слушай, она сейчас наговорит три кучи и недорого возьмет. Оплачиваемую работу распределяет Сашка. А вот простым вниманием ты будешь пользоваться однозначно.

Я никогда прежде не сидела в компании обнаженных женщин, не подставляла себя их взглядам. Даже в бане я бывала всего один раз на одной из проходных работ, но там все мои коллеги и мылись и парились и остывали в купальниках. Но меня почему-то не шокировало положение, принятое здесь. Ведь обе женщины, несмотря на далеко не сексапильный вид, были ухожены, от них всегда пахло хорошим дезодорантом и веяло чистотой.

– А как вообще тут? – я задала вопрос, который был главным. – Можно жить, или как?

– Можно, если осторожно – Катя кивнула и, не спрашивая, потянулась насыпать мне еще кофе.

Причем делала она это с поразившей меня кошачьей ловкостью, не опустив ноги с подоконника.

– Самое главное – не забывай перед выходом в цех прочитать нашу мантру! – добавила Ада.

– Какую… мантру? – я в очередной раз удивилась обилию мелочей, составляющих местный быт. – Где она написана?

– Да вот, над дверью! – Ада тронула меня за плечо. – За твоей спиной.

Я обернулась, не вставая со стула.

Над выходом из комнаты, от стены до стены, висела полоса обоев, приклеенных оборотной стороной. Я ее еще не видела, зайдя сюда и сразу сев к столу. На белом фоне огромными разноцветными буквами, отчеркнутыми рамками и даже осыпанными мелко истолченными блестками, было написано:

ВСЕ мужики КОЗЛЫ.

Без дефиса и даже без восклицательного знака – как истина, не нуждающаяся в чрезмерном подтверждении.

– Это что? – я поразилась; увидеть такой лозунг в центре планирования семьи казалось по меньшей мере странным.

– Это осталось с прошлого нового года, – пояснила Катя, наливая мне кипятку. – Готовились не по-детски. Танька, что до тебя работала, когда-то где-то оформительствовала.

– Аксинья у своего сына взяла кисти и другие краски, – подхватила Ада. – Целую неделю все расписывали. Потом этот решили оставить.

– И читаем его каждый раз, отсюда выходя.

– Слушайте… – я снова повернулась к столу. – Как-то это не вяжется. Доктор мне расписывал благородное дело, и все прочее.

– Плодить кривоногих уродцев – дело в самом деле благородное, – Катя кивнула. – По крайней мере, для наших зарплатных карточек. Но что касается разрядки – там козлиная сущность этих козлов проявляется полностью.

– И в это верю даже я, между пипирами, – подтвердила Ада. – Как и в то, что мне надеть нечего.

– Что – «надеть»? – опять не поняла я. – Халат…

– Да ничего не надо надевать. Просто вспомнила, как у нас в школе молодая математичка говорила, что у нормальной женщины есть три аксиомы. Первая: все мужики – козлы. Вторая: мой ребенок – лучший на свете…

– Не пробовала, но уверена, – вставила Катя.

– Я пробовала – подтверждаю, – сказала я.

–…И третья – мне надеть нечего.

–…Девчонки!

В комнату отдыха, размахивая всем телом, влетела Саша и остановилась на пороге. Наша начальница каждой из нас годилась в дочери, но обращение с первого раза показалось мне естественным. Ведь любая женщина до определенного момента старается увеличить свой возраст, а после – уменьшить; в данном случае встречные интересы совпадали.

– Заходи, – сказала Катя.

– Я… что-то спросить хотела, – ответила девушка, покосившись на меня. – По ходу из головы вылетело. Вспомню – зайду. Попозже.

Я мгновенно догадалась, что здесь происходит еще нечто, и я как новенькая кажусь лишней.

Допив кофе и взглянув на часы, я соврала, будто мне надо съездить на прежнюю работу, подписать приказ об увольнении и забрать трудовую книжку.

Напарницы тепло со мной попрощались, а Саша помогла найти выход через параллельный коридор в Оксанину приемную.