Читать книгу Умерший рай - Виктор Улин, Виктор Викторович Улин - Страница 39

В Гродно поезд стоял очень долго. Пограничники давно проверили паспорта, но мы не трогались с места: в расписании предусматривалась необходимость сдать советские деньги в сберкассу.

Но вот наконец открылся зеленый семафор, раздались свистки, лязгнули тормоза – экспресс пошел набирать ход.

Дальше на запад.

К Государственной границе Союза Советских Социалистических Республик.

Помню, во мне кипели невероятно мощные, сильные чувства, сходные с предвкушением первой женщины.

По сути дела это смешно: сотни лет люди пересекали границы, разъезжая по делам.

Но сейчас пересечь ее должен был не кто-нибудь, а я – Виктор Улин. Ничем не примечательный советский гражданин, которому могло за всю жизнь не представиться такого случая.

Я не преувеличиваю последнего.

Все зависело от судьбы. Управлявшейся чужими руками.

Сегодня места работы основной массы россиян распались на три основных категории: госструктуры, коммерческие структуры и мелкий собственный бизнес. Самообманно именуемый «работой на себя», а в самом деле являющийся работой на налоговую инспекцию, пожарную охрану, милицию и аппараты администраций…

В восьмидесятые годы все обстояло иначе. Коммерческих структур не существовало. А государственные делились на простые и закрытые. Первые мало отличались от тех, которые уцелели до сих пор. А закрытые являлись настолько закрытыми, что не имели названий, а различались по условным номерам служебной почты, куда приходила корреспонденция: «почтовый ящик № 123» или «почтовый ящик № 456». В народе они назывались просто «ящиками». И там работала едва не половина советских людей. Это были секретные, фактически военные институты, где разрабатывались новые виды вооружений.

Некоторые сотрудники «ящиков» считались состоящими на действительно военной службе, носили форму и получали надбавку за звание. Но при этом имели так называемый допуск. То разрешение читать секретные документы.

Допуска различались по градации: человек имел право знакомиться с документами определенного уровня, не выше следующей степени.

Уровень допуска обуславливал срок «карантина» – времени, в течение которого после увольнения из «ящика» сотрудник являлся невыездным. То есть не имел права пересекать границу СССР, оставаясь носителем государственных тайн. Карантинный срок определялся из оценки времени, в течение которого прежние тайны устареют и выпавший из системы человек не станет находкой для шпиона.

(Последнее словосочетание было устойчивым и привычным.)

Насколько я помню, минимальным являлся карантин в один год.

Тогда такая забота о советской секретности казалась нормальной. И я любил смотреть регулярно выпускаемые фильмы о зловредных шпионах, вербующих морально неустойчивых граждан СССР и овладевающих нашими тайнами.

Теперь сама боязнь шпионов кажется абсурдной. Какие военные и прочие тайны могли украсть у нас «вражеские государства», если Советский союз сам украл в других странах практически все важнейшие промышленные секреты: от ядерной бомбы до лифчика без бретелек!

В России по сути дела были изобретены всего две действительно оригинальных вещи.

Правда, весьма достойные.

40-градусная водка и автомат Калашникова.

(Впрочем, при рачительном подходе и этих двух гениальных ноу-хау хватило бы, чтобы всю страну обернуть в золото. Увы, даже собственные знания достались не тем…)

Но пора моей молодости пришлась на ренессансный расцвет шпиономании.

Я говорю именно «ренессансный», поскольку при мне людям все-таки уже не вменяли «шпионаж в пользу вражеского государства» просто по доносу соседа.

Однако не могу не вспомнить одной действительно трагической истории, случившейся с моим сокурсником, которого я назову условно… Ну, пожалуй, Лейбом – чтобы подчеркнуть факт его еврейского происхождения.