Читать книгу Нет иного света - Виктор Улин - Страница 31

* * *

Вторую эпохальную Аню я встретил в 1979.

Сейчас ее акварельный портрет моей работы украшает заставку стихотворения «Прости меня».

Познакомились мы во втором семестре третьего курса – когда из старого, обрисованного в «Девушке в синем плаще» мрачного здания Бестужевских курсов (дом № 33 на 10-й линии В.О.) наш факультет переехал к черту на рога.

В университетский городок, расположенный в 40 минутах езды от города по Балтийской железной дороге южнее Старого Петергофа..

Гигантское (прогулка из конца в конец по сквозному коридору величественного «покоя» насчитывала добрых 500 шагов) новое пристанище нашего матмеха и конкурирующего факультета прикладной математики было недостроено – внутри, снаружи и в прилегающей территории. Дорога туда с платформы «Университет» приводила в заснеженное болото, последние метры приходилось преодолевать с риском для организма. Внутри все было полно цемента, большие амфитеатровые аудитории в нашему переезду не подоспели и во время лекций приходилось тесниться в обычных горизонтальных, нагромождая столы в два этажа для обзора доски из последних рядов. Буфетов с кофе и пирожными не было несколько месяцев (правда, потом открылись сразу три!), и так далее, список всех «не» той весны можно продолжать до бесконечности.

Но зато здание оказалось просторным и светлым. Из огромных окон открывались не унылые грязные дворы и не черные от сырости стены Василеостровских домов, а просторы полей, разделенные перелесками. И, кроме того, я ощущал себя одним из творцов этой новой жизни, поскольку летом 1978 года работал на этом объекте как начальник штаба стройотряда «Интеграл».

К тому же я окончательно изжил из себя иррациональную любовь к упомянутой Татьяне не-Лариной – был свободен от ненужных привязанностей и открыт для чего-то нового в своей жизни.

Поэтому нет ничего странного в том, что именно той весной я обратил… нестуденческое внимание на одну из своих молодых преподавательниц – хотя молодых преподавательниц на матмехе хватало и до тех времен.

Анна №2, то есть Аня К., преподавала первую часть общего курса философии – диалектический материализм.

Будучи на 3 года старше меня, 19-летнего третьекурсника, она работала свой первый год после университета.

Наша ситуация казалась своего рода обращением того, что произошло в жизни Анны Р.: преподавательница моя была замужняя и уже слегка беременная.

Но наш роман, начавшись платонически в разгар весенней сессии (на которой я получил «пятерку» автоматом по совокупности параметров), протек на почти платоническом уровне и сильных страданий мне не доставил.

Мы встречались недели три: я приезжал на матмех в день Аниного экзамена, ожидал окончания (вероятно, способствуя более быстрому прохождению всего мероприятия), после чего мы отправлялись за железную дорогу – через лес на берег Финского залива, лежащий в паре километров. Или сразу садились на электричку, ехали в город и гуляли по Ленинграду – уже до полного посинения.

Несколько раз мы шли пешком от Балтийского вокзала до Дворцовой площади!

Ленинградцы поймут, неленинградцам предлагаю оценить расстояние по Яндекс-картам.

(В те годы я сам не раз проходил из конца в конец Московский проспект, длина которого составляет 10 тысяч метров.)

Всю дорогу мы разговаривали о поэзии.

Да, именно о ней: Аня была увлечена всерьез как читатель, я писал стихи – хотя тогда еще почти никакие.

Моя платоническая возлюбленная сделала очень много для меня как поэта.

Именно Аня К. взяла для меня – на свое имя! – двухтомник Евтушенко в библиотеке Педагогического института, где имела контакты. В годы, когда просто так было трудно купить даже «Евгения Онегина», этот поступок сравним с нынешним предложением покататься на арендованном под залог «Боинге-747». Евтушенку я в те годы уважал (впрочем, тогда Евгений еще не опустился с высот поэзии до пьяного эпатажа в ресторане ЦДЛ), стихи его произвели на меня впечатление свежего родника.

И вызвали лавину новых самоощущений и самовыражений…

Летняя сессия 1979 года завершилась гораздо быстрее, нежели мне того хотелось.

Я улетел домой в свою трижды (ну, может быть, тогда еще лишь дважды) прОклятую Уфу, Аня – в Целиноград, где подвизался ее муж-геолог (с которым, как мне хотелось верить, у нее было не все складно).

Тем летом (кажется, еще не сильно дождливым) мы перекинулись несколькими письмами – помню, в одном из них Аня говорила:

«Хороший ты, Витя, мужик, а дальше станешь еще лучше, заматереешь».

И сообщила, что начала «всерьез влюбляться в своего мужа» со всеми вытекающими обстоятельствами.

А я, хоть и сознавая нулевой уровень своих шансов, долго носил маленькую Анину фотокарточку в своем кармане.

Ане К. я написал десятки стихов и большую фрагментарную поэму, на какой-то срок эта маленькая женщина с усталыми глазами составляла главную часть моей жизни.

Моя иррациональная привязанность к этой тупиковой любови выразилась в том, что летом 1979 года аз многомудрый, уподобившись «барбудос» Фиделя Кастро, не брил усов.

А в стремлении к самосовершенству дал себе обет не выражаться и хранил его даже летом 1980 года на военных сборах, о чем поведал в мемуаре «Юрий Федорович Дерфель поддержал под локоток».

На 4 курсе мы с Аней, кажется, встречались раз или два – по инерции весенних ощущений – а потом все само собой сошло на нет.

Когда спустя несколько лет, уже в аспирантуре, я случайно встретил Аню в библиотеке исторического факультета, мне казалось, что все происходившее было не со мной… Точнее, не с нами.

Хотя, по большому счету, с нами ничего особенного и не происходило.

Но я на всю жизнь остался благодарен ей за толчок, который поднял меня на новый уровень поэзии.

(Ведь несмотря на то, что свои стихи я позиционирую как побочный продукт производства, проза без поэзии мертва в стилевом отношении.)

Видимо, не случайно в списке моих любовей Аня К. проходит под счастливым №7.